Роберт Льюис Стивенсон
Клуб самоубийц
– Я очень рад, что встретился с вами, сэр, – сказал он, – и еще больше рад, что мне удалось оказать вам эту небольшую услугу. Во всяком случае, вам не приходится жаловаться на медленность. Во второй же вечер – это такая редкая удача!
Принц хотел что-то ответить, но у него пересохло во рту, и язык не слушался.
– Вам, кажется, не совсем хорошо? – спросил, с видом беспокойства председатель. – Это бывает почти со всеми. Не выпьете ли вы водки?
Принц сделал утвердительный знак, и председатель сейчас же налил в бокал водки.
– Мальти, бедненький старичок! – вскричал председатель. – Он выпил вчера больше пинты, но это ему не особенно, кажется, помогло.
– На меня это лекарство сильно действует, – сказал принц. – Как видите, я стал опять самим собою. Скажите же, какие будут от вас указания?
– Вы пойдете вдоль Стрэнда по направлению к Сити, придерживаясь левого тротуара, пока не встретите того джентльмена, который только что отсюда ушел. Он вам сообщит дальнейшие инструкции. Будьте любезны ему повиноваться, так как он является уполномоченным и полновластным представителем клуба на сегодняшнюю ночь. Засим, – сказал председатель, – позвольте пожелать вам приятной прогулки.
Принц нашел, что это пожелание не особенно уместно, и расстался с председателем. Он прошел через курильню, где были в сборе почти все игроки. Они пили шампанское, часть которого он же заказал и уже оплатил. К своему удивлению, он почувствовал, что все они ему вдруг сделались страшно противны, и что он готов их проклясть в душе. В кабинете он надел шляпу и верхнее пальто и разыскал в углу свой зонтик. Эти простые, обыденные действия и мысль о том, что он их совершает в последний раз, заставили его вдруг громко рассмеяться, и этот собственный смех прозвучал как-то неприятно в его ушах. Ему не хотелось уходить из кабинета, и он вместо двери направился к окну. Отражение ламп и темнота в окне заставили его опомниться.
– Ну, иди же, иди! Будь мужчиной! – сказал он себе мысленно. – Разом оторвись и все тут.
На углу Бокс-Корта на принца Флоризеля внезапно напали какие-то три человека, схватили его и без церемонии втолкнули в карету, которая быстро понеслась прочь.
В карете уже кто-то сидел.
– Ваше высочество, простите меня за мое усердие! – проговорил знакомый голос.
Принц со страстным чувством облегчения крепко обнял полковника Джеральдина.
– Чем и как я вас за это отблагодарю, я не знаю! – воскликнул он. – И как вам удалось все устроить?
Хотя он и согласился, было, идти навстречу роковой судьбе, но теперь с удовольствием подчинился дружескому насилию и рад был вернуться к жизни и надежде.
– Вы меня вполне достаточно отблагодарите, если вперед не станете подвергать себя таким опасностям, – отвечал полковник. – А на второй ваш вопрос я скажу, что все устроилось очень легко и очень просто. Вчера днем я условился с одним известным сыщиком. Потребовал полного секрета и заплатил деньги вперед. В деле участвовали, главным образом, собственные люди вашего высочества. С наступлением темноты дом в Бокс-Корте был плотно окружен, а недалеко была поставлена вот эта карета – также одна из ваших, ваше высочество – и дожидалась вас здесь около часа.
– А тот несчастный, которому выпало на долю меня убить – с ним как? – спросил принц.
– Его схватили, как только он вышел из клуба, – отвечал полковник, – и теперь он дожидается во дворце вашего приговора. Во дворец же будут доставлены и все его соучастники.
– Джеральдин, – сказал принц, – вы меня спасли вопреки моим распоряжениям и хорошо сделали. Я вам обязан не только жизнью, но и хорошим уроком. Поэтому я окажусь просто недостойным своего сана, если не отблагодарю как следует своего учителя. Выбирайте и назначайте сами себе награду.
Последовала пауза. Карета продолжала мчаться по улицам, а принц и полковник предавались каждый своим думам. Молчание нарушил полковник.
