Робин Хобб
Город драконов
Глава 4. Кельсингра
Элис в одиночестве шла по пустынным улицам древнего города. Платье из мерцающей, медного цвета ткани, созданной Старшими, защищало ее тело. Изношенные башмаки и полинявший от долгой носки плащ, полы которого постоянно расходились, смотрелись в сочетании с ним странно. Непокрытая голова молодой женщины склонилась навстречу ветру, уложенные на голове косы растрепались. Элис прищурилась, поскольку из-за яростного порыва ледяного ветра глаза слезились, и упрямо продолжила свой путь, сжимая в онемевших от холода руках небольшой рулон выгоревшей ткани. Дверной проем ближайшего дома зиял пустотой, деревянные ставни на окнах давно сгнили.
Войдя внутрь, она вздохнула, дрожа от облегчения. Тут тоже было холодно, но, по крайней мере, можно укрыться от ветра. Платье Старших, подарок капитана Лефтрина, сохраняло тепло ее тела, однако не могло согреть голову и шею, не говоря уже о кистях рук и ступнях. Шепот, заполнявший воздух и привлекавший ее внимание, затих. Элис обхватила себя руками, согревая пальцы под мышками, и внимательно оглядела заброшенное жилище. Смотреть здесь было особенно не на что. На плиточном полу виднелись контуры деревянной мебели, давным-давно рассыпавшейся в щепки. Она провела ногой по полу. Плитки под слоем пыли были насыщенного темно-красного цвета.
Квадратная дыра в потолке и груда древних обломков на полу под ней напоминали о лестнице, превратившейся в пыль. Потолок сам по себе мог рассказать о многом. Вырезанные из камня балки поддерживали кладку. До того как оказаться в Кельсингре, Элис не видела ничего подобного, но, похоже, здесь даже самые маленькие дома строились исключительно из камня.
Камин в углу комнаты хорошо сохранился. Он вдавался в стену и был выложен изразцами. Элис подолом плаща протерла гладко облицованную каминную полку и ахнула от восторга. То, что она посчитала грязными пятнами на красной плитке, на самом деле оказалось черной гравировкой. Осмотрев свою находку, исследовательница поняла, что все рисунки были посвящены одной теме – приготовлению пищи. Здесь были жирная рыба на блюде, а рядом миска, наполненная круглыми корнеплодами с ботвой. На другой плитке она увидела дымящийся котел, а на третьей – поросенка, жарящегося на вертеле.
– Что ж, похоже, Старшим нравилась та же пища, что и нам.
Она говорила тихо, как будто боялась разбудить кого-то. Это странное чувство не оставляло молодую женщину с тех пор, как драконица Рапскаля впервые принесла ее сюда, чтобы осмотреть разрушенный город. Кельсингра выглядела пустынной, заброшенной и мертвой. И все же Элис никак не могла отделаться от ощущения, что за любым поворотом может наткнуться на местных жителей, занятых повседневными делами. В самых больших зданиях, построенных из черного камня с серебряными прожилками, она совершенно точно слышала шепот, а один раз даже пение. Но все ее поиски и призывы ни к чему не привели; повсюду обнаруживались лишь пустые комнаты, остатки мебели и другие предметы, обратившиеся в прах. Ее крики не переполошили белок, не распугали голубей. Здесь, похоже, вообще не водилась никакая живность – ни мыши, ни муравьи, – а редкие растения, попадавшиеся ей, были чахлыми. Иногда Элис казалось, что она первая живая душа, что посещает это место за долгие годы.
Глупая мысль. Несомненно, зимние ветры уничтожили все более ранние следы вторжения, ибо зверья в округе обитало в изобилии – не только здесь, но и на другом берегу реки. Склоны холмов, окружавших город, густо заросли лесом, и Хеби, регулярно отправлявшаяся на охоту, быстро убедилась, как много тут всевозможной добычи. Только вчера красная драконица обнаружила и загнала целое стадо крупных рогатых существ, названия которых Элис не знала. Хеби вспугнула их с воздуха, согнала с холма, и животным волей-неволей пришлось выбежать на берег реки, где на них набросились остальные драконы и пировали до тех пор, пока не насытились. Так что земли по обе стороны реки кишели дичью. Но в город звери почему-то не заходили.
