Роберт Михельс
Социология политической партии в условиях современной демократии. Исследование олигархических тенденций в совместной жизнедеятельности
Глава 3
Благодарность масс
Наряду с безразличием масс возникновение феномена политического лидерства обязано еще одному, отрадному с этической точки зрения моменту – благодарности масс к выступающим от их имени, к тому, кто зарекомендовал себя их защитником и поверенным, а также к тому, кто всячески страдал в роли партийного представителя масс. В то время как экономически незаменимое большинство партии, занимаясь своими повседневными делами, чувствовало себя в безопасности, они во славу всеобщей идеи часто подвергались преследованиям, гонениям и тюремному заключению[99].
Эти люди, снискавшие славу великомучеников, за свою самоотверженную работу требовали от масс лишь одной награды – благодарности[100]. Выражение этого требования можно найти и в партийной историографии[101]. Массы тоже чрезвычайно щедры на благодарность[102]. Если история от случая к случаю и предоставляет нам исключения из этого правила и массы оказываются переполнены черной неблагодарностью к ими же избранному руководителю, то можно быть уверенным: в основе этого процесса – драма ревности, ожесточенная, упрямая, демагогическая битва одного лидера против других, в результате которой одна партия захватывает власть над массами и принуждает их к «неблагодарности» к остальным партиям. Если не принимать во внимание эти сложные исключения, то зачастую массы переполнены благодарностью к своим предводителям и считают это своим «священным долгом»[103]. На практике этот священный долг проявляется только в том, как благодарное большинство до бесконечности передает право представительства человеку, к которому оно испытывает благодарность, другими словами, постоянно ставит его выше себя. Это весьма распространенная среди масс точка зрения: было бы ужасно «неблагодарно» заменить «заслуженного» руководителя новым[104].
Глава 4
Потребность масс в благоговении
Часто демократические и народные – социалистические – партии так тесно отождествляют себя со своим лидером, что становятся его собственностью и принимают его имя. Так, в Германии в 60-е и в начале 70-х годов XIX века были лассалианцы и марксисты или в социалистической Франции практически до сих пор существуют бруссисты, аллеманисты, бланкисты, гедисты, жоресисты[105]. Однако эти личные наименования сегодня встречаются не так часто или, как в Германии, вовсе не используются по нескольким причинам. С одной стороны, количество членов партии и количество избирателей постоянно растут, партия становится все более массовой. С другой стороны, это связано с тем, что внутри партии царят олигархия и ревность ее лидеров друг к другу, которые возникают на месте упраздненной единоличной диктатуры, и в итоге сегодня в партиях попросту не найти сильных, выдающихся личностей [106].
Английский социальный антрополог Фрэзер выдвинул тезис о том, что сохранение государственного порядка и государственного авторитета в значительной степени обеспечивается суеверными представлениями народа, которые он, между прочим, называет «дурным средством для достижения благой цели». Одним из таких суеверных представлений Фрэзер считает распространенное мнение о том, что руководители всегда воспринимаются как люди высшего порядка[107]. Социальная история последних 50 лет указывает на то же явление: власть партийных лидеров над массами основывается помимо выделенных нами факторов на широко распространенном квазирелигиозном благоговении перед лидерами, точнее, перед их формальным воплощением, в то время как к их личностным качествам уважения значительно меньше.
