Роальд Даль
Ведьмы
– В камень? – поразился я. – То есть в самый настоящий камень?
– В гранит, – уточнила она. – Я как-нибудь тебя отведу на него посмотреть, если хочешь. Его до сих пор держат в доме. Стоит в прихожей такой гранитной маленькой статуей. Гости к нему прислоняют зонтики.
Несмотря на свой юный возраст, я был не склонен верить каждому слову бабушки. Но она говорила с такой убежденностью, так серьезно – без намека на улыбку, глазом не моргнув, – что меня одолели сомнения.
– Дальше рассказывай, бабуся, – попросил я. – Ты сказала, их было пятеро. Что случилось с последним?
– Сигарой не хочешь пыхнуть? – предложила она.
– Бабушка! Мне же всего семь лет.
– Твой возраст в данном случае особого значения не имеет, – ответила бабушка. – Но кто курит сигары, тот никогда не простудится.
– Так как же насчет пятого номера, ба?
– С номером пятым, – начала она, посасывая кончик сигары так, будто это какая-то изумительная вкуснятина, – случилась весьма интересная история. Девятилетний мальчик по имени Лайф проводил летние каникулы со всей семьей на фьорде, они загорали, играли и плавали, ныряя в воду со скал. Нырнул и Лайф, и отец, который за ним присматривал, заметил, что уж слишком долго сын держится под водой. А когда наконец вынырнул, он был уже вовсе не Лайф.
– А кто же, бабуся?
– Он превратился в дельфина.
– Ну уж нет! Не может такого быть!
– Он стал прелестным юным дельфином, – сказала бабушка, – и к тому же весьма дружелюбным.
– Бабуся, – сказал я.
– Что, мой миленький?
– Он на самом деле, честное благородное слово, превратился в дельфина?
– Абсолютно, – подтвердила она. – Да я сама была близко знакома с его матерью. Она мне все это и рассказала. Рассказала, что Лайф-дельфин оставался с ними весь день, он еще катал на спине сестер и братишек. Все чудесно провели время. А потом он взмахнул плавником и – только его и видели.
– Но, бабуся, – не сдавался я, – как же они узнали, что этот дельфин – на самом деле Лайф?
– А он с ними разговаривал, – объяснила бабушка. – Когда их возил на спине, он без умолку шутил и смеялся.
– Ну и суматоха, наверное, поднялась? – предположил я.
– Не особенно, – сказала бабушка. – Ты должен помнить, что мы здесь, в Норвегии, к подобным вещам попривыкли. Тут же ведьмы на каждом шагу. Возможно, прямо сейчас, прямо на нашей улице одна такая живет. Ну а теперь тебе пора спать.
– А эта ведьма не залезет ко мне ночью в окно? – спросил я, едва заметно дрожа.
– Нет, – успокоила меня бабушка. – Не такие они дуры, чтоб по водосточным трубам карабкаться и вламываться к людям в дома. Ты будешь в полной безопасности. Ну, иди, иди. А я тебе одеялко подоткну.
Как распознать ведьму
На другой вечер бабушка выкупала меня в ванне, а потом повела в гостиную и стала рассказывать новую историю.
– Сегодня, – начала моя старушка, – я тебе объясню, как распознать ведьму при встрече.
– И всегда можно ее наверняка распознать?
– Нет, – отвечала бабушка, – наверняка не получится. В том-то и беда. Но можно почти точно догадаться.
Она сплошь обсыпала свои колени сигарным пеплом, но все-таки я надеялся, что она не загорится раньше, чем успеет объяснить мне, как распознают ведьму.
– Во-первых, – сказала бабушка, – НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА всегда будет в перчатках, когда бы ты ее ни встретил.
– Ну уж прямо – всегда. А как же летом, в жару?
– Да, и летом, в жару, – подтвердила бабушка. – Обязательно. И хочешь знать почему?
– Почему? – спросил я.
– А потому, что у нее нет ногтей. Вместо ногтей у нее гнутые коготки такие, знаешь, как у кошки, вот она и носит перчатки, чтобы никто этого не увидел. Но учти – многие вполне порядочные женщины носят перчатки, зимой особенно, так что данный этот признак мало что тебе даст.
– Мама носила перчатки, – сказал я.
– Но не дома, – вздохнула бабушка. – Ведьмы и дома в перчатках. Только тогда снимают, когда спать ложатся.
– Да откуда ты все это знаешь, ба?
– Не перебивай, – поморщилась бабушка. – Лучше слушай меня внимательно. Во-вторых, ты должен запомнить, что НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА всегда лысая.
– Лысая?! – ахнул я.
– Лысая, как вареное яйцо, – подтвердила бабушка.
Я ужаснулся. Лысая женщина – это же просто неприлично!
– Но почему они лысые, бабуся?
– И не спрашивай почему! – отрезала она. – Но уж поверь мне – на голове у НАСТОЯЩЕЙ ВЕДЬМЫ не растет ни единого волоска.
– Какая гадость!
– Мерзость, – признала бабушка.
– Ну раз она лысая, ее проще простого выследить, – сказал я.
