bannerbannerbanner
Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

Роберт М. Вегнер
Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

Полная версия

Хозяин кивнул.

– Может, вы сумеете успокоить ее высочество? Мой сын не загнал насмерть ни одного коня. У меня нету столько лошадей. Прошу объяснить княжне, что это лишь местная поговорка. Если кто-то опаздывает на важную встречу, то, желая произвести впечатление, говорит: «Спеша сюда, я загнал одного – или двух, или дюжину – коня». Если бы Аэрих и вправду загонял скакуна каждый раз, когда опаздывает, конюшни мои были бы пусты.

– А шпоры?

– Что – шпоры? А-а… понимаю. Скажи, что я буду более чем счастлив подарить это животное княжне, чтобы в службе ей оно никогда уже не познало ни удил, ни седла. Только таким образом я могу ответить на неразумное поведение сына. Хватит ли этого?

Это было достойное предложение, поскольку Аэрих не выглядел тем, кого удовлетворила бы езда на скакуне, худшем чем боевой канейа чистой крови.

Она присела в поклоне:

– Я попытаюсь объяснить все ее высочеству.

– Хорошо. Вина?

– Я… полагаю, мне не должно.

– Как и мне. – Граф слегка улыбнулся, положив руку на желудок. – Особенно когда я прервал ужин в столь неприятных обстоятельствах. Несварение не даст мне заснуть. Но как-нибудь рискну.

Он потянулся к тумбочке и вытащил небольшой графинчик и два кожаных стаканчика.

– Хрусталь и серебро хороши во время приемов, но для старого солдата нет ничего лучше, чем пить вино так, как мы пили его во время войны.

– Вы служили в армии, господин граф? Мой отец тоже.

– О? А где, если я могу спросить?

– Был он младшим лейтенантом первого отряда Четвертого Летучего полка.

Аристократ вручил ей кубок, вино пахло смолой и цветами. Было крепким.

– Меекханка чистой крови и дочь офицера. Чудесное соединение. Отец говорил, отчего он не остался в армии?

– После войны полк расформировали, а он предпочел заняться торговлей, а не разбойничать по дорогам. Ну и якобы мать настояла. Предпочитала, чтобы занялся чем-то поспокойней.

– И она наверняка была права. Я служил в Двенадцатом Пехотном полку. Принимал участие в битве за Великие Врата, а потом в марше на юго-восток, когда мы отбивали города и замки, куда Йавенер посадил своих людей. Три битвы в поле, восемнадцать стычек, пять штурмов стен. Дослужился я до младшего капитана, но после войны вернулся домой. Мой старший брат погиб, а я стал главой рода. А дома меня ждало это, – он повел вокруг рукою. – Это не магические книги, не героические эпосы, но бухгалтерские. Там – каждый городок, каждое сельцо, каждое стадо овец и коз, каждая из дорог и сторожевых башен, каждая мельница и лесопилка. Некоторым из этих книг больше трехсот лет, я унаследовал их от Храма Дресс, но бо́льшую часть мы начинали уже сами.

Кайлеан огляделась, придавленная числом томов. Было их сотни три. Граф перехватил ее взгляд и неожиданно тепло рассмеялся.

– Нет, мне нет нужды заниматься всеми. Есть здесь такие, что касаются мест настолько уже безлюдных, сел, уничтоженных войною, наводнением или пожаром, сорванных мостов, которые слишком дорого отстраивать, стад, уничтоженных заразой или нами – на мясо. Другие уже полностью заполнены, а потому история кое-каких городов продолжается в томах новых. Нынче я слежу не больше чем за двадцатью из них, – он указал на ближайшую к столу полку. – Да и то не больше нескольких раз в год, например во время стрижки или весною, когда приходят вести, сколько людей померли в этом селе, сколько детей родились и всякое такое. Весенние записи я уже внес, а потому до лета могу не трогать книг.

– Это весьма много работы, господин граф.

– Да. И мне нужен для этого управитель, однако я не люблю полагаться в таких делах на других. Тем более не хотел бы заводить новые реестры. Множество новых… – Он прервал себя, полагая, что девушка уже обо всем догадалась сама.

