Роберт Льюис Стивенсон
Мастер Баллантрэ
Мы все уже сами догадались, что Секундра имел это намерение, но когда Моунтен выговорил эти слова, дрожь пробежала по моему телу.
При словах Моунтена сэр Вильям вздрогнул и, бросившись к Секундре, закричал:
– Проклятая собака, что ты кощунствуешь? Что ты делаешь?
Секундра выскочил из могилы, слабый крик вырвался из его груди, заступ выпал у него из рук, и он на секунду, глядя на сэра Вильяма, словно остолбенел. Тотчас после этого он бросился бежать, но убежал недалеко, а вскоре, сделав руками решительное движение, снова вернулся и сказал:
– Ну, хорошо, если вы пришли сюда, так помогите мне.
Но в эту минуту милорд подошел к сэру Вильяму, и лунный свет упал прямо на его лицо. Увидев лорда, Секундра отскочил, всплеснул руками и жалобно закричал:
– Ах, это он, это он!
– Успокойтесь, успокойтесь! – сказал сэр Вильям. – Вас никто не тронет, если вы ничего дурного не сделали. Ну, а если вы намеревались совершить какой-нибудь дурной поступок, то вам все равно не удастся теперь бежать. Скажите, что заставило вас вернуться сюда, зачем вы раскапываете могилу?
– Вы не принадлежите к числу убийц? – спросил Секундра. – Вы честный человек? Вы не причините мне зла?
– Я не причиню вам никакого зла, если вы ни в чем не виноваты, – сказал сэр Вильям. – Вы можете быть в этом вполне уверены. Я не понимаю, почему вы воображаете, что я убийца?
– Потому что тут вокруг меня все убийцы! – закричал Секундра. – Вот убийца, – сказал он, указывая на Моунтена, – а вот еще двое убийц, – сказал он, указывая на лорда и на меня. – Всех их нужно повесить. Вот как только я вырою саиба, он, наверно, повесит их всех. Саиб, – присовокупил он, указывая на могилу, – саиб не умер, он жив. Он похоронен, но он жив.
Милорд тихо вскрикнул, подошел ближе к могиле и устремил в нее свой напряженный взор.
– Как, похоронен, но между тем жив!? – воскликнул сэр Вильям. – Что вы за вздор болтаете?
– Я расскажу вам, в чем дело, – сказал Секундра, обращаясь к сэру Вильяму. – Саиб и я, мы очутились в руках убийц, мы всячески пробовали убежать, но нам это не удалось; тогда мы решились на последнее средство, чтобы спастись. В Индии тепло, там это средство всегда можно употреблять, но тут, в этой проклятой холодной местности, это труднее, тут надо вырыть его как можно скорее. Я похоронил саиба, но он не умер, он жив. Помогите мне только вырыть его поскорее. Зажгите свет, помогите мне, ройте, ройте скорее. Тут страна холодная, не такая, как у нас, тут надо торопиться.
– Я не понимаю, что этот человек говорит? – спросил сэр Вильям. – У меня положительно голова идет кругом, я как будто одурел.
– Я же говорю вам, что я похоронил его живым, – сказал Секундра. – Саиб на это согласился. Помогите мне вырыть его, зажгите огонь и помогите мне, я же говорю вам, что надо торопиться.
– Зажгите огонь и помогите ему, – сказал сэр Вильям, обращаясь к своим слугам. – Я вижу, что мне во время этого путешествия суждено возиться с полоумными.
– Вы хороший человек, – сказал индус, – теперь я снова примусь вырывать саиба.
Сказав это, он подошел к могиле и стал ее разрывать. Вскоре мы увидели край одежды из буйволовой шкуры, затем я увидел что-то белое – это было лицо мастера Баллантрэ, которое освещала луна. Секундра стал на колени и принялся своими тонкими пальцами разрывать землю, положительно задыхаясь от волнения. Когда он затем встал и отошел в сторону, я ясно мог разглядеть лицо мастера Баллантрэ: оно было бледно, как у мертвеца, глаза были закрыты, а ноздри и уши чем-то заткнуты; щеки были впалые, нос заострился, но, несмотря на то, что он столько времени лежал в земле, он нисколько не испортился. Но что больше всего поразило нас, так это то, что у него в то время, как он лежал в могиле, выросла борода.
– Боже мой, что это значит? Каким образом у него выросла борода? – воскликнул Моунтен. – Я отлично помню, что в тот день, когда мы его хоронили, он был без бороды.
– Я слышал, будто бывали случаи, что у мертвых вырастали волосы, – сказал сэр Вильям; но он сказал это сдавленным и нерешительным голосом.
Секундра не обращал никакого внимания на наши слова: он все время, словно такса, продолжал рыться в могиле и сбрасывать с мастера Баллантрэ землю. С каждой минутой фигура мастера Баллантрэ в одежде из буйволовой кожи выделялась все больше и больше. Луна прямо светила на него и освещала его лицо, на которое время от времени падала тень то приближавшихся к могиле, то отдалявшихся от нее людей.
