Рита Волкова
Логопсих
© Волкова Р., текст, 2014
© «Геликон Плюс», оформление, 2014
От автора
В его сердце тоска,
а в глазах бесконечность.
Он, как сорванный лист,
кружил по дорогам.
Он умел выбирать
между жизнь и смертью.
Он умел ликовать
в безнадежной разрухе.
Фотокарточки лгут –
перекошены лица.
Кто-то хочет уйти,
не изгадив страницы
своей собственной жизни.
Кто-то хочет отмыть
руки, деньги, но в этом
смысла нет никакого.
Небеса выбирают
только самых из самых!
Небеса выбирают!
эл. почта Prjm@ya.ru для отзывов и предложений.
Предисловие
Повесть «Логопсих» написана
в особом, неповторимом стиле.
Книга представлена читателю
то ли белым стихом,
то ли прозой,
что, в свою очередь, является
визитной карточкой автора,
интересной для читателя,
увлекающегося необычной,
несколько неформатной
и авангардной литературой.
Форма подачи
этого произведения
сама по себе является
в наше время новой,
совершенно не похожей
на классическую,
чем, несомненно, заинтересует
как искушённого читателя,
так и ещё не определившегося
в своих литературных вкусах.
Чтение данного произведения
не обременительно,
хоть и не является
таким уж простым.
Несомненный плюс автора –
это лёгкая
и выразительная
подача произведения.
У этой повести нет
конкретной аудитории,
прочесть её не составит труда.
Чёткость художественных образов
и отточенность авторского стиля
помогает яснее представить
и прочувствовать
произведение изнутри.
Любой человек,
даже далекий от событий,
происходящих
с героями произведения,
легко вольётся в их поток.
Гармоничная мелодичность,
схожая со стихотворной,
придаёт повести некую лёгкость,
похожую на слаженность
хорошо исполняемой мелодии,
не лишённой, в свою очередь,
своего непреклонного ритма.
Эмоциональная
включенность автора
в повесть чётко откладывается
на его умении подбирать
подходящие слова и обороты,
не выходящие
в жаргонные выражения,
оставляя произведение
более прозаическим,
а не заурядно
популярно-бытовым.
Автор рассказывает нам
о судьбе человека,
испытавшего на себе
все тяготы войны,
происходящей
буквально на наших глазах.
Межэтническая
и религиозная вражда,
актуальная и в наше время,
освещена здесь
достаточно хорошо.
Гражданская война,
которая длилась не один год,
что сделало её только
ёще более ожесточенной.
Автор заставляет нас
лишний раз задуматься
о несовершенстве этого мира
и, пожалуй,
он прямо указывает на то,
чтобы мы не совершали
подобных ошибок в будущем.
Герой повести – такой же
заложник интриг
военных командиров,
как и многие, воевавшие
в то время на Кавказе.
Корысть, хитрость
и коварство характерны
здесь не только
для военачальников
с противоположной,
вражеской стороны.
Это говорит о честном
и непредвзятом
отношении автора
к сложившейся ситуации,
что не лишает его
патриотизма.
Он просто называет вещи
своими именами.
Моральная сторона повести
представлена вопросами:
что выбрать? Как поступить?
Как не потерять себя?
Герой принял для себя
верное решение.
Он не расплескал своей души
на войне и остался человеком,
который хоть и имел
«шрамы на сердце»,
но все же продолжал жить
а не опустился,
как это часто случается
с солдатами,
побывавшими на войне.
Стремление жить
вопреки ударам судьбы
говорит о твёрдом
характере героя,
которому хватило мужества
пережить
и войну, и предательство.
Это произведение
действительно
стоит прочесть каждому,
кто не чужд
моральной стороны
истории нашей страны,
где социальное,
бытовое и духовное
всегда очень тесно
связывалось
в один неразрубаемый узел.
Наверное, каждому читателю
повесть подарит пищу
для размышлений
своей гипнотической подачей
и откровенной реальностью.
Б. В.
В хаки[1]
* * *
Герой художественного фильма
об обороне Брестской крепости –
лейтенант Плужников
выходит из сырого
и тёмного подземелья
и на вопросы какого-то
важного немецкого чина:
«Фамилия? Звание?
Воинская часть?» –
хрипло отвечает:
«Я – русский солдат»…[2]
Вот такое оно было –
моё первое представление
о настоящем солдате.
