Роберт Льюис Стивенсон
Чёрная стрела
Глава II
Две клятвы
Сэр Даниэль был в зале. Он в гневе расхаживал перед камином в ожидании Дика. В комнате, кроме него, не было никого, за исключением сэра Оливера, который скромно сидел вдали, перелистывая требник и бормоча молитвы.
– Вы посылали за мной, сэр Даниэль? – сказал молодой Шельтон.
– Да, я посылал за тобой! – ответил рыцарь. – Что это дошло до моих ушей? Неужели я был для тебя таким жестоким опекуном, что ты поспешил поверить всему дурному, что тебе наговорили обо мне? Или, может быть, ты хочешь перейти на сторону моих врагов, потому что в настоящее время я потерпел неудачу? Клянусь мессой, отец твой был не таков! А ты, Дик, по-видимому, друг только в счастливые дни, и теперь хочешь отделаться от нас.
– Извините, это не так, сэр Даниэль, – твердо проговорил Дик. – Я благодарен и верен тем, кто меня воспитывал. И прежде чем говорить о другом, я благодарю вас и благодарю сэра Оливера; никто больше вас обоих не имеет прав на меня; я был бы настоящей собакой, если бы забыл об этом.
– Это хорошо, – сказал сэр Даниэль и потом продолжал с возрастающим гневом: – Твоя благодарность и верность – одни слова, Дик Шельтон, а я обращаю внимание на поступки. В час опасности, когда мое имя запятнано, мои земли конфискованы, когда этот лес полон людьми, жаждущими моей гибели, что значит благодарность? Что значит верность? У меня остался только маленький отряд. И что же, в знак благодарности или верности ты отравляешь сердца моих людей своими коварными нашептываниями? Избавь меня от подобного рода благодарности. Ну, чего ты желаешь? Говори, мы здесь для того, чтобы отвечать. Если ты имеешь что-нибудь против меня – выступи и скажи прямо.
– Сэр, – отвечал Дик, – отец мой умер, когда я был еще ребенком. До моего слуха дошло, что с ним поступили низко. До моего слуха дошло, я не хочу ничего скрывать, что вы принимали участие в его гибели. И, говоря правду, я не могу ни успокоиться, ни честно помогать вам, пока не получу разрешения этих сомнений.
Сэр Даниэль опустился на скамью. Он подпер рукой подбородок и пристально взглянул на Дика.
– И ты думаешь, что я мог быть опекуном сына убитого мной человека? – спросил он.
– Простите, если я отвечу вам невежливо, – сказал Дик, – но ведь вы отлично знаете, что быть опекуном чрезвычайно выгодно. Разве все эти годы вы не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми? Разве у вас в будущем нет расчета на мою женитьбу? Не знаю, что она может принести вам, но чего-нибудь да стоит. Простите меня еще раз, но если вы были настолько низки, что убили доверявшего вам человека, то, может быть, у вас было достаточно поводов для менее низких поступков.
– Когда я был юношей твоих лет, – сурово проговорил сэр Даниэль, – мой ум не был так склонен к подозрениям. А сэр Оливер, – прибавил он, – как мог он, священник, оказаться виновным в этом деле?
– Ну, сэр Даниэль, – сказал Дик, – собака идет, куда ей приказывает ее господин. Всем известно, что этот священник только орудие ваших замыслов. Я говорю совершенно откровенно, теперь не до вежливости. Я хочу, чтобы мне ответили так же искренно, как я говорю вам. А ответа я не получаю. Вы только предлагаете мне еще больше вопросов. Советую вам остеречься, сэр Даниэль, таким образом вы только увеличиваете мои подозрения, а не удовлетворяете их.
