Рина Тилова
Первый воин
Глава 6
С каждым новым глюком в моей голове появлялось всё больше и больше картинок: одни были тусклыми и будто прозрачными, другие сияли красками, какие-то и вовсе чёрно-белые. Я, кажется, схожу с ума. Видимо, я сломалась. Сохранить жизнь, но потерять рассудок, как нелепо. Когда мой организм лишился критического количества жидкости, я сгребла с прикроватной тумбочки скетчбук и пенал. Решила несмотря на то, что мой разум развалился на части, я могу подарить жизнь Ангелу. Как только карандаш коснулся бумаги, боль и страхи ушли. Ангел грелась на солнышке, вытянув босые ноги на ступеньках крыльца, расправив руки, изящно, точно крылья. Она улыбалась и, казалось, в любой момент могла взлететь. Не думая подарила ей пару крыльев, пусть взмоет ввысь, когда захочет.
Так, с головой погрузившись в работу, я не заметила, что наступил вечер. После ужина в палату снова постучали, и я немного напряглась: вдруг шустрые бабуси вернулись. Но вместо них вошла молодая женщина, с аккуратной причёской, в элегантном костюме и, как ни странно, искренней улыбкой:
– Александра, добрый вечер! Меня зовут Надежда, я ваш психолог.
– Добрый вечер. А где… – растерялась я и начала собирать художественные принадлежности по кровати.
– Михаил Романович? У него другие пациенты, – улыбнулась женщина и грациозно направилась к свободному стулу.
– Ясно, – я оставила в покое свои вещи и серьёзно спросила: – Фёдор Степанович пожаловался? Очевидно, что вы тяжёлая артиллерия, для буйных.
Надежда рассмеялась:
– Интересное впечатление я на вас произвела, – женщина передвинула стул поближе ко мне. – То есть вы решили, что есть некие причины, по которым вам нужна тяжёлая артиллерия?
– Вы пытаетесь поймать меня на слове? – усмехнулась я.
– Мы, кажется, начали игру в двадцать вопросов, – мягко улыбнулась она. – Если что-то хотите спросить, спрашивайте, я с радостью отвечу.
– Почему с радостью? – заворчала я, делая вид, что поправляю карандаши в пенале. – Почему говорят: «Отвечу с радостью»? Разве ответы на вопросы принесут вам радость?
– Да. Думаю, да, ведь это будет означать, что я люблю свою работу, – Надежда с неподдельным интересом наблюдала за моими действиями.
Я кивнула, но спрашивать ничего не стала: чем меньше скажу, тем больше шансов, что о моих глюках никто не узнает.
– Вы рисуете, Александра? – спросила психолог, указав на мой скетчбук.
– Да, – коротко ответила я.
– А сможете нарисовать вот этот самый момент, то, что происходит сейчас? – с энтузиазмом спросила женщина и обвела палату рукой.
– Наверное, – я немного растерянно пожала плечами.
Затем взяла карандаш, открыла чистый лист и приступила к работе. Надежда, точно профессиональная натурщица, села, выпрямив спину, изящно сложила ладони. Не знаю, сколько прошло времени, но за окном совсем стемнело, когда я показала готовую картину, нарисованную только мягким графитовым карандашом.
– Интересно, – широко улыбнулась женщина, – неужели я действительно такая красивая?
Я пожала плечами:
– Мне трудно судить о красоте своих рисунков.
– Александра, можно предложить вам задание к следующей встрече? – спросила Надежда, убирая портрет в сумочку.
– Следующей? – с сомнением уточнила я.
– Именно! Нарисуйте, пожалуйста, Фёдора Степановича, по памяти. Хорошо?
– Я постараюсь.
– Рада, что мы свами познакомились, всего доброго! – Надежда встала, поправила жакет и направилась к выходу.
– До свидания, – пробормотала я смутившись.
Перед сном звонила мама, мы болтали с ней, наверное, целый час. Я попросила, чтобы завтра она не приезжала, ведь у меня всё есть, а кормят тут прилично. Ольга Александровна сопротивлялась до последнего, но мне всё же удалось её убедить.
На следующий день прямо с раннего утра Лидочка измерила моё давление. Дежурный врач же просто заглянул в приоткрытую дверь палаты, спросив, всё ли у меня в порядке, и ускользнул. После завтрака мне разрешили погулять по больничному парку. Хотя правильно будет сказать: усадили на скамеечку подышать свежим воздухом. Я упаковалась точно мумия, предусмотрительно спрятав все участки кожи, прихватила альбом и пенал.