Однако Кайлеан не намеревалась ему в этом помогать. Сделала удивленное лицо и заморгала, словно чем-то невыносимо обеспокоенная.

– Я не слишком-то понимаю, господин граф…

– Ох, – он махнул рукою, выплескивая немного напитка. – Не играй передо мной в простецкую девицу. Простецкие девицы выклянчивают приданое у семьи, а потом выходят за первого встречного, который их с тем приданым возьмет. Ты поймала жизнь в собственные руки, взялась за работу у дикарей, не стала колебаться, когда понадобилось выехать за сотни миль от дома. Это такие девушки помогали создавать Меекхан – таким, каким он стал нынче. Не те тошнотные, глупо хихикающие идиотки, которых нынче полно в дворянских родах, а жесткие, умелые и отважные женщины. Сколько Гее’нера тебе платит?

– Двадцать оргов ежемесячно.

На этот раз удивленным выглядел он.

– Двадцать оргов? За это можно купить несколько голов скота.

– Именно. Но предыдущая ее подруга получала десять и не решилась отправиться с княжной в ее поездку.

– Значит, ты к тому же умеешь торговаться, дорогая Инра.

– Скорее, знаю свою цену, господин граф.

Он улыбнулся.

– Ну, когда ты не строишь из себя убогую разумом простецкую девицу, ты выглядишь куда лучше. Я не буду морочить тебе голову. У меня есть надежда, что дело с княжной разрешится должным образом и мы не расстанемся во гневе, но сейчас меня заботят все Фургонщики. Придется ли мне начинать для них новые книги? Как долго они будут селиться поблизости от моих земель? Лишь несколько месяцев, как говорит ее высочество, чтобы самое большее на следующий год вернуться в Степи? – Граф принялся прохаживаться вокруг стола, почти на нее не поглядывая. – Императорские приказы были простыми и краткими. «Принять верданно в Олекадах, позволить поставить лагерь, не мешать». И только-то. Аж столько-то. Я не знаю, подумал ли кто об этом в столице, но их… сколько? Сто пятьдесят? Двести тысяч? Это целый народ. Во всех Олекадах нынче живет, может, вдвое больше народу, я знаю это, поскольку – видишь, – он задержался взглядом на книгах, – стараюсь точно знать число наших владений, а люди – их неотъемлемая часть. Увеличение этого числа вполовину – будет здесь, в горах, катастрофой. Эти земли не наполнят столько животов, а даже если бы наполнили…

Он снова сделал паузу и внимательно поглядел на Кайлеан.

– Из того, что я знаю, – начала она, осторожно подбирая слова, – Фургонщики и думать не думают оставаться в горах слишком надолго. Стада и табуны – это их богатство, а здесь нет места для выпаса.

– Я могу их купить.

– Я дочь купца, господин граф, и знаю: если разойдется весть, что верданно приходится продавать свой скот и лошадей, то цена обычной коровы с пяти оргов упадет до одного. Они пойдут по миру. Ну и, конечно, лошади, – она улыбнулась. – Они не откажутся их разводить, потому что это – как продавать своих детей. Они скорее перестанут жить в фургонах и осядут где-то навсегда.

– Но некоторые из их фургонов кажутся подготовленными и для этого.

– Боюсь, я не понимаю…

– Они везут кедровые и дубовые стволы, доски, бочки смолы, тысячи длинных гвоздей, плотницкий инструмент. Совершенно как если бы они были готовы встать в широком поле и выстроить там целый город.

Ой-ой, ой-ой-ой… Думай, девушка, думай!

– Я видела фургоны, груженные теми балками. – Наилучшая ложь – та, которая содержит больше всего правды. – И видела, как их используют, еще во время дороги Степями. Когда караван попадает на почву, преодолеть которую он не в силах, верданно строят из тех балок дорогу. Так делали, когда разлилась одна из речек и им пришлось преодолевать подмокшие пространства. Уложили стволы на землю, проехали и забрали их с собой. Сэкономили почти три дня дороги. Доски, смола и инструменты – для ремонта поврежденных фургонов, караван таких размеров потребляет порядком дерева.