Он, измученный
голодом и жаждой,
безоружный
и почти ослепший,
выбирается из тьмы на свет,
но живой,
не сломленный
беспощадным врагом.
* * *
Зимой город спит
крепким беспробудным сном,
словно здесь, как бойкот,
объявлен «мёртвый сезон».
Я добровольно ухожу,
выдыхая табачный дым
серыми спутанными клубками,
в озон городских улиц
и убедительно-любезно прошу:
«Меня не провожать!»
«Провожатые»
страшно обижаются,
но быстро смирившись,
оставляют на моём левом плече
горькие тёплые капли
«солёного дождя».
Мой дальнейший путь следует
через Москву в Грозный.
И было нас,
таких «счастливчиков»,
предостаточно,
чтобы неминуемо превратиться
из «человека, право имеющего»[3],
в пушечное мясо.
И такая неудачная метаморфоза
была нам –
простым российским пацанам –
совсем несподручно.
Самое удивительное,
что это не импонирующее нам
крылатое выражение,
которое пошло в ход
ещё от самого Уильяма Шекспира,
обозначающее солдатские массы
обреченные
на бессмысленное уничтожение.
Нам, «солдатам удачи»,
Людям, твердо полагающимся
только на госпожу Фортуну,
гамлетовское «быть или не быть»
больше подходило!
* * *
– Стреляй первым,
или ты или он,
третьего не дано! –
назидательно повторяет
товарищ военком.
Утром по местному радио
передают последние сводки
по убитым и раненым
в федеральных войсках
за истекшие сутки.
Они откровенно блефуют,
и я чётко знаю,
что число пострадавших
сильно занижено.
Только в сто первом полку
потерь было в два раза больше!
Здесь только непролазная грязь,
кровь и смерть,
кровь и смерть.
– Я вас туда не посылал! –
кричит товарищ военком,
брызгая на меня
«ядовитой» слюной.
И мы были здесь, в Чечне,
в Грозном, в Ханкале,
Хасавюрте, Гудермесе,
Урус-Мартане, Первомайском,
безнадёжно потерянные,
никому не нужные,
нелюбимые дети своей страны.
В голове постоянно крутится
один и тот же
риторический вопрос:
«А кем будем мы,
когда вернёмся домой?»
У нас просто-напросто
не хватило денег,
чтобы откупиться
от этой бесполезной,
навязанной нам
грязной политической войны,
только и всего!
Да, у нас богатое
кровавое прошлое,
сомнительное настоящее
и будущее,
которого просто нет!
* * *
Наши стреляют!
Боже, ну какие идиоты,
по своим же стреляют,
сволочи!
Выпили для храбрости
и давай «жарить»
боевыми снарядами
наши тощие,
и без того рваные зады.
Да я и сам молодец!
Во мне самом поёт
пол-литра «Пшеничной».
Ну как тут
оставаться трезвым,
когда того и гляди тебя убьют
либо чечены, либо свои?!
Ну как тут не пить горькую,
когда вокруг смерть, разруха, хаос!
* * *
Собака седая вся,
словно в строительной пыли,
подбежала и тянет за рукав:
«Пошли, пошли!»
Я неохотно потянулся
следом за ней,
пригнувшись
от свистящих снарядов,
пролетающих
над моей головой.
В метрах трёхстах
вижу разрушенный дом.
Он сложился,
будто карточный,
после вчерашней
ночной бомбежки.
Собака начала
беспокойно лаять
и нетерпеливо, нервно
прыгать вокруг меня,
указывая на «место».
Я подошёл ближе
к бесформенным
тлеющим развалинам
и стал внимательно
прислушиваться
к «пещерным» звукам
этого каменного хаоса.
В глубине никто
не кричал и не плакал.
* * *
«Странный сон
со среды на четверг
или с субботы
на воскресенье,
в котором вы носите
белые чулки,
говорит о том,
что в ближайшем будущем
вас свалит тяжкий недуг», –
говорится в соннике
болгарской
провидицы Вангелии.
Ходила у нас
одна страшная легенда
про женщин-снайперов,
которые состояли
в особом
вражеском подразделении
под кодовым названием
«Белые чулки».
Так живописно окрестили
девушек-наёмниц,
входящих в его состав,
из-за цвета спортивного трико.
Говорят, что это бывшие
спортсменки-биатлонистки
из развалившегося уже
к тому времени
Советского Союза.