– Привет! – услышала я шорох подъезжающей коляски. – И тебя выгнали на прогулку?
– Привет, – ответила я Алексею и захлопнула альбом.
– Я должен извиниться за вчерашнее, – с виноватой улыбкой произнёс парень.
– О, не стоит! Всё в норме!
Я поправила очки и хотела снова вернуться к работе, подумала, что на этом наш разговор закончится. Но Лёша продолжил:
– Мои бабули, они немного… как бы помягче сказать?
– Да брось! – я с улыбкой отмахнулась, вспоминая шустрых старушек. – Отличные бабушки! Вот я со своими не успела познакомиться.
– Сочувствую, ты многое потеряла! Как тебе на новом месте? У меня палата потеснее будет, да ещё и два соседа, – притворно пожаловался Игнатов-не-родственник.
– Вот это мне повезло! – я наигранно гордо задрала подбородок. – Наверное, меня подальше от всех отселили, потому что буйная.
– То есть ты намекаешь, что для улучшения жилищных условий мне нужно устроить саботаж? – Лёша задумчиво почесал подбородок.
– Если что, я прикрою! – заверила я.
– А давай лучше на денёк поменяемся! Может, никто не догадается, документы же наши как-то умудрились перепутать и в первый раз в одну палату заселить.
– Могу предложить только место на диване! – деловито ответила я. – Свои хоромы добровольно не отдам! Я, чтоб такие заполучить, чуть в лепёшку не разбилась!
На миг мы замолчали, не решаясь рассмеяться над шуткой, а потом Лёша закатился громким смехом. Вчера я плакала, сегодня он смеётся.
Мы проболтали в парке до самого обеда. Оказалось, что до взрыва мы каждый день бывали практически в одних и тех же местах, читали похожие книги и слушали похожую музыку.
С этой прогулки мои будни потекли примерно по одному сценарию: ранний подъём, лекарства, завтрак, осмотр врача, прогулка с Лёшей, обед, рисование задания для Надежды, ужин, беседа с Надеждой, разговор по телефону с мамой, отбой.
Иногда я проведывала соседа по несчастью, иногда он заходил в гости, иногда даже с бабушками, и тогда мы пили чай все вместе.
Как-то раз я немного задержалась из-за осмотра окулиста и почти бегом неслась в парк, чтобы Лёша не укатил обратно в палату. Но на подходе вдруг заметила, что на нашем привычном месте не только Алексей, а ещё несколько парней и две девушки. Все, кроме Лёши, в уличной одежде «здорового» человека, то есть явно посетители. Я застыла, не зная, как быть: подойти или лучше не мешать. Хотела уже уйти и даже успела развернуться, но Лёша меня окликнул:
– Саш! Саш, мы здесь! – он радостно помахал рукой.
Я решила, что глупо будет уходить, и подошла к компании:
– Привет! – сказала я, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Ребят, это Саша. Она, как и мы с Сеней, попала под раздачу в тот день. Саша учится в нашем корпусе тоже на четвёртом курсе, но на худграфе.
– Надо же, – неправдоподобно удивлённо произнесла одна из девушек, та, что сидела рядом с Лёшей. – Никогда тебя раньше не видела!
– Да… Я… – я смутилась и снова разучилась пользоваться словами.
– Ой, Лёш, представляешь, нам даже сессию не перенесли! – девушка перебила мои неловкие попытки поучаствовать в разговоре. – Мы Жанне нашей говорим: «Алё, вы что, у нас такие события!», а она даже бровью не повела!
– До сессии ещё утрясётся. Всё сдадим, Варь, – устало отмахнулся какой-то невысокий парень.
– Гошик, ты, может, и сдашь, а я от психолога не выхожу! – девушка сделала вид, будто ей трудно дышать и она вот-вот заплачет.
– Ты тоже была в торговом центре? – робко спросила я.
– С ума сошла! Нет, конечно! – фыркнула девушка. – Я за Лёшу волнуюсь, и Арсюша… – глаза девушки наполнились слезами, – вот опять слёзы, только подумаю о нём!
Варя прижалась к плечу Алексея и вроде как пыталась плакать, остальные начали её поддерживать и успокаивать, и косо смотреть на меня. Я сделала вид, что проверяю телефон:
– Ой, простите, у меня ж окулист сегодня, совсем забыла! Я побегу.