Зачастую это преклонение подчиненных перед лидером носит латентный характер, то есть проявляется едва уловимо: в осторожных интонациях, с которыми произносятся имена почитаемых, безропотности, с которой воспринимаются все их слова, негодовании в ответ на любое сомнение в действиях руководства. В случае особого обаяния лидера или в секунды глубокого эмоционального напряжения латентная страсть резко превращается в настоящий пароксизм. Пылкие рейнцы в 1864 году встречали Лассаля как бога: на улицах были развешаны гирлянды. Юные девушки осыпали его цветами. Экипаж президента совпровождал целый кортеж. Выступления триумфатора, во многих отношениях выдающиеся, но вызывающие критику и исполненные самонадеянного шарлатанства, были встречены всеобщим нескончаемым, неограниченным ликованием. Это действительно были триумфальные шествия. В них было все. Были и триумфальные арки, и приветственные гимны, и торжественные приемы иностранных делегаций[108]. Лассаль был тщеславен «на широкую ногу». И как позже говорил Бисмарк, не проясненным для него остался вопрос, на ком должна была закончиться история немецкой королевской власти: на Гогенцоллернах или на Лассале[109]. Неудивительно, что из-за вышеописанной обстановки фантазия Лассаля была так взбудоражена, что незадолго до этого он мог восторженно поклясться своей невесте, что когда-нибудь станет избранным президентом немецкого народа и в карете, запряженной шестеркой белых лошадей, торжественно въедет в столицу империи[110].
В период формирования первых крестьянских союзов «фашио» на Сицилии (1892) крестьяне доверяли лидерам движения с почти религиозной преданностью. Они ассоциировали общественные вопросы с религиозными обычаями и приносили на демонстрации распятия вместе с красными флагами и транспарантами с цитатами Маркса. Выступления лидеров движения сопровождались музыкой, факелами и цветными фонариками[111]. В знак приветствия многие падали на землю в порыве слепого благоговения, точно так же они поступали, приветствуя своего епископа[112]. Один буржуазный журналист задал пожилому крестьянину, состоящему в социалистическом фашио, вопрос, не боятся ли пролетарии, что Джузеппе де Феличе Джуффрида, Гарибальди Боско и другие молодые студенты и юристы, несмотря на свое буржуазное происхождение, все же работают на фашио, и не стремятся ли они таким образом лишь захватить места в городском совете. На что крестьянин ответил: «Де Феличе и Боско – ангелы, сошедшие с небес!»[113]
Возможно, не всякий рабочий ответил бы на этот вопрос подобным образом, но сицилийцы всегда славились своим почитанием героев. До сих пор на Юге и частично в Центре Италии, о чем знает любой посвященный, к лидеру относятся с религиозным благоговением. В Калабрии Энрико Ферри воспринимают как святого защитника от каморры. В Риме, где все еще сохранились классические языческие формы, в одной из пивных Ферри чествовали как величайшего из величайших, именем всех «пролетарских квиритов» за то, что в приступе гнева в знак протеста против наложенного на него административного штрафа он разбил окно парламентского зала заседаний, чтобы привлечь к себе внимание председателей палаты (1901)[114]. Однако такое отношение не ограничивается отсталыми регионами и не должно восприниматься как атавизм примитивной психологии. Это доказывает идолопоклонническое обожание, которым окружен в департаменте Нор – самой развитой промышленно-капиталистической части Франции – марксистский пророк Жюль Гед. В английских рабочих кварталах до сих пор разыгрывают сцены приветствия партийных лидеров, достойные времен Лассаля[115].
Почитание лидеров сохраняется и после их смерти. Величайших из них канонизируют. Культ имени Лассаля, созданный не только фракцией графини Хатцфельд, но и «мужской линией» Немецкого рабочего союза (Швейцер), стал важнейшим фактом истории современного рабочего движения. Фанатичный энтузиазм марксистов, с которым они защищают Маркса по сей день, постепенно превращается в идолопоклонство. Когда-то христиане называли новорожденных в честь святых Петра и Павла, сегодня же в значительной части Центральной Италии, где силу набирают социалистические партии, родители-социалисты все чаще называют своих младенцев Лассало или Марксина. Передача имен великих почивших предводителей новым поколениям – символ новой веры. Вокруг этого идет исполненная важности и многострадальная борьба с недовольной родней и упрямыми государственными регистраторами, которая часто оборачивается плачевными экономическими последствиями, потерей работы и т. д. Пока это признак хвастливого, распространенного даже в рабочих кругах снобизма, а чаще – внешнее проявление внутреннего идеализма[116]. Но всякий раз вне зависимости от причин это проявление безграничной преданности и уважения к лидеру, сделавшему так много во благо партии. На этой почве возникают и рекламные каламбуры: «Ликер “Карл Маркс”» или «Пуговицы от Карла Маркса», объявления о продаже которых можно встретить в американских, итальянских или южнославянских социалистических газетах. Изобретательные торговцы при первой же возможности выставляют их на продажу на рабочих праздниках или собраниях[117]. Торговля ими приносит неожиданно хорошие деньги, что как нельзя красноречиво говорит о душевном состоянии пролетариата.
