Римъ Эдельштейн
Гиперандрогения
– Что такое логика,
как не искусство доказывать?
Жан Пиаже.
– Вот это мент, Саша.
А ты – хрен знает что…
«Закон каменных джунглей».
– Эй, брат-любер, где твой кастет?
«Гражданская оборона».
– Хороший опер – это тот, на кого может
положиться другой хороший опер…
«Метод Лавровой».
ххх
Осень была необычайно холодной и дождливой, и всю предшествующую неделю лил такой сильный дождь, что в некоторых местах, где асфальт был особенно плох, уже стояли большие лужи. В их зеркальных поверхностях никак не могло отразиться нависшего мрачного неба – шуршащие и шипящие автомобили разрывали своими колёсами гладь, взметая грязь со дна. Большая часть – притормаживала, но некоторые – совсем будто одичавшие – неслись на полном ходу, дребезжа своими подвесками и с размаху ополаскивая рядом стоявшие машины. В такие моменты у обрызганных водителей ярость смешивалась с недовольством – некоторые даже открывали двери, чтобы выскочить и обматерить хорошенько лихача, но, встретив лицом осеннею промозглость, ёжились и быстро ретировались, провожая озлобленным взглядом «водятла».
Игорь, конечно, разумно притормозил перед очередной большой лужей, стараясь проехать на своём внедорожнике как можно плавнее, дабы не потревожить своего босса. Тот в последнее время стал таким раздражительным… То наорёт, то дверью хлопнет. Может, это влияла так погода. Может, ему не давал покоя любовник его жены. Или ещё что-то…
Игорь старался не лезть в хозяйские дела, хоть и сам Жиров – его босс – раньше то и дело посвящал его в разные, так сказать, развлечения. Но с некоторых пор всё изменилось.
Сейчас его босс раздражённо молчал, шумно пыхтя, всасывая большим круглым носом воздух и шлёпая пухлыми губами. Он высовывал красный язык, облизывался, часто моргал за своими квадратными очками в дорогой оправе, злобно сжимал телефон – кнопочный, серенький, ужасно его бесивший своими маленькими кнопочками. Но других телефонов Жиров не любил и не хотел.
Игорь начал пересекать лужу, как вдруг услышал, что слева от него несётся какой-то тарантас, угрожающий не только окатить их смоляной внедорожник, но и процарапать огроменную полосу на двух дверях сразу.
Игорь увидел в зеркало, что это какая-то серенькая, грязненькая иномарочка с тонированными стёклами и ревущим мотором, спешившая изо всех сил ворваться в лужу.
«Куда ты прёшь, баран?!» – чуть не заорал Игорь, вытаращив глаза и ухватившись крепко обеими руками за руль. Но с губ его сорвался лишь неопределённый стон, а сам он едва дёрнулся – тревожить лишний раз босса не хотелось.
Иномарочка грозно проревела слева, грязью и водой окинув внедорожник Жирова, и в какой-то момент водитель подумал, что сейчас тот опять разорётся, благо, теперь повод действительно был. Но, как ни странно, он даже и не обратил внимания, положив свои два массивных подбородка на светло-фиолетовый галстук, растёкшийся по белоснежной необъятной рубахе.
Он то ли ждал от кого-то звонка, то ли кому-то не мог дозвониться. А остальное его сейчас не волновало.
Игорь расслабленно выдохнул, выезжая из лужи и начав набирать скорость. Дождь стал едва слышно барабанить по стеклу, поэтому он включил «дворники» и те принялись мерно постукивать, разбавляя мерное урчание внедорожника.
Игорь замечал, что люди, бегущие по тротуарам, все вымокли – дождь сопровождался ещё порывами ветра, поэтому даже плащевые куртки с капюшоном и зонтики прохожих не особо спасали. Все торопились поскорее спрятаться от разгулявшейся сибирской погоды. В такие моменты становилось особенно комфортно и уютно, ведь ты в тёплой машине, а они там, на улице. Мокрые.