– Я отвечу тебе откровенно, мастер Ричард, – сказал рыцарь. – Я не был бы честным человеком, если бы сказал, что ты не возбудил гнева во мне. Но я буду справедлив даже в гневе. Приди ко мне с этими словами, когда вырастешь и станешь мужчиной, а я не буду уже опекуном, который не может отплатить за них. Приди ко мне тогда, и я отвечу тебе, как ты этого заслуживаешь – ударом в зубы. А до тех пор у тебя два выхода: или проглоти эти оскорбления, держи язык за зубами и старайся за человека, который кормит тебя и сражался за тебя в детстве, или – дверь открыта, леса полны моими врагами – ступай.
Решимость, с которой были произнесены эти слова, взгляды, которыми они сопровождались – все это поколебало Дика; однако он не мог не заметить, что не получил ответа на свой вопрос.
– Я ничего так не желаю, как поверить вам, сэр Даниэль, – сказал он. – Убедите меня, что на вас нет этой вины.
– Ты примешь мое честное слово, Дик? – спросил рыцарь.
– Приму, – ответил юноша.
– Даю тебе это слово, – сказал сэр Даниэль. – Подтверждаю моим честным словом, клянусь вечным спасением моей души и будущим ответом на суде Божием – я не принимал никакого участия в смерти твоего отца.
Он протянул руку, и Дик с горячностью взял ее. Никто из них не заметил священника, который в ужасе и с мучительным раскаянием приподнялся со своего места при этой торжественной ложной клятве.
– Ах, – сказал Дик, – пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Я был действительно негодяем, что не поверил вам. Но вот вам моя рука, я не буду больше сомневаться.
– Ты прощен, Дик, – ответил сэр Даниэль. – Ты незнаком со светом и его наклонностью к клевете.
– Я тем более виноват, – прибавил Дик, – что негодяи указывали не прямо на вас, а на сэра Оливера.
Говоря это, он повернулся к священнику и остановился на полуслове. Этот высокий, румяный, дородный, важный человек вдруг как бы развалился на куски: румянец исчез, все его тело ослабло; губы бормотали молитву. А когда Дик внезапно взглянул на него, он громко вскрикнул, словно дикое животное, и закрыл лицо руками.
Сэр Даниэль в два шага очутился рядом со священником и яростно потряс его за плечо. Подозрения Дика проснулись с новой силой.
– Пусть сэр Оливер также поклянется, – сказал он. – Обвиняли и его.
– Он поклянется, – сказал рыцарь.
Сэр Оливер безмолвно замахал руками.
– А, клянусь мессой, вы поклянетесь! – кричал сэр Даниэль вне себя от бешенства. – Поклянитесь здесь, на этой книге, – продолжал он, подымая упавший на пол требник. – Как! Вы заставляете меня сомневаться в вас! Клянитесь, говорю вам, клянитесь!
Но священник был не в состоянии произнести ни слова. Страх перед сэром Даниэлем, ужас при мысли о клятвопреступлении, охватившие его с одинаковой силой, душили его.
В это мгновение в высокое, расписное окно залы с треском влетела черная стрела и, дрожа, впилась в середину большого стола.
Сэр Оливер громко, пронзительно вскрикнул и упал в обморок на тростник, разбросанный по полу. Рыцарь в сопровождении Дика бросился во двор, а оттуда по ближайшей винтовой лестнице на зубцы стены. Часовые все были настороже. Солнце спокойно освещало зеленые поляны с разбросанными на них деревьями и лесистые холмы, окаймлявшие горизонт. Нигде не было видно следов нападающих.
– Откуда вылетела эта стрела? – спросил рыцарь.
– Из-за той группы деревьев, сэр Даниэль, – ответил часовой.
Рыцарь стоял некоторое время в раздумье. Потом он обернулся к Дику.
– Дик, – сказал он, – пригляди за этими людьми; я поручаю их тебе. Что касается священника, то он должен оправдаться, или я узнаю, в чем дело. Я начинаю почти разделять твои подозрения. Поверь мне, он поклянется, не то мы докажем его виновность.