– Ваше высочество, – сказал он, – у вас в настоящее время целый корпус пленных. Среди них есть один, который ни в коем случае не должен остаться безнаказанным. Мы связаны присягой и прибегнуть к закону не можем, да и помимо присяги огласка была бы неудобна. Могу я спросить вас, ваше высочество, как вы намерены поступить?
– Это у меня решено, – отвечал Флоризель. – Председатель клуба должен погибнуть на дуэли. Остается только выбрать ему противника.
– Ваше высочество обещали мне награду, – сказал полковник. – Могу я вас попросить назначить на эту должность моего брата? Это очень почетное поручение, но я смею уверить ваше высочество, что мой брат исполнит его с успехом.
– Вы просите у меня очень немилостивой милости, – сказал принц, – но я ни в чем не могу вам отказать.
Полковник с любовью поцеловал его руку, и как раз в этот момент карета вкатилась под арку роскошной резиденции принца.
Через час после того Флоризель в полной парадной форме при всех богемских орденах принимал у себя членов клуба самоубийц.
– Безумные и злые люди! – сказал он им. – Так как многие из вас попали в это затруднительное положение из-за недостатка средств, то они получат от моих чиновников должности и денежное пособие. Те, у кого на душе есть сознание греха, пусть обратятся к более высокому и более милостивому Властителю, чем я. Я вас всех жалею и гораздо глубже, чем вы можете себе это представить. Завтра вы мне расскажете каждый свою историю, и чем вы будете правдивее, тем больше я буду в состоянии для вас сделать. Что касается вас самих, – прибавил принц, обращаясь к председателю, – то я вам не решусь предложить материального пособия: это значило бы обидеть такую богато одаренную талантами личность, как ваша. Вместо того я предлагаю вам нечто вроде дивертисмента. Вот этот мой офицер, – продолжал принц, кладя свою руку на плечо младшего брата полковника Джеральдина, – желает сделать небольшую поездку на континент, и я прошу вас поехать с ним вместе. – Дальше принц переменил тон и заговорил строго и властно. – Хорошо ли вы стреляете из пистолета? Вам это может понадобиться в дороге. Когда двое едут вместе путешествовать, лучше приготовиться ко всему. Позвольте мне к этому прибавить, что если вы по какому-нибудь случаю потеряете в дороге молодого мистера Джеральдина, то у меня среди моих придворных найдется кем его заменить около вас. Я знаю среди них очень многих, у кого зоркий глаз и верная рука.
Этими словами, сказанными с большой суровостью, принц закончил свое обращение. На следующее же утро члены клуба получили для себя все необходимое от щедрот Флоризеля, а председатель уехал в путешествие под надзором мистера Джеральдина младшего и двух верных и ловких лакеев, прекрасно вымуштрованных при дворе принца. Кроме того, в доме на Бокс-Корте были поселены ловкие и умелые агенты, и все приходившие в клуб самоубийц письма просматривались, а все посетители допрашивались принцем Флоризелем самолично.
Здесь (так говорит мой арабский автор) оканчивается рассказ о молодом человеке с пирожным. Он сделался владельцем комфортабельного дома на Вигмор-Стрите, близ Кэвендишского сквера. Номер дома мы, по весьма понятным причинам, не называем. Желающие проследить дальнейшие приключения принца Флоризеля и председателя клуба самоубийц пусть читают рассказ про доктора и про дорожный сундук.
Глава II
Рассказ про доктора и про дорожный сундук
Мистер Сайлес Кв. Скеддамор был молодой американец простого и скромного нрава, что в особенности говорило в его пользу, так как он был из Новой Англии, а этот уголок Нового Света, как известно, не слишком отличается вышеупомянутыми качествами. Хотя он был чрезвычайно богат, он все свои расходы аккуратно записывал в маленькую записную книжечку, а для знакомства с парижскими развлечениями он поселился на седьмом этаже одного из так называемых «меблированных домов» в Латинском квартале. Здесь все соответствовало его экономным привычкам, а его добродетельный образ жизни, действительно редкий и замечательный, происходил главным образом от недоверчивости и молодости.
