Но кто стучит тихонько у ворот? Дивятся все, а Дженни узнает; Дрожит как лист, едва промолвит слово: «То, верно, сын соседа городского; Его отец в село к нам посылал, И он меня чрез поле провожал». В раздумье мать; как делу быть, не знает, Глядит на дочь и молча замечает, Как вдруг любовь зажглась в ее глазах И вспыхнула румянцем на щеках; И мать спросить у дочери робеет, Кто новый гость; а та дохнуть не смеет. Но страх прошел; ответ был не худой: Не из бродяг сосед их молодой.
7
И юноша красивый, статный входит, И взор родных на гостя устремлен, И Дженни к ним, стыдясь, его подводит, И любо ей, что дружно принят он. С ним речь завел хозяин говорливый, Каков посев, о стаде, о конях. Надежды луч горит в младых сердцах; Но милый гость застенчив: торопливый, Не знает он, что делать, что сказать. Смекнула всё догадливая мать: Нет, видно, дочь себя не уронила; Девичью спесь, как должно, сохранила.
8
Любовь, любовь! живой восторг сердец, Твой чистый жар всем радостям венец. Уже давно я, путник неизвестный, Чрез скучный мир печально прохожу; Но долг велит, и правду я скажу; В долине слез отрадою небесной Одна любовь; нет радости другой! Вот наших дней минуты золотые: Когда одни, вечернею порой, Стыдливые, любовники младые, В тени дерев, сидят рука с рукой; Их взор горит весельем и тоской, На их устах привет и ропот нежный; А вкруг цветет шиповник белоснежный, И тихо к ним склоняется кусток, И веет им душисты! ветерок.
9
И где же, где найдется тот несчастный, Злодей без чувств, кто б Дженни изменил, В холодный яд обманом превратил Мечту души невинной и прекрасной! Как нарушать святое на земли, Любовь и мир доверчивой семьи! Взгляните там – вот жертва обольщенья: Она не ждет, не хочет утешенья; Таясь от всех, уныла и бледна, Во цвете лет рассудка лишена, Как меж могил огни осенней ночи, Так мрачные ее сверкают очи; Рыдает мать, зачем она в живых; Отец клянет позор власов седых…
10
Но ужин ждет – похлебка, дичь готовы, Принесены творог и молоко, Обычный дар любимой их коровы, Да и сама она недалеко, Пришла с двора – и голову с рогами Просунула тихонько меж досками, И сена клок заботливо жует. Хозяйка-мать то сядет, то уйдет, О юноше хлопочет прихотливо, И сочный сыр пред ним уже стоит, И пенится некупленное пиво; Он хвалит всё, за всё благодарит, Узнав о том с подробностью большою, Как делан сыр хозяйкою самою И что ему тогда лишь минет год, Как желтый лен в полях цвести начнет.
11
Довольны все. От добрых слов вкуснее, Уже дошел их ужин до конца, И старец встал; кругом огня теснее Садятся все, но тише и важнее, И Библия покойного отца, Бесценное наследство родовое, Положена пред старцем на столе; Он обнажил чело полвековое, И волосы, рядами на челе Приглажены к вискам его, белели; И те стихи заметил он в псалмах, Которые хотел, чтоб дети пели; Потом сказал с слезами на очах: «Помолимся подателю всех благ!»
12
Они поют. Сердечные, простые, В один напев слилися голоса; И звуки те шотландских гор родные, И вера их несет на небеса. В святую брань так мученики пели, И, может быть, стремясь к высокой цели, Наш Джон Граам и смелый лорд Эльджин Слыхали их в рядах своих дружин, Когда сердца огнем небес горели, Когда, в руках молитвенник и меч, Их рать неслась грозой народных сеч И пряталась под бронею верига. Но снова вдруг возникла тишина; У всех душа святынею полна — Разогнута божественная книга.
13
Отец семьи, душой священник сам, Читает в ней паденье человека, Как богу был угоден Авраам, Как Моисей гнал племя Амалека, Иль страх и плач державного певца Под грозною десницею творца, Иль Иова и жалобы, и муки, Иль дивных арф пророческие звуки, Когда Исай, восторгами крушим, Пылал и пел, как тайный серафим.
14
Иль чтенье то Евангелья святое, Как божий сын снисшел и жил меж нас, За грешных кровь безгрешного лилась, На небесах он имя нес второе, А на земле ему и места нет Главы склонить. Иль как его завет Меж градов, сел, народов отдаленных, Везде проник в посланьях вдохновенных, Как, заточен, возлюбленный Христом В Патмосе жил, и ангела с мечом Он в солнце зрел, внимая от Сиона И гнев, и суд на гибель Вавилона,
15
Супруг, отец, угодник пред тобой, Небесный царь, колено преклоняет, И к небесам торжественно стрелой С надеждою молитва возлетает: «Да вместе их творец благословит, Да в жизни той опять соединит; И там, в лучах бессмертного сиянья, Не будет где ни слез, ни воздыханья, Друг другу мы час от часу милей, Мы станем петь хвалу любви твоей, А время течь своей стезею вечной Кругом миров под властью бесконечной!»
16
Стремленье дум покорных и святых, Сей набожный восторг людей простых — Его не тмят обряд и блеск служенья, Ни тонкий вкус пленительного пенья: Кто зрит сердца, тот в благости своей Равно царю и нищему внимает, Под бедный кров от пышных алтарей Он в хижину к молящим низлетает, И благодать по вере им дана, И вписаны на небе имена.
17
Час тихий сна меж тем уж приближался И все идут на сладостный покой; Простясь, вздохнул счастливец молодой; Отец один с хозяйкою остался, И долго он еще наедине Молил творца в умильной тишине, Чтоб тот, кто птиц и греет и питает, Кто в нежный блеск лилею одевает, Чтоб он, господь, во всем с семьей его Всегда творил свою святую волю, Как хочет сам, благословил их долю; Лишь он просить дерзает одного, Чтоб все они закон его хранили, Всевышнего боялись и любили.