Дик ответил довольно холодно, и рыцарь, бросив на него проницательный взгляд, поспешно вернулся в залу. Прежде всего он оглядел стрелу. Он в первый раз видел такой метательный снаряд; поворачивая стрелу то в одну, то в другую сторону, он почувствовал некоторого рода страх при виде ее мрачного цвета. Кроме того, на стреле было написано одно лишь слово: «Зарытый».
– А, – проговорил он, – значит, они знают, что я дома. «Зарытый»! Да, но между ними не найдется ни одной собаки, годной на то, чтобы откопать меня.
Сэр Оливер пришел в себя и с трудом поднялся на ноги.
– Увы, сэр Даниэль! – простонал он. – Вы поклялись страшной клятвой; вы осуждены навеки!
– Да, – возразил рыцарь, – я дал клятву, глупая башка; а ты дашь еще более важную. Ты поклянешься на святом Холивудском кресте. Смотри же, приготовь слова. Клятва должна быть дана сегодня ночью.
– Да просветит вас небо, – ответил священник, – да отклонит небо ваше сердце от такого беззакония!
– Вот что, мой добрый отец, – сказал сэр Даниэль, – если разговор зашел о благочестии, я больше ничего не скажу; только вы поздно принимаетесь за это. Но если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, выслушайте меня. Этот мальчик начинает раздражать меня, словно оса. Он нужен мне, потому что я хочу с выгодой для себя женить его. Но, говорю вам прямо, если он будет надоедать мне, он отправится к своему отцу. Я отдам приказание перевести его в комнату над капеллой. Если вы сможете подтвердить свою невиновность хорошей, солидной клятвой и со спокойным, уверенным выражением лица, – все будет хорошо: мальчик несколько успокоится, и я пощажу его. Если же вы запнетесь, или побледнеете, или затруднитесь во время произнесения клятвы так, что он не поверит вам, то, клянусь мессой, он умрет. Обдумайте все хорошенько.
– В комнату над капеллой! – задыхаясь, проговорил священник.
– Именно туда, – ответил рыцарь. – Итак, если вы желаете спасти его, спасайте; если же нет, пожалуйста, уходите и оставьте меня в покое. Будь я человек вспыльчивый, я давно бы проколол вас мечом из-за вашей невыносимой трусости и безрассудства. Что же вы выбрали? Отвечайте.
– Я выбрал, – сказал сэр Оливер. – Да простит меня небо, – я выбираю зло ради добра. Я поклянусь ради спасения юноши.
– Так-то будет лучше! – сказал сэр Даниэль. – Ну, так посылайте скорее за ним. Вы увидитесь с ним наедине. Но я буду следить за вами. Я останусь тут, рядом в комнате.
Рыцарь поднял драпировку из ковра и опустил ее за собой. Послышался звук щелкнувшей пружины, затем скрип шагов по лестнице.
Сэр Оливер, оставшись один, бросил боязливый взгляд на завешенную ковром стену и перекрестился с выражением ужаса и сокрушения.
– Если иначе ему придется быть в комнате над капеллой, – пробормотал он, – то я должен спасти его хотя бы ценой моей души.
Три минуты спустя Ричард Шельтон, за которым был отправлен другой посланный, нашел сэра Оливера, бледного, с решительным выражением лица стоящим у стола в зале.
– Ричард Шельтон, – сказал он, – вы потребовали от меня клятвы. Я мог бы обидеться и отказать вам в этом требовании, но сердце мое тронуто при воспоминании о прошлом, и я удовлетворю ваше желание. Клянусь вам святым Холивудским крестом в том, что я не убивал вашего отца.
– Сэр Оливер, – ответил Дик, – когда мы в первый раз прочли записку Джона Мстителя, я был уверен в этом. Но позвольте мне предложить вам два вопроса. Положим, вы не убивали его. Но не принимали ли вы участия в этом убийстве?
– Ни малейшего, – ответил сэр Оливер. И в то же время лицо его как-то странно передернулось, как будто он хотел выразить этой мимикой предостережение, но не смел сделать этого.
