Рин Эшоу
Четвёртое крыло для бабочки
Майя, погрузившись в мрачные размышления, с трудом уловила нить повествования, и встрепенулась, вспоминая:
– Какая-то птичка стучала в окно. Разбудила меня.
– Во, ну это Си, точно тебе говорю. Эх, жаль, упустили.
В разговор вклинился вялый женский голос. Каждое слово его обладательнице давалось с превеликим трудом, и Майе пришлось почти вплотную наклониться к букету.
– Ничего не упустили. Если замолчите хоть на минуту, то и сами услышите. – Горт слабо шевельнулась под пакетом.
Майя послушно замолчала, прислушиваясь. Раздался тихий стук, и, сорвавшись с места настолько быстро, насколько это позволяли трясущиеся ноги, девушка поспешила к окну. На карнизе сидела синичка, упорно барабаня крошечным жёлтым клювиком в стекло.
Поколебавшись с мгновение, Майя открыла окно, впуская птичку, и та сердито зачирикала:
– Видано ли, видано ли, не пускают! Я стучу-стучу-стучу, а они сидят там и сидят!
– Не трещи, а? – Тюльпи притворно застонал, и листья его, дрожа, прижались к стеблю. – От тебя листва желтеет!
– Выяснила, выяснила, выяснила! Летала к дубу, летала к соснам! Горы передали, передали! Макушки их, самые-самые-самые верхние, снегом запорошенные, льдом укрытые, всё рассказали! Говорят, что к Матери, к Матери, к Матери надо! Она поможет, она покажет! Примет, объяснит!
– Что покажет? – Девушка зябко повела плечами, отодвинувшись от раскрытого окна, и впервые в жизни явственно почувствовала, как подул тот самый ветер. Ветер перемен. Но Майю он совсем не обрадовал.
– Всё, всё покажет! Надо прийти, надо прийти в день весны к Матери! Как проснётся, так и поможет! – синичка звонко тараторила, подпрыгивая на подоконнике. – Сказала, что неправильно, неправильно это, раз дар проявился, неспроста!
С запозданием осознав услышанное, Майя ахнула:
– Но день весны в конце марта, а сейчас январь! Как же мне жить без человеческой речи? Как работать?
– Сказали, сказали, сказали, что помогут. Все помогут. Слушай не себя, слушай вокруг себя. И руки, руки береги! Матерь всегда с тобой, всегда с нами! Будет ещё, ещё, ещё ближе! Сосны сказали, дуб сказал. Жди ястреба, ястреба жди, он знает, что делать, знает, что передать. Возьмёшь подарок для рук – укрепишь связь с нами, сможешь без страха общаться. Как наденешь его – так поймёшь! Подскажем, поможем, придём на помощь.
Не договорив, синичка стремительно выпорхнула из окна, на прощанье махнув крылом. Майя закрыла за ней створку и вытерла вспотевшие ладони о ночнушку. Голова снова начала болеть. Уже не так остро, как после удара, но очень неприятно. Обескураженно оглянувшись на букет, девушка закусила губу.
– Ничего не понимаю. И что же мне делать? Как идти на работу?
– Не, я тебя, вроде как, начал уважать за умение обращаться с природой, конечно. Почти. Но ума у тебя, как у рыбины речной, тьфу на них в третий раз. Си сказала же: слушай не себя, слушай вокруг себя! До пробуждения Матери твоим проводником будет весь окружающий мир.
Майя задумчиво потёрла лоб, собираясь с мыслями:
– А что за подарок, который и связь укрепит, и с руками связан?
– Дочь чертополоха, я не знаю! Тебе виднее, что надевается на руки. У вас, двуногих, кажись, это называют оковами, – хмыкнул тюльпан.
Горт откликнулась из-под пакета. Голос у неё уже окреп, и в нём чувствовались отголоски прежнего задора:
– Тюльпи, оковы – это то, что нужно тебе закрепить на бутон, и как можно туже. А подарком Матери может быть что угодно. Думаю, что-то вроде… тоже забыла. Буклеты? Нет-нет… Бра…бра…
– Браслеты? Из чего? – Майя села на койку, и, обняв колени, положила на них голову. Перед глазами возник мысленный образ в виде тонких и изящных посеребрённых линий, неведомо откуда взявшихся у Природы, но тут же лопнул, как пузырь.