«Останься! Перестань прятаться!» – потребовал внутренний голос.
Но я, упрямо проигнорировав свою вторую личность, не дожидаясь ответа Алексея, развернулась на пятках и помчалась к себе.
До самой двери палаты казалось, что меня преследуют злые собаки, нет, волки, нет, львы. По крайней мере, я знаю, что могу противостоять голосу в голове и что владею контролем над собственным телом. Проскользнув к себе, плюхнулась на постель, пытаясь отдышаться.
– Александра, – заглянул сердитый Фёдор Степанович, – неужто пожар? Или цунами? Я, когда прогулку одобрял, не предполагал, что вы сразу же начнёте к марафону готовиться! Увижу, что бегаете, назначу седативные!
– Я больше так не буду! – усталым, безжизненным голосом ответила я.
– Вот и чудненько! Да, кстати, Ольгу Александровну я уже обрадовал, теперь и вам сообщаю: завтра планирую оформлять вас на выписку. Погодите радоваться! – доктор тонко подшутил над моим растерянным лицом. – Две недели домашнего режима с наблюдением терапевта по месту регистрации. Потом ко мне. Вопросы?
– Нет вопросов! – отчеканила я.
В восемь утра уже в полной боевой готовности с собранной сумкой я ожидала выписки. Мама обещала подъехать ближе к обеду. Я же не знала, нужно ли попрощаться с Алексеем или нет. После вчерашней неудавшейся прогулки он больше не подавал признаков жизни. Хотя к чему все эти формальности, сегодня я вернусь к своей привычной рутине, вернее, попытаюсь вернуться. Глюков больше не было, но и я от людей отскакиваю как от огня.
С Надеждой мы договорились встретиться так же через две недели. Вообще, она мне нравится, если опустить нюанс, что её работа заключается в том, чтобы копаться в моей голове и анализировать меня. Я думала, наши встречи будут похожи на эпизоды из фильмов, когда ты лежишь на кушетке, а твой психотерапевт делает странные пометки в блокноте и спрашивает:
«Хотите поговорить об этом?»
Надежда даёт мне художественные задания, а после занимается своими делами, читает, пьёт кофе.
Я всё же собралась с духом и решила попрощаться с соседом по несчастью. Лёша завтракал у себя в палате за небольшим столиком у окна. Увидев меня маячащую перед входом, он улыбнулся и жестом пригласил присоединиться.
– Приятного аппетита! А я вот всё. Пришла сказать: до свидания.
– Везёт же! – улыбнулся парень. – Ты точно здесь на особом счету, мне до конца недели тусоваться.
– Нет, я им порчу ауру умиротворения, они от меня избавиться давно хотят! – шутливо отмахнулась я.
– Я рад, Саш, что ты скрасила мне эти дни. Надеюсь, мы будем часто видеться в универе.
– Конечно, будем! Столовая одна на всех! – закивала я.
– Можно я тебя обниму, что ли, на прощание? – Лёша привстал, опираясь на костыли.
– Да, конечно, – я попыталась посильнее натянуть рукава толстовки, чтобы спрятать даже кончики ногтей.
Сосед обнял меня легонько. Я уткнулась подбородком ему в плечо. Такой естественный, будто выработанный годами рефлекс, такие родные приятные объятия, словно я вернулась домой.
– Не болей, – прошептала я отстраняясь. – И Лёш, ты ведь мне позвонишь, если будет совсем плохо?
– Позвоню. И ты тоже звони.
Выписку Богданов принёс незадолго до обеда:
– Вот, Александра, ты свободна, – доктор вручил мне длинный больничный бланк с печатями.
– Спасибо, Фёдор Степанович, а это вам, – я протянула свёрток с портретом, выполненным простым графитовым карандашом и углём. То самое первое задание от Надежды.
– Да, барышня, если бы не обстоятельства нашего с вами знакомства, я бы назвал эту встречу счастливым случаем! И Александра, если вдруг появятся проблемы со зрением, опорно-двигательным аппаратом, немедленно ко мне! Идёмте, я вас провожу к Ольге Александровне.
Мама ожидала на крыльце у больницы. В руках она держала пушистый букет с разноцветными герберами и небольшого плюшевого мишку.
– Аська-Колбаська! – мама кинулась обниматься.
