Родион Александрович Вишняков
Королева
Часть первая
За 82 года до описываемых событий.
2058 год. 344 километра над поверхностью Земли. Сегмент орбиты над Бенгальским заливом. Борт Международной Космической Станции.
– Еще один, – тихо бросил Лайнт.
Он ни к кому не обращался. Просто говорил это самому себе, констатируя увиденный факт. Но находившаяся рядом Элеонора услышала голос мужа и подплыла к одному из семи иллюминаторов панорамного обзорного купола станции.
– Где?
– На территории Индии.
Но Элеонора уже без подсказки видела очередную катастрофу.
Среди бескрайнего моря зелени во все стороны разрастался ярко-оранжевый круг чудовищного взрыва. Оставлял за собой перемешанную, вываленную радиально массу горящих деревьев. Из его эпицентра в атмосферу планеты поднимался клубящийся гриб, в черной шапке которого вспыхивали огненные пятна. Всесокрушающая ударная волна, намного опередив радиус огненного безумия, ушла вглубь территории, увеличивая объем поражения в несколько раз. Два ярких скопления многочисленных светящихся точек, обозначающих все еще борющиеся за жизнь людские поселения, погасли.
– Шестая за последний год, – сухо бросил женщине Лайнт. – И, ставлю на кон нашу асептику, не последняя. Будут еще.
– Какое безумие! – покачала головой Стейз. – Несчастные люди. – В ее голосе отчетливо слышались ноты горечи и боли. – Какая ужасная и несправедливая судьба! – Элеонора посмотрела на мужа: – Сколько их еще может быть?
Дэвид продолжал смотреть на пожар, словно ожидая чего-то еще. В памяти опять возникло воспоминание: темный круг иллюминатора космического челнока, тусклое стекло из прозрачного плавленого кварца с заслонками противоударных устройств, а за ним – непроглядная тьма. Всепоглощающая, завораживающая своей пустотой и неизвестностью. Таящая в себе свой личный большой секрет. Что там, за стеклом, внутри челнока? Он столько раз смотрел на него, с тех пор как внутри навсегда погас свет. С тех пор, как челнок перестал подавать признаки жизни, превратившись в мертвый космический мусор. И вот однажды, когда он вновь попал в поле зрения Лайнта, он увидел в этом иллюминаторе пятно света. Как будто кто-то внутри прошел мимо, держа в руках фонарь или, помилуй бог, свечу!
– Дэвид. – Встревоженный голос Элеоноры вывел астронавта из состояния задумчивости.
– Да? – Он посмотрел на жену. На ее лице отчетливо читалась тревога.
– С тобой все в порядке?
– Да, милая. – Дэвид подлетел к Стейз и ободряюще положил руку ей на плечо. – Прости, я немного задумался. Что ты сказала?
– Я спросила тебя о том, сколько еще может взорваться атомных станций.
– За несколько лет до начала Катастрофы, – Дэвид почесал затылок, – атомная энергия эксплуатировалась в тридцати странах. И общая численность энергоблоков доходила до четырехсот пятидесяти. Еще пятьдесят были на разных стадиях строительства.
– Но ведь это сродни ядерной войне!
– Нет, – усмехнулся Лайнт. – Ничего подобного.
– Но почему?
– Взрываются далеко не все АЭС. Большинство из них, во избежание катастрофы, уже выведены из рабочего состояния персоналом. Ведь срок эксплуатации даже у такого современного и сложного оборудования не безграничен. И специалисты прекрасно понимают, что по истечении времени станцию придется законсервировать и покинуть. Взрываются только те АЭС, где из-за инфекции весь персонал погиб. Мне думается, что сейчас персонал АЭС живет на территории, добровольно изолированной от остального мира. Это же целый небольшой город с собственной водой и энергией! В обмен на продовольствие они могут передавать часть вырабатываемой энергии в близлежащие убежища и города. Я как-то нашел информацию о Пало-Верде в Аризоне. Крупнейшая атомная станция нашей страны, снабжавшая электричеством города с населением в четыре миллиона человек. Благодаря ее энергии, там смогли организовать закрытый город-государство, ведя торговлю за еду и чистую воду.