– Из сушёного навоза и палок.
– Тюльпи! – Горт снова шевельнулась, шурша пакетом. – Не слушай его, милая. Матерь без сожалений жертвует собой, помогая своим детям, но сейчас она спит. Думаю, ястреб принесёт что-то, связанное с ней. Возможно, стебли или ветви – они тонкие, гибкие, но очень крепкие, и смогут защитить руки. А может, кора. Кто знает, как выглядит Матерь… Но уверена, милая, что тебе понравится. Особенно когда они начнут врастать в кожу.
Глава 2. Знакомства приятные и не очень
В десятых числах февраля Майю, наконец, выписали из больницы. Врач, которого она видела впервые – сухонький пожилой мужчина в очках с толстыми стёклами – долго и нудно рассказывал про возможные последствия отравления, а затем выдал немаленький список ограничений в еде, дополнив его перечнем лекарств, и закончил напутствия направлением к невропатологу.
Майя ни слова бы не поняла, если бы последний выживший из тюльпанов – и это оказался не Тюльпи – не переводил человеческую речь. Оттягивая момент прощания, девушка медленно переоделась из больничного одеяния в своё более привычное. Но оставаться в палате больше не имело смысла, и она, бросив печальный взгляд на одинокий цветок в вазе, еле сдержала слёзы.
Горт, к которой Майя успела привыкнуть за период лечения, перед своим естественным финалом потребовала клятву: не плакать после их ухода. Майе же, хоть она и скрещивала пальцы за спиной, всё же пришлось поклясться.
Тюльпи был менее терпимым, поэтому выразился в своей обычной манере:
– Когда ты врёшь, у тебя нос краснеет. Ну, чего слюни пустила, как ива перед грозой? Процесс же не остановишь – все умирают. Круг жизни, слыхала про такой? Будь уверена – ты тоже умрёшь, а из твоего тела прорастут цветы, чьи тела послужат обедом для коровы, тоже в итоге когда-то умрёт. И, если тебе станет легче, – это не больно. Мы просто засыпаем.
По Тюльпи Майя скучала больше всего. Не могла и представить ранее, что привыкнет к кому-то за столь короткий период, к тому же, что этим «кем-то» окажется цветок. Но тюльпан смог покорить её сердце и, хоть на мгновение, заглянуть в душу. Он, как бы не показал себя в самом начале знакомства, оказался очаровательным: прямым, честным, хоть и ворчливым. В отличие от своих братьев-молчунов, искренне любил публику и фарс, и до последней минуты шутил.
Но вместе с тем Майя осознала, что не все живые существа, будь то цветы, деревья или животные, хотят общаться, как и братья Тюльпи. Со слов той же Горт, многие предпочитают молчаливое существование, не желая тратить время на пустые разговоры. А без подарка Матери-Природы Майя не могла никак на это повлиять.
Подарок она ждала со страхом и нетерпением, считая дни и помечая их в календаре на телефоне, но обещанный ястреб не прилетал. Это угнетало девушку, лишало надежды, но мудрая Горт до самого конца утешала, убеждая, что Матерь всегда всё делает вовремя. И что главное – это терпение. И Майя терпела.
***
В день всех влюблённых – и самый нелюбимый праздник Майи – она, за несколько дней дома умудрившаяся довести себя до паники, впервые решилась выйти на работу. Так и не сумев успокоиться и заснуть, Майя буравила взглядом потолок, подсвеченный фарами проезжающих машин, и считала каждую трещинку в побелке. Мысли никак не хотели собираться в единое целое, и разбегались в голове, как муравьи.
Наконец, рывком откинув одеяло, она встала и направилась в ванную, а там простояла перед зеркалом почти час, мысленно репетируя жесты для объяснения с коллегами.
Спустя ещё один час Майя вызвала такси в приложении. Ориентироваться пришлось по памяти, потому что буквы, ранее ей привычные, теперь казались непонятными крючками и палочками.
Приехав задолго до начала рабочего дня, Майя открыла дверь своими ключами и осторожно вошла внутрь.