Соседний с ним номер занимала очень красивая и элегантно одевавшаяся дама, которую он в первое время по приезде принимал за графиню. Впоследствии он узнал, что ее зовут просто мадам Зефирин, и что по своему положению ей до графини далеко. Мадам Зефирин, вероятно, чтобы понравиться молодому американцу, старалась как можно чаще встречаться с ним на лестнице и вежливо ему кланялась, а иногда даже обменивалась подходящим словечком, бросала на него сногсшибательный взгляд своих черных глаз и исчезала с шелестом шелка, не преминув при этом показать свою восхитительную ножку и даже чуть-чуть повыше. Но все эти авансы не ободряли мистера Скеддамора, а делали его еще более робким и застенчивым. Она иногда заходила к нему под разными вздорными предлогами и пускалась в болтовню, но он совершенно терялся в присутствии этого высшего существа, забывал весь свой запас французских фраз и только заикался и таращил глаза. Поверхностность и бессодержательность их отношений не спасала его, однако, от шуток и намеков со стороны немногих мужчин, с которыми он водил знакомство.
В номере по другую сторону от американца жил старый англичанин-врач с довольно сомнительной репутацией. Фамилия его была Ноэль, доктор Ноэль. Лондон он оставил не добровольно. У него там была большая и выгодная практика, постоянно увеличивавшаяся. Но ходили слухи, что в эту практику вмешалась полиция и заставила доктора Ноэля переменить арену деятельности. Во всяком случае прежде он был довольно важной фигурой, а теперь жил скромно и уединенно в Латинском квартале, большую часть времени посвящая научным занятиям. Мистер Скеддамор познакомился с ним, и они часто вместе скромно обедали в соседнем ресторанчике.
Мистер Сайлес Кв. Скеддамор отличался некоторыми мелкими недостатками, от которых не только не удерживался, но, напротив, сам потворствовал им и притом довольно сомнительными путями. Главной его слабостью было любопытство. Он был прирожденный сплетник и подглядыватель. Жизнью и в особенности теми ее сторонами, которые были ему еще не известны, он интересовался просто до страсти. Это был настойчивый и упорный расспрашиватель, доводивший свои расспросы до крайних пределов нескромности. Все он исследовал и обшаривал, во все решительно совал свой нос. Получив письмо с почты, он прикидывал на руке, сколько оно весит, переворачивал его во все стороны, тщательно прочитывал адрес, пересматривал все штемпеля. Когда ему удалось случайно найти щелку в перегородке между своей комнатой и номером мадам Зефирин, то он не заткнул ее, а, напротив, расширил и устроил себе нечто вроде наблюдательного «глазка» за действиями соседки.
Однажды, в конце марта, его любопытство дошло до того, что он не мог больше терпеть и расширил щелку настолько, что ему сделался виден и другой угол комнаты. Вечером, подойдя к щели, чтобы, по обыкновению, приняться за свои наблюдения над мадам Зефирин, он с удивлением заметил, что отверстие как-то странно закрыто с той стороны, и услышал чье-то хихиканье. Отвалившаяся штукатурка, очевидно, обнаружила тайну его «глазка», и соседка отплатила ему его же монетой. Мистер Скеддамор остался очень недоволен. Он беспощадно осудил мадам Зефирин и даже разбранил себя самого. Но когда на следующий день он убедился, что она и не думает мешать его любимому занятию, то преспокойно стал пользоваться ее беспечностью и тешить свое праздное любопытство.
На следующий день у мадам Зефирин оказался гость, которого Сайлес еще ни разу не видал. То был высокий, крупного сложения мужчина лет пятидесяти или даже больше. Костюм из пестрой шерстяной материи и цветная сорочка, а также густые, длинные, светлые бакенбарды изобличали в нем несомненнейшего британца. Его суровые мутно-серые глаза произвели на Сайлеса неприятное, холодное впечатление. Во все время разговора, скоро перешедшего в шепот, он свой рот то кривил на обе стороны, то вытягивал вперед губы. Американцу показалось, будто он несколько раз в течение разговора указывал рукой на его комнату, но из всего разговора он уловил только одну фразу, сказанную англичанином несколько громче:
– Я узнал его вкус и снова повторяю вам, что вы единственная женщина, на которую я могу в этом деле положиться.