– За воду? – удивленно переспросила Элеонора. – Но они же на АЭС.
– Я тоже был удивлен не меньше тебя. Но, как оказалось, Пало-Верде – единственная атомная станция в мире, не располагающаяся возле водоема. Наверное, поэтому им пришлось тяжелее остальных. Без своего источника воды долго никто протянуть не может. В итоге общим собранием было принято решение об остановке реакторов. После этого АЭС была законсервирована и покинута всеми ее жителями.
– Только не стоит говорить об этом при Альбе, – тихо напомнила мужу Стейз. – Она только научилась справляться с этой жуткой депрессией. Бедняжка. Хорошо, что она не увидела этот взрыв. И ты не закончил говорить про станции. Я перебила тебя.
– Да я почти все рассказал, – пожал плечами Дэвид. – Судя по тому, что я узнал о Пало-Верде, подобную экономическую схему отрабатывают все, кому посчастливилось оказаться внутри «атомных городов». Когда жители АЭС перестают выходить на связь с располагающимися рядом населенными пунктами, или же когда у этих самых пунктов начинаются перебои с энергией, это может значить только одно. Ведь никто не станет отказываться от обоюдно выгодного обмена. Значит, на закрытой территории произошло что-то такое, что послужило причиной прекращения торговли. А что это может быть, учитывая реалии нашего времени? Только болезнь.
– Да. Ты прав, – кивнула Стейз.
– Разумеется, никто в здравом уме лезть за периметр атомной станции и выяснять подробности не будет. Принести чуму в свой дом… – Лайнт передернул плечами. – Это страшно! Действительно страшно, стоит только подумать об этом как следует. – Мужчина немного помолчал. – Если больные и умирающие жители АЭС не успевают выключить все рубильники, через какое-то время все летит к чертям в ад. Как сейчас было в Индии.
– Но почему тогда они… – Элеонора запнулась, не зная как сформулировать возникшую мысль. – Когда связь прекратилась… Жители городов приходят точно к такому же выводу, что и ты сейчас. Он же логичен.
– Уверен, что да.
– Тогда почему они не уходят из опасной зоны? Почему остаются сидеть на месте и ждать взрыва?
– Им некуда идти. Убежища теперь раскиданы по всей Земле на больших расстояниях. Либо возле АЭС, либо возле гидроэлектростанций. Остальные места или уже вымерли, или пустеют с огромной скоростью. Большинство дорог заброшены и приходят в негодность. Добраться же до какого-то населенного пункта по бездорожью практически невозможно. Кругом стаи зараженных, агрессивных зверей. И рассказывали о появлении каких-то чудовищ. Опять же, огромное количество различных болезней. Но даже если переселенцы и доберутся до какого-нибудь Изумрудного города, много ли найдется желающих открыть им ворота?
Какое-то время Элеонора молча смотрела на мужа.
– Ты прав, – наконец произнесла она. – Как ни печально, но сказка закончилась. Никто не захочет рисковать собой ради чужих людей. Никто не захочет впустить за свои ворота болезнь и множество голодных ртов, которые тут же нарушат устоявшуюся внутри города систему. Как же это жестоко!
– Это необходимая жестокость. – Дэвид взял жену за руку. – Это война на выживание. И тут либо ты, либо тебя. Если ты хочешь сохранить жизнь себе, то должен молча смотреть, как за стенами твоего города возле закрытых ворот умирают твои соседи. Беременные, не успевшие родить мертвых детей. Молодые, еще вчера полные сил и любви. Мудрые старики. Все они должны умереть на твоих глазах, так как другой платы за твою жизнь с сегодняшнего дня нет.
Что же касается начала всемирного катаклизма из-за ядерных взрывов, который ты приравниваешь к ядерной войне, – Дэвид пожевал сухие, потрескавшиеся губы, – мне думается, что все эти опасения напрасны.
– Почему?