В мастерской ничего не изменилось: небольшая холодильная камера, сплошь забитая баками с цветами, длинный серый стол для работы, два деревянных ящика с инструментами, всевозможные вазы, расставленные на полках, шляпные коробки разных размеров, корзины, коробка с флористическими губками, шкаф ручной работы для лент… Всё было привычным. Кроме ощущений где-то в глубине сознания. Кроме страха.
Майя упорно отводила взгляд от холодильника с обширным ассортиментом цветов. Боялась, что не сможет начать разговор. И уж тем более не сможет его контролировать.
Работать в цветочной мастерской без контакта с растениями было невозможно, и Майя твёрдо решила сохранять самообладание хотя бы внешне. Выдохнув на счёт «три», зажмурилась, и потянула дверцу холодильника на себя. Лицо обдало прохладой и сладким ароматом роз. Медленно открыв глаза, девушка осмотрела цветы, стоящие в баках, в вазах, а также лежащие без воды на полках.
Все они молчали. Как и раньше, цветы находились в покое, дожидаясь своего участия в работе. Ни одно из растений не подало и знака, что может говорить. И молчали они до тех пор, пока Майя не направилась к выходу.
– Уходит.
– Это новенькая?
– Эхеверии говорят, давнишняя. В отпуске была.
– Болела она! – Голос исходил от ведра с пионовидными розами. – Молочай сказал, что отравилась чем-то.
– Ох, бедняжка…
Майя развернулась всем корпусом и, чувствуя, как дрожат колени, облокотилась на косяк двери. Сердце заколотилось от надвигающейся паники.
– А молочай не сказал, что именно им я отравилась?
Секундная заминка в холодильнике сменилась многоголосым криком, и девушке пришлось зажать уши.
– Тише, тише! Вы что, с ума посходили?
Первой откликнулась эустома, мелко дрожа в целлофановой упаковке:
– Как ти понимашь ретчь, дитья?
– Что? – Майя неосознанно дёрнулась в её сторону, пытаясь разобрать слова. – Не понимаю.
– Она из Нидерландов, – шёпотом подсказал стоящий слева антирринум.
Зашелестев упаковкой, тёмно-коричневый леукадендрон недоверчиво протянул:
– А чего это ты нас слышишь?
– Матерь-Природа предположила, что это дар, – стараясь выглядеть уверенно, пояснила Майя, с досадой отмечая, что враз ставший тонким голос всё равно выдаёт волнение. – Но теперь я не распознаю человеческую речь, и мне очень хотелось бы, чтобы вы помогли. Сегодня трудный день. Очень трудный. Без вас мне никак не справиться.
Растения тихо зашептались, обсуждая просьбу. Стоящий в стеклянной вазе ранункулюс – один из самых красивых представителей флоры, которые могут существовать в мире – хмуро отозвался из угла:
– Все знают, что Матерь ещё не пробудилась. Так с чего бы тебе помогать? Может, напомнить, что ты делаешь с нами?
Майя стиснула зубы, стараясь унять нервную дрожь.
– Не стоит. Я помню. Но это моя работа – следить за вашим состоянием, а после…
– Ломать и выкидывать. Прямиком в мусорный бак, не разбираясь, кто ещё жив, а кто уснул, – оборвал её ранункулюс, и шикнул на робко подавшие голос цветы.
– Мне что, хоронить вас надо было? – отчаянью девушки не было предела, и, сама того не заметив, она перешла на крик.
– Именно. Ты должна была вернуть нас Матери. Мы родились в земле, там должны и упокоиться. Но ты не озаботилась этим. Тебе никто не будет помогать.
Все цветы, как по команде, замолчали. Сколько бы Майя не пыталась их разговорить, как бы не умоляла – ни одно растение не отозвалось. Все боялись нарушить запрет. Она вышла из холодильника и сердито хлопнула дверью, мысленно вычёркивая ранункулюс из любимых цветов.
До начала рабочего дня оставалось всё меньше времени. Как и до начала проблем.