Это была лишь одна из загадок Кельсингры. Бо́льшая часть этого древнего города сохранилась практически нетронутой, как если бы в один прекрасный день все жители вдруг просто исчезли. Небольшие повреждения выглядели случайными, за одним исключением. В центре зияла огромная расщелина, словно кто-то взял гигантский топор и вогнал его лезвие в город, разрушив улицы. Река заполнила расщелину. Элис стояла на краю этой голубой раны и вглядывалась в казавшуюся бесконечной глубину. Может, это и погубило Кельсингру? Или все произошло уже потом, годы спустя? И почему в этом поселении Старших дома стояли на большом расстоянии друг от друга, тогда как погребенные строения Трехога и Кассарика были соединены в сплошной, бесконечный лабиринт? Ни на один из вопросов не было ответа.
Элис закончила очищать камин. Первый ряд плиток осыпался, едва она легонько провела по ним рукой. Исследовательница поймала одну плитку и осторожно положила ее на пол. Сколько лет этот камин простоял целым, чтобы разрушиться от ее прикосновения? Что ж, по крайней мере, она видела его нетронутым и подробно опишет, как он выглядел. Этот раритет не канет в забвение, не будет потерян навсегда, как это случилось со многим, что было обнаружено в Кассарике и Трехоге. Хотя бы об этом городе Старших останутся документальные свидетельства.
Элис встала на колени перед камином и развернула свой сверток. Раньше это была белая рубашка. Стирка в речной воде сделала ткань желтоватой, а швы разошлись под воздействием кислоты. Так что остатки ткани Элис использовала как пергамент. Это было не слишком удобно. Чернила, уже неоднократно разведенные водой, расплывались и размазывались, когда она пыталась писать на ткани. Но это все же лучше, чем ничего, а когда она снова раздобудет пергамент и чернила, то сможет переписать все свои заметки начисто. Сейчас Элис не могла рисковать, полагаясь лишь на собственную память. Она должна записать все свои первые впечатления об этом месте, тщательно зафиксировать все, что увидела, а потом уже можно будет дополнить это подробностями. Надо спешить, мало ли что может случиться с ней самой.
Или с этим нетронутым городом Старших.
Тревога заставила ее стиснуть зубы. Завтра утром Лефтрин собирается отправиться в долгий путь обратно в Кассарик и, возможно, в Трехог. В этом расположенном высоко на деревьях городе он заберет деньги, которые должен им Совет Дождевых чащоб, а затем пополнит запасы. Купит теплую одежду, муку и сахар, масло, кофе и чай. Но для этого ему придется рассказать, что экипаж «Смоляного» и хранители драконов нашли Кельсингру. Они уже обсуждали, к чему это может привести. Торговцы тут же ринутся в еще одно заброшенное поселение Старших. Они явятся сюда не с целью изучать древний город, а затем чтобы побыстрее растащить все, что осталось от магических вещей исчезнувшего народа и его искусства.
Мигом набежит множество мародеров и авантюристов. Для этих людей нет ничего святого. Их волнует исключительно прибыль. С камина в этом скромном жилище сдерут плитки. Собьют массивные барельефы с главной башни Кельсингры, упакуют их и отправят вниз по реке. Охотники за сокровищами заберут скульптуры из фонтанов, обрывки документов из здания, которое, похоже, когда-то служило местным архивом, декоративные каменные наличники, загадочные инструменты, витражи… И все это будет сложено в ящики без всякой системы и распродано как простой товар.
Элис вспомнила об удивительном месте, которое они нашли вместе с Лефтрином. Доски из эбонита и слоновой кости, пыльные игровые фишки – все это стояло нетронутым на низких мраморных столах. Она не узнала ни одной из игр, не сумела расшифровать ни единой руны на янтарных и нефритовых пластинках, лежавших вперемешку в широкой чаше, выдолбленной в гранитной подставке.