Я подготовилась заранее и спрятала все доступные ей открытые участки моей кожи. Стиснула родительницу в крепких объятиях и, если бы не букет, наверное, закружила бы. Мама хохотала, как девчонка. В обычных джинсах и тёплом кардигане её от студентки не отличишь.
– Ух, а бледная какая! И похудела опять, Александра! Так дело не пойдёт! – притворно ворчала мама.
– Эй, где там Зелепупка? – послышался бас Кирсанова над головой. – Иди-ка сюда!
– Дядь Петь, и ты тут! – обрадовалась я и бросилась на шею соседу.
– Ну так! Мы тебя домой доставим в лучшем виде! Неужели ты думала, что я вас на электричке толкаться отпущу!
Дядя Петя кивнул на старенький «Фольксваген» за спиной, я широко улыбнулась:
– Ты побрился! Смотри, мам, дядя Петя без бороды лет на десять моложе выглядит! Красивый какой! Да он у нас ого-го!
– Санёк, скажешь тоже! – засмущался сосед.
– Петь, ребёнок правду говорит! Ты со своей бородой как пожилой старец!
Мы с мамой вгоняли в краску Кирсанова, и я не сразу заметила, как рядом с нами остановился тонированный внедорожник.
– Ася.
Я услышала своё имя, этот голос, эти интонации и застыла, в груди сердце стучало как сумасшедшее. Не чувствуя ни рук, ни ног, попыталась развернуться к нему.
– Ася, – повторил мужчина в дорогом тёмном костюме, – привет.
– Вы… – едва прошептала я и развернулась к маме. – Мам?
Она опустила глаза, но почти спокойно произнесла:
– Это папа, Ася. Ты забыла?
Глава 7
Я не могла заставить себя взглянуть на него, боялась, что это очередной глюк. Кто-то из свиты отца сунул ему в руки огромный букет белых роз. Константин Владимирович Игнатов, сделав всего несколько стремительных шагов вперёд, оказался совсем близко:
– Это тебе. Извини, я не знал, какие цветы ты теперь любишь.
– Спасибо… вам… тебе… – я, пряча пальцы в рукавах толстовки, неуклюже приняла букет.
– Ты уже лучше себя чувствуешь? – спросил отец как ни в чём не бывало.
– Да, – ответила я, не зная, куда деть взгляд.
– Может, у вас с мамой найдётся время, чтобы пообедать со мной? – спросил отец.
Я обернулась к маме с немым вопросом, застывшим на лице. Та, точно на приёме в королевской семье, голосом уважаемого педагога ответила:
– Константин, мне нужно заехать по делам, – мама откровенно лукавила, – пообедайте с Асей. Позже мы её заберём и поедем домой.
– Я могу сам привезти, – любезно предложил отец.
– Нет, – резковато ответила мама. – Не нужно утруждаться.
Ольгу Александровну немного потряхивало, и дядя Петя осторожно взял её за руку, потихоньку оттесняя за свою спину. Этот милый жест заботы в первую секунду удивил, а потом до меня, стоеросовой дубины, наконец дошло.
– Я наберу, – ответил отец и направился к машине. – Ася?
– Да. Иду, – я на автомате согласилась, даже сразу не сообразив, что отправляюсь на обед с собственным, самым настоящим отцом.
Только когда за мной уже захлопнулась дверца машины, вздрогнув от отрезвляющего звука, я собрала мысли воедино. Мы оба не спешили с разговорами. Я рассматривала через тонированное стекло мегаполис. Константин Игнатов периодически отвечал на телефонные звонки. Картинка города плавно сменялась от безликих серых спальных окраин к нарядному центру.
– Ты какую кухню предпочитаешь? – вдруг спросил отец.
Я снова вздрогнула от звука его голоса:
– Всё подряд ем. Ой, только… – я пригладила свою потрёпанную толстовку. – Простите… то есть прости, я, кажется, не подумала, что одета не совсем подобающе.
Наверное, Игнатов впервые решился прямо на меня взглянуть, мне было не по себе: вдруг отца разочарует то, во что вырос его маленький ангелочек:
– Это не проблема, – он улыбнулся краешками губ. Заметив моё смятение, спросил: – Ты, кажется, раньше любила маленькие макарошки с сыром? – задумчиво почесал подбородок и добавил: – Паутинка, так они называются?
– Да. И сейчас люблю.
Этот почти незнакомый человек, что сидел рядом со мной, что-то помнил обо мне?