– Весь тот ужас, который так любят показывать в фильмах и описывать в книжках, для запугивания нас и щекотания нервов, возможен только в одном случае. – Лайнт поднял указательный палец: – При массированном ядерном ударе. То есть, при той самой ядерной войне, когда страны швыряют друг в друга тысячами ракет. Только тогда может наступить пресловутая ядерная зима. Помнишь, как у Брэдбери… эм… Не помню рассказ. Ну, да ладно. Сто лет назад ученые нашей страны взорвали первую атомную бомбу. Потом были русские, французы, арабы… Знаешь, сколько всего на нашей планете было взорвано ядерных зарядов?
– Нет, не знаю.
– Ну, назови цифру, которая тебе кажется ближе к реальности.
– Я даже представить не могу. – Стейз нахмурилась. – Пусть будет сто.
– Хо-хо! – весело выдохнул ее муж. – Бери больше. Намного больше.
– Намного… – Женщина задумалась. – Пятьсот?
– Больше.
– Тысяча?
– Еще, – улыбнулся Лайнт, видя, как глаза Элеоноры расширяются все больше и больше.
– Больше тысячи? Дэвид! Ты шутишь?
– Даже не думал. Готов поклясться нашей асептикой, дорогая.
– Две тысячи?
– Почти угадала. На самом деле взрывов было две тысячи шестьдесят с чем-то. Но мы округлим.
– Никогда бы не подумала… Так много?!
– И, тем не менее, жизнь на нашей планете продолжается. Так что, если рванет еще десяток-другой ядерных станций, планете от этого хуже не будет. Ей уже ничего не страшно. Она смогла выжить в холодной войне.
– Реабсорбция закончилась! – Элеонора указала в сторону настенного сенсорного дисплея. На нем замигал цветовой индикатор напротив одной из высветившихся строчек.
– Время для перерыва закончено. – Лайнт взмахнул руками, направляясь к выходу из «купола». – Летим скорее, а то заново запустится. Придется без воды сидеть.
– Второго сезона большой засухи я не переживу! – рассмеялась Элеонора, ловко направляясь в сторону узлового модуля Unity, ведущего к цепочке из восьми модулей-ферм.
Все-таки их экипажу повезло дважды. Они вчетвером оказались, видит Бог, в нужное время и в нужном месте.
Время их миссии на МКС оказалось самым что ни на есть подходящим в свете развернувшейся после их прибытия на борт ситуации на Земле. Было ли возможно их столь длительное затворничество еще двадцать лет назад? Стейз в этом сомневалась. Да, технический прогресс, вся цель которого сводился к разработке на основе МКС долголетнего полета человека на Марс, в итоге дал свои результаты. Еще в начале двухтысячных великие американские ученые и русские с европейцами совместными усилиями смогли довести систему жизнеобеспечения до состояния частичной регенерации. Это позволяло экономить на поставках воды и кислорода до одиннадцати тонн за пару лет. И это при учете полезной нагрузки в две с половиной тонны за один полет транспортного челнока. Но иногда времена меняются к лучшему. Такие аппараты, как ECLESS и OGS, уже давным-давно заняли почетное место в музее космического центра NASA, вместе с архаичными процессами парокомпрессионной дистилляции и трансформации формальдегида. Теперь бортовые системы Proterian и Liberia, основанные на реакции Сабатье, уже много лет что-то там творят с диоксидом углерода, осуществляя круговорот кислорода и воды. Конечно, все это озвучивают на соответствующих курсах при подготовке членов экипажа, и в тот момент все предельно понятно и логично. Но как только выйдешь за дверь аудитории… Хорошо, если в голове останутся какие-то общие понятия. Главное, что все продолжало работать.