– Наверное, здесь Старшие играли в азартные игры, – сказала она Лефтрину.
– Или, может, молились. Я слышал о священниках с островов Пряностей, которые используют рунные камни, чтобы узнать, будет ли услышана их молитва.
– Это тоже возможно, – кивнула она. Так много загадок. Проходы между столами были широкими, а большие прямоугольные каменные вставки на полу комнаты поблескивали черным. – Это что, подогревающиеся площадки для драконов? Они приходили сюда наблюдать за игрой или молитвами?
В ответ Лефтрин лишь беспомощно пожал плечами. Элис боялась, что никогда не узнает ответа на свой вопрос. Подсказки, по которым можно было бы догадаться, что же представляла собой Кельсингра, будут распроданы и бесследно исчезнут, кроме тех, что она сможет описать до того, как сюда прибудут падальщики.
Как только Элис поняла, что разграбление Кельсингры неизбежно, она каждый день, который оказывался достаточно ясным для того, чтобы Хеби могла летать, умоляла Рапскаля перенести ее в древний город. Она использовала каждый час дневного света, методично записывая свои наблюдения о каждом строении, вместо того чтобы лихорадочно метаться от дома к дому. Элис рассудила, что лучше уж внимательно и подробно исследовать часть поселения Старших, чем поверхностно осмотреть его целиком.
Услышав снаружи на тротуаре шаги, она подошла к двери. Лефтрин пробирался по пустынным улицам: руки скрещены на груди, кисти спрятаны под мышками, чтобы хоть немного согреться, подбородок упирается в грудь, серые глаза прикрыты от резкого ветра. Щеки над темной бородой раскраснелись от холода, а непокорные волосы растрепались. Но все равно при взгляде на него у Элис сразу потеплело на сердце. Чумазый и коренастый капитан баркаса в поношенных штанах и куртке в Удачном вряд ли удостоился бы взгляда Элис Финбок, жены преуспевающего торговца. Но за месяцы совместного путешествия на Смоляном она разглядела скрытые достоинства этого человека и полюбила его. Причем гораздо сильнее, чем когда бы то ни было любила своего жестокого супруга, Геста Финбока: даже в первые дни головокружительного увлечения этим красавцем-щеголем, внезапно сделавшим ей предложение, Элис не чувствовала ничего подобного. Лефтрин говорил просто, без изысков и не отличался изяществом, но он был честным, надежным и сильным человеком. И она любила его искренне, всем сердцем.
– Я здесь! – крикнула она Лефтрину.
Он повернул голову в сторону Элис и поторопился к ней присоединиться.
– На улице холодает, – заметил капитан, входя в скромное убежище. – Ветер крепчает, и скоро начнется дождь. Или даже мокрый снег.
Элис шагнула в его объятия. Одежда Лефтрина была холодной, но, прижавшись друг к другу, они согрелись. Она медленно отступила, чтобы взять его грубые руки в свои и растереть их.
– Тебе нужны перчатки.
– Нам всем нужны перчатки. И новая теплая одежда. А еще необходимо возместить, что мы потеряли во время того наводнения: инструменты, продовольствие и прочие припасы. Боюсь, найти все это можно только в Кассарике.
– Карсон сказал, что мог бы…
Лефтрин покачал головой:
– Карсон приносит много мяса, да и хранители стали лучше охотиться на новом месте. Мы все сыты, но это только мясо, а драконам его всегда мало. И Карсон снимает шкуры с убитой дичи, однако на это нужно время, да и подходящих инструментов у нас нет. Он может обрабатывать жесткие шкуры, чтобы застилать ими пол или занавешивать окна. Но меховые одеяла или одежду из кожи просто так не сделаешь. Мне придется отправиться в Кассарик, дорогая. Я не могу больше это откладывать. И я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Элис уткнулась лбом ему в плечо:
– Я не могу. – Он крепко обнял Элис, и от этого ее слова прозвучали приглушенно. – Я должна остаться здесь. В Кельсингре столько всего нужно описать, и я должна сделать это до того, как все будет уничтожено. – Она подняла лицо и, прежде чем он приступил к привычным бессмысленным утешениям, заговорила сама. – Как продвигается твоя работа? – спросила Элис, меняя тему разговора. Капитан взялся соорудить в Кельсингре новый причал.