Массам свойственна глубокая потребность в подчинении. Их примитивному идеализму необходимы земные боги, которых они будут обожать тем беззаветнее, чем невыносимее будет становиться их жизнь. Парадоксальное замечание Бернарда Шоу о том, что аристократия – это всегда группа идолов, а демократия – в противовес ей – группа идолопоклонников, не лишено зерна истины[118]. Зачастую потребность в поклонении – единственный rocher de bronze, который способен пережить все изменения в мировоззрении масс. Фабричные рабочие Саксонии в последние десятилетия превратились из благочестивых протестантов в социал-демократов. Возможно, с этим превращением и была связана переоценка ими своих ценностей. Но даже если так, они всего лишь повсеместно заменили изображение Лютера портретом Бебеля. В итальянской Эмилии, где крестьянские рабочие переживают те же изменения, святую Мадонну потеснил великий Прамполини, на Юге Италии веру в закипающую кровь святого Януария заменила вера в нечеловеческую силу бича каморры – Энрико Ферри. Под руинами устаревших мировоззрений масс осталась нетронутой триумфальная колонна потребности в преклонении. Массы относятся к своим предводителям так же, как античный скульптор к созданной им скульптуре Юпитера-Громовержца, перед которой он молитвенно рухнул на колени. Преклонение, однако, порождает в объекте культа манию величия[119]. Безграничное, не лишенное комичности высокомерие, которое мы нередко встречаем у некоторых лидеров современных масс, рождено не только их самодостаточностью, но и восторженным благоговением массы. Высокомерие, однако, обладает сильным суггестивным влиянием и потому, в свою очередь, воздействует на массы и благодаря их восторгу и вдохновению становится новым источником власти.
Глава 5
Дополнительные лидерские качества
Одно из важнейших лидерских качеств, особенно на начальных этапах формирования рабочего движения, – ораторское искусство. Никакая масса не может игнорировать эстетические и эмоциональные достоинства речи. Силой слова можно вдохновить массы, а вдохновленность подчиняет их оратору[120]. В этом суть демократии, которая стремится к массовому воздействию – как устному, так и письменному: слово в этом отношении обладает невероятной политической мощью. В демократической системе журналисты и ораторы – прирожденные лидеры. Франция: Гамбетта, Клемансо; Англия: Гладстон, Ллойд Джордж; Италия: Криспи, Луцатти. В государствах с демократической формой правления бытует мнение, что лишь тот, кто наделен ораторским талантом, способен управлять делами государства[121]. То же верно и для больших демократических партий. Во Франции Эрнест-Шарль в ходе изучения условий труда депутатов сделал наблюдение, согласно которому почти все представители молодых и неистовых прогрессивных демократических партий – красноречивые журналисты. Это касается и социалистов, и националистов, и антисемитов[122]. Современная история политического движения рабочих подтверждает это наблюдение[123]. Жорес, Гед, Лагардель, Эрве, Бебель, Ферри, Турати, Лабриола, Рамзи МакДональд, Трульстра, Генриетта Роланд Холст – все они, каждый по-своему, – выдающиеся ораторы.
Уважение, которое оратор внушает аудитории, безгранично. При этом массы ценят именно ораторские способности говорящего как таковые: красоту или мощь его голоса, находчивость, чувство юмора. На содержание они не обращают особого внимания. Крикун, который, как ужаленный, бегает с места на место, чтобы распинаться перед народом – как жаловался один из итальянских социалистов, – производит впечатление прилежного, «деятельного» боевого товарища, тогда как на того, кто, сидя за столом, решает действительно важные вопросы и больше работает, чем говорит, смотрят свысока и редко воспринимают всерьез[124].