Внедорожник свернул пару раз и выехал на Железнодорожную улицу, хотя никакой железной дороги тут и не бывало. Универмаг, университет, небольшой парк, кольцевая развязка. Торговый дом с бытовой техникой, многоквартирные дома…
Светофоров было очень уж много здесь, на этой улице. И они остановились в какой раз. Дождь припускал, люди на впереди маячившей остановке ёжились и прижимались друг к другу. Машинально, как баране в стаде во время ливня.
«Что-то много тут людей», – подумал Игорь, а потом понимание прорезало его лоб глубокой складкой: тут же университет. Это студенты высыпали, многие из них не ждали автобус, а ждали момента проскочить проезжую часть. Скользко, мокро. Особо никто рисковать не хотел, все ждали красного света для машин.
Игорь проехал ещё дальше, подавляя в себе дикое желание посигналить впереди плетущейся «хонде». То ли пенсионер был за рулём, то ли женщина… То ли недавно права получил водитель и рисковать не спешил. Причина могла быть любая.
Так вышло, что «хонда» успела проскочить, а внедорожнику опять выпал красный сигнал и Игорь нажал на тормоз, слыша вздох негодования сзади. Машинально глянув в зеркало заднего вида, Игорь увидал, что его босс недовольно ворочает своими большими плечами в блестящем чёрном пиджаке, изредка поднимая взгляд от телефона, а затем опять же в него утыкаясь.
Люди пошли по пешеходу на другую сторону улицы. Тут была парочка влюблённых студентиков – худенькая шатенка и бородатый брюнет в спортивном костюме накрылись курткой и, склеившись боками, спешили изо всех сил. За ними шла пухлая пенсионерка в тёмном пальто и скособочившейся шапке, из-под которой торчали седые космы. Она тоже торопилась, но в то же время боялась поскользнуться, поэтому аккуратно шлёпала своими маленькими старческими ботиночками по мокрой «зебре».
– Ну?! – не выдержал Жиров, клацнув с заднего сиденья. Это было сказано коротко, жёстко и властно. Наверное, все его складки на теле вздрогнули в унисон этому резкому оклику.
– Пешеходы, – извиняющимся тоном ответил Игорь. – Светофоры…
– Каждый день тут стоим! – злобно гавкнул Жиров, всплеснув толстенькой рукой, свободной от телефона. Он хлопнул себя по блестящей штанине. – Надо позвонить кое-кому и убрать к чертям этот светофор отсюда! А ещё лучше, и пешеход!..
Игорь промолчал, радуясь, что осталось пятнадцать секунд. Какой же долгий здесь красный!
Мельком он увидел, что ещё несколько человек в разноцветных куртках перебегают дорогу, и один из них – низковатый приземистый паренёк в медицинской маске и тёмно-зелёной куртке – повернул свою голову и посмотрел Игорю прямо в глаза.
Игорь ничегошеньки не успел подумать, только увидел, что паренёк этот рывком распахивает куртку – так распахивает, что его замок, висевший где-то на середине «молнии» попросту отлетает в сторону. А затем он бросается к внедорожнику, заставив Игоря подумать о том, что это или автоподставщик или ещё кто… А потом этот парень с небывалой проворностью оказался рядом с пассажирской дверью. Просто в два прыжка; и начал что-то доставать из-за пазухи.
Водитель успел схватиться только за ручку своей дверцы, обернувшись до боли в шее на своего босса – тот выпучил глаза и раззявил рот, тоже заметив резвого паренька. И в это же время тот уже распахнул дверь, впустив свежий дождливый воздух в салон… И злобно – Жиров мог бы поклясться – уставился на него.
Всё происходило очень быстро, но Игорю показалось, что прошла целая вечность, за которую он всё же успел открыть свою дверь, а затем грохнул такой силы выстрел, что даже у водителя искры брызнули из глаз, а сам он подскочил, как ужаленный!
Жиров же завопил, впрочем, довольно сдавленно и хрипло, впечатавшись толстой спиной в бежевое нежное сиденье внедорожника. После второго раскатистого грохота – словно за раз обрушили сто комодов с посудой – он уже ничего не чувствовал… Кто-то выключил свет; да не выключателем, а каким-нибудь совком, да прямо по лампочке. И в осколки.