– Медленно. – Он покачал головой. – Пока что я могу лишь составить примерный план и записать, какие именно материалы нужно купить. Река возле города очень глубокая, а течение стремительное. Там не найти места, где Смоляной мог бы выйти на сушу, да и вообще нет ничего, к чему я мог бы надежно его привязать. Помнишь, даже когда все, кто был на борту, дружно взялись за весла, нас отнесло от города вниз по реке? Я подозреваю, что глубина не всегда одинакова и меняется в зависимости от времени года. Если это так, то летом вода немного спадет – вот тогда-то и надо будет приступать к строительству.
Я проверил сваи старого причала. От деревянных осталось одно название, зато каменные выглядят крепкими. Мы можем подняться вверх по реке вдоль того берега, нарубить там деревьев, соорудить из бревен плот и вернуться на нем обратно. Правда, причалить тут будет непросто, и в любом случае спешить не следует: попытка сделать это сейчас обернется напрасной тратой времени. У нас нет инструментов и креплений, чтобы построить такой причал, какой нам нужен для того, чтобы к нему мог надежно пришвартоваться большой корабль. И единственное место, где мы можем достать все необходимое – это…
– Трехог, – закончила она за него.
– Да, Трехог. Ну, может быть, еще Кассарик. А и туда и туда путь неблизкий. Снаряжая Смоляного, я готовил корабль для путешествия, а не для того, чтобы основать новое поселение. А хранители во время того страшного наводнения потеряли почти все свои запасы продовольствия, сменную одежду, одеяла и прочее. Так что зимовка будет тяжелой, пока я не вернусь с новым грузом.
– Я не хочу расставаться с тобой, Лефтрин. Но я останусь здесь и продолжу работать. Постараюсь узнать об этом городе как можно больше, пока не налетели торговцы и не растащили его по кусочкам.
Лефтрин вздохнул и притянул Элис поближе к себе:
– Дорогая, я уже говорил тебе, мы защитим это место. Никто больше не знает дороги сюда, а я не собираюсь показывать торговцам свои карты и бортовой журнал. Если же они попытаются следовать за нами, то вскоре убедятся, что Смоляной может передвигаться по ночам так же, как и днем. Даже если кому-то вдруг и удастся приплыть сюда вслед за нами, пришвартоваться в любом случае не получится. Элис, я буду удерживать всех в стороне от Кельсингры так долго, как только смогу.
– Я знаю, милый.
– Ну, тогда, может, назовешь мне настоящую причину, по которой ты отказываешься плыть обратно в Трехог?
Она покачала головой, уткнувшись в его плечо, но затем призналась:
– Я не хочу возвращаться к прошлому, вновь становиться Элис Финбок, супругой Геста. Я хочу остаться здесь и прожить всю жизнь с тобой.
– Так и будет, моя дорогая. Я никому не отдам тебя, даже не сомневайся.
Она отстранилась и посмотрела ему в глаза:
– Сегодня во время работы мне пришла в голову одна мысль: а что, если ты сообщишь о моей смерти, когда вернешься? Ты мог бы отправить Гесту и моим родителям почтовых голубей: дескать, во время плавания Элис Финбок упала за борт и утонула. Они считают меня такой глупой и неуклюжей, что наверняка сразу поверят.
– Элис! – Он был в ужасе. – Я не хочу произносить вслух подобные слова, даже если это ложь! И подумай о своих бедных родителях! Ты не можешь с ними так поступить!
– Мне кажется, что папа с мамой только вздохнут с облегчением, – пробормотала она, хоть и понимала, что родные все равно будут ее оплакивать.
– И потом, есть ведь еще твоя работа. Ты не сможешь делать ее, если тебя сочтут умершей!
– О чем ты говоришь? – не поняла Элис.