Майя выпила две чашки кофе с молоком, пытаясь согреться и успокоиться. Это помогло, но ровно до того момента, пока не скрипнула дверь, оповещая о приходе коллег. Почти всех их вывели на работу в авральный день – Майя не досчиталась лишь одной помощницы, Нины, которая ещё в декабре предупреждала об отъезде домой.
Подняв руку в приветствии, девушка на пальцах объяснила свою проблему со здоровьем. Коллеги сочувственно покивали, так же жестами показывая, что во всём поддержат, и приступили к работе. Маша, не вышедшая на работу в тот злополучный день, нежно сжала ладонь Майи, с сочувствием качая головой. Кристина же просто обняла девушку и, поглаживая по спине, что-то зашептала на ухо. Слова Майя не разобрала, но и по тону поняла, что подруга её утешает.
Заказов, как и ожидалось, поступило много. Клиенты заходили один за другим, желая приобрести большой и яркий букет, чтобы поразить человека, или милую скромную композицию, или всего три цветка для первого свидания. Атмосфера в мастерской витала донельзя романтичная, с яркими ароматами лилий, роз и шоколада, с тёплыми взглядами покупателей, влюблённых в свои половинки, а крупные хлопья снега, покрывающие за окном асфальт, добавляли волшебства.
Всем этим пропитался воздух, и Майя начала задыхаться, всё чаще оттягивая ворот рубашки.
«Не хватает лишь, чтобы зебры запели под окном «Can you feel the love tonight», честное слово, и можно с гордостью умирать, – стиснув зубы, со злостью подумала Майя. – Нет, не люблю этот праздник. Совсем не люблю».
Майя чувствовала себя разбитой и бесполезной. Она не могла понять пожелания клиентов на словах по известным причинам, а из-за большого потока подолгу разгадывать шарады не было ни возможности, ни смысла.
Промучившись несколько часов, девушка сдалась и взялась за упаковку подарков и букетов: коллеги с огромной скоростью собирали заказы и отдавали ей незаконченные работы, а Майя уже подбирала бумагу под цвет и, нарезая её квадратами или длинными полосками, накладывала на цветы.
***
К вечеру аврал достиг пика. Рук не хватало, флористы выдохлись без активной и продуктивной помощи, и атмосфера из романтичной стала напряжённой, с явными нотками раздражения и недовольства. Стук в окно Майя услышала не сразу, обратив на него внимание лишь после трудно различимых возгласов коллег.
За окном сидел крупный коричневый ястреб с перьями, покрытыми звёздочками снежинок. Из крепко сжатого клюва у него свисали тоненькие прутики, обвитые сухими лианами то ли дикого винограда, то ли другого вьющегося растения.
Ахнув от неожиданности, Майя бросила на стол лист цветного фоамирана и выбежала из мастерской, накидывая на плечи шерстяную кофту. Ястреб, цокая длинными изогнутыми когтями по карнизу, величаво направился в сторону девушки. Она же, всё ещё не веря в происходящее, робко протянула раскрытые ладони. И ястреб, разжав лапу, уронил в них прутики. Лианы ожили: оплели запястья, подобно змеям, больно впились в кожу.
Ястреб склонил голову набок:
– В день весеннего равноденствия Матерь проснётся. Будь с ней рядом.
– Как я её найду? – Сглотнув, Майя поморщилась, чувствуя, как подарок Матери затягивается, сдавливая руки.
– Ты найдёшь. – Ястреб стремительно вознёсся ввысь, больно задев растерянную девушку крылом, и вдалеке послышался его глухой крик: – Когда придёт время!
Вернувшись в помещение, Майя вдохнула полной грудью, стараясь успокоиться. В голове прояснилось, словно прутики-лианы расставили всё на свои места, утихомирив бурю в душе. Хотя Майя знала, что дело вовсе не в них. Просто нужен был знак, что она не сходит с ума. Что Матерь существует, и действительно поможет. И Майя в этом убедилась. Хотя до конца так и не поверила.
Внезапно она поняла, что слышит не только обычные ароматы, присущие цветам, но и может различить малейшее изменение в них, будь то чуть подгнивший стебель или запревшие листья.