Дик с изумлением посмотрел на него, потом обернулся и оглядел пустую залу.
– Что вы делаете? – спросил он.
– Да ничего, – поспешно ответил священник, меняя выражение лица. – Я ничего не делаю, я страдаю, я чувствую себя нехорошо. Я… я… извините, Дик, мне нужно уйти. Клянусь святым Холивудским крестом, я не виновен ни в насилии, ни в измене. Успокойтесь, добрый юноша. Прощайте.
И он вышел из залы с непривычной для него быстротой.
Дик остался на месте, словно прикованный; взгляд его блуждал по комнате, на лице сменялись выражения различных чувств: удивления, сомнения, подозрения и удовлетворения. Постепенно, по мере того, как ум его прояснялся, подозрения одержали верх; за ними последовала уверенность в самом худшем. Он поднял голову и сильно вздрогнул. Высоко на стене на тканом ковре была изображена фигура дикаря-охотника. Одной рукой он подносил ко рту рог, другой размахивал большим копьем. У него было темное лицо, так как он должен был изображать африканца.
Случилось нечто, сильно напугавшее Дика. Солнце зашло за окно залы, а огонь в большом очаге сильно разгорелся и бросал изменчивый свет на потолок и на обои. При этом свете черный охотник подмигнул Дику белым веком.
Он продолжал смотреть на глаз охотника. При свете огня глаз казался драгоценным камнем; он был прозрачен, он жил. Белое веко опять закрылось над ним на одно мгновение и исчезло в следующее.
Не оставалось никакого сомнения. Это исчез живой глаз, наблюдавший за ним через дырочку в обоях.
Дик мгновенно понял весь ужас своего положения. Предостережения Хэтча, мимика священника, глаз, наблюдавший за ним из-за стены, все это мелькнуло в его уме. Он понял, что подвергался испытанию, выдал себя и погиб, если его не спасет какое-нибудь чудо.
– Если мне не удастся выбраться из этого дома, я погиб, – думал он. – А бедный Мэтчем – в какое гнездо завел я его!
Он еще раздумывал, когда в комнату поспешно вошел какой-то человек, чтобы помочь ему перенести оружие, одежду и две-три книги в новую комнату.
– В новую комнату? – повторил Дик. – Зачем? В какую комнату?
– В комнату над капеллой, – ответил посланный.
– Она долго оставалась пустой, – задумчиво проговорил Дик. – Что это за комната?
– Хорошая комната, – ответил слуга. – Но только – прибавил он, понизив голос, – говорят, в ней появляется призрак.
– Призрак? – дрожа повторял Дик. – Я не слыхал об этом. Чей же призрак?
Слуга оглянулся вокруг и проговорил шепотом: «Ризничего церкви св. Иоанна. Его оставили раз ночевать в этой комнате, а на утро – фью! – его не оказалось там. Говорили, что его взял дьявол; свечера он очень много пил».
Дик с мрачным предчувствием пошел за слугой.
Глава III
Комната над капеллой
С зубцов башни ничего больше не было заметно. Солнце склонялось к западу и наконец зашло: но, несмотря на бдительность часовых, ни одно живое существо не показывалось вблизи Тонсталльского дома.
Когда наступила ночь, Трогмортона ввели в угловую комнату, выходившую на ров. Оттуда его спустили в ров со всевозможными предосторожностями. В продолжение короткого времени были слышны всплески воды, потом черная фигура сошла на берег у ветвей ивы и стала красться по траве. Сэр Даниэль и Хэтч внимательно прислушивались еще около получаса, но все было тихо. Гонец отправился благополучно.
Нахмуренное чело сэра Даниэля разгладилось. Он обернулся к Хэтчу.
– Беннет, – сказал он, – этот Джон Мститель такой же человек, как ты сам. Он спит. Смелее! Мы покончим с ним.