Он мерил ее взглядом, внимательно, щуря глаза.

– Это умное объяснение, – процедил он. – Умное и логичное. И весьма рассудительное, – добавил тихо.

Пришло время оскорбиться. Она нахмурилась:

– Прошу прощения, господин граф, но я не понимаю. Я себе и представить не могу, чтобы верданно не вернулись в Степи. Для того, кто воспитывался на равнине, где ветер пролетает сотни миль, не встретив даже малейшей возвышенности, здешние горы… давят. Черные и серые каменные стены, которые хотят человека смять, расплющить, отбирают у зрения остроту, а у груди – дыхание. Нужно или здесь родиться, или быть безумцем, чтобы хотеть обитать в горах.

Резко, слишком резко для простой девицы.

– Сильные слова, девушка. – Ее собеседник во мгновение ока снова превратился в графа дер-Малег, аристократа в пятнадцатом поколении. Он выпрямился и словно бы несколько отдалился – и все, даже не сделав малейшего шага.

– Отец всегда повторял мне, что даже перед императором нужно говорить правду. А скорее, что именно перед императором и необходимо говорить правду.

– Дочь офицера, я чуть было не забыл, – кивнул он. – Ну хорошо, оставим это. Итак, ты полагаешь, что наши гости придавлены горами?

– Не полагаю, а знаю. Я была с ними, когда они въезжали в горы. Если бы не приказы вождей, большинство фургонов повернули бы через несколько миль. Верданно не созданы для гор, а горы не созданы для них. Ну и еще эти солдаты… Горная Стража… – Она состроила мрачную мину.

– Горная Стража?

– Ведут себя в долине так, словно их задание – следить за Фургонщиками. Заблокировали все дороги, запрещают выходить из лагерей даже за хворостом, совсем как если бы верданно были узниками. Это раздражает Фургонщиков. А это плохо, господин граф. В лагерях – много молодых, которым не по вкусу такие ограничения, а люди, жившие в Степях, не привыкли, чтобы их запирали. Кто-то может совершить глупость…

Она прервала себя, прикладывая ко рту ладошку как некто, кто оказался за шаг до того, чтобы выболтать страшную тайну. Миг-другой она боялась, что сделала это слишком театрально и что граф раскусит ее игру.

Глянула в его сторону и наткнулась на спокойный, расчетливый и внимательный взгляд. Всматривался он в нее так долго, что она сумела зарумяниться, и, пожалуй, это была именно та реакция, которой он ожидал.

 

– Фургонщики не любят Стражу? – спросил он тихо.

Она покачала головой.

– Ничего такого я не говорила, господин граф. Они просто не понимают, почему солдаты держат их в долине, словно в какой-то ловушке.

Он даже не моргнул.

– Я не знаю всех приказов из Меекхана, быть может, генерал Монель получил какие-то дополнительные поручения, но он в любом случае должен бдить. Стража – всего четыре тысячи людей, и, если верданно захотят силой прекратить свои обиды, он не сумеет их сдержать. Однако пока что никто не пострадал, верно?

– Ну… нет, господин граф.

– А значит, это всего лишь обычная чрезмерность, может, генерал не желает, чтобы что-то с кем-то случилось, поскольку в Олекадах не все относятся к Фургонщикам хорошо.

– Несмотря на императорские приказы?

Он тяжело вздохнул и послал ей снисходительную улыбку.

– Император далеко, а отчизна – рядом. Если бы в Степях, поблизости от лагерей Фургонщиков, внезапно появилось какое-то другое племя кочевников, неужели ты, дорогое дитя, полагаешь, что их приняли бы с распростертыми объятиями? Человеческой природы не изменить, чужаки, если их немного, могут приниматься по-доброму, мясом и хлебом, их напоят и угостят. Но эти же пришельцы, явись они в большом количестве, наткнутся на запертые ворота и взведенные арбалеты. Потому что люди здесь, – он дотронулся до груди, – в сердцах, всегда делят мир на известное и неизвестное, на своих и чужих, на друзей и врагов. И, как видишь, в этом разделении «чужак» и «враг» – это одно и то же.