И сейчас, даже сквозь толщу стекла в двери холодильной камеры, Майя слышала аромат ранункулюса. Он был сладковатым, тягучим, как смола, с тошнотворными нотками, и доносился из самой сердцевины бутона. Следы гниения не были видны, но уже начали пожирать растение, словно паутиной оплетая чашелистик.
Майя впервые за долгое время почувствовала небывалый прилив сил, и расправила плечи. В душе поселилась уверенность, что есть возможность избавить цветок от напасти. Любой цветок. Подарок Матери не просто усилил уже присутствующие возможности – он открыл доступ к новым. Или же Майя хотела так думать.
Не обращая внимания на переглядывающихся коллег, она, откашлявшись, вошла в холодильник и закрыла за собой дверь. Решительно поднеся ладонь к ранункулюсу, Майя коснулась лепестков подушечками пальцев и ощутила лёгкое покалывание. Бутон изнутри словно засветился, изредка вздрагивая от искорок, прыгающих по лепесткам, а затем над ним поднялось зеленоватое облачко, которое тут же испарилось.
– Что ты… сделала? – голос ранункулюса дрогнул, когда Майя убрала руку.
– Ты чувствовал невыносимую боль, но не мог избавиться от неё. А я – могу. И вылечу так каждого. Обещаю. Если вы, конечно, согласитесь сотрудничать, – тихо пояснила девушка. – Это не шантаж. Это шаг к перемирию. И я делаю его первой.
Много времени, к её радости, на раздумья не потребовалось. Цветы с готовностью откликнусь, перебивая друг друга, желая обрести вторую молодость. Замолчавший ранункулюс что-то бурчал за шумом, а после неохотно, но тоже вступил в беседу. Благодарить двуногого ему не позволяла гордость, а промолчать – совесть. Майя почувствовала, что её, хоть и с трудом, но приняли, и сдержанно улыбнулась, вынося из холодильника несколько ваз.
«Кто бы знал, какими болтливыми и упрямыми бывают растения! – чуть не обратилась Майя к сосредоточенно записывающей заказ Маше, но вовремя остановилась, продолжив с собой мысленный диалог: – В больнице цветы себя вели поприличнее, а не галдели каждую секунду. Уж лучше бы вместо прутьев ястреб принёс карманный выключатель, способный хоть на минутку оставить меня в тишине и спокойствии!»
Цветы спорили, кто лучше и точнее сможет перевести речь флористов, и Майе пришлось украдкой утихомирить их, а затем выбрать за главного всё тот же ранункулюс. К нему прислушивались, его уважали. И не посмели перечить, когда он вызвался помогать.
Закатав рукава рубашки, Майя взяла в руки секатор и, не без волнения, приготовилась. Пришлось склонить голову, делая вид, что разглядывает стебли вблизи.
Майя внимательно слушала советы цветов, как и куда положить, чтобы им было легче держаться или меньше конфликтовать. На этом моменте задира-гиацинт пообещал своей луковицей отлупить сирень, но Майя, хихикнув, поместила их в разные вазы, обещая никогда больше не ставить в один букет. А затем, глубоко вдохнув, приготовилась.
Еле заметными движениями рук она излечивала каждое растение, маскируя испаряющиеся облачка гнили под чих – в связи с чем коллеги, как одна, постарались отодвинуться от девушки подальше, – и всего за несколько минут собрала букет. Каждый цветок был на своём месте и, довольный, что к нему прислушались, целиком раскрыл свою красоту.
Кристина с Машей, недоуменно переглянувшись, отложили недоделанные заказы и приблизились. Майя в очередной раз не разобрала слов, но и без перевода цветов поняла, что они хвалят её и восхищаются. Необычная форма, интересное сочетание фактур – всё это сделало букет не просто красивым. Он был уникальным.
Чувство гордости распирало Майю изнутри, надувая, как воздушный шарик. В голове же было пусто, как в том же шарике, и она на мгновение почувствовала себя счастливой. Впервые за несколько лет.
Всё получилось. Получилось, как Матерь и обещала.
От охватившего восторга Майя даже не заметила, как коллеги, перешёптываясь между собой, собрали деньги и положили их в кассу. А затем Маша, широко улыбаясь, протянула ей тот же букет.
– Они выражают свою любовь, – шепнула гермини, и девушка зарделась, принимая подарок.