Все время после полудня и вечером Дика посылали в разные стороны; одно приказание следовало за другим, так что Дик был поражен количеством поручений и поспешностью, с которой приходилось исполнять их. Все это время он не видел ни сэра Оливера, ни Мэтчема, но мысли о священнике и о юноше постоянно проносились в его голове. Главной целью его было как можно скорее выбраться из Тонсталльского дома, а между тем ему хотелось до ухода переговорить с ними обоими.
Наконец, с лампой в руках, он поднялся в свое новое помещение. Это была большая, низкая и довольно темная комната. Окно с железной решеткой выходило на ров и было очень высоко от земли. Постель была роскошная, с пуховой подушкой и с другой, набитой лавандой, с красным одеялом, с вышитым узором из роз. Кругом всех стен стояли буфеты, запертые на замок и спрятанные от взглядов под ткаными коврами темного цвета. Дик обошел всю комнату, приподымая драпировки, постукивая по стенам, напрасно стараясь открыть шкафы. Он убедился, что дверь крепка и засов основателен, потом поставил лампу на подставку и снова огляделся вокруг.
С какой целью ему отвели эту комнату? Она была больше и красивее его прежней комнаты. Скрывалась тут какая-нибудь ловушка? Нет ли тайного выхода? Действительно ли тут появляется призрак? Кровь похолодела у него в жилах.
Как раз над ним на плоской кровле раздались тяжелые шаги часового. Под ним, как он знал, были своды капеллы, а рядом с часовней – столовая. Наверно, из залы шел какой-нибудь потайной ход; доказательством этого служил глаз, смотревший сквозь дыру ковра. Более чем вероятно было, что ход тянулся до часовни; если это было так, то он вел и в его комнату.
Спать в этой комнате – он хорошо чувствовал это – было бы безрассудной смелостью. Держа оружие наготове, он сел в углу комнаты, за дверью. Если против него что-то замышляют, он дорого продаст свою жизнь.
Наверху, вдоль зубцов крыши, послышался топот ног нескольких людей, оклики часовых иотзыв – караул сменился.
Как раз в это время Дик услышал какое-то царапанье в дверь; звук этот стал громче, и наконец раздался шепот:
– Дик, Дик, это я!
Дик подбежал к двери, отворил засов и впустил в комнату Мэтчема. Мальчик был очень бледен; в одной руке он держал лампу, в другой – обнаженный кинжал.
– Закрой дверь, – шепнул он. – Скорее, Дик! Этот дом полон шпионов; я слышу, как они идут за мной по коридору; я слышу, как они дышат за стеной.
– Ну, успокойся, – сказал Дик, – дверь заперта. Мы в безопасности на некоторое время, если можно быть безопасным в этих стенах. Но я от всего сердца рад видеть тебя. Клянусь мессой, я думал, что тебя уже нет в живых. Где ты скрывался?
– Это все равно, – ответил Мэтчем. – Раз мы встретились, то какое дело до этого! Но, Дик, открыты ли у тебя глаза? Говорили тебе о том, что будет завтра?
– Не говорили, – ответил Дик. – Что же будет завтра?
– Завтра, или сегодня ночью, не знаю, – сказал Мэтчем, – но, во всяком случае, они замышляют покушение на твою жизнь, Дик. У меня есть доказательства: я слышал, как они шептались; они почти сказали мне это.
– Вот как! – сказал Дик. – Я и сам думал это.
И он подробно рассказал все, что случилось за этот день.
Когда он покончил с рассказом, Мэтчем встал и, в свою очередь, начал рассматривать комнату.
– Нет, – сказал он, – не видно никакого входа. Но, наверно, он есть. Дик, я останусь с тобой. Если ты должен умереть – я умру с тобой. И я могу помочь тебе – взгляни! Я украл кинжал, я сделаю все что могу! А между тем, если ты нашел какой-нибудь выход, какую-либо лазейку, через которую мы могли бы выйти, или окно, через которое можно спуститься, я с радостью встречу всякую опасность и убегу с тобой.