Игорь же ничего не мог расслышать в первую секунду, как оказался на улице. Всё в его голове звенело многоголосным эхом, и даже глаза заслезились. Он видел, как стрелок бежит с проезжей части на тротуар. И видел людей, разбегающихся с остановки. Лица их были искажены в беззвучных криках.
Игорь кинулся к открытой двери и вперил взгляд в развороченное кровавое месиво, где была грудь Жирова. Он распластался на сиденье, нелепо раскинув ноги, а глаза его чуть не выпрыгивали из глазниц на посеревшем лице… И, казалось, что одна рука подрагивала – едва заметно шевелились розовенькие ноготочки. Ровненькие, аккуратненькие.
Тошнота волной подкатила к горлу Игоря, он медленно начал сползать по автомобилю, прям на мокрый асфальт, чувствуя, как дождь распаляется ещё сильнее. Он просидел секунд двадцать, прежде чем опомнился, сбросил с себя паршивое оцепенение и начал доставать смартфон, чтобы вызвать полицию.
ххх
Через полчаса опергруппа уже была на месте преступления. На двух автомобилях: один – коричневый седан, другой – белый габаритный фургон с синей полосой через весь борт, на которой красовалась надпись «ПОЛИЦИЯ».
На немаркированном автомобиле приехал оперуполномоченный в гражданской одежде, на фургоне – криминалист, следователь и ещё двое сотрудников в форме. Они помогали криминалисту оцеплять место преступления и разгонять зевак, которые, при всей своей тревожности, всё равно проявляли дикое любопытство и то и дело старались подойти поближе, заглянуть в автомобиль.
Дождь уже прекратился, хотя в какой-то момент настолько усилился, что можно было подумать, что он затянется до вечера как минимум. А то и до утра.
Игорь продолжал сидеть на асфальте с посеревшим лицом, опёршись своим черноволосым затылком на полировку внедорожника. Слёзы стояли у него в глазах, а уголки рта дрожали, и выглядело это как-то сюрреалистично: такой габаритный брутал, а плачет. Он курил, делая редкие затяжки, проваливаясь в свои мысли раз за разом и вообще забывая, что в руке сигарета.
Следователь был хмурым, худощавым, хрипловатым человеком в синем мундире. Он вылез из фургона и сразу же стал окидывать взглядом место… Глаза его – строгие и тёмные – медленно и цепко натыкались то на сидящего водителя, то на полноватого подседевшего криминалиста, который уже вовсю отчитывал одного из помощников за что-то…
К следователю подошёл высокий парень в чёрной куртке из кожзама с высоким воротником – оперуполномоченный следственной группы по фамилии Собакин.
Следователь повернул своё вытянутое лицо, щёки которого были усеяны какими-то едва заметными шрамами.
– Собакин, приступай к опросу свидетелей.
Голубоглазый брюнет – с настолько проницательными голубыми глазами, напоминавшими кусочки льда – молча прошагал к сидевшему у автомобиля водителю.
– Здравствуйте, – начал он и полез за удостоверением. – Собакин. Оперуполномоченный. Давайте разбираться, что тут у вас произошло.
Он говорил спокойным, мягким голосом, вполне участливо, отчего водитель удивлённо вскинул брови и начал медленно подниматься. На каком-то этапе подъёма хрустнули колени.
– Игорь Николаевич Тарасов, – представился он, хотя его, казалось, никто и не спрашивал. – Я – водитель.
– Рассказывайте, – предложил Собакин.
И Игорь Николаевич передал события сегодняшнего утра, стараясь ничего не упустить и в то же время ничего не размусоливать. Ехали, как обычно. Не спеша. Лужи, дожди, обогнала иномарка… Жиров нервничал, он последнюю неделю всегда был на взводе. Потом остановились на светофоре, пошли люди… Один из толпы выскочил на проезжую часть, открыл дверь, выхватил обрез или что-то такое… Или наоборот? Да, вроде сначала выхватил, а потом распахнул. Два выстрела.
– И Вы ничего не успели сделать? – прояснил Собакин.