Он снова пустился в путь вдоль стола.

– В горах, как и в моих землях, прибытию верданно предшествовали скверные слухи. О вытеснении с родины, о насильственном переселении целых сел и обозначении новых границ для наших владений. Я не поверил ни в один из них и под угрозой заключения приказал их не распространять. Это была моя ошибка, поскольку столь же успешно можно пытаться задержать пожар, ставя баррикаду из соломенных тюков. Потому-то я и обрадовался, когда княжна Гее’нера выразила желание проведать мой замок. Это позволит мне хотя бы частично сопротивляться слухам. Я смогу провозгласить, что сама княжна Фургонщиков заверила меня, что ее народ не имеет намерения здесь оставаться. Некоторые все равно будут поступать как привыкли, но много горячих голов возьмется за ум. Нынче весна, селяне должны сеять, выгонять стада на луга и наводить порядок в доме, а не… – Он взмахнул рукою.

– Острить топоры?

– Пока что все не настолько плохо. Откуда такое предположение?

– Оттуда, что командир Горной Стражи не позволил, чтобы княжну сопровождала ее собственная охрана, а еще оттуда, что послали с нами целую роту, как будто мы едем дикими землями. Ну и мы имели возможность поглядеть на солдат. Часто ли бывает, чтобы они ходили со взведенными арбалетами, граф?

Должно быть, он почувствовал в ее голосе иронию, потому что взглянул на нее холодно, и между ними снова мгновенно воздвиглась стена. Снова был он лишь графом, а она – сиротой без матери и будущего. Все эти высокие слова о меекханке чистой крови, дочери офицера и женщинах, которые строили империю, на самом деле были лишь кучей навоза. Потому что, не нуждайся он в ней для своих планов, поняла она во внезапном прозрении, не стал бы он терять время на роль «человечного графа». Ну и, что самое важное, сукин сын даже не заикнулся о том, что в горах гибнут люди.

– Мне не нравится твой тон, девушка. Полагаешь, что я обманываю?

– Нет, господин граф. Скорее, что Горная Стража по-другому оценивает ситуацию.

– Возможно, – он внезапно смягчился, но на этот раз она не дала себя обмануть. – Хотя лично я полагаю, что они не уверены в собственных силах. Они никогда не сталкивались с такой… проблемой, а потому стараются дуть на воду. Наверняка, если их прижать, начали бы рассказывать несусветные истории об опасностях, притаившихся в горах. Однако их… чрезмерная бдительность не решает моей главной проблемы. Какова она в действительности, эта княжна Гее’нера?

Теперь она позволила появиться в своем голосе холодку:

– Что вы имеете в виду, господин граф?

– Ох, дитя, – он махнул рукою с благожелательной улыбкой на устах. – Не делай вид, что ты не знаешь, что я имею в виду. Ты с ней уже полгода, бо́льшую часть времени вы проводите вместе, а она воспринимает тебя скорее как подругу, а не как нанятую даму для сопровождения. Я вижу. Это молодая красивая девушка, наверняка из-за занимаемого положения одинокая, а значит, ей нужен кто-то, кому она могла бы открыться, выплакаться, поговорить. Мне кажется, что она нашла в тебе поверенную и…

Прервать себя на полуслове и выразительно взглянуть – было любимым способом общения Цивраса-дер-Малега. И очень удобным, поскольку всегда мог сказать потом, что он ни о чем не спрашивал.

– Если уж речь зашла об этом, пожалуй, мне следует уже вернуться к княжне, господин граф. – Кайлеан с достоинством выпрямилась. – Она уже наверняка задает себе вопрос, что меня задержало. А такие опоздания может воспринять как дополнительное оскорбление.