– Как же, выследишь ты ее, – возразила бабушка. – НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА всегда носит парик, скрывая под ним свою лысину. Причем она носит первоклассный парик. А отличить первоклассный парик от настоящих волос нет почти ни малейшей возможности – разве что ты подергаешь человека за волосы, чтоб проверить – отстанут они или нет.
– Подумаешь, ну и подергаю, если надо, – сказал я.
– Чушь! – возмутилась бабушка. – Не можешь ты таскать за волосы каждую встречную даму, даже если она и в перчатках. Вот попробуй – увидишь, какой будет эффект.
– Значит, и от этого признака мало проку, – вздохнул я.
– В отдельности ни один признак тебе не поможет, только когда ты их сложишь все вместе, в них начинает проглядывать смысл. И учти, – продолжала бабушка, – эти парики представляют собой для ведьм сущее бедствие.
– Почему бедствие, бабуся?
– Они дико раздражают кожу, – объяснила она. – Понимаешь, когда актриса надевает парик, ну или я, или, скажем, ты – мы его надеваем на свои волосы, а ведьме-то приходится его напяливать прямо на лысину. А подкладка у париков всегда шершавая, жесткая. Парик жутко раздражает голую кожу. Из-за него голова покрывается жуткими прыщами и ссадинами. Париковой сыпью, как ведьмы ее называют. И чешется это дело ужасно.
– А что еще надо иметь в виду, чтобы распознать ведьму? – спросил я.
– К ноздрям присматривайся, – посоветовала бабушка. – Ноздри у ведьм чуть больше, чем у обыкновенных людей. И края каждой ноздри у них розовые и витые, как, знаешь, такие морские раковины.
– А зачем им эти большие ноздри? – спросил я.
– Чтоб лучше нюхать, – объяснила бабушка. – У настоящей ведьмы всегда восхитительный нюх. Она безошибочно учует ребенка, стоящего по другую сторону улицы в непроглядную темную ночь.
– Ну меня-то ей не учуять, – сказал я. – Я только что ванну принял.
– Вот тут как раз ты ошибаешься, – сказала бабушка. – Чем ты чище, тем сильней для ведьмы твой запах.
– Да не может такого быть! – возмутился я.
– Абсолютно чистый ребенок для ведьмы нестерпимо вонюч, – объяснила бабушка. – Чем ты грязней, тем меньше ты пахнешь.
– Бабуся, но это же просто бессмыслица.
– Ничуть, – сказала бабушка. – Ведьма – она не грязь твою чует. Она чует тебя. Запах, от которого ведьма на стенку лезет, – это запах твоей собственной кожи. Он сочится из кожи волнами, и эти, как у ведьм принято выражаться, вонючие волны текут по воздуху и буквально бьют ведьму по ноздрям. И она прямо взвивается…
– Погоди-ка, бабуся…
– Не перебивай, – цыкнула она на меня. – Лучше слушай. Когда ты не мылся целую неделю и весь зарос грязью, твоим вонючим волнам, естественно, уже не так-то легко сквозь нее пробиться.
– Никогда больше не буду мыться, – решил я.
– Ну зачем ударяться в крайности, – сказала бабушка. – Надо просто пореже мыться, раз в месяц – вполне достаточно для благоразумного ребенка.
Вот в такие минуты я больше всего любил мою бабушку.
– Ну ба, – опять приступился я, – если стоит темная ночь, как же ведьма учует разницу между ребенком и взрослым?
– А от взрослых вообще не исходят вонючие волны, – объяснила бабушка, – они текут исключительно от детей.
– И от меня на самом деле текут эти мерзкие волны, да? – спросил я. – Прямо текут, вот в этот самый момент?
– На мой нюх, конечно, они не текут, – ответила бабушка. – На мой нюх ты пахнешь малиной со сливками. Но ведьме твой запах покажется абсолютно отвратным.
– А как ей покажется – чем от меня пахнет?
– Собачьими какашками, – ответила бабушка.
Я отпрянул. Я оторопел.
– Собачьими какашками! – крикнул я. – Да не пахну я, не пахну собачьими какашками! Не верю! Ни за что не поверю!
– Более того, – и тут бабушкин голос, по-моему, даже зазвенел от какого-то совершенно непонятного мне удовольствия, – для ведьмы ты пахнешь свежими собачьими какашками.
– Да это неправда! – крикнул я. – Я знаю – не пахну я никакими какашками, ни свежими, ни черствыми!
– Спорить тут нечего, – отрезала бабушка. – Факты – упрямая вещь.
Я вскипел. Я не мог себя заставить поверить тому, что говорила бабушка.
– И если ты вдруг замечаешь, как женщина зажимает нос, проходя мимо тебя на улице, – продолжала она, – очень возможно, что эта женщина – ведьма.
Я предпочел сменить тему.
– А еще к чему надо в ведьме присматриваться? – спросил я.
– К глазам, – сказала бабушка. – Внимательно смотри в глаза, потому что у НАСТОЯЩЕЙ ВЕДЬМЫ глаза не такие, как у нас с тобой. Смотри в серединку глаза, туда, где обыкновенно сидит черная точечка. Если перед тобою ведьма, эта точечка будет без конца менять цвет, и ты увидишь то лед, то пламя, пляшущее в самом центре этой цветной точечки. И у тебя побегут мурашки по коже.