Лефтрин отпустил ее и отступил на шаг назад:
– О твоих исследованиях Старших и драконов. Ты слишком много над этим работала, чтобы вот так все бросить. Ты должна довести дело до конца, если это возможно. Веди записи, делай зарисовки, встреться со Старшими – Малтой и Рэйном, расскажи им о том, что нашла. Пусть весь мир узнает о твоих находках. Объявив себя мертвой, ты не сможешь заявить права на то, что обнаружила, не говоря уже о том, чтобы защитить это.
Элис не могла описать чувства, охватившие ее. Она даже и не представляла, что кто-нибудь скажет ей что-либо подобное.
– Значит, ты… ты понимаешь, что это для меня значит? – Она посмотрела в сторону, внезапно смутившись. – Мои записи и коротенькие глупые наброски, мои попытки переводов, мои…
– Хватит! – В его голосе прозвучало удивление пополам с упреком. – Элис, нет ничего глупого в том, что ты делаешь, равно как и в моих картах реки Дождевых чащоб. Не приуменьшай значение нашей работы! И не говори о себе пренебрежительно, особенно со мной! Я полюбил серьезную женщину, отправившуюся в экспедицию с альбомами для зарисовок и тетрадями для записей. Я был польщен уже тем, что такая образованная дама тратит свое время на то, чтобы объяснить мне все это. То, чем ты занимаешься, очень важно! Для Дождевых чащоб, для драконов, для истории! Мы оказались свидетелями превращений, которые происходят с драконами и их хранителями. Этот молодняк явно превращается в Старших. Сначала драконы, а теперь и Старшие возвращаются в наш мир. Прямо сейчас, здесь. Неужели ты сомневаешься, что это начало великих перемен?
Хеби становится сильнее с каждым днем. Некоторые драконы уже способны ненадолго подниматься в воздух, хотя порой и падают в реку или на деревья. К концу зимы, я думаю, большинство из них смогут хоть немного летать и охотиться. И никто из хранителей даже не помышляет о возвращении в Трехог или в Кассарик. Они решили остаться здесь, и многие уже нашли себе пары, да сохранит Са всех нас! Это начало чего-то грандиозного, и ты уже стала частью этого. Слишком поздно отступать. И прятаться тоже слишком поздно.
– На самом деле я вовсе не хочу прятаться. – Элис медленно подошла к камину, опустилась на колени и неохотно подняла с пола одну из расписанных плиток. – Я дала Малте слово и собираюсь сдержать его. – Она рассматривала плитку. Тонкие мазки складывались в рисунок кипящего котелка с супом; картину обрамлял растительный орнамент. – Я передам ей это через тебя. И приложу письмо: пусть Малта узнает, что мы и правда нашли Кельсингру. Что в мире еще есть место для драконов и Старших.
– Ты можешь поехать со мной и сама ей все рассказать.
Элис покачала головой и с чувством возразила:
– Нет, Лефтрин. Я еще не готова встретиться с миром. Я дам тебе письмо для моей семьи, надо сообщить им, что я жива и со мной все в порядке. Но пока на этом все.
Обернувшись через плечо, Элис увидела, что капитан с разочарованным видом уставился в пол. Она поднялась и подошла к нему:
– Не думай, что я пытаюсь уклониться от того, что должна сделать. Я твердо решила порвать с Гестом. Я хочу свободно стоять рядом с тобой, но не как сбежавшая жена, а как женщина, имеющая полное право выбирать свою судьбу. Гест нарушил наш брачный контракт. Я знаю, что больше не связана его условиями.
– Тогда сообщи об этом в Совет торговцев Удачного. Отрекись от мужа. Если Гест нарушил свое слово, то контракт недействителен.
Элис тяжело вздохнула. Они все это уже обсуждали, и не раз.