– Гордость и преданность. Я был прав насчет тебя, моя дорогая. Ты повод для гордости всех честных меекханских женщин. Но не пойми меня превратно, я не хочу, чтобы ты выдала мне тайну алькова княжны. Я лишь желаю, чтобы между моими людьми и Фургонщиками все прошло без ненужных столкновений. Потому мне должно знать, каковы их настроения, что думают вожди, что – обычные верданно, каковы их планы. Потому я расспрашиваю о княжне. Кавер Монель совершает ошибку, изолируя их от остальных обитателей гор. Незнакомый чужак – чужак, пугающий вдвойне.

Да, а чужак знакомый перестает быть чужаком. Сколько еще банальностей она должна выслушать, прежде чем дворянин сделает ей конкретное предложение?

Она глубоко присела.

– С вашего позволения, господин граф, я отправлюсь к княжне и передам ваши извинения. Возможно, до завтра мы не покинем замок.

Он сделал несколько быстрых шагов и схватил ее за руку. Не слишком сильно, хотя и решительно. Мгновение Кайлеан сражалась с Инрой. Первая вырвалась бы из его рук, разбила ему нос и, возможно, сломала бы то и другое. Вторая же лишь взглянула с чуть испуганным лицом.

– Прошу меня отпустить, господин граф.

– Сперва ты меня выслушаешь, девушка. Я должен знать, что княжне известно об истинных планах своих старейших. Я в курсе, что королевский род у Фургонщиков не правит, но наверняка он пользуется немалым почетом. У них есть какие-то планы, они должны их иметь, иначе не позволили бы загнать себя в ловушку, какой является эта долина. Они принесли сюда не только тысячи животов, которые нужно наполнять, но и собственную веру, собственную магию. Полагаешь, я не знаю, как оно бывает на Востоке? Что дикие шаманы и колдуны играют там с силами, которых людям не должно бы касаться? Фургонщики не используют аспектированные чары, не умеют пользоваться Силой.

Он говорил все быстрее, горячечным шепотом того, кто делится своими страхами:

– Я знаю, что они неглупы, что постоянно тренируются, их колесницы проезжают несколько кругов посреди долины, лучники, щитоносцы, копейщики превратили окрестности лагеря в военный плац. Это демонстрация, верно? Хотят показать нам, что они готовы к схватке. Но это – пыль в глаза, потому что битва уже началась, я прав? Они уже сделали первые ходы? Но это не будет битва мечами и топорами… Темные силы повисли над горами, и все началось как раз перед тем, как пришли приказы из Меекхана. Потому я должен знать, имеют ли они с этим что-то общее.

Он до боли сжал пальцы на ее руке. Может, неосознанно, а может, рассчитывая на то, что объятая страхом девушка расскажет все, что знает. Вот только Инра знала не много.

Кайлеан пискнула, выдернула руку из хватки и через миг стояла уже у дверей. Он не пошел за нею.

– Я смогу быть… Я буду благодарен тому, кто поможет мне решить эту загадку. Очень благодарен, триста оргов… пятьсот… Только назови сумму.

Она потянулась к ручке, не сводя с него глаз.

– Не знаю, о чем вы говорите, граф, но я передам княжне извинения и завтра утром – ее ответ. На всякий случай, однако, прошу приготовить фургон в дорогу. А также сообщить капитану Кохра, что нам понадобится эскорт.

И вышла.

Глава 6

Они были хороши. Хороши для людей, для которых вести огромные караваны – часть их жизни. И не имело значения, что последние годы они провели в лагерях: поколение возниц, помнившее странствия плоскогорьем, не вымерло еще, лишь выпестовало свои мечтания и воспитало наследников. За два дня Кеннет мог убедиться: в том, чтобы добраться за такое короткое время из Степей так далеко на Север, заслуга была отнюдь не одних только превосходных имперских дорог. Фургонщики получили свое имя не потому, что они ездили на фургонах. Они в фургонах жили. Рождались, росли, создавали семьи, сражались и умирали.

Когда он поделился этими соображениями с Хасом, который по каким-то причинам сделался соединительным звеном между ротой и верданно, тот сперва поглядел на лейтенанта внимательно, а потом скривился в странной гримасе.

– Ты правда думаешь, что мы шли быстро?