«Нет, хороший, всё-таки, праздник! – улыбнулась Майя, насухо вытирая стол. Пустота в голове медленно исчезала, уступая место всего одной мысли: – Только вот где раздобыть лопату, чтобы хоронить цветы?».
***
В полдесятого все флористы, убрав рабочие места, тепло попрощались. Майя помахала им в ответ и, закончив уборку, повернулась к выставленным на столе вазам. Идея некой игры, способной помочь освоиться, пришла в голову эвкалипту. Тот, весь вечер пребывая в молчании, внезапно высказал предположение. Майя, хотя и не верила в успех, с сомнением поглядывая на серебристые монетки эвкалипта, всё же решилась попробовать.
… «Я такая красивая, только посмотрите: это стройное и гибкое тело, эти аккуратные, словно крылышки маленькой бабочки, лепестки, ах! Моё тело наполнено любовью к себе. Мир – это всего лишь крохотный и бесполезный кусочек Вселенной, который беспощадно блекнет по сравнению с моим великолепием и величием. Я настолько прекрасна, что окружающие на моём фоне кажутся неуклюжими, будто их наспех слепили из того, что попало под руку. А когда двуногие трогают меня своими скрюченными пальцами, ах, мне становится дурно! Я чувствую слой отвратительной грязи на лепестках, который не отмыть даже каплями утренней росы. Когда меня режут, чтобы усладить свой взгляд, душа разрывается, возносясь в небеса. И после на землю падают крупные капли воды, которые двуногие называют дождём, но я знаю – это слёзы ангелов»…
Вынырнув из чужого сознания, словно из ванны, наполненной густым и тягучим сладким сиропом, Майя с хрипом вдохнула и закашлялась. Стоящие в вазах цветы с любопытством зашептались, строя догадки, в чьём из тел сейчас ей удалось оказаться, тренируясь во временном перемещении сознания в растения. Игру они назвали просто и понятно: «Отгадай, кто».
Это была уже девятая попытка погружения, и лишь третья удачная. До этого момента Майя, совершенно не понимающая процесс слияния, несколько раз падала со стула, что изрядно её разозлило. Но показывать слабость растениям или, ещё хуже – признаваться в ней себе, Майя отказывалась.
И когда девушка, наконец, попала в сознание цветка, – а им оказался эрингиум, – чуть не задохнулась от ужаса и неожиданности. В первую секунду ей показалось, что сознание, представляющее собой пульсирующий шар, трещит по швам, рискуя разлететься на миллиарды искорок, и Майя с трудом заставила себя во всех смыслах собраться воедино.
У цветов ментальная сущность, – «душа», – поправила себя Майя, – была иной, похожей на их физическую форму. И потому Майя наяву почувствовала, как больно впиваются колючки эрингиума. Но дальше стало проще.
– Ну что, что там было? – не выдержал дельфиниум. – Рассказывай!
Майя обвела взглядом цветы, подбирая слова, чтобы не объяснить слишком явно.
– Я была чудесной, такой, что даже боги…
– Орхидея, фаленопсис, – наперебой закричали растения, не давая больше вымолвить и слова.
– А ведь могли бы и на меня свалить, – хохотнул нарцисс.
Пытаясь скрыть улыбку, Майя прикрыла лицо ладонью, но не сдержалась. Слишком уморительно дразнили зазнайку её товарищи.
Растения, когда она, выдержав театральную паузу, утвердительно кивнула, расшумелись, хохоча и подтрунивая над орхидеей.
Та гневно затряслась в углу:
– Бездари, да что вы понимаете! – И обиженно замолчала.
Игра продолжилась. Майя громко хохотала над шутками левкоя, умилялась рассказам на удивление робких антуриумов, и чувствовала себя легко и свободно. Так, как не чувствовала никогда ранее. Словно обрела последний кусочек пазла, и стала, наконец, цельной.
***
Выйдя с работы уже после одиннадцати, Майя решила устроить себе романтический вечер вдвоём, как и подобает в этот праздник. Только роль её пары играла бутылка вина. Хоть врач и запретил алкоголь, Майя понимала, что нервная система находится на грани своих возможностей, особенно после экспериментов с погружением в чужое сознание, и хотела расслабиться, как самый обычный человек. Как провела бы вечер раньше, не зная ничего про дары и прочие природные сюрпризы.