Так же, как и цепь биоферм, в которых при помощи многочисленных установок микрогравитации росли кусты свежего салата и в нескольких инкубаторах созревал искусственно выращиваемый синтетический белок. За открытие и разработку этого революционного процесса господину Лейктрецу, возглавлявшему Paromant Company, была вручена Нобелевская премия. Сам процесс, чисто технически, а вернее, химически, был разработан в Поднебесной. Но китайским ученым не хватило одного, самого важного момента – самовоспроизведения. И выращиваемые растения и синтезируемый белок были, в итоге, конечны. Плодородная почва приходила в негодность, а химические брикеты концентратов истощались. На все это нужно было время: все описываемые выше процессы занимали, при самом ужасном раскладе, два года. Но, тем не менее… Работа же господина Лейктреца позволяла осуществлять процесс выращивания растительной и белковой пищи практически вечно.
Да, во вселенной все имеет свое начало и свой конец. И пищевые фермы тоже однажды придут в негодность. Если, конечно, раньше что-нибудь не случится, как в прошлом месяце, когда установка синтеза воды вышла из строя.
Стейз в полете пересекла лабораторный модуль Destiny и, ловко влетев в соседний, направилась в отсек Columbus.
– Эл! – Со стороны биофермы P1 раздался окрик русского. – Дэвид! – Видимо, хочет им что-то показать или спросить, куда эти они спешат. Как будто и так не понятно.
– Сорри, Арти! – крикнула в ответ Стейз. – Одну секунду!
– Это важно! – крикнул вдогонку Артём.
Летевший за ней Лайнт в очередной раз горько усмехнулся про себя.
Миссия на МКС… Черт побери! Очередная миссия, ставшая в итоге последней для всего человечества. И последней для них. Элеонора права: когда-нибудь придет конец и этой миссии, затянувшейся, вместо рассчитанных шести месяцев, уже на года. Смог бы он предположить в самых своих смелых и безумных фантазиях, что всю оставшуюся жизнь проведет на орбите с этим русским и психованной афроиспанкой!
В одно прекрасное утро шаттл с экипажем из трех астронавтов NASA стартовал с мыса Канаверал. Он, Дэвид Лайнт, назначенный командиром миссии, сидел в центре пилотского отсека, и широкая белозубая улыбка не покидала его мужественного лица. Он знал, что сейчас за их стартом следит не только центр управления полетами. Камеры внутри челнока транслируют запись их полета в прямом эфире на нескольких национальных каналах не только США, но и Европы, а также их смотрят нескончаемое количество онлайн-ТВ и всевозможных ресурсов, так или иначе причастных к теме космоса. Самое занимательное заключалось в том, что столь огромный интерес был вызван не банальным любопытством налогоплательщиков к очередной отметке в исследовании космического пространства. Нет. Это раньше, лет сто назад, за действиями американских героев-космонавтов следил весь мир. Тогда люди, воодушевленные невиданным ранее скачком технического прогресса, смотрели широко открытыми глазами на суперменов, бросивших вызов закону всемирного тяготения. Вековые цепи гравитации были наконец-то порваны, и человек смог подняться с колен.
Сейчас все эти космические полеты и старты ракет порядком поднадоели. Многие вообще не понимают, зачем вбухивать миллиарды долларов в то, что не приносит никакой существенной пользы. Но сегодняшний старт действительно собрал огромную аудиторию.
Виновником торжества была катастрофа, произошедшая год назад. Девятого июля шаттл Georgia стартовал с мыса Канаверал и через сто две секунды взорвался в воздухе вместе с экипажем. В течение последующих трехсот шестидесяти дней были прекращены все полеты. По заключению госкомиссии причиной чудовищной трагедии стала разгерметизация элементов твердотопливного ускорителя. Инженеры крупнейшего научно-исследовательского центра Маршалла вновь сели за чертежные доски, и через три месяца были предложены кардинально новые схемы ускорителя. Еще два месяца ушло на проведение полевых испытаний на космодроме Уоллопс. И вот сегодня дан новый старт.
