Анатолий Рыбаков
Каникулы Кроша
– Сошел с тебя загар, – заметил Игорь.
Стакан горячего чая с лимоном немного меня согрел, но все равно было муторно и противно. Никогда больше не буду есть харчо, не буду есть шашлык, черт бы их побрал!
– Не огорчайся, Крош, – снисходительно заметил Игорь, – я тоже так начинал.
– У меня не от коньяка вовсе.
– Вот именно, от боржома.
5
Костя спит на раскладушке в лоджии – крохотном, застекленном балконе. Над раскладушкой висят боксерские перчатки, скакалка, тренировочный костюм, на тумбочке – транзистор «Спидола» и газета «Советский спорт».
Костя спит здесь только летом, зимой он спит в комнате. Половину этой комнаты занимает библиотека – отец Кости конструктор, другую половину – рояль, – сестра Кости учится в музыкальной школе при консерватории. Ей двенадцать лет, но она уже сочиняет музыку и упражняется на рояле по восемь часов в день. Упорная.
Прекрасная штука лоджия. Ощущение будто висишь в воздухе и видишь всю Москву. И это – отдельное помещение. Я мечтаю иметь отдельное помещение. И заняться боксом было бы неплохо.
– Знаешь, Костя, я бы с удовольствием занялся боксом. Просто для самообороны.
Костя промолчал.
– Многих вводит в заблуждение мой небольшой рост. На самом же деле я вовсе не слаб, только не знаю приемов. Я думал овладеть приемами самбо, но теперь вижу, что бокс лучше. В самбо надо входить в соприкосновение с противником, а в боксе стукнул раз и пошел дальше.
– Покажу тебя тренеру.
– Не поздно начинать в шестнадцать лет?
– В самый раз.
Черт возьми, а вдруг тренер найдет у меня данные и я стану настоящим боксером? Может быть, чемпионом среди юношей в своей весовой категории. Колоссально!
– Чем скорее ты покажешь меня тренеру, тем лучше.
– Хоть завтра.
Грубоватый он парень, но ничего, можно дружить.
В лоджию вошел отец Кости, сел на край кровати, погладил свое колено, посмотрел на нас и улыбнулся. А Костя смотрел в стену и на вопрос отца: «Как дела?» – холодно ответил:
– Ничего.
– Завтра будем испытывать малолитражку. Помучились с ней.
Костя молчал.
– Отличная будет машина, скорость сто, расход бензина – четыре литра.
Мне стало неудобно: Костя демонстративно молчал.
– Каждый гражданин Советского Союза должен иметь автомобиль, – вмешался я в разговор. – В наш век автомобиль то же самое, что в прошлом веке велосипед. На Западе города задыхаются от избытка автомобилей, но у нас в стране места достаточно.
Отец Кости одобрительно кивал головой и поглаживал свое колено – больное оно у него, что ли? А на вид здоровый мужчина, полный, высокий, добродушный.
– Ты как думаешь? – спросил он у Кости.
– Мне все равно.
Я поразился такому хамскому ответу. Я тоже иногда бываю в ссоре со своим родителем, но если он делает первый шаг к примирению, то надо тоже быть человеком.
– Вы в ссоре? – спросил я у Кости, когда мы остались одни.
Костя ничего не ответил.
– Нет смысла ссориться с родителями – все равно приходится мириться.
Костя молчал.
– Твой отец работает на автозаводе?
– Да, – ответил он наконец.
– И мой.
Над раскладушкой висел шкафчик. Костя открыл его, и я увидел там маленькую фигурку.
– Нэцкэ?
– Нэцкэ.
– Покажи.
Мальчик-японец сидел на корточках, и на его коленях лежала книга. Но мальчик смотрел не в книгу, а куда-то вдаль, уносился мыслью далеко-далеко. В его лице была такая ясность, чистота, мечтательность, такая радость и утверждение жизни, что просто было непонятно, какими средствами достиг этого художник. И я понял, что передо мной великое произведение искусства.
– Это и есть великий мастер Мива-первый – «Мальчик с книгой», – сказал Костя.
– Тоже собираешь?
– Нет… Так, одна завалялась… Об этой нэцкэ не говори Веэну. Даже не говори, что ты вообще ее видел.
– Ладно.
– Смотри!
– За кого ты меня принимаешь?!
6
Во дворе народ толпился у фонтана. Фонтан – центр архитектурного ансамбля нашего двора. Его ремонтируют каждое лето до осени, когда запускать фонтан уже бессмысленно. И все равно каждый пуск фонтана – крупное событие в жизни нашего дома. И, конечно, в толпе толкался Шмаков Петр. Мне кажется, что не Шмаков появляется во дворе в момент событий, а события появляются, когда Шмаков появляется.
При виде Шмакова мое настроение омрачилось: новая дружба с Костей вытесняла старую, проверенную временем и испытаниями дружбу со Шмаковым.
А почему новая дружба должна мешать старой, проверенной временем и испытаниями? Разве мы не можем дружить втроем? Шмаков прекрасный товарищ и тоже может заняться боксом, у него для этого все данные.