– Джек, – сказал Дик, – клянусь мессой, Джек, ты самая хорошая, самая верная и храбрая душа во всей Англии! Дай мне твою руку, Джек.
И он молча схватил руку друга.
– Вот что я скажу тебе, – начал он. – Тут есть окно, через которое спустился посланный; веревка, должно быть, еще в комнате. Это все-таки надежда.
– Тс! – сказал Мэтчем.
Оба прислушались. Внизу под полом послышался какой-то звук, прекратился было и возобновился опять.
– Кто-то ходит по комнате, внизу, – шепнул Мэтчем.
– Нет, внизу нет комнаты, – возразил Дик, – мы над часовней. Это ходит по тайному коридору мой убийца. Ну, пусть идет: плохо ему придется! – И он заскрежетал зубами.
– Потуши лампы, – сказал Мэтчем. – Может быть, он чем-нибудь выдаст себя.
Они потушили обе лампы и притаились не дыша, словно мертвые. Шаги внизу, хотя очень тихие, были ясно слышны. Они то приближались, то удалялись, наконец послышался громкий скрип поворачиваемого в замке ключа и наступило продолжительное молчание.
Шаги послышались вновь, и вдруг через щель в стене в отдаленном углу комнаты показался свет. Он становился все ярче; отворилась подъемная дверь, впустив поток света. Видна была сильная рука, подымавшая дверь; Дик поднял свой арбалет в ожидании, что покажется и голова человека, которому принадлежала рука.
Но тут произошла заминка. Из далекого угла дома послышались крики; сначала один голос, потом два, а затем и много голосов повторяли одно и то же имя. Этот шум, очевидно, встревожил убийцу; подъемная дверь тихо была опущена на свое место, шаги еще раз раздались внизу, как раз под тем местом, где находились мальчики, и затем замерли вдали.
Наступила минутная передышка. Дик глубоко вздохнул и тут только прислушался к суматохе, помешавшей нападению, которая все увеличивалась вместо того, чтобы уменьшаться. По всему дому раздавалась беготня; двери с шумом распахивались и закрывались, и над всем этим гамом возвышался голос сэра Даниэля, звавшего Джоанну.
– Джоанна! – повторил Дик. – Кто бы это мог быть, черт возьми! Здесь нет никакой Джоанны и никогда не было. Что это значит?
Мэтчем молчал. Он, по-видимому, отошел в сторону. В комнату проникал лишь слабый свет звезд, и в далеком конце комнаты, где были мальчики, царила полная тьма.
– Джек, – сказал Дик, – я не знаю, где ты был весь день. Видел ты эту Джоанну?
– Нет, – ответил Мэтчем, – я не видел ее.
– И не слышал, чтобы говорили о ней? – продолжал он.
Шаги приближались. Сэр Даниэль продолжал звать на дворе громовым голосом.
– Слышал ты о ней? – повторил Дик.
– Я слышал о ней, – сказал Мэтчем.
– Как у тебя дрожит голос! Что с тобой? – сказал Дик. – Это большое счастье для нас, эта Джоанна, она отвлечет их мысли от нас.
– Дик, – вскрикнул Мэтчем, – я погиб, мы оба погибли! Бежим отсюда, пока еще есть время. Они не успокоятся, пока не найдут меня. Или вот что – пусти меня вперед; когда найдут меня, ты можешь бежать. Пусти меня, Дик… добрый Дик, выпусти меня!
Она отыскивала в темноте засов. Дик наконец понял все.
– Клянусь мессой! – крикнул он. – Ты вовсе не Джек! Ты Джоанна Седлей! Ты та девушка, которая не хотела выйти за меня!
Девушка остановилась и стояла молча и неподвижно. Дик также молчал некоторое время, потом снова заговорил.