– Вы одолели больше ста пятидесяти миль за десять дней. Почти так же быстро, как одиночный фургон, а в армии нас учат, что чем больше транспорта, тем медленнее колонна.

– Мы могли бы одолеть эту дорогу за три-четыре дня. Так что пока это вовсе не было быстро, лейтенант.

Минуту-другую они двигались в молчании. Кеннет шел обочиной, колдун сидел на козлах, рядом с возницей, всматриваясь в дорогу.

– Бо́льшую часть времени мы не ехали, но ставили и сворачивали лагеря, – обронил он наконец. – Езда фургонами непростое искусство, но любой научится ему в несколько дней в достаточной мере, чтобы суметь править в караване. А вот разбить лагерь, когда у тебя тысяча, две или пять тысяч фургонов… Когда боевые сразу же должны встать в окружную стену, а жилые и те, что с припасами, создать улицы и площади, когда нужно найти внутри место для тысяч голов скота, а вражеская конница сидит у тебя на загривке и уже рвет, бьет стрелами, поджигает фургоны, колет животных копьями…

Он замолчал. Губы его сжались в узкую полоску.

– Боевой фургон тянут четыре коня, и достаточно убить или ранить одного, чтобы выбить фургон из строя. Кочевники быстро этому научились. Правда такова, что колесницы, нас охраняющие, служат не для того, чтобы выигрывать битвы, но лишь чтобы дать фургонам время окопаться. Они должны не подпустить всадников слишком близко к лагерю до той поры, пока лагерь не встанет. А потому всю дорогу мы тренировались расставлять и соединять фургоны самыми разными способами: Круг, Квадрат, Рогатый Город. Мы и путешествовали-то столь долго – чтобы приготовиться.

– И вы уже готовы?

Хас посмотрел на него холодно.

– Тридцать лет назад мы не были готовы, как не были готовы и во время восстания. Но теперь… мы учились целое поколение у племен, которые, как и мы, сражались с се-кохландийцами, пусть и проигрывая свои войны, – и у тех единственных, что в войне с ними победили. У вас.

– Тогда как, по-твоему, отчего мы победили?

– Потому что вы слишком упрямы, чтобы знать, когда проигрывать. – Колдун кивнул. – И каждый раз, когда враг использует какой-то новый фокус, вы придумываете два других, пусть даже и неразумных. Молодежь, родившаяся в лагерях, сделалась немного подобна вам: они упрямы, норовисты, знают, чего хотят, и не боятся за этим тянуться. Они увидели… они выросли меж двумя мирами, и порой я готов лопнуть от гордости за них.

Двигались они во главе колонны, шестая рота свободным кордоном окружила десяток-полтора первых фургонов. Плащи горцев отсвечивали грязной белизною, все псы были в ошейниках – и только слепец мог бы сомневаться, что это идут императорские солдаты.

Лейтенант вздрогнул и сильнее запахнул плащ, прервав болтовню с колдуном. Справа тянулась стена леса, не слишком густого, но мрачного: хвойные кроны сплетались в плотный потолок, не пропускающий солнечного света, а потому взгляд терялся в тенях уже в десятке-другом ярдов за линией деревьев. Слева открывался вид на широкий лог, спускающийся все отвесней, пока противоположный край его не скрывался с глаз, наверняка отвесно обрываясь в пропасть. Дальше – скальные стены, фланкирующие узкую долину, что тянулась добрых три мили, после чего завершалась внезапно, скрытая очередной горой. В Олекадах было множество таких негостеприимных мест, закрытых со всех сторон долин, котловин, желобов, скальных плоскогорий, где не росли даже горные мхи. Эта долина выглядела словно кто-то выскреб ее между скалами узкой ложечкой, и Кеннет мог бы поспорить, что она необитаема, что, впрочем, всем им было на руку. Лучше, чтобы за тем, куда караван движется, наблюдало не слишком много глаз.

 

И именно в этой долине дул морозный ветер, разгоняясь между горами и вея прямо на караван. Кеннет заслонил лицо. В нескольких сотнях ярдов впереди путь исчезал в узком желобе и – согласно карте – шел им почти пять миль. Нужно будет выслать людей наверх, чтобы проверили, не приготовил ли там кто Фургонщикам неожиданность.