– Ты только что справедливо упрекнул меня, сказав, что, если я притворюсь мертвой, это принесет страдания моей семье. Но, откровенно говоря, я не вижу способа освободиться от Геста, не причинив вреда еще большему числу людей. Я могу объявить, что муж мне изменял, но у меня нет свидетелей, которые могли бы подтвердить это. Я не стану просить Седрика давать показания, поскольку это неизбежно опозорит его родных! Он строит здесь новые отношения, так же как и я. Я не хочу отрывать его от Карсона и возвращать обратно в Удачный, чтобы сделать объектом скандала и жестоких насмешек. Да Гест просто выставит его лжецом! Не сомневаюсь, у моего мужа найдется множество друзей, которые поклянутся, что он говорит правду, что бы Гест ни сказал. – Она вздохнула и добавила: – Это сделает изгоями и моих родных тоже. Не то чтобы у нашей семьи в Удачном было высокое общественное положение, но все-таки… Только вообрази: мне придется предстать перед Советом и во всеуслышание заявить о своем позоре, признать, что я была дурой, не только выйдя за Геста замуж, но и оставаясь с ним все эти годы… – Элис замолчала, не в силах говорить дальше.
Болезненный стыд охватил ее. Как бы Элис ни пыталась внушить себе, что все плохое осталось в прошлом, стоило ей только вспомнить, что она все еще официально связана узами брака с Гестом, как этот кошмар снова наваливался на нее. Все эти годы она неизменно задавалась вопросом, почему муж так плохо с ней обращался. Она искренне старалась быть хорошей женой, всячески унижалась, пытаясь привлечь его внимание, однако не преуспела и в награду получала лишь презрение. И только ненадолго покинув Удачный, чтобы отправиться в Дождевые чащобы исследовать столь милых ее сердцу драконов, Элис наконец-то узнала правду о своем супруге. Она всегда была ему глубоко безразлична, а брак Гест заключил исключительно с целью скрыть свои настоящие пристрастия. Как выяснилось, Седрик, друг ее детства и помощник ее мужа, был для него не просто секретарем.
И все друзья Геста знали об этом.
У Элис скрутило живот, а в горле встал ком. Ну как она могла быть такой близорукой и недогадливой? Настолько слепой и беспечно наивной? Почему на протяжении всех этих лет ни разу ничего не заподозрила, с какой стати продолжала мириться с его колкими насмешками и с тем явным пренебрежением, которое Гест выказывал супруге на людях? У нее не было иного объяснения всему этому, кроме собственной глупости.
«Ну как, как можно быть такой дурой?» – в исступлении вопрошала себя Элис.
– А ну-ка, немедленно прекрати! – Лефтрин нежно поймал ее руку, легонько сжал и укоризненно покачал головой. – Ненавижу, когда ты вот так отдаляешься, щуришься и сжимаешь зубы. Нетрудно догадаться, о чем ты думаешь в такие минуты. Перестань казнить себя. Если Гест обманул тебя, обидел, сделал тебе больно, то с какой стати ты винишь в этом себя?
Она тяжело вздохнула в ответ:
– Лефтрин, ты же знаешь пословицу: «Обманешь меня раз – позор тебе, обманешь меня дважды – позор мне». А Гест обманывал меня сотни раз, и я не сомневаюсь, что многие из его круга наблюдали за этим и от души злорадствовали. Ну уж нет, я не вернусь в Удачный. Никогда. Не желаю смотреть в лица знакомых и гадать, кто знал о моей глупости и помалкивал.
– Хватит, – оборвал ее Лефтрин, но голос его звучал нежно. – Посмотри, уже темнеет. И я чувствую, что скоро начнется гроза. Пора возвращаться на наш берег.
Элис выглянула наружу и согласно кивнула:
– Да уж, не хотела бы я застрять на этой стороне реки после наступления темноты. – Она пристально посмотрела на капитана, ожидая, что он еще что-нибудь добавит, но Лефтрин больше не произнес ни слова. Порой Элис отчетливо понимала, что как бы близки они ни были, он оставался жителем Дождевых чащоб, а она – уроженкой Удачного. О некоторых вещах Лефтрин предпочитал не говорить. Но внезапно она решила, что все-таки следует прояснить ситуацию и, прочистив горло, сказала: – Мне кажется, что с приближением ночи голоса становятся громче.