Шмаков обсуждал с пенсионером Богаткиным технические проблемы фонтана. Ничего в этом Шмаков не понимал, но здорово умел разговаривать с пенсионерами, находил с ними общий язык. А на меня пенсионеры поглядывают так, будто обдумывают, съездить мне по шее сейчас или немного погодя.
Я улучил момент, когда пенсионер Богаткин отвернулся.
– Слушай, Шмаков, хочешь заняться боксом?
– Зачем?
– Для самообороны.
– От кого обороняться?
– От того, кто нападет.
– Никто на меня не нападет.
– Сегодня я был в шашлычной с Костей и Игорем, хватили по сто грамм.
– Спекулянты, шайка.
– Уж, во всяком случае Костя не спекулянт у него сестра в консерватории.
– Спекулировать можно не только в консерватории, но и в филармонии, – сказал Шмаков Петр.
Я не придал значения словам Шмакова. Он не знает что Костя и Игорь выполняют поручения Веэна в интересах искусства. И когда я начинаю с кем-нибудь дружить, Шмаков об этом человеке отзывается скептически. Но его решительный отказ заняться боксом меня смутил: зря Шмаков отказываться не будет, у него есть практическая хватка. И нельзя не признать того факта, что боксом занимается далеко не большая часть человечества.
Дома папа и мама обсуждали поездку по Волге. На днях они уезжают пароходом по Оке, Волге и Каме. Вез меня. Я уже два раза плавал – скучища смертная. Один раз еще куда ни шло, но в третий – извините! А папа с мамой любят. Ну и на здоровье!
Я взялся за энциклопедию. У нас их две. Одна – Брокгауз и Ефрон, другая – БСЭ, Большая советская.
Энциклопедия Брокгауза и Ефрона издана в конце прошлого века. Несмотря на это, она содержит много интересных фактов. Любопытно узнавать, как люди смотрели на мир восемьдесят лет назад; иногда это выглядит довольно курьезно. И видишь, как далеко ушло вперед человечество.
«Бокс – род кулачной борьбы, состоящей в искусстве наносить противнику удары от головы до живота включительно… Состязания часто кончаются кровью и увечьями… Они прекращаются лишь тогда, когда один из соперников отделает другого так, что последний становится неспособным к продолжению борьбы».
Если отвлечься от наивного выражения отделает, то в самом определении мало заманчивого. Кровь, увечья, удары от головы до живота… Не обрадуешься! В живот еще куда ни шло, но если долбать человека по кумполу, он в конце концов обалдеет.
БСЭ – современная энциклопедия. Кое-что в ней наворочено в связи с культом личности. Но вряд ли влияние культа личности сказалось на статье о боксе.
«Бокс – вид спорта, кулачный бой… Цель боя – вывести противника из строя ударом в наиболее чувствительную часть тела… – нокаутом… Нокаут сопровождается полубессознательным или бессознательным состоянием, наступающим чаще всего в результате удара в подбородок или в живот».
Это определение более научно. Но «удар в наиболее чувствительную часть тела… В подбородок или в живот. Бессознательное состояние…»
Приятно, конечно, стать чемпионом мира или Европы. Но если тебя заставят харкать кровью, будут лупцевать по животу, долбать по кумполу, повергнут в полубессознательное, а то и вовсе бессознательное состояние, то лучше стать чемпионом по шашкам. А один наш парень стал чемпионом по настольному теннису, тоже все понимает.
Все же неудобно просто так отказаться. Вчера набивался, а сегодня откажусь. И возможно, бокс не так страшен, как написано в энциклопедии. Я много раз видел бокс по телевизору и не замечал ни увечий, ни крови. Боксеры прыгали друг перед другом, нанося редкие и, по-видимому, не слишком болезненные удары перчаткой. И может быть, тренер не захочет меня принять – не будет мест или у меня не окажется данных, – допустим слишком короткие руки, с короткими руками противника не достанешь, он тебя достанет.
По дороге на Цветной бульвар, где находится спортклуб, я сказал Косте:
– А вдруг не примут?
– Всех принимают.
– Никому не отказывают?
– Только тем, кто учится музыке.
– Почему?
– Могут повредить губы и пальцы. Ведь ты не играешь на саксофоне?
– На саксофоне я не играю… Но думал поступить в джаз ударником.
– И родители должны разрешить, – добавил Костя.
Я сразу успокоился. Если впутывают родителей, значит, возможны варианты.
Некоторое время мы ехали молча, потом я сказал:
– Все время думаю о нэцкэ, что мы купили у старухи. Как-то нехорошо получилось.
– Что нехорошо? – угрюмо спросил Костя.
– В сущности, мы ее обманули, старуху. Конечно, собирательство – риск и так далее… Но уж больно жалко старуху: живет, наверно, на пенсию. Ей бы эти деньги здорово пригодились.
– Ты дурак или умный? – спросил Костя.
– То есть?
– В шашлычной за тебя платили? За красивые глаза? И помалкивай.
– Я эти деньги верну.
– Не задержи, – презрительно сказал Костя.
– И никаких ваших нэцкэ больше не желаю знать.
– Никто тебя и не просит.