Лайнт тогда мысленно скривился. Жажда запекшейся и испарившейся крови охватила тех, кто сейчас наблюдает за его искаженным перегрузками лицом. Ну, разве что кроме его жены и восьмилетних близняшек. Наверное, они единственные, кто сейчас по-настоящему переживает за своего отца. Будет что завтра в школе рассказать. Опять сорвут урок, потому что уже все одноклассники знают, что отец Майка и Эдварда Лайнтов сейчас несется со скоростью десять километров в секунду к ледяной пустоте космоса. Хотя все это, конечно, неправда. Нет, для гражданских пусть остается космос. Но, на самом деле, МКС летает не в космосе. Она вращается вокруг планеты в самом верхнем слое атмосферы. И только потому она все еще работает. Вернее, работают на ней астронавты без смертельной угрозы своему здоровью, поскольку, несмотря на все достижения американских ученых из NASA, до сих пор еще не изобретены совершенные методы защиты от смертельного космического излучения. Вся надежда на добрый потрепанный озоновый слой. Конечно, при таком раскладе вся махина станции, как самое простое яблоко, подвергается силе гравитации и за двадцать четыре часа теряет в высоте около ста метров, так что время от времени станцию приходится разгонять, выводя ее на оптимальную орбиту.
К космической радиации всех этих любителей красивых и сенсационных смертей!
Он тогда улыбнулся еще шире, стараясь казаться максимально беззаботным и расслабленным, хотя все это время едва мог дышать от тяжести перегрузки, буквально вдавившей его и двух других астронавтов в многофункциональные кресла. Что Альбу Родригез, афроиспанку из Европейского космического агентства, тяжело дышащую справа от него, что находившегося слева крутого техасского парня Роба Митчелла.
В задачу их миссии входила ротация части экипажа МКС, а также доставка частей модулей станции. Дэвид и Альба должны были заменить двух русских, пробывших на орбите больше года, и продолжить начатые исследования в области физиологии и кристаллизации белков, присоединившись к американке Элеоноре Стейз и еще одному русскому – Артёму Климову. А замечательный парень Роб Митчелл должен будет вернуться на Землю, увозя с собой двух русских. Для них миссия подходила к концу. А для него, Дэвида, начиналась его собственная – девять месяцев невесомости и ответственной работы во славу величайшей нации в мире.
Первые два месяца прошли спокойно, без каких-либо внештатных ситуаций. Внешние и внутренние работы выполнялись согласно плану. Астронавты готовились через несколько дней осуществить стыковку с транспортным кораблем Starliner, который должен был доставить на орбиту очередную партию груза. В планы входила доставка расходных материалов для ледяной атомной лаборатории. Научной установки, внутри которой была создана область пространства холоднее вакуума в десять миллиардов раз. В центре этого рукотворного ада проходили исследования квантовых данных ультрахолодных атомов.
– Дэйви, – Мэтт Томпсон, один из руководителей ЦУПа, смотрел на капитана с экрана, – старт шаттла отложен на две недели. – Движение губ Томпсона уже завершилось, когда динамик связи только ожил голосом, сильно подернутым шипением помех. Задержка звука была одной из вещей, к которым Лайнт все никак не мог привыкнуть.
– Хьюстон, у вас проблемы? – Дэвид рассмеялся.
– У нас выбыло из строя пятьдесят четыре человека. В том числе несколько инженерных и технических бригад. При сложившемся форс-мажоре мы не успеваем провести плановую предполетную подготовку и техническую проверку всех узлов.
– Черт возьми, Мэтт! Это прискорбное известие! Что случилось? Авария?
– Заболели. Сначала один, потом уже с десяток. А через три дня их уже было под пятьдесят. Врачи предположили, что это какой-то вирус. Слишком быстро все стало распространяться. Всех ребят развезли по больницам Хьюстона. Но, как оказалось, это какая-то бактерия, которая вызывает воспаление легких. Сперва никто не мог поставить диагноз. На рентгене легких не было никаких признаков этого самого воспаления. Потом пришли анализы крови и результаты компьютерной томографии. Тогда и стало ясно, что это все легкие. И что такая заразность именно потому, что люди работали в ограниченном пространстве и при тесном контакте друг с другом. Сейчас мы вызываем всех свободных сотрудников из отпусков и с других объектов. Со дня на день будем готовы продолжить работу.