Зрелище, которого мы стали свидетелями, привело нас в ужас. Я положительно не решался взглянуть милорду в лицо. Он в продолжение всего времени, как Секундра разрывал могилу, не двигался с места и, глядя на то, что вокруг него происходило, как будто не переводил дыхания и словно застыл. Впечатление, которое вся эта картина производила, даже трудно описать. На кого-то из слуг сэра Вильяма, стоявших поодаль от меня, оно настолько подействовало, что он зарыдал. Кто это был – я не знаю.
– Теперь помогите мне вынуть его, – послышался вдруг голос Секундры.
После того, как мастера Баллантрэ вынули из могилы, Секундра принялся приводить его в чувство. Сколько времени это продолжалось, три ли часа, пять ли часов, – этого я не помню. Я помню только одно, что ночь еще не прошла, что луна еще не зашла, хотя и стала уже опускаться, и что тени наши стали гораздо длиннее, когда вдруг я услышал радостный возглас Секундры; я наклонился несколько вперед и заметил, что в окоченевшем лице мастера Баллантрэ произошла какая-то перемена. В следующую минуту веки его задрожали, а затем поднялись, и наш бывший враг на секунду взглянул мне прямо в глаза.
Все это осталось у меня в памяти, но появились ли в теле мастера Баллантрэ какие-нибудь другие признаки жизни, этого я сказать в точности не могу, так как меня в ту же минуту отвлекла другая обязанность. Мне говорили впоследствии, будто заживо погребенный открыл даже рот, стараясь говорить, и сморщил лоб, как бы желая собрать свои мысли, но что сказать он ничего не мог. Все это весьма возможно, но поручиться за то, что это было именно так, я не могу, так как в ту минуту, когда он открыл глаза, милорд упал на землю, и когда я бросился к нему, чтобы поднять его, он был мертв.
День настал, а Секундра все еще растирал окоченевшие члены мастера Баллантрэ и всячески старался привести его в чувство, но все напрасно. Сэр Вильям оставил несколько человек из своей свиты под моей командой, а сам отправился с большей частью своих слуг дальше, чтобы исполнить данное ему правительством поручение. Сэр Вильям ушел и давно уже покинул нас, а индус все не терял надежды привести своего господина в чувство и не переставал употреблять всевозможные известные ему средства для оживления умершего. Подобные неутомимые старания со стороны индуса, казалось, могли оживить даже камень, но между тем они ни к каким результатам не привели, и за исключением того раза, о котором я упомянул, мастер Баллантрэ глаз больше не открывал.
Часов около двенадцати дня индус пришел к тому убеждению, что мастера Баллантрэ вернуть к жизни невозможно, и, к моему великому удивлению, придя к этому выводу, совершенно успокоился и вполне твердым голосом сказал:
– Тут слишком холодно, слишком холодно. Что возможно сделать в Индии, того тут нельзя.
После этого он спросил что-нибудь поесть и, усевшись рядом со мной у костра, с жадностью принялся есть, что ему подали. Кончив есть, он тут же на месте растянулся и заснул крепким сном. Через несколько часов после этого мне пришлось разбудить его с тем, чтобы он проводил обоих братьев Дьюри до их могил, так как в тот же день происходили эти двойные похороны. Он шел в процессии совершенно спокойно; казалось, что в душе его умерли оба чувства, которые он испытывал раньше: скорбь, которая мучила его при мысли о том, что господин его, которого он так страстно любил, умер, и страх, который им овладел при виде меня и Моунтена.
Между слугами, которых оставил сэр Вильям под моей командой, был один, который умел высекать надписи на камне. Я составил две надгробные надписи и попросил его высечь их на камне, и прежде чем сэр Вильям вернулся, чтобы взять нас с собой, надписи эти были высечены на скале, возле которой находилась могила братьев Дьюри-Деррисдир.
Я тотчас приведу копию с этих надписей и таким образом окончу этот печальный рассказ:
Дж. Д.
Наследник знатного шотландского рода,
Человек в высшей степени талантливый,
Приводивший в восторг всех, кто его знал,
В Европе, Азии и Америке,
В военное и мирное время,
Побеждавший сердца дикарей, живущих в шатрах,
И образованных людей, живущих в столицах,
Но после всех подвигов, которые он совершил,
И бедствий, которые он претерпел,
Похороненный здесь, в пустыне,
И всеми забытый.
Г. Д.
Брат его,
После многих несчастий и неприятностей,
Постигших его в жизни,
Совершенно им не заслуженных,
Но храбро им перенесенных,
Умерший почти в один и тот же час
И покоящийся в одной и той же могиле
С враждебным ему братом.
Любящая жена последнего и старый преданный слуга поставили этот памятник обоим братьям.