– А что я мог… сделать? – всплеснул руками Игорь Николаевич и голос его дрогнул. – Я вообще водитель всего лишь, его вожу по встречам, да жену его торговым центрам…. Я и не должен был его охранять!
Последнее слово прозвучало очень уж истерично, будто его кто-то в чём-то подозревал.
– Успокойтесь, – сказал Собакин, и это прозвучало не резко. – Разберёмся, обязательно. Кем работал поте… Погибший? – в какой-то момент он хотел сказать «потерпевший», но почти сразу поправился.
– Он директор строительной компании «Красная Греция». Слышали о такой?
– В общих чертах, – уклончиво отозвался Собакин. Что-то такое он действительно слышал, но в лицо директоров вообще мало каких знал. – Где его дом? Место жительства?
– Улица Бербер, дом двенадцать, квартира двадцать шестая.
– Элитный район, – сухо заметил Собакин. – Небось, платные парковки поблизости, гаражи подземные и всё в таком духе?
– Да, – коротко ответил Игорь Николаевич, испытывая лёгкое недоумение. Он посмотрел на опера с нескрываемым удивлением, но тот отвёл взгляд в сторону, о чём-то задумавшись.
– А офис где?
– Проспект Юлии Паршуты, отдельное здание. С вывеской такой… Характерной. Сразу заметите.
Подошёл следователь, мягко ступая, поэтому он резко оказался за плечом Собакина. Но ничего не стал говорить, сжимая в руках кожаную папку. Просто слушал.
– Так, в офисе обычно кто находится? – уточнил Собакин.
– Секретарша, Светочка-солнышко… Так… Юрист наш, Эмилия Олеговна. Бухгалтерша – Мария Марьевна.
– Как-как? – опер вскинул брови. – Странное отчество.
– Д-да… Наверное.
– Ещё кто?
– Заместитель по строительной работе – Рустам Максимович. Ещё…
– Да ты сейчас туда поезжай и опроси их, всего и дел-то, – предложил внезапно следователь.
Собакин повернулся.
– Что говорит Лев Леонидыч?
– А что он говорит, – сухо начал следователь. – Стреляли из обреза. Убили. Гильзы нашли. Баллисты, конечно, скажут больше.
– А, вот ещё что! – неожиданно вспомнил Игорь Николаевич, отчего оба полицейских упёрли в него озадаченные взгляды, несколько колючие, поэтому водитель как-то оступился, словно забыл, что хотел сказать. Но, собравшись с силами, продолжил: – Он всё нервничал из-за какого-то Жени.
– Какого «Жени»? И как нервничал? Когда?
– Да буквально пару дней назад… Мы так и едем, здесь же, по этой же дороге… А ему кто-то звонил. И он так и отвечал «Да что мне Женя?! Что мне Женя? Хватит полоскать мне мозги этой ерундой!..» Ну, выражался он ещё похлеще. Больше я ничего не знаю.
– Ручкин займётся телефоном, – сообщил следователь Собакину. – Ты же едь в офис и наведи там шороху… Надо быстро что-то решать. Ещё камеры бы неплохо проверить. Скорее всего, камеры с универмага его засняли.
– Тут же университет, – напомнил Собакин. – Куча народу… Версий у меня две: или заказ, или псих-одиночка.
– Отрабатывать надо, отрабатывать версии-то, – напомнил ему следователь добродушно.
– Я сначала заскочу в универ, – предложил опер. – Пообщаюсь с ректором и вообще… Сколько вон студентноты околачивается. Загоню их на пары. Попробую хотя бы.
– Мы тут закончим. А ты давай мне результаты. И только лишь их, родимых!..
«В морг значит морг», – послышалось где-то жужжание Льва Леонидыча.
Собакин быстро пошёл в сторону университета, отчего высыпавшая толпа студентов стала разбегаться. Хоть он и не был тщеславным, но почему-то где-то в глубине души это его чуть было не позабавило; но Собакин сразу же себя одёрнул.
«Дядя Стёпа – всегда друг», – подумалось ему, хотя тут же он себя поправил. Нет, не всегда. Например, убийце Жирова дядя Стёпа точно не друг.