– Джоанна, – сказал он, – ты спасла мою жизнь, а я спас твою; мы видели, как текла кровь, были и друзьями и недругами – я даже хватался за пояс, чтобы отколотить тебя; и все это время я считал тебя мальчиком. Но теперь смерть близка, время прошло, а прежде чем я умру, я должен сказать тебе вот что: ты лучшая и самая храбрая девушка на свете, и если бы я остался в живых, я с радостью женился бы на тебе, но, буду ли я жив или умру, я люблю тебя.
Она ничего не ответила.
– Ну, скажи же что-нибудь, Джек, – сказал он. – Будь доброй девушкой, скажи, что любишь меня!
– Зачем же я была бы здесь, Дик! – воскликнула она.
– Ну, так значит, если нам удастся благополучно выбраться отсюда, мы поженимся, – продолжал Дик, – а если нам суждено умереть – умрем, и делу конец. Но как ты нашла мою комнату?
– Я спросила у госпожи Хэтч, – ответила она.
– Ну, она человек верный, – заметил он. – Она не выдаст тебя. У нас есть время.
В это мгновение, как бы в опровержение его слов, по коридору раздались шаги и кто-то громко ударил в дверь кулаком.
– Эй! – крикнул чей-то голос. – Откройте, мастер Дик, откройте!
Дик не тронулся с места и ничего не ответил.
– Все кончено, – сказала девушка и обвила руками шею Дика.
Люди один за другим собирались у двери. Наконец явился сам сэр Даниэль, и шум внезапно прекратился.
– Дик, – кричал рыцарь, – не представляйся ослом. И семь спящих дев проснулись бы от такого шума. Отворяй, брат, отворяй.
Дик продолжал молчать.
– Сломайте дверь, – сказал сэр Даниэль.
И слуги его тотчас же яростно стали ударять в дверь ногами и кулаками. Несмотря на то, что она была очень прочна и заперта тяжелым засовом, она подалась бы, если б снова не вмешалась судьба. Среди грома ударов раздался крик часового, за ним последовал другой; с зубцов башен раздались тоже крики, в ответ на которые послышались крики из леса. В первое мгновение тревоги казалось, что обитатели лесов берут приступом Моот-Хаус. Сэр Даниэль и его люди отказались от атаки комнаты Дика в данную минуту и бросились защищать стены.
– Теперь мы спасены! – вскрикнул Дик.
Он схватил обеими руками старинную кровать и безуспешно старался сдвинуть ее с места.
– Помоги мне, Джек. Ради спасения твоей жизни, напряги все твои силы! – сказал он.
Громадными усилиями они оттащили большую дубовую кровать и приставили ее одним концом к двери комнаты.
– Ты только ухудшаешь положение вещей, – печально проговорила Джоанна. – Он войдет через подъемную дверь.
– Ну нет, – ответил Дик, – он не посмеет открыть эту тайну многим людям. Мы сами убежим через эту дверь. Слушай! Нападение закончилось. Да его и вовсе не было.
Действительно, никакого нападения не было, а просто явилась другая часть оставшихся воинов, принимавших участие в сражении; они-то и помешали сэру Даниэлю. Они спаслись бегством под покровом темноты; их впустили в большие ворота, а теперь они сходили с коней во дворе при громком стуке копыт и звоне доспехов и оружия.
– Он сейчас вернется, – сказал Дик, – скорее в подъемную дверь!
Он зажег лампу, и оба прошли в один из углов комнаты. Щель было легко отыскать, так как через нее еще мерцал слабый свет; Дик взял из своего небольшого запаса оружия прочный меч, запустил его глубоко в щель и навалился изо всех сил на рукоятку. Трап подался и приоткрылся немного. Молодые люди ухватились руками за него и откинули. Они увидели несколько ступенек, внизу которых предполагаемый убийца оставил горящую лампу.
– Ну, – сказал Дик, – иди вперед и возьми лампу. Я пойду за тобой и закрою дверь.
Они сошли один за другим; когда Дик захлопнул за собой отверстие, раздались снова громовые удары в дверь его комнаты.