– Мы желаем всем ребятам скорейшего выздоровления! Пусть держатся там! Жаль, конечно, что все так случилось. Мы же отправляли заявку на запасные детали для ремонта передатчика и компонентов системы связи. Сейчас мы ограничены в общении с вами. Блок слишком быстро съедает запасенную аккумуляторами энергию, а накапливает ее очень медленно. Мы рассчитывали исправить неполадку и иметь связь с Землей чаще, чем раз в два месяца.
– У русских тоже нет связи?
– Она у них была на плановом ремонте как раз перед сменой экипажа. И Арти также рассчитывал на поставку оборудования нашим шаттлом.
– Весьма интересное стечение обстоятельств.
– Бывает и такое, – рассмеялся Дэвид. – Но мы пока терпим.
После окончания сеанса связи с Землей Лайнт передал информацию остальным трем членам экипажа. Русский отнесся ко всему более чем равнодушно: сказал «окей» и направился в свой служебный модуль. Афроиспанка заметно погрустнела и стала, как показалось Дэвиду, намного беспокойнее, чем этого требовала ситуация.
– А если они и через несколько дней не смогут прислать шаттл?
– Успокойся, Альба. Повода для переживания нет никакого. Даже если старт будет отложен еще раз, скоро все заболевшие поправятся и вернутся к исполнению своих обязанностей. Не стоит отчаиваться. Запуск новых тестов на нашей ледяной установке может и подождать. Работы хватает.
– Хьюстон, как слышишь меня? Мэтт, дружище! Что с тобой? – Лайнт озабоченно смотрел на руководителя полетов, чье лицо скрывал устрашающего вида респиратор футуристической формы. Такие, как припоминал Дэвид, он видел у больных онкологией детей, которым в процессе лечения окончательно убивали иммунитет.
– Со мной пока все хорошо. – Голос Томпсона из-за фильтра звучал глухо и нечетко. – Чего не могу сказать о заболевших ребятах.
– Как они?
– Плохо, Дэвид, – коротко ответил Мэтт. – Мы все еще не можем отправить к вам шаттл. Из первой группы, где было пятьдесят четыре заболевших, в живых осталось семь…
– Из первой группы? – переспросил Лайнт. – Что?! Семь?! Господи всемогущий!
– Да. Врачи ничего не могут сделать. Лекарства не справляются с инфекцией. Мы все тут в шоке!
– Ты сказал про первую группу… – пересохшим от волнения голосом бросил Дэвид.
– С последнего нашего выхода на связь количество заболевших в ЦУПе увеличилось еще на сто человек. Их всех перевели в отдельное помещение. Медики никого больше не вывозят в больницы. Говорят, что все отделения в Хьюстоне переполнены. Сейчас в штате Техас строятся сразу две типовые больницы на тысячу человек каждая. Компания-подрядчик наняла китайских профессионалов. И это – несмотря на почти полувековой кризис в отношениях! Ты представляешь, Дэвид, что это значит?
– Пока что не совсем. У меня сейчас такая круговерть мыслей.
– Либо в игру вступили действительно огромные деньги и рынок капитализма, как всегда, все решил, либо… дела обстоят настолько плохо, что мир наконец-то начал объединяться перед надвигающейся угрозой.
– А что говорит президент?
– Никаких заявлений из Вашингтона не поступало. Все идет своим чередом. Пока что объявлено о введении нескольких карантинных зон. И вроде бы собираются временно закрыть границу с Мексикой. Говорят, поток иммигрантов начал опять расти. Но мы же рядом и ничего подобного пока не наблюдаем. А вообще есть и хорошие новости. Ученые разработали новый антибиотик. Про него уже говорят по национальному телевидению. Он каким-то образом должен незаметно проникать в бактерии и убивать их. Ну, или что-то подобное. Со дня на день лекарство должно поступить в аптеки страны. Будем надеяться на лучшее!
– Есть новости из Бирмингема?
– В Алабаме и Южной Дакоте пока все спокойно. Тони недавно связывался с твоей семьей и семьей Элеоноры Стейз. Там пока что все хорошо.