– Может, просто возьмём кофе навынос? Прямо тут, в машине, и попьём, – предложила я первое, что пришло на ум.
Всю эту ситуацию можно было определить одним словом – неловкость.
– Мне сказали: тебе сейчас кофе лучше не употреблять, – мягко заметил отец.
– Ты про меня спрашивал? – вновь выпалила я, не успев включить мозги.
– Да.
– Это из-за тебя меня поселили в такую шикарную палату? – в мою голову внезапно закрались подозрения, и я вся подобралась.
– Не совсем, – теперь юлил Константин Владимирович.
– Как ты узнал, что со мной случилось? Мама тебя нашла? – я продолжила допрос.
– Нет.
– Ты не скажешь? – слегка рассерженно спросила я.
– Правда хочешь знать это?
Я кивнула.
– Торговый центр, в котором произошёл взрыв, – мой. Я просматривал списки потерпевших и нашёл твоё имя, – глядя мне прямо в глаза, ответил отец.
– Почему раньше не пришёл? – мой пульс начал колотить по вискам.
– Боялся, что ты не захочешь меня видеть, – в эту секунду мужчина в тёмном костюме, на дорогом тонированном монстре с личной охраной, выглядел таким уязвимым.
– Почему ты так решил?
Он улыбнулся:
– Мне сказали, что ты любишь задавать вопросы.
И тут картинка потихоньку начала складываться: излишне комфортная палата, квалифицированный психолог, дорогущие анализы и обследования, приветливые медсёстры-птички, да и кто будет держать в одной из лучших больниц города обычную девчонку почти две недели. Я не знала, как мне реагировать на его слова. Не знала, могу ли радоваться тому, что мужчина, когда-то называвшийся моим отцом, что-то знает обо мне и чувствует вину за случившееся. Всё, что сейчас меня окружало, было похоже на какой-то плохой, давно позабытый фильм.
– Я в порядке, мне оказали квалифицированную помощь, в торговом центре я оказалась не по вашей… т-твоей вине. Мы хорошо живём с мамой, у нас всё есть. Всего хватает. Мы не будем создавать никаких проблем и поднимать шумиху. Я всего лишь хочу забыть всё это поскорее, – выпалила я на одном дыхании и уставилась в окно.
– Ася, ты неправильно меня поняла. Поверь, уж кто, а я точно не сомневаюсь, что твоя мама сделала всё, чтобы ты жила в хороших условиях. Я не пытаюсь купить ваше молчание. Все эти годы считалось, что ты в безопасности. Если бы что-то во всей этой сложной цепочке пошло не так, я бы больше никогда тебя не увидел. Я чуть не потерял тебя. Навсегда.
В горле застыл ком. Хотелось как следует ущипнуть себя за руку, проверить, исчезнет ли картинка, как сон. Здравый смысл мне подсказывал, что потерянные отцы не возвращаются вот так, с цветами на дорогой машине. Ведь, если человек прожил без тебя так много лет, как можно поверить, что именно сейчас ты стала ему нужна. Только губы произнесли другое:
– Ты совсем не изменился.
– А ты очень подросла, – папа улыбнулся, – вы с мамой теперь как сёстры, то есть мама тоже совсем не изменилась.
– Мама элегантная и красивая, а я мышь в очках, – я поправила дешёвую, вечно сползающую с носа оправу.
– Я в университете тоже носил очки, – неожиданно признался отец.
– Правда? В это сложно поверить.
– Ага, толстенные стёкла были, и оправа в половину лица, терпеть их не мог.
– А меня бесит, что салфетки пропадают постоянно! И зимой линзы потеют! – пожаловалась я на будни очкариков.
– Да и в шапке с очками ну совсем неудобно! – поддержал меня отец.
«Говори о чём угодно, только говори!» – вопил мой внутренний голос. Будто если сейчас мы замолчим, то не найдём друг для друга уже никаких слов. Будто именно в этот момент решается что-то важное для нас.
– Аллергия, – произнесла я невпопад, – у меня аллергия на домашних животных.
– Да, она почти с рождения, – подтвердил отец. – Как до моего питбуля доползти сумела, так мы и догадались.
– У тебя есть питбуль? – с восторгом спросила я.
– Был. Мы его пристроили в хорошие руки, чтобы ты ненароком не добралась до него.
Константин Игнатов с такой лёгкостью говорил «мы», как будто всё было по-настоящему, как будто это было вчера.
– Прости, – я принялась тайком ковырять заусенец на большом пальце.