В ответ на это мадам Зефирин только вздохнула и жестом выразила свою покорность, как делают люди, когда они хотя и подчиняются, но не одобряют.
В этот же день к вечеру «глазок» оказался совершенно загороженным: к стене приставили шкаф с платьем, вероятно по совету коварного британца. Так, по крайней мере, подумал Сайлес. А вскоре привратник подал ему письмо с женским почерком. Оно было на французском языке, не особенно грамотное и без подписи. Молодого американца в самых любезных выражениях приглашали к одиннадцати часам вечера в Баль-Бюлье и просили быть в зале в таком-то месте. В молодом человеке долго боролись любопытство и робость. То он был весь добродетель, то – весь огонь и смелость. В конце концов, задолго до десяти часов, мистер Сайлес Кв. Скеддамор в безукоризненном костюме явился ко входу в помещение Баль-Бюлье и уплатил деньги за билет с не лишенным приятности беззаботным чувством: «А, черт возьми, куда ни шло!»
Был как раз карнавал, и в Баль-Бюлье было людно и шумно. Яркое освещение и толпа на первых порах ошеломили молодого авантюриста, но вскоре он почувствовал возбуждение и необыкновенный прилив храбрости. Он был теперь готов встретиться хоть с самим чертом и прошелся по зале с отвагой настоящего хвата-кавалера. За одной из колонн он заметил мадам Зефирин с ее англичанином. Они о чем-то советовались между собой. В нем разом проснулся его кошачий инстинкт подслушивания и подкрадывания. Он подобрался сзади к разговаривающей паре и услыхал следующее:
– Вот этот мужчина с длинными белокурыми волосами, – говорил британец, – видите, он разговаривет с дамой в зеленом? Это он и есть.
Сайлес поглядел, на кого указывали. Оказался очень красивый молодой человек небольшого роста.
– Хорошо, – сказала мадам Зефирин. – Сделаю все, что могу. Но только имейте в виду, что самой лучшей из нас может не повезти в подобном деле.
– Ну, вот! Я вам за результат ручаюсь, – отвечал ее собеседник. – Недаром же я из всех тридцати выбрал именно вас. Ступайте. Но смотрите – остерегайтесь принца. Не знаю, что за нелегкая принесла его сюда именно в этот вечер. Точно в Париже не нашлось для него другого бала из целой дюжины, кроме этого гульбища для студентов и конторщиков! Посмотрите, как он сидит: подумаешь, царствующий император у себя во дворце, а не гуляющий принц на каникулах!
Сайлесу опять повезло. Он увидал довольно полного господина, очень красивого, с величественными и в то же время необыкновенно вежливыми манерами, сидевшего у стола с другим красивым молодым человеком, на несколько лет моложе его, который разговаривал с ним особенно почтительно. Слово «принц» приятно прозвучало для республиканского уха Сайлеса, и вид особы, которую так титуловали, произвел на него обычное чарующее впечатление. Он отошел от мадам Зефирин и ее англичанина и, пробиваясь через толпу, добрался до стола, у которого присел принц со своим наперсником.
– Говорю вам, Джеральдин, это безумие, – сказал принц. – Вы сами (я рад напомнить вам это) выбрали своего брата для этого опасного поручения, и вы обязаны следить за ним и беречь его. Он согласился провести несколько дней в Париже, и уже это одно было с его стороны большой неосторожностью, если принять во внимание, что за человек тот, с кем он едет. А теперь еще этот бал… Место ли ему тут, когда через три дня должно решиться все дело? Ему следовало бы себя готовить, практиковаться в стрельбе; ему следовало бы подольше спать и делать умереные прогулки пешком; он бы должен был сесть на строгую диету без вина и водки. Неужели этот пес воображает, что мы только комедию играем? Дело серьезное, речь идет о жизни и смерти.