Разумеется, притягательная сила ораторского искусства воспринимается массами как увертюра к длительному периоду разочарования из-за того, что за ней, как правило, следуют невыразительные поступки или подлый характер говорящего. Но зачастую массы, поддавшиеся очарованию оратора, настолько загипнотизированы, что видят в нем, словно в увеличительном зеркале, самих себя[125]. Их удивление и восхищение говорящим в результате оказывается восхищением самими собой, которое создает оратор, выступая и обещая действовать от имени масс, то есть от имени каждого отдельного слушателя. Властные полномочия, которые толпа передает оратору, возникают из неосознанного эгоизма.
Личностные качества, благодаря которым один человек берет верх на массами и которые можно, таким образом, рассматривать как лидерские качества, весьма разнообразны. Необязательно, чтобы у лидера они присутствовали все до единого. Необходима прежде всего энергия воли, которая подчиняет себе более слабую волю; располагают и выдающиеся знания, непреложная сила убеждения, сила идей, которая часто граничит с фанатизмом и своей интенсивностью удерживает внимание масс, добросовестность, уверенность в себе, иногда даже граничащая с высокомерием, которое передается слушателям[126]. В единичных случаях к этим качествам даже относятся доброта и бескорыстие, то есть качества, которые напоминают массам об Иисусе Христе и с новой силой пробуждают в них не умершие, но дремавшие религиозные чувства.
Больше всего, однако, массы подвержены воздействию популярности. Влияние одного мнения на другое всегда осуществляется только при поддержке еще нескольких мнений, в результате эти ощущения отражаются в ощущениях индивида, даже без его ведома[127]. Поэтому известному человеку для создания политического образа достаточно лишь взмахнуть рукой. Предложить известному человеку почетную должность в партии – это большая честь для масс.
Массы сгибаются перед славой в три погибели. Любой, чью голову венчает лавровый венок, a priori воспринимается ими как полубог. Если он снизойдет до того, что захочет взять на себя власть, ему обеспечено восхищение масс, их восторг, и совершенно не важно, находится ли тот лесок, в котором он нарвал лавр для своего венка, в сфере их интересов, граничит с ней или вовсе ее не касается. Разбудить массы рабочих, которые так сладко спят на буксире государственной демократии, и собрать их вокруг себя удалось только такому прославленному поэту, философу и поборнику слабых, как Фердинанд Лассаль. Лассаль и сам прекрасно осознавал и ценил пропагандистское влияние, которое оказывало на рабочих его громкое имя, он неустанно этим пользовался[128]. В Италии стоило только известному молодому профессору, создателю современного уголовного права Энрико Ферри представиться членам рабочей партии (на съезде в Эмилии в 1893 году), как ему тут же доверили руководство партией на 15 лет вперед. То же самое произошло со всемирно известным антропологом Чезаре Ломброзо и выдающимся писателем Эдмондо де Амичисом. Стоило им только отправить поздравительные телеграммы и в письменной форме выразить симпатию социалистической партии, как один из них был избран первым партийным советником, а второго возвеличили до «официального Гомера пролетариата». Философ и радикальный политик Жан Жорес, равно как и известный писатель Анатоль Франс, безотлагательно получили места в первых рядах французского рабочего движения, стоило им только там появиться. Английский поэт Уильям Моррис начал пользоваться большим успехом среди пролетариев, как только под конец жизни решил посвятить себя социалистической агитации, равно как и голландские поэты Герман Гортер и Генриетта Роланд Холст, решившие примкнуть к социал-демократам. В молодой Германии великие люди, находящиеся в зените своей славы, пока не рискуют переходить Рубикон социализма. Однако нет никакого сомнения в том, что, вступи Герхард Гауптман после успеха его «Ткачей» или Вернер Зомбарт после его сенсационного дебюта в ряды социал-демократов, вскоре они уже возглавляли бы три миллиона человек. В глазах народа ничто не дает большего права претендовать на власть, чем поддержка со стороны ставших своими знаменитостей. Они уже «прибыли». Рядовые члены партии инстинктивно предпочитают тех, кто оказался в партии, уже имея славу и полное право на бессмертие, а вовсе не своих лидеров, которые заработали имя своей партийной деятельностью, после долгих лет тяжелой и упорной работы. Привнесенная слава значит для них куда больше, чем заслуженная.