– Я всё равно за ним плохо бы ухаживал, без твоей… из-за переезда.
– Ты жил за границей?
– Немного в Канаде, Франции, чуть-чуть в Германии, даже в ЮАР.
– Где понравилось больше всего?
– Хм, надо подумать. Наверное, нигде толком так и не прижился.
– Я бы хотела посмотреть Исландию и фьорды Гренландии. А ещё Байкал! Да и Уральские горы! И Камчатку, – мечтательно перечисляла я.
– Так где же ты тогда вообще была? – улыбнулся отец.
– Ты не помнишь, мы с тобой и мамой были в Париже? Зимой, кажется.
– Были, – произнёс Игнатов, а некогда задорный взгляд его зелёных глаз потух.
Мне вспомнилась девочка в окровавленном белом пальтишке. Неужели это реальное воспоминание из той поездки?
– Я карандаши потеряла, – сболтнула первое, что пришло в голову, чтобы не расстраивать отца, чтобы вернуть ту хрупкую лёгкость.
– Карандаши? – удивился он.
– Мы тогда в Париже на уличной ярмарке купили карандаши. Для профессиональных художников, в таком белом атласном пенале. Я их потеряла в пожаре вместе с рюкзаком.
– Удивительно, что они не потерялись намного раньше, ты ведь была как мечтательная бабочка: ни минуты на месте не могла усидеть.
– Хорошие были карандаши, – тихо произнесла я, отворачиваясь к окну.
– Вот бы увидеть твои работы, – сказал отец через некоторое время.
– О нет! Они посредственные. Техника отличная, но души не хватает, – с улыбкой отмахнулась я.
Я ведь должна была сейчас злиться, делать обиженный и гордый вид, говорить, что мне от него ничего не нужно, что может проваливать восвояси, что мы с мамой прекрасно жили без него все эти годы. Только проснувшаяся во мне при взрыве та девочка в белом пальтишке очень тосковала по папе. Она ждала, когда он вернётся за ней. Она искренне верила, что он вернётся. И вот он перед ней. Самый настоящий, помнящий какие-то вроде бы незначительные, но такие важные мелочи.
Я расспрашивала отца про ЮАР и с упоением слушала его истории о путешествиях. Он прекрасный рассказчик. Пусть это всего лишь бестолковая болтовня, но, кажется, мы выбрали для себя безопасную территорию. Как хрупок и тонок этот момент, как легко перейти грань, когда начинаешь припоминать былые обиды. Как непохожи друг на друга двое в этой машине. Как сложно поверить, что они имели общее прошлое. Как страшно, что эта призрачная встреча лишь увеличит пропасть между ними.
Машина колесила по городу, пока один из «костюмов», то есть охранников или помощников моего отца, не вклинился в разговор:
– Константин Владимирович, в пять министерство.
Мы смолкли. Наверное, оба не знали, как теперь попрощаться.
– Ася, у твоей мамы есть мой номер. Если захочешь… – начал отец.
– Я тебе позвоню или лучше напишу, чтобы не отвлекать, когда мы доберёмся домой, – тут же подхватила я.
– Звони в любое время, я отвечу.
Папин внедорожник плавно съехал на МКАД, а затем и на парковку крупного торгового центра. В горле пересохло от знакомых глазу вывесок, таких же, которые погребли под собой десятки жизней, из-под которых каким-то странным чудом выбралась я.
Уже по привычке набросила капюшон толстовки на голову, так что его край доставал до самого носа. Вернула непослушные очки на переносицу. В длинных рукавах спрятала пальцы, шею и большую часть лица укрыла волосами.
Отец вышел первым и придержал для меня дверь, протянув ладонь для помощи, но я не решилась коснуться его. Не решилась встретиться со своей шизой в его присутствии. Поэтому не очень искусно притворилась, что не могу найти телефон в карманах. Не сомневаюсь, Игнатов ни на секунду не поверил моему спектаклю.
Мама и дядя Петя стояли на парковке со стаканчиками кофе в руках. Я уже по маминой спине догадалась, как она напряжена. А вот Кирсанов меня удивил. Раньше мне всегда казалось, что он такой неприметный в толпе мужчинка, в скромной, не по размеру болтающейся, весьма изношенной одежде. Сейчас он возвышался над мамой как огромная неприступная крепость, точно в одно мгновение переключил режим с «маскировки» на «боевую готовность». В осанке читалась военная выправка, а взгляд проницательный, словно видит насквозь всех и каждого.