– Только никаких
знаков отличия! –
предупреждает
главнокомандующий
«Звезды» – то нам
чеченские снайперы
здесь не разрешают носить!
Первыми офицеров «снимают»!
Только по возрасту
да по густой щетине
мы их и различаем
в этой кровавой сваре.
Высшее же начальство
в основном
занималось «симбурдой» –
симуляцией бурной деятельности,
щеголяя
в боевой экипировке – «снаряге».
Снайперы стреляют дважды,
максимум четыре раза.
Итак, сначала стрелок «хитрит» –
бьёт по ногам.
Снайперши же
поступают ещё жёстче –
они стреляют
по самому уязвимому – в пах.
Боец резко падает на землю,
вопя от острой нестерпимой боли.
К нему на подмогу
спешит его боевой товарищ,
пытаясь убрать раненого
с линии огня.
И тут коварный снайпер
принимается и за него.
Он играет
с человеческими жизнями,
как большой сытый кот
с мышами в деревенском амбаре,
выжидая, пока кто-то ещё
бросится на помощь.
Раненые бойцы орут,
отборно матерясь.
От криков закладывает уши,
а остальные неподвижно сидят
в своём укрытии
и прекрасно понимают,
что тем ребятам
уже ничем не помочь.
Снайпер довершает
«чёрное дело»,
подписывая обоим несчастным
неумолимый приговор.
* * *
И попадаем мы с моим товарищем
в такую же жуткую передрягу.
Я отчаянно стараюсь
нащупать правой рукой
на своей липкой от крови груди
заветный медальон –
ангела-хранителя
из чернёного серебра.
В мои непослушные руки
вместо кулона
норовит попасться
армейский жетон.
Горячий кусок металла
обжигает холодные
бескровные пальцы,
я с силой тяну за гайтан,
так заботливо завязанный
моей матушкой,
а из груди вырывается
какой-то звериный крик, и,
словно ночным артобстрелом,
накрывает боль
мучительно-пронзительная!
– Отправь его ей, слышишь! –
протягиваю я кулон
моему товарищу
окровавленными руками, –
Все адреса найдёшь
на почтовых конвертах!
Эй, ты меня понимаешь?! –
ору я не своим голосом.
Севка только
блаженно улыбается,
энергично кивая в ответ.
– Да тебя контузило, братец,
не слышишь ты ни хера.
Чёрт ты полосатый! –
злобно негодую я.
Как позже выяснилось,
мой товарищ со страху
накачался промедолом,
аккуратно вытащив его
из моей личной аптечки,
и, наскоро попрощавшись,
уже отправил меня на небеса
к прадедам.
Но очередного
финального выстрела
не последовало –
то ли винтовку
неожиданно заклинило,
то ли наши
успели вычислить стрелка
и скоренько хлопнуть.
Не дождётесь! –
насмешливо кричу я,
а эхо эффектно разлетается
по высоким заснеженным горам.
* * *
Ребята из мотострелкового
наскоро оказали мне ПМП –
посильную медицинскую помощь:
ловко вкололи промедол,
обработали медицинским спиртом
края жутковатой раны,
зияющей красно-чёрной дырой,
предварительно
употребив его внутрь.
Они, не мешкая, разорвали
новенький тельник
на широкие бинты.
К моему солдатскому счастью,
ранение было не опасным,
пуля прошла навылет «нежно»,
не задев ни одного
жизненно важного органа.
Пацаны аккуратно
отволокли моё тело
на брезентовых носилках
в частный сектор,
где было относительно
спокойно и тихо.
Уже смеркалось,
когда санитар Воронов
пришёл меня «штопать»,
хладнокровно вынося
свой неизменный вердикт:
«Жить будешь, коли не помрёшь!»
* * *
Ощущение утра,
что конец, что вот он,
что смерть
за мной приходила!
И рядилась она,
то в чёрное, то в белое,
то в серо-малиновый цвет!
И в лоб меня целовала,
и скалилась беззубым ртом!
А та, которую я так нежно
любил (а любил ли?),
предлагала мне водки
и рулетку
русскую непременно,
где поцелуй – промах,
а цель – взмах руки,
где на каждом пальце
вместо колец – «прощай».
* * *
В освещенную солнцем,
медово-янтарную комнату
бесцеремонно врывается вихрь
сепии фотокарточек –
это мои воспоминания о том,
о чём следует молчать,
о том, из-за чего
можно загреметь в психушку,
причём на длительный срок!