Но нельзя упоминать это явление, не упомянув и другие, сопутствующие ему. Опыт учит нас, что между лидерами, сформировавшимися внутри партии, и теми, кто пришел извне, возникают разногласия, которые вскоре принимают форму полноценной борьбы за гегемонию. С одной стороны, ее причина в зависти, с другой – в мании величия. Но ее можно объяснить также тактическими и материальными причинами. Преимущество большого человека, ставшего большим внутри партии, в том, что он знаком с психологией масс и историей движения, он знает, как устроена программа партии, в отличие от того, кто снискал себе славу «на стороне».
В борьбе между двумя слоями партийного руководства можно выделить два этапа. Сначала вновь прибывшие лидеры пытаются вырвать власть из рук партийных руководителей, оттесняют их и под одобрительные возгласы толпы проповедуют собственное Евангелие, озаренное светом извне. В это время старые лидеры с остервенением хватаются за оружие и, объединившись – сначала незаметно, – переходят в контрнаступление. Здесь на их стороне количественное преимущество. Новые лидеры часто напуганы, так как оказываются неготовыми противостоять этим опытным воинам, которых они в глубине души презирают. Поэты, ученые, эстеты не очень знакомы с тактикой ведения боя и этим дискредитируют себя в глазах масс, они не привыкли к постоянному противостоянию. История заканчивается всегда одинаково: «большие люди» с разочарованием и злобой покидают партию или кое-как продолжают агитационную работу самостоятельно. В любом случае их оттесняют на задний план. Фердинанд Лассаль уже встречался со своим Юлиусом Фальтайхом. Ему почти удалось избежать борьбы, но, проживи он чуть дольше, ему бы не удалось избежать ожесточенных боев с Либкнехтом и Бебелем. Уильям Моррис после разрыва с лидерами английской рабочей партии руководил небольшой гвардией интеллектуалов в Хаммерсмите. Энрико Ферри, поначалу столкнувшийся с холодным недоверием старых лидеров партии, допустил несколько теоретических и практических ошибок, которые в итоге уничтожили его шансы стать партийным руководителем. Гортер и Генриетта Роланд Холст после нескольких лет вдохновленной работы были загнаны в угол партийной администрацией.
Власть славы, завоеванной за пределами самой партии, всегда недолговечна. Совершенно не важен возраст руководителя партии. Раньше говорили, что седина – венец славы. Однако сегодня в огромном опыте уже нет нужды, потому что нам доступно невероятное количество формальных элементов просвещения, и даже молодежь в течение короткого времени может освоить все сокровища знании[129]. Сейчас возраст уже потерял свою ценность и, следовательно, уважение, которое внушал, влияние, которое оказывал. Можно было бы сказать, что почтенный возраст мешает продвижению в партии, как он мешает в любой другой карьере, которую стоит начинать в молодости, так как эта лестница слишком длинна. Это актуально, по крайней мере, для хорошо организованных партий или партий, куда стремится попасть множество людей. Конечно, все иначе для тех, кто состарился на посту руководителя партии. Возраст здесь – один из важнейших элементов власти. Молодость подчиняется зрелости. Не только из-за благодарности масс, но из-за того, что пожилой руководитель значительно лучше разбирается в своем деле. Давид Юм рассматривал проблему превосходства пожилых в сравнении с молодыми на примере сельского хозяйства. На урожай влияют солнце, дождь и почва, и с опытом можно научиться понимать эти закономерности и управлять ими[130]. То же верно и применительно к пожилым руководителям партий. Им известны взаимосвязи между причинами и результатами массовой политики, к тому же на практике они более чутки по сравнению с молодежью.