ххх
Университет представлял собой широкое четырёхэтажное здание с длинным серым крыльцом. Почти все первокурсники разбежались с него, и на нём оставались те, кто посмелее и постарше, поворачивая спокойные лица вслед за Собакиным. Он чувствовал, что некоторые – кто побойчее – смотрят на него даже с вызовом, но это лишь вызвало у него едва заметную улыбку, искривившую губы.
Взявшись за ручку двери, Собакин обернулся и круто поднял голову в поисках камеры. И он её нашёл – чёрный глазок смотрел прямо на крыльцо. Стало быть, ничего интересного она не засняла. Вряд ли убийца выходил из этих дверей, только если он не идиот.
В вестибюле университета тоже были студенты, которых низкорослая – очень низкорослая – и худосочная женщина в багровом приталенном костюмчике пыталась усмирить и разогнать по парам.
– Извините, – прервал её Собакин, сказав ей это едва ли не в ухо, чтобы перекрыть стоявший гвалт. – Мне нужен ректор этого университета…
– ДА ЧТО Ж ТАКОЕ?! – вскричала она. – Где дежурные?! Где заместитель по воспитательной работе?! Пётр Семёныч, Пётр Семёныч!
Пётр Семёныч был худощавым охранником в чёрной куртке и голубой рубашке, выглядел он настолько растерянно, и что-то вполголоса пытался объяснить здоровым пятикурсникам, не двигавшимся с места, глядевшим во все глаза на уличное происшествие через большие университетские окна.
– Извините! – крикнул Собакин ещё раз, наклонившись к ней ещё ближе, чуть ли не на расстояние поцелуя в шею. В нос ему ударил лёгкий травяной парфюм; он мягко взял её под локоть. – Извините, у меня срочно!
– Чего Вам?! – грозно обернулась она, и, хоть и была ниже Собакина на три головы, её бледное личико с горящими карими глазами попросту вопило о том, что эта дама здесь не последний человек.
– Мне нужен ректор этого прекрасного благопристойного заведения! – крикнул Собакин и полез за удостоверением. – Оперуполномоченный Собакин. Расследую убийство, которое случилось у вас под носом! Нам нужно поговорить!
Собакин никогда не был человеком злым. Некоторые бы сказали, что он даже не был твёрдым. Он был убеждённый флегматик, которому хоть на шляпу садись, всё фиолетово. Но вместе с тем он обладал такой решимостью в некоторых своих фразах, мог быстро включать командный голос. И все мигом его слушали. Да и всегда было в его взгляде что-то гипнотическое, завораживающее, что позволяло обратить на себя внимание всех.
– Я – ректор, – отозвалась она, машинально приподнявшись на цыпочки. Голос, тем не менее, её подубавился. Она поджала губы и, по всей видимости, решила на этот момент оставить студентов в покое. Куда-то пошла.
Собакин пошёл за ней, и они оказались в более спокойном месте дальше по коридору, где занимались первокурсники, которых уже разогнали.
– Чем могу быть полезна?
– Вообще я шёл сюда камеру проверить, но когда заходил, уже увидел, что она снимает только крыльцо… А вообще, Вы ничего не слышали?
Она как-то дёрнула головой и сдвинула брови. И в этом движении отчётливо читалось, что он задал глупый вопрос: что ей, сидеть всё время у окна и смотреть, кто там ездит? А кто стреляет?
– Нет, – отозвалась она. – Но Вы лучше спросите у Петра Семёныча. Его каморка как раз у входа ж. Может, помимо разгадывания кроссвордов он что и видел…
– Вы лучше организуйте линейку, – посоветовал он ей. – И скажите, что того, кто что-то видел, Вы ждёте у себя в кабинете. Пусть расскажут. Здесь человек триста, не меньше…
– Ага, они Вам расскажут, – невесело усмехнулась она. – Кто смолчит, а кто напридумывает с три короба… Схожу за Петром Семёнычем.
«Ну да, – подумал Собакин. – Так себе идея. Только время могу потерять. Лучше в офис нагряну… Да и вообще, не будут же его студенты убивать. Вряд ли бы такой дерзкий стрелок стал светиться тут. Не стал бы он так рисковать, не стал. Залётный гражданин».