Они оговорили это уже вчера, пополудни и вечером, когда Кеннет рассказал верданно о людях, исчезающих в горах. Они приняли все спокойно, кивая, словно узнавая о вещах, которые случились в сотнях милях от них и к тому же давным-давно. Непросто было понять: они не понимают угрозу или просто уверены в своей силе и потому относятся к опасности легкомысленно. Пожалуй, точнее всего определил это Велергорф, сказавший позже, что они попросту ожидали чего-то подобного. Одетая в черное и хрупкие украшения пара племенных колдунов, с которыми лейтенант уже успел познакомиться, наверняка что-то чувствовала. Сам Кеннет прекрасно помнил, как вставали дыбом его волосы и как немели кончики пальцев, когда они нашли ту проклятущую башню без стражников. Там, где использовали чары, его солдаты становились нервными, а псы выглядели так, словно встали на след медведя. Особенно если чары эти, сопровождавшие – как гласил слух – убийства, не относились ни к одному известному аспекту.

Однако он не стал спрашивать об этом Хаса – может, потому, что тот выглядел так, словно ожидал таких вопросов. Не приходилось спрашивать и о том, ожидают ли верданно атаки: позади, справа и слева были тому доказательства. Фургоны сопровождались вооруженными воинами. Часть из них шла краем леса, некоторые заходили глубже меж деревьев, кое-кто – двигался логом; когда дорога сужалась, они цеплялись за борта фургонов, проезжая кусок пути, словно дети, подшучивающие над взрослыми. Вот только в лицах их, фигурах и стискивающих оружие ладонях не было и тени детскости.

Лейтенант присмотрелся к ним внимательней. Для варваров у них было вполне неплохое вооружение: короткие сабли, легкие топоры на длинных топорищах, копья, дротики и пики. Некоторые держали их в руках с непосредственностью людей, привыкших к оружию с детства, луки – со стрелами на тетивах. Большинство носили стальные шлемы и кожаные панцири или легкие кольчуги со звеньями более мелкими, чем те, что использовались меекханской армией, да к тому же и гуще сплетенные. Сверху они надевали набитые бляхами кафтаны без рукавов, сшитые из множества слоев полотна.

– Это мудрость Востока, – сказал Хас, когда заметил, как Кеннет посматривает по сторонам. – Такой доспех легче держит стрелу.

– Он довольно тяжелый.

Колдун пожал плечами:

– Не настолько, как кажется. Кроме того, мы сражаемся либо на фургонах, либо на колесницах. Редко бегаем по полю битвы.

– Стрел из арбалета они не удержат.

– Ну так и се-кохландийцы раньше этого не знали. Но нынче, – нахмурился он, – разве они, часом, не видели арбалеты в деле? Тогда, когда вдребезги разбивали ваши армии?

– А разве не ты говорил, что именно у нас вы учились, как сражаться с кочевниками?

– Верно. Только я забыл добавить, что мы учились, главным образом, на ваших ошибках. Тех, плодами которых становились тысячи трупов, утыканных стрелами.

Так вот выглядела бо́льшая часть бесед с Хасом. Старик был острым на язык и раздражающим, но, как ни странно, Кеннету это нисколько не мешало. По крайней мере тот отвечал на вопросы и время от времени улыбался.

– Твои люди, кажется, не слишком-то нас любят.

– Почему бы?

Лейтенант оглянулся на ближайшего верданно, поднял руку, помахал. Темные глаза воина блеснули мрачно – и только-то.

– Видишь? Он даже не моргнул.

– Ты не принадлежишь ни к роду, ни к племени, не знаешь языка. В лагере в мирное время они приняли бы тебя пищей, обеспечили бы место для сна и крышу над головою. Стали бы хозяевами, не худшими чем меекханские дворяне. Но во время военного марша всякий чужак – это в лучшем случае обременительная помеха. Они тебя не знают, ты всего лишь проводник. Ну и горы, огромные, давящие со всех сторон скалы, лес, в котором ничего не видно дальше чем на двадцать шагов, где они не знают, что находится за ближайшим поворотом. Не удивляйся.