Ещё издалека я помахала им рукой и повернулась к идущему позади отцу:
– Спасибо, что приехал.
Я уже хотела отвернуться, чтобы уйти, когда он произнёс:
– Ася, цветы!
И снова я сплоховала, снова не удержала оборону, даже той доли секунды, что наши пальцы встретились на стеблях цветов, хватило, чтобы мозг взорвался от разлетающихся огненных мушек.
Фигура в тёмном костюме мечется в стенах просторного офиса, будто тигр, загнанный в клетку. Сотни телефонных звонков, сотни похожих друг на друга картинок. Сотни белых страничек с распечатанными на них досье, и на каждой моя чёрно-белая фотография со студенческого билета. Многочисленные реплики отца, пьют крепкое спиртное, крушат кабинет, делают, звонки, кричат на подчинённых. Все они блёклые, почти серые. Только одна, самая яркая, застыла с бумажным листочком в одной руке и с телефоном в другой. На большом дисплее имя – Ася, это вкладка контактов на мобильнике, мой настоящий действующий номер. Внимание отца отвлекает очередной «костюм»:
– Константин Владимирович, там ещё две девушки с неустановленной личностью, по описанию подходят обе. Одна, к сожалению, скончалась на операционном столе. Сейчас на опознание вызвали мать Александры, в течение десяти минут будет точная информация.
Игнатов, не говоря ни слова, поднимается и подходит к окну. Только отвернувшись к ночной панораме, произносит:
– Спасибо, Марк, пусть установят личность обеих. Как будет что-то известно, сообщи сразу же.
«Костюм» проворно исчезает за дверью.
– Ася жива, – едва слышно шепчет Игнатов своему тусклому отражению в стекле.
– Ася? – громоподобный голос отца мешал мне разглядеть глюк внимательнее.
– Асенька! – мама уже во всю прыть неслась по парковке.
Я стояла едва дыша, реальный мир покрылся пятнами от исчезающих видений. Лишь взволнованный взгляд отца, подхватившего меня, прогнал остатки наваждения. Жаль, такой красивый букет рассыпался по асфальту.
– Голова закружилась, – прокряхтела я. – Мам, не паникуй.
– Оля, мне сказали, что это из-за стресса, при регулярной терапии со временем прекратиться, не волнуйся, – Константин Владимирович аккуратно передал меня в руки мамы. – Мы, к сожалению, не пообедали, заболтались.
– Да мне объясняли, – нахмурилась мама. – Только привыкнуть трудно к этому. Аська-Колбаська, вот и как я тебя буду одну оставлять?
– Мы как-нибудь крякнем, плюнем и надёжно склеим скотчем, правда, дядь Петь? – отмахнулась я.
– Ребёнок дело говорит! – подтвердил возникший из-за маминой спины Кирсанов.
Я попыталась собрать цветы, но родители сразу начали ворчать. Как странно говорить: родители. Как странно, когда рядом с тобой мама и папа. Я всё равно не удержалась и взяла один самый маленький бутончик, дома зарисую его на память, а потом засушу. Пусть останется неправильно радостной картинкой в воспоминаниях.
В машине дяди Пети меня ждал термос с горячим чаем, бутерброды и контейнер с домашней едой. Мы почти всю дорогу ехали молча. Странный день. Странные видения. Неужели у отца всё это время был мой номер телефона? Неужели ему никогда не хотелось мне позвонить? Неужели на него повлияло лишь только то, что я чуть было не погибла? Я, наверное, могу злиться на него. Имею полное право. Только я и сама никогда не пыталась его разыскать. Мне было достаточно слов мамы: жив, здоров, уехал по собственному желанию, запрета на встречи нет.
Открыла скетчбук, чтобы заняться розой, но на предыдущей страничке заметила Ангела. Она, точнее десятки её копий, поселилась на страницах альбома. В день, когда я радуюсь возращению домой, не могу отделаться от мыслей о том, какую боль сейчас проживают её близкие. У неё ведь наверняка есть мама, может, братья или сёстры, друзья? Или же она такая же неприкаянная мышь, как я. Что сейчас происходит в том красивом бревенчатом доме из сновидения, существует ли он? Неопознанность наших личностей навеки покрылась пеплом пожара, стёрла между нами границы, мы никогда не узнаем друг друга, но я никогда не смогу её забыть.