– Я слишком хорошо знаю брата, чтобы не вмешиваться, – отвечал полковник Джеральдин, – и во всяком случае настолько хорошо, чтобы не тревожиться за него. Он гораздо осторожнее, чем вы думаете, и в то же время с неукротимой душой. Если бы тут была женщина, я бы не говорил так решительно, но председателя клуба я смело могу поручить ему и двум лакеям, не задумываясь ни на одну минуту.
– Очень приятно все это от вас слышать, – возразил принц, – но только я далеко не так спокоен душой. Наши лакеи очень ловкие шпионы, а между тем разве этому негодяю не удавалось уже три раза улизнуть на несколько часов из-под их надзора? Будь на их месте простые любители, это было бы ничего, но раз такие опытные ищейки, как Рудольф и Джером, дали себя сбить со следа, то это значит, что мы имеем дело с человеком необыкновенного ума и воли.
– Я полагаю, что этот вопрос я и брат должны обсудить только между собою, – отвечал слегка обидевшийся Джеральдин.
– Я готов это допустить, полковник Джеральдин, – возразил принц Флоризель, – но именно потому вам и следует вполне внимательно отнестись к моим советам. Но довольно. Эта женщина в желтом очень недурно танцует.
И разговор перешел на обычные темы парижского карнавального бала.
Сайлес вспомнил, где он и что ему нужно быть в назначенном месте. Перспектива ему все меньше и меньше нравилась, по мере того как он о ней думал. Толпа подхватила его в свои водоворот и понесла к дверям. Если бы она также и вынесла его вон из залы, он не имел бы ничего против. Но водоворот занес его в угол под галереей, где до его слуха сейчас же донесся голос мадам Зефирин. Она говорила по-французски с тем молодым человеком в белокурых кудрях, на которого ей указал за полчаса перед тем ее англичанин.
– Характер у меня твердый, – говорила она. – Другого условия я не ставлю, кроме того, что подсказывает мне сердце. Но только вы непременно должны сказать это швейцару, и он вас сейчас же беспрекословно пропустит.
– Но к чему же это упоминание о каком-то доме?
– Боже мой, неужели вы думаете, что я своей гостиницы, где живу, не знаю и незнакома с ее порядками?
Она прошла с ним мимо Сайлеса, дружески повиснув на его руке.
Сайлесу вспомнилась полученная записка.
– Через десять минут я, быть может, тоже пойду подручку с такой же красивой женщиной, как эта, – подумал он, – и, быть может, даже с титулованной дамой.
Тут он вспомнил про безграмотность записки и несколько задумался.
– Может быть, она писала не сама, продиктовала своей горничной, – допустил он предположение.
До назначенного часа оставалось лишь несколько минут, и от любопытства и нетерпения его сердце билось все быстрее и быстрее, так что ему самому сделалось это неприятно. Тут он с облегчением сообразил, что его отсюда трудно увидеть. Вновь явились на сцену добродетель и трусость, и он пошел к дверям, навстречу толпе, двигавшейся в это время по противоположному направлению. Потому ли, что эта борьба со встречным течением его утомила, или просто у него переменилось настроение, но только он вдруг повернулся и пошел в обратную сторону, на этот раз не против толпы, а с толпой. Таким образом, он в третий раз сделал круг и остановился только тогда, когда отыскал для себя укромное местечко недалеко от пункта, назначенного для свидания.
Здесь он дошел до крайне мучительного состояния духа, так что начал даже молиться Богу о помощи – он был юноша религиозного воспитания. В конце концов он сам не знал, что ему делать: убежать или оставаться? Но вот на часах стрелка показала десять минут больше условленного часа. Скеддамор ободрился; он оглянулся кругом в своем углу и никого не увидел на условленном месте. Без сомнения, его неизвестная корреспондентка соскучилась и ушла. Теперь он расхрабрился настолько, насколько прежде робел. Ему стало казаться, что он вовсе не трус, потому что, хотя и поздно, а все-таки он явился по приглашению. В то же время он стал подозревать тут мистификацию и сам хвалил себя за прозорливость и за ту ловкость, с которою он сумел не дать себя провести за нос и осмеять. Молодые люди все так легкомысленны!