В магазине она долго рассматривала этикетки, подбирая вино. Сначала решила остановиться на белом испанском, потом схватила чилийское, уже намереваясь зайти в рыбный отдел.
«Какое белое – и без рыбы? – упрекнула себя девушка. – Что бы сказала на это мама? – В память возник образ Тюльпи, костерящего рыб на чём свет стоит, и Майя невольно поморщилась. – Без разницы, что бы она сказала – всё равно нашла бы, к чему придраться. Так что, пожалуй, обойдусь без морепродуктов».
По итогу размышлений и печальных воспоминаний выбор пал на «Киндзмараули» – сладкое, терпкое и вполне крепкое, – как раз то, что нужно на четырнадцатое февраля для одинокого человека.
Засунув бутылку в глубокий карман куртки, Майя перекинула сумку через плечо, в очередной раз обещая себе уже переложить вещи в рюкзак, и вышла из магазина на морозную улицу.
Снегопад ещё не закончился, и теперь маленькие снежинки кружились в свете фонарей, навевая лёгкую грусть.
Людей на улице не было – большинство уже отмечало праздник, уютно устроившись рядом, и клянясь друг другу в вечной любви. А одиночки, подобные Майе, либо отсиживались дома, либо веселились в барах. Девушка фыркнула, на минуту представив, как отправляется в бар, и там, в толпе точно таких же свободных от отношений людей, ищет себе приключение на вечер.
«Ну, нет, пожалуй, компания в виде вина меня устроит больше. С ним я хоть и не смогу поговорить, как с человеком, зато смогу поделиться переживаниями, – решила Майя. – И оно окажется куда более внимательным слушателем. Тем более сейчас, когда вместо внятной человеческой речи издаю лишь… Чёрт, а что именно я издаю? Бульканье? Нет, вероятно, это присуще рыбам, будь они неладны…».
Дрожа от холода, Майя обогнула здание и, пересекая небольшую территорию промзоны с затянувшейся на ней стройкой, вышла к дороге.
Движение за спиной сразу заметить не удалось – девушка была слишком занята вызовом такси, и лишь почувствовала неясную тревогу. Паника, нарастая, сигнализировала яркими огнями, но её причины оставались для Майи загадкой. Ровно до того момента, как некто, выйдя из тени, напал и ударил по затылку.
Майя ничего не успела сделать, вскрикивая от неожиданности. Поджившая гематома после столкновения с больничной батареей отозвалась новой волной боли. Девушка попыталась развернуться, чтобы увидеть преступника, но тот был намного быстрее, и, повалив её на землю, с силой прижал лицом к промёрзлой земле.
Майя почувствовала, как закружилась голова, а перед глазами снова замелькали знакомые пятна, и закричала изо всех сил:
– На помощь!
Мужчина жутко захохотал. Он надавил на руку коленом, наваливаясь сверху всем весом. Майя снова закричала, срывая голос, и мужчина, пытающийся что-то достать, внезапно замер.
Со стороны мусорных контейнеров послышалось глухое ворчание. Щурясь от падающего на морду снега, из темноты вышел крупный взлохмаченный пёс. Вопросительно глянув в сторону Майи, пёс тихо рыкнул:
– Мадемуазель, он пр-р-ричиняет боль?
– Помоги, он напал на меня!
Не в силах больше сдерживаться, Майя заплакала, и тут же получила очередной удар по голове.
Пёс оскалился и прижал уши, когда незнакомец что-то ему грубо сказал. За спиной пса показалось ещё пять собак – все как одна грязные, со свалявшейся шерстью.
– Человек угр-р-рожает. Нехор-р-рошо.
Майя всхлипнула, чувствуя, что почти не может дышать из-за забитого носа.
Незнакомец слегка ослабил хватку, показывая что-то в зажатом кулаке. Что-то, совсем не понравившееся стае.