Подошёл Пётр Семёныч, который очень уж переживал и хлопал глазами.
– Чего Вы так боитесь? – прямо спросил Собакин, глядя на него.
– Не студента убили-то? – сразу линейно ответил охранник подавленным голосом.
– Не студента, – ответил оперативник.
– Слава богу! – выдохнул облегчённо Пётр Семёныч. – А то я уж…
– А то, что там вообще человека убили, Вас не особо расстраивает? – спросил Собакин, но не с нажимом, просто как бы к сведению.
– Что Вы! Побойтесь Бога! – ответил тот. – Страшно, очень страшно, конечно…
– Мог убить и студент, – сухо заметил Собакин. – Что-нибудь слышали? Видели ли?
Охранник, по-видимому, был человеком очень боязливым. Скорее всего, просто пенсионер, которого пристроили сюда, чтобы было на что жить… Он растерянно молчал, пытаясь припомнить события минувшего полдня, но ему ничего в голову не лезло.
– Ладно, – махнул рукой Собакин. – Что вспомните, так ректору сообщите.
Он посмотрел на стоявшую поодаль женщину и подозвал её жестом. Та послушно подошла.
– И дайте мне ваш номер, – серьёзно сказал Собакин. – Если что, я Вам наберу. И Вы запишите мой.
Так и обменялись номерами, а через пять минут Собакин уже ехал на своём седане по адресу, указанному ему водителем. Сначала надо заехать к нему домой, а потом уже и в офис. Сообщить жене, если ещё не сообщили…
ххх
Белёсые стены возвышающихся элитных многоэтажек бросились Собакину в глаза ещё до того, как он даже выехал из этого района. Они стояли обособленно, как колонны, возвышались восьмёркой, а между собой их соединяли маленький парк и новенькая спортивная площадка. Шикарный жилищный массив! С охраняемой парковкой, разумеется.
«Ещё бы! – подумал оперативник. – Не в «хрущёвке» же ему жить…»
Пока он петлял по асфальтированному спуску в этот элитный район, он начал строить предположения. Конечно, скорее всего, Жиров был устранён конкурентом. Девяносто пять процентов убийств всяких влиятельных застройщиков, директоров и иных управленцев да топ-менеджеров совершается именно что конкурентами… Да и характерный почерк для киллера, если честно: дерзко, быстро, посреди бела дня… Конечно, Глазов со своими помощниками там всё запротоколирует, возьмёт показания очевидцев, но, по мнению Собакина, этого будет недостаточно.
Охранник у ЖК здесь был чуть моложавее университетского, топорщил недовольно чёрные усы и мигал глазами, но всё равно пропустил оперативника и даже открыл ему домофон в нужном доме. Так сказать, чтобы не через дверь с хозяйкой знакомиться… То есть вдовой.
Подъезд был такой же шикарный, как и двор: всё чистое, новое, ступени блестят, стены вымыты. На подъездных подоконниках стоят какие-то цветы – то ли астры, то ли ещё какие; сильно пахучие, но политые, прополотые. Тишина! Нигде музыка не орёт, пьяных визгов не
слышно… Красота.
– До двери я сам дойду, – заметил Собакин тоном, не терпящим возражений. Охранник удалился, хоть и не спеша. И опять нахмурился.
Оперативник воспользовался лестницей (само собой, здесь был и лифт, и отполированные двери его блестели так, будто на улице было солнечно, а не предзимняя осень). И скоро уже стоял у тёмно-красной, невероятной двери.
Он прислушался. Машинально прислушался. Да и шёл не топая. (Профессиональная привычка). Но кроме тишины он ничегошеньки и не услышал. Позвонил в дверь, надеясь, что это будет стандартный звонок, а не свистящее нечто. Надежды не оправдались.
– Кто это? – послышался из-за двери глухой женский голос. Она тоже подошла то ли на цыпочках, то ли как, но он не слышал её шагов.
– Оперуполномоченный Собакин! – он достал удостоверение и раскрыл его так перед глазком, чтобы видно было. Конечно, мог перед этим просто долбиться