– О, это отличная новость! Да благословит бог великана Тони! Передавай ему мои искренние слова благодарности, Мэтт.
– Обязательно, Дэйви.
– Что еще происходит внизу?
– Много заболевших в южных штатах. На севере все намного лучше. Некоторые из моих знакомых уже подумывают о переезде в Канаду…
После окончания разговора Лайнт вернулся в жилой модуль. Отдыхавшие там после рабочих часов Стейз и Родригез одновременно воззрились на него в немом вопрошании.
– Есть хорошие новости и плохие. – Дэвид нахмурился, словно процент хороших новостей был на порядок ниже. Ему пришлось заставить себя улыбнуться, чтобы вселить в женщин хоть немного надежды. – С какой начнем?
– С плохой, – буркнула Альба, равнодушно глядя куда-то в сторону. После секундной надежды при появлении Лайнта, паника и тревога снова начали царапать ее сердце и разум.
– Шаттла опять не будет. В Хьюстоне выросло число заболевших. И все еще нет людей для того, что осуществить запуск.
– Значит, мы все еще остаемся на подножных кормах, – тихо проговорила Родригез. – Когда я вижу латук и этот синтетический белок с водой, к горлу подступает тошнота. Я хочу фруктов, капитан. Хотя бы один апельсин или стакан яблочного сока. Я уже не говорю про сахар и шоколад! Мы почти год на этом дерьме! Мне снятся тушеные овощи, консервы. Я даже готова попробовать этот русский борщ, если мне дадут тюбик с ним!
– Кстати, а где Арти? – Дэвид посмотрел на Элеонору.
– Пытается в очередной раз установить связь со своим центром управления, – ответила женщина.
– Я знаю, что хороших новостей от него ждать тоже не придется, – все так же ни на кого не глядя, бросила испанка. – Не будет больше хороших новостей.
– Нам всем тяжело, Альба, – понимающе кивнул Лайнт. – Мы все в одинаковых условиях. Кто мог предположить, что прогресс обернется пыткой? Ведь все эти фермы и установки позволили в итоге сократить количество запусков для доставки провизии в три раза. Раньше килограмм еды обходился в десять тысяч долларов. Он и сейчас так обходится, но теперь можно делать один запуск из трех, только для разнообразия рациона. Ведь от голода мы тут умереть все равно не сможем. Но есть и хорошая новость, – быстро добавил Дэвид. – Ученые разработали новый вид антибиотика. Он уже полностью готов, и на днях им начнут лечить заболевших. Так что внизу скоро все поправятся, и нам не только доставят долгожданные деликатесы, но и вторым шаттлом привезут замену. И есть еще одна отличная новость… – продолжил Лайнт, но осекся. Стоит ли в присутствии расстроенной Альбы говорить о своей семье и семье Стейз? Он только сейчас понял, что за столько дней общения с испанкой не может точно сказать, есть ли у нее семья. Замужем ли она, есть ли дети? Как-то эта информация, даже если она и была когда-то озвучена, просто пролетела мимо него. Но, даже если она свободна, то у нее, во всяком случае, может быть друг или подруга. В конце концов, родители у нее точно должны быть. Она может впасть в самую настоящую депрессию от того, что на фоне этих новостей ничего не знает о том, что происходит в Европе. Надо будет в следующий раз спросить у Мэтта, как там дела. А пока придется поговорить с Элеонорой отдельно. Когда они останутся вдвоем.
– Так что за новость, Дэвид? – Стейз выжидающе смотрела на замолчавшего Лайнта. – Мы все ждем.
– Отличная новость заключается в том, – Лайнт широко улыбнулся, – что я вспомнил о припасенном тюбике малинового желе. Альба, сегодня у нас будет пир!
– Хороших новостей нет. – Руководитель полетов зашелся в сухом кашле, еле слышном из-за закрывающего лицо футуристического респиратора. О том, что Мэтта сразил приступ, скорее, можно было догадаться по согнувшейся фигуре и трясущимся плечам. Прошла целая минута, пока Томпсон смог отдышаться и поднять на монитор красные воспаленные глаза. – Обещанное учеными лекарство оказалось неэффективным.