– То есть, как я понимаю, не стоит делать резких движений?

– Ха, я ведь говорил Анд’эверсу, что ты умнее, чем кажешься.

Кеннет скривился в широкой ухмылке и сделал несколько жестов. Вторая и пятая вперед влево, третья и шестая – вперед вправо. Двести шагов.

Несколько десятков стражников трусцой обогнали караван, чтобы взобраться на стены желоба и прикрыть фургоны сверху. При случае старые и новые десятки получили шанс устроить соревнование по подъему на скалы.

– Приостановись, пока я не дам знать, что дорога безопасна.

Хас кивнул и замахал, вытянув в сторону сухую руку.

Кеннету не было нужды оглядываться, чтобы знать: возницы по очереди передают друг другу сигнал, а вся колонна замедляется, уменьшая расстояние между фургонами где-то до пары футов.

* * *

Когда первые повозки въехали на мост, тот заскрипел, застонал, но устоял. Кеннет занял место на обочине, жуя кусок сушеного мяса, закусывая его сухарем и не отрывая взгляда от мужчины посредине конструкции, в каких-то восьми футах под выложенной досками поверхностью моста. Мужчина устраивал спектакль, сидя на поперечной балке. В одной руке он держал флягу с вином, в другой – куриную ножку и как раз завтракал. При этом болтал ногами над тридцатиярдовой пропастью с таким выражением лица, словно был на прогулке и словно над головой его не проезжали один за другим тяжелые фургоны, груженные балками и колодами.

Звался он Гер’серенс, и был он Первым Строителем лагеря Нев’харр. То есть человеком, на плечах которого лежала задача перевести караван через горы. Говорили, пару лет обучался он в Императорском инженерном университете в самом Меекхане, благодаря чему соединял умения меекханских строителей с традиционным знанием верданно.

На Лиферанской возвышенности строители занимались созданием дорог и переходов через заболоченные территории, укреплением боевых фургонов, когда караваны вставали на долгий постой, рытьем колодцев и строительством водопроводов из полых бревен, благодаря чему лагеря оказывались совершенно независимы от путей, проложенных вдоль рек. А еще – строительством деревянных мостов через реки, ручьи, глубокие распадки, болота или соединенные узкими каналами озерца, притом мостов, которые должны были выдерживать такой же вес, как и имперские каменные конструкции.

Таких мостов, как этот, поставленный за один день из кедровых стволов, длиной в пятидесят футов. Кеннету пришлось признать, что он недооценил отчаянности и сообразительности Фургонщиков: когда вчера утром он привел караван на край ущелья, готов был поспорить, что за спиной его вот-вот раздадутся яростные проклятия и загрохочут громы. Ущелье, которое открылось перед ними, было где-то восемьдесяти футов шириной и сто – глубиной, постепенно, на манер клепсидры, сужаясь. По дну его мчался горный ручей. Было в нем ярдов десять – двенадцать ширины, однако напоминал он выпущенного на волю дикого зверя, что слишком долго пребывал на цепи. Рык воды разносился на полмили, а если человек вставал на краю ущелья и внимательно присматривался, то мог увидать в кипени мелькающие фрагменты деревьев, клочья кустов, камни, подталкиваемые потоком вниз, – верный знак того, что в верховьях реки как раз начали таять снега. Лейтенант позвал Велергорфа и Андана и приказал им глянуть вниз.

– Завтра будет фута на три выше, а послезавтра – на восемь, – оценил старший десятник. – Интересно, как они с этим управятся.

Управились они ловко, спустив несколько длинных стволов и уложив их горизонтально где-то футах в двадцати над ручьем. Ущелье в этом месте было не более сорока футов шириной, а потому балки легли вполне солидно. Потом дело пошло быстрее, и при взгляде на строителя за работой можно было прийти к выводу, что он делает нечто подобное не в первый и не во второй раз в своей жизни.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39 
Рейтинг@Mail.ru