Вооружившись этими размышлениями, он храбро вышел из своего угла, но едва успел пройти два шага, как ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся и увидел перед собой высокую, очень полную даму с пышными формами. Держала она себя не сурово, и взгляд у нее был ласковый.
– Я вижу, что вы очень самоуверенный сердцеед, – сказала она, – потому что заставляете себя ждать. Но я решила, что непременно встречусь с вами. Когда женщина настолько забывает свое достоинство, что делает сама первый шаг, то ей приходится делать и второй – и прятать свое самолюбие в карман.
Сайлес был поражен ростом и формами своей корреспондентки, а главным образом внезапностью ее появления. Но она скоро успокоила его. Держала она себя с ним просто и мило, вызывала его на шутки и смеялась его остротам. Разогревшись от ее любезностей и от теплого пунша, он очень скоро влюбился в нее по уши и в самых сильных выражениях высказал ей свою страсть.
– Увы! – сказала она. – Я боюсь, не пришлось бы мне потом жалеть об этой минуте, хотя ваши слова доставили мне огромное удовольствие. До сих пор я страдала одна, а теперь, милейший мальчик, нам придется страдать вдвоем. Я не сама себе госпожа. Я не решаюсь пригласить вас к себе в дом, потому что за мной следят ревнивые глаза. Дайте мне подумать, – прибавила она. – Я вас старше, хотя и слабее. Положившись на ваше мужество и на вашу решимость, я со своей стороны должна для нашей обоюдной пользы пустить в ход свое знание света. Вы где живете?
Он объяснил ей, что живет в меблированном доме, и назвал улицу и номер.
Несколько минут она сидела в задумчивости, как будто ломая голову над каким-то вопросом.
– Я вижу, что вы способны быть верным и послушным, – сказала она наконец. – Будете? Да?
Сайлес рассыпался в самых пламенных заверениях.
– В таком случае – завтра ночью, – сказала она с самой ободряющей улыбкой. – Будьте дома весь вечер. Если к вам придет кто-нибудь из ваших знакомых, сплавьте его под каким-нибудь предлогом. Ваш подъезд запирается, вероятно, в десять часов? – спросила она.
– В одиннадцать, – отвечал Сайлес.
– В четверть двенадцатого выходите из дома, – продолжала дама. – Прикажите только отворить себе дверь, но ни в коем случае не вступайте в разговор со швейцаром: этим можно все расстроить. Идите прямо к тому месту, где Люксембургский сад пересекается с бульваром. Там я буду вас ждать. Рекомендую вам в точности последовать всем моим указаниям. Помните, что если вы сделаете от них хоть одно малейшее отступление, вы причините тяжкий вред женщине, которая только тем и виновата, что увидела вас и полюбила.
– Все ваши инструкции исполню в точности, – сказал Сайлес.
– Я вижу, вы уже начинаете смотреть на меня, как на свою возлюбленную, – вскричала она, ударяя его по руке веером. – Но погодите. Всему свое время. Женщины только на первых порах любят, чтобы их слушались, а потом находят удовлетворение в том, чтобы повиноваться самим. Сделайте так, как я вас прошу, иначе я ни за что не ручаюсь. Ах, вот я еще что придумала, – прибавила она вдруг. – Я придумала гораздо лучший способ избавиться вам от посетителей. Скажите швейцару, чтобы он к вам никого не пускал, кроме одного человека, который придет к вам в тот вечер за долгом. При этом держите себя так, как будто вам неприятно предстоящее свидание; это заставит швейцара отнестись к вашей просьбе серьезно.
– Я полагаю, что я и сам сумею оградить себя от лишних посетителей, – сказал он с легким неудовольствием, – вам об этом можно не беспокоиться.
– Я вам указала только лучший, на мой взгляд, способ для этого, – холодно возразила она. – Я знаю вас, мужчин. Вы нисколько не заботитесь о репутации женщины.