Капитан посмотрел ей в глаза:
– Да, так оно и есть. – Он подошел к двери и выглянул наружу, как будто ожидал опасности. Эта простая предосторожность заставила ее похолодеть. Неужели Лефтрин ожидал увидеть там что-то? Или кого-то? – То же самое творится в некоторых частях Трехога и Кассарика. Я имею в виду погребенные руины, а не города на деревьях. Но мне кажется, что дело тут не только во времени суток. Я думаю, это происходит, потому что человек, оставшись один или чувствуя себя одиноким, становится более восприимчивым. В Кельсингре это чувствуется сильнее, чем где бы то ни было. В этом квартале, где жили простые люди, все не так плохо. А вот там, где дома огромные, а улицы широкие, я слышу шепот почти все время. Не слишком громкий, но постоянный. Лучше всего просто не обращать на голоса внимания. Не позволяй своему разуму зацикливаться на них.
Он обернулся на нее через плечо, и Элис почувствовала, что узнала все, что хотела знать на данный момент. Скорее всего, Лефтрин мог бы рассказать ей больше, но лучше она оставит свои вопросы до того времени, когда они согреются, сидя около уютного очага в хорошо освещенной комнате. Не стоит обсуждать подобные материи здесь, в холодном городе, наполненном сгущающимися тенями.
Она собрала свои вещи, включая и плитку, выпавшую из облицовки камина, еще раз рассмотрела рисунок и протянула ее Лефтрину. Он достал из кармана старый носовой платок и бережно завернул в него драгоценную находку.
– Не переживай, доставлю все в целости и сохранности, – пообещал он еще до того, как Элис успела его об этом попросить.
И рука об руку они вышли из дома.
Снаружи уже начало темнеть, мрачные тучи наполовину затянули небо, а солнце медленно исчезало с пологих холмов, переходивших в крутые утесы. Тени домов легли на извилистые улицы. Элис и Лефтрин торопились, холодный ветер подгонял их. Когда они оставили позади скромные дома, которые исследовала Элис, и вошли в центральную часть города, шепот зазвучал отчетливее. Она не воспринимала его на слух и не могла выделить отдельные голоса из общего потока слов, скорее, это было похоже на давление чужих мыслей на ее сознание. Молодая женщина встряхнула головой, отгоняя наваждение, и прибавила шагу.
Раньше она не бывала в городах, подобных этому. Удачный был крупным, величественным городом, возведенным с размахом, но его масштабы не шли ни в какое сравнение с Кельсингрой, где люди чувствовали себя карликами. Тротуары здесь были настолько широкими, что на них могли запросто разойтись два дракона. Мерцающие черные здания также были построены с оглядкой на размеры драконов: крыши вздымались в самое небо, а дверные проемы были выше и шире обычных. Где бы им ни встретились ступеньки, центральная часть была широкой и пологой, совсем не приспособленной к человеческой походке: два шага, чтобы пройти ступеньку, и затем прыжок, – а вот по краям спускались вниз лестницы, подходящие для людей.
Элис и Лефтрин прошли мимо пересохшего фонтана. В центре вздымалась скульптура: дракон в натуральную величину, поднявшийся на задних лапах, держит в пасти и передних лапах сопротивляющегося оленя. За следующим поворотом им встретился памятник какому-то Старшему – мужчина, в одной руке сжимающий свиток, а другой указывающий вверх. Монумент был высечен из того же черного камня с серебряными прожилками. Было очевидно, что Старшие и драконы жили здесь вместе, бок о бок, как добрые соседи, а возможно, даже в одних и тех же домах. Элис вспомнила, что и сегодня драконы изменяют своих хранителей, и призадумалась: возможно, когда-нибудь в этом городе все снова станет как прежде.
Они повернули на широкий бульвар, и ветер взревел с новой силой. Элис плотнее закуталась в тонкий плащ и склонила голову. Эта улица вела прямо к речному порту и останкам причалов, некогда встречавших корабли. Несколько разрушенных свай выступали над водой. Она подняла взгляд и устремила слезящиеся глаза на темную гладь реки. На горизонте солнце опускалось за лесистые холмы.