Воспользовавшись заминкой, Майя вывернула руку и выхватила из кармана бутылку вина. Времени на размышления не было. Досчитав до трёх, она наугад ударила человека и, судя по звукам, попала прямо в лицо. Её отчаянный рывок был командой для стаи собак. Они, враз ощетинившись, набросились на мужчину.
Тот скатился с тела девушки и попытался увернуться, ткнув одну из собак тонким ножом, похожим на миниатюрную шпагу. Пёс заскулил, заваливаясь на бок, но его собратья с удвоенной злобой принялись рвать человека.
Мужчина кричал, размахивая оружием из стороны в сторону, и иногда его удар попадал в цель. За первым псом на землю рухнул второй, загребая лапами окрашенный грязью и кровью снег.
Майя попыталась встать, опираясь дрожащими руками на асфальт, но тело стало непослушным, чужим. И она снова закричала, надеясь, если не на помощь Матери-Природы, так хотя бы на чудо в лице какой-нибудь заблудившейся неподалёку компании:
– Если меня кто-то слышит – помогите!
Майя почувствовала, как запястья обожгло, а сухие лианы до крови сдавили кожу, но прилив адреналина заглушил неприятные ощущения.
Послышался нарастающий шелест крыльев. На зов браслетов откликнулась стая сизых голубей, казавшихся в ночи почти чёрными. Покружившись над дерущимися, птицы спикировали вниз, и принялись наносить маленькими и крепкими клювами удары.
Мужчина яростно боролся, отбиваясь от двух стай, но численное преимущество было не на его стороне. За хлопающими крыльями Майя с трудом могла разглядеть, что происходит, и только беспомощно плакала. Страх сковал тело, лишая возможности как-либо помочь стаям.
Спустя несколько минут всё затихло. Голуби, не издав ни звука, мгновенно скрылись в темноте ночного неба, исполнив свой долг.
Девушка тяжело дышала, прислушиваясь. Звенящая тишина, которую, казалось, ничего не может нарушить, придала сил. Морщась от боли в затылке, Майя попыталась подняться, дважды ударившись подбородком о землю, когда непослушные руки разъехались на тонкой пластинке льда. Медленно, хромая при каждом шаге, она приблизилась к месту боя. К горлу подступила тошнота.
Мужчина лежал, опрокинувшись навзничь, а рядом с ним тяжело дышал пёс. Второй находился чуть поодаль, всё ещё дёргаясь в конвульсиях.
Готовясь в любой момент впасть в истерику, Майя бросилась к обеим собакам. Положив руки на истекающих кровью животных, она закрыла глаза и глубоко вдохнула несколько раз.
Рукам стало невыносимо горячо, и пришлось стиснуть зубы, чтобы снова не закричать. Майя физически ощущала проявляющиеся на ладонях пузыри от ожогов, но псы продолжали скулить от боли – жизнь утекала из них вместе с кровью.
Вожак стаи толкнул девушку носом:
– Мадемуазель, у вас не получится помочь всем. Нужно выбр-р-рать одного, чтобы не погибли оба.
Майя посмотрела на молодого бело-рыжего одноухого кобеля, жалобно скулящего и пытающегося подняться, несмотря на раны. А после перевела растерянный взгляд на другого пса – с короткими лапами, отливающей серебром шерстью и грустными влажными глазами. Сердце, казалось, ещё мгновение, – и разорвётся на куски от жалости и нежелания принимать такое важное, такое беспощадное решение.
Закусив губу до крови, Майя снова заплакала и повернулась к одноухому, размещая обе руки на вздымающийся бок животного. Вожак печально взглянул на своего второго товарища. Тот уже перестал шевелить лапами и покорно вздохнул, закрывая глаза и смиряясь со своей участью. Сердце его пропустило удар, а затем остановилась вовсе.
Слёзы застилали глаза, смывая границы реальности происходящего, и Майя, всхлипывая и икая, вложила в своё желание помочь все остатки сил. Жар усилился, но смертельные раны, нанесённые ножом, начали понемногу стягиваться. Кровь ещё сочилась, когда бросившиеся к товарищу псы оттолкнули девушку и принялись вылизывать порезы.
Вожак спокойно сел рядом, разглядывая стаю.
– Собачья слюна обладает обеззар-р-раживающим свойством. Он попр-р-равится.