Сайлес покраснел и слегка потупился. У него был свой план, который как раз должен был польстить его тщеславию перед знакомыми.
– Главное же – не разговаривайте со швейцаром, когда будете уходить, – прибавила она.
– Но почему же? – спросил он. – Из всех ваших наставлений мне этот параграф кажется самым малозначущим. Заговорю я со швейцаром или нет – какое это может иметь значение в данном случае?
– Вы сперва сомневались в разумности некоторых других моих указаний, а потом сами признали, что так и следует, – отвечала она. – Поверьте, что и этот пункт очень важен. Вы потом сами убедитесь. И какое же мнение я могу составить о вашей любви ко мне, если вы на первом же свидании отказываете мне в таких пустяках?
Сайлес пустился в объяснения и оправдания; слушая их, она вдруг взглянула на часы, всплеснула руками и сдержанно вскрикнула:
– Ах, Боже мой, неужели так поздно? – сказала она. – Я больше ни минуты не могу терять. Бедные мы женщины! Какие мы рабыни!.. Чем я только не рискую теперь из-за вас?
Она повторила свои указания, перемежая их с ласковыми словами и завлекающими взглядами, простилась с ним и исчезла в толпе.
Весь следующий день душа Сайлеса была преисполнена чувства какой-то необыкновенной важности. Теперь он был уверен, что это графиня. И когда настал вечер, он свято исполнил все приказания и ровно в назначенный час был у Люксембургского сада. Там не было никого. Он прождал с полчаса, заглядывая в лицо каждому прохожему и каждому, кто останавливался поблизости. Заглянул он и на угол бульвара, прошел вдоль всей решетки сада – нет, прекрасная графиня не приходила броситься в его объятия. Наконец он вынужден был прийти к заключению, что он так никого и не дождется, и с большой неохотой пошел домой. Дорогой ему припомнился подслушанный им разговор мадам Зефирин с белокурым молодым человеком, и от этого ему сделалось как-то еще больше не по себе.
– По-видимому, – подумал он, – нас обоих заставили лгать перед швейцаром.
Он позвонил. Швейцар отворил полураздетый и предложил ему свечу.
– Он ушел от вас? – осведомился швейцар.
– Кто? Про кого вы говорите? – довольно сердито спросил Сайлес, злясь на неудачу.
– Я не видал, как он уходил, но я надеюсь, что вы ему заплатили, – продолжал швецар. – Нам вовсе нелестно держать у себя в доме жильцов, которые не могут оправдывать своих платежей.
– Да про кого такое вы говорите, черт вас возьми? – грубо спросил Сайлес. – Я ничего не понимаю.
– Я говорю про невысокого молодого человека, который приходил к вам за долгом, – отвечал швейцар. – Вот про кого я говорю. Вы сами же распорядились, чтобы я кроме него никого к вам не впускал.
– Да, но только он ко мне не приходил, – возразил Сайлес.
– Что я знаю, то знаю, – проворчал швейцар и сердито умолк.
– Вы негодяй и нахал! – крикнул рассерженный Сайлес, чувствуя, что ставит себя в глупое положение своей раздражительностью, и в то же время испытывая в душе, по крайней мере, дюжину тревог.
Он повернулся и побежал вверх по лестнице.
– Разве вам не нужен свет? – крикнул ему вдогонку швейцар.
Но Сайлес только прибавил прыти и остановился не раньше, как на седьмой площадке перед своей дверью. Здесь он постоял некоторое время тяжело дыша и почти опасаясь войти в свою комнату.
Когда же он наконец вошел, то очутился в полной темноте. Комната была не освещена, и, по-видимому, в ней никого не было. Он глубоко вздохнул. Наконец-то он дома и в безопасности. Спички стояли на маленьком столике у кровати. Сайлес направился впотьмах в ту сторону, снова начиная чувствовать необъяснимый страх. Вот он дотронулся до оконных занавесок. Окно было чуть-чуть видно, но Сайлес знал, что до кровати от него не больше фута, и более уверенным шагом направился к столику со спичками.