– Где же Рапскаль? – Элис почти кричала, поскольку ветер заглушал ее слова. – Он обещал привести Хеби к реке на закате.
– Раз обещал, значит приведет. Парень хоть и со странностями, но, пожалуй, самый ответственный из всех хранителей. Да вот же они с Хеби. Смотри!
Она проследила за рукой Лефтрина и увидела их обоих. Драконица сидела на возвышающемся каменном помосте, откуда открывался вид на реку. К помосту примыкал разрушенный пандус. Судя по украшавшим его барельефам, здесь когда-то находилась площадка для взлета драконов. Элис подозревала, что немолодым и тяжелым драконам необходимо было возвышение для того, чтобы оторвать свое тело от земли и подняться в воздух. До того как камни пандуса развалились под натиском многочисленных зимних наводнений, он, похоже, был очень высоким, но теперь заканчивался сразу над пьедесталом статуи.
Хранитель Хеби забрался на постамент и стоял у подножия древней скульптуры, изображавшей пару Старших: мужчина отвел руку в сторону, указывая пальцем вверх, а женщина грациозно наклонила голову, – эти двое явно наблюдали за чем-то, возможно, за драконом в полете. Голова Рапскаля была запрокинута, и он вытянул руку, чтобы дотронуться до бедра одного из Старших. Юноша застыл неподвижно и как зачарованный смотрел на высокое прекрасное изваяние.
Хеби беспокойно металась рядом, ожидая своего хранителя. Наверное, уже проголодалась. В последнее время она только тем и занималась, что охотилась, насыщалась и снова охотилась. Красная драконица стала вдвое больше с тех пор, как Элис впервые увидела ее. Она уже не была приземистым неуклюжим созданием, ее тело и хвост вытянулись, а шкура и расправленные наполовину крылья в лучах заходящего солнца сверкали темно-алым. Бугры мышц перекатились на ее гибкой шее, когда Хеби повернулась, следя за их приближением. Вдруг она наклонила голову и тихо зашипела, словно бы предостерегая их. Элис остановилась как вкопанная.
– Что-то не так? – спросила она.
Ветер унес ее слова, и Рапскаль не ответил. Драконица снова задвигалась и привстала на задних лапах. Она обнюхала юношу и толкнула его. Его тело подалось вперед, но было непохоже, что он вообще заметил Хеби.
– О нет, только этого еще не хватало! – простонал Лефтрин. – Са, смилуйся над ним! Дай парню еще один шанс! – Капитан выпустил руку Элис и бегом бросился к Рапскалю.
Драконица откинула голову и громко затрубила. На какое-то страшное мгновение Элис показалось, что Хеби сейчас нападет на Лефтрина или просто плюнет в него ядом. Но вместо этого она снова толкнула Рапскаля, и опять юноша никак на это не отреагировал. Затем Хеби опустилась на все четыре лапы и уставилась на них, глаза ее вращались. Она, похоже, была чем-то огорчена, что крайне обеспокоило Элис: расстроенный дракон очень опасен.
– Рапскаль, хватит уже мечтать, успокой Хеби! Эй, Рапскаль! – Ветер снова унес ее крик.
Юный хранитель стоял так же неподвижно, как и статуя, к которой он прикасался, и исчезающий дневной свет сверкал в алых чешуйках на кистях его рук и лице. Хеби двинулась было навстречу Лефтрину, чтобы преградить путь, но моряк ловко обогнул ее:
– Эй, дракон, пусти. Я хочу помочь Рапскалю.
– Хеби, не волнуйся, все будет в порядке. Дай ему пройти! – Не задумываясь об опасности, Элис изо всех сил старалась отвлечь внимание встревоженной драконицы на себя, в то время как Лефтрин оперся руками о пьедестал, доходивший ему до груди, и взобрался наверх.
Он схватил Рапскаля и потащил его прочь, стараясь оторвать парня от камня. Когда ему это удалось, хранитель издал какой-то невразумительный крик и внезапно обмяк на его руках. Лефтрин пошатнулся от неожиданности, и оба они опустились на пьедестал к ногам скульптуры.