– Ты заболел? – Лайнт с тревогой всматривался в экран связи.
– Похоже на то. – Мэтт вяло махнул рукой. – Мы все тут скоро заболеем. Теперь весь город находится в зоне карантина. Все выезды блокированы полицией и национальной гвардией. Правительство ввело в стране чрезвычайное положение. Закрыты все международные перелеты. Все крупные населенные пункты изолированы друг от друга. Для того чтобы попасть в другой город, необходимо пересечь изолятор. Там всех приезжих подвергают экспресс-диагностике. Способных стоять на ногах осталось немного. Что происходит в других штатах, мне не известно. Точной информации о количестве заболевших и умерших никто сейчас предоставить не может. Данные разнятся.
– То есть, ты не знаешь, в безопасности наши семьи или нет?
– Нам остается только надеяться на лучшее. Ты же знаешь про проект «Место Будущего»? Когда вы стартовали к МКС, он только набирал обороты и становился известен широкой общественности. Конечно, самые лучшие места уже расхватали мультимиллиардеры. Но сейчас множество не столь богатых людей, как я слышал, скидываются и выкупают так называемые «кооперативы». Будем надеяться, им повезло.
Лайнт на мгновение вспомнил приблизительные суммы, которые выставляло несколько фирм, торговавших этими самыми «Местами Будущего». Даже если эту многозначную цифру разделить на двадцать…
Его обуял гнев. Чертовы торгаши! Эти мрази готовы делать деньги даже на угрозе смерти близких ему людей!
– У моей семьи нет столько денег, – прорычал в ответ Лайнт. – И ты это прекрасно знаешь.
– Я понимаю, Дэвид, что шансов почти нет. – Томпсон покачал головой. – Но надежда должна умереть последней. Иначе все будет зря.
– Сколько всего заболевших сейчас у нас в стране? Ты говоришь, что границы перекрыли?
– Пойми, точных данных нет. Но министерство дает предварительную оценку в десять миллионов. Из них уже умерло около двух с половиной.
– Господи Иисусе! Мэтт, ты серьезно?
– Более чем, дружище. Боюсь, что и эта цифра занижена.
Десять миллионов. Из четырехсот. Десять миллионов. Из них два с половиной уже мертвы. Лекарства нет, и значит, остальные скоро пополнят список. А за это время на остывшие больничные койки лягут новые смертники. Если, конечно, койки успеют остыть.
– Мэтт! Ты должен связаться с ними! Ради всего святого! Продай мой дом и купи им угол в любом «Месте Будущего!»
Вместо ответа руководитель полетов вновь зашелся в беззвучном приступе кашля. Дэвид видел, как он силится побороть скрутивший его приступ. Наконец плечи Мэтта перестали трястись. Он с трудом разогнулся, держась рукой за грудь. Красные глаза блестели от выступивших слез. Томпсон стащил с лица респиратор и с остервенением отшвырнул его в сторону. Затем, наклонившись, сплюнул на пол. Лайнт готов был поклясться, что увидел огромный сгусток крови. Впрочем, ручаться он бы не стал. Мэтт тем временем в изнеможении откинулся на спинку кресла и, как показалось Лайнту, вздохнул с облегчением.
– Зачем ты снял респиратор?
– Он мне уже не нужен, Дэйви.
– Черт возьми, Мэтт, дружище… Мне искренне жаль.
– Да ладно… – Мэтт улыбнулся и махнул рукой. – Ты даже представить себе не можешь, какой это кайф – просто свободно дышать.
Какое-то время Томпсон молчал. Затем, наклонившись к монитору, посмотрел на Лайнта в упор.
– Боюсь, Дэвид, мы уже не сможем послать за вами никакой из шаттлов. То, чего мы так опасались, все-таки наступило. Возможно, через пару лет вы вообще окажетесь последними людьми на Земле. Вернее, вне Земли.