Бабушка откинулась в кресле, очень довольная, посасывая кончик своей жуткой черной сигары. Я сидел перед нею на коленях и смотрел на нее как зачарованный. Она не улыбалась. Она была совершенно серьезна.
– А есть еще признаки? – спросил я.
– Есть, конечно, – сказала бабушка. – Ты так и не усвоил, кажется, что ведьмы, в сущности, – вовсе не женщины. Они внешне похожи на женщин. Они ходят как женщины. Разговаривают как женщины. И способны вести себя как женщины. Но по сути, но на самом деле они принадлежат к совершенно иному виду животных. Это бесы в образе человека. Вот почему у них и лысины, и когти, и странные ноздри, и особенные глаза. И все это они вынуждены скрывать от остального мира.
– Что еще у них не как у людей, бабуся? – спросил я.
– Ноги, – сказала она. – У ведьм на ногах никогда не бывает пальцев.
– Не бывает пальцев? – изумился я. – Да что же тогда у них есть?
– Просто ноги, – сказала бабушка. – Они у них как будто обрублены, широкий такой конец, и все.
– Но им же трудно ходить? – спросил я.
– А-а, что им сделается, – ответила бабушка. – Только вот с обувью у них немыслимые проблемы. Все дамы обожают изящную обувь, и ведьма со своей квадратной ногой туда же – и дико мается, втискиваясь в модные, особенно остроносые туфли.
– Ну и носила бы удобную тупоносую обувь, – сказал я.
– Нет, этого она не может себе позволить, – сказала бабушка. – Точно так же, как она прячет лысину под париком, так и ноги свои уродские она прячет, втискивая их в элегантные туфли.
– Но ведь это же дико неудобно? – спросил я.
– Исключительно неудобно, – ответила бабушка. – Но куда она денется?
– Раз она ходит в обыкновенных туфлях, толку мало и от этого признака, – вздохнул я.
– Да, пожалуй, – согласилась бабушка. – Ты, конечно, заметишь, что она немного прихрамывает, но только если будешь очень внимательно всматриваться.
– Вот и все отличия, бабуся? – спросил я.
– Остается еще одно, – сказала она. – Еще одно-единственное.
– И какое, бабуся?
– У них синяя слюна.
– Синяя! – вскрикнул я. – Ну уж нет! Синей слюны не бывает.
– Синяя, как черника.
– Ты шутишь, бабуся! Не бывает ни у кого синей слюны!
– А у ведьм она синяя, – сказала бабушка.
– Как чернила? – спросил я.
– В точности, – подтвердила она. – Ведьмы даже пишут слюной. У них такие старомодные ручки с металлическим перышком, они его лизнут – и пишут.
– И эту синюю слюну можно заметить, ба? Я ее разгляжу, если ведьма со мною заговорит?
– Ну если очень-очень внимательно будешь вглядываться, – сказала бабушка. – Если ты очень-очень внимательно будешь вглядываться, ты у нее заметишь, возможно, чуть синеватый оттенок зубов. Только это почти незаметно…
– Станет заметно, когда она плюнет, – сказал я.
– Ведьмы никогда не плюются, – ответила бабушка. – Не могут себе позволить.
Я просто представить не мог, что моя бабушка меня обманывает. Человек каждое утро ходит в церковь, возносит благодарственную молитву перед каждым нашим завтраком, обедом и ужином – нет, тот, кто делает подобные вещи, никогда никого не станет обманывать. И лучше верить каждому ее слову.
– Ну вот, – сказала бабушка, – больше, пожалуй, мне и прибавить нечего. Каждый признак мало что тебе даст. Никогда ты со всей уверенностью не сможешь определить по внешнему виду, женщина перед тобой или ведьма. Но если она в перчатках, если у нее большущие ноздри, странные глаза, волосы подозрительно напоминают парик, а зубы с синеватым оттенком, если в ее внешности сочетается все это – беги от нее без оглядки.
– Бабуся, – спросил я, – а сама ты, когда была маленькая, – ты ведьму встречала?
– Один только раз, – ответила бабушка. – Один-единственный раз.
– А как это было?
– Я не стану тебе рассказывать, – был ответ. – Еще испугаешься до смерти, страшные сны замучают.
– Ну, расскажи, ну, пожалуйста, – взмолился я.
– Нет, – отрезала она. – Некоторые вещи до того кошмарны, что лучше про них не рассказывать.
– А то, что у тебя не хватает большого пальца, с этим никак не связано?
И вдруг ее морщинистый рот сомкнулся, как сахарные щипцы, а державшая сигару рука (на которой не хватало большого пальца) чуть-чуть задрожала.
Я ждал. Она на меня не взглянула. Не заговорила. Вдруг совершенно замкнулась в себе. Беседа была окончена.
– Спокойной ночи, ба, – сказал я, поднялся с коленок и поцеловал ее в щеку.
Она не шелохнулась. Я тихонько вышел из гостиной и поднялся к себе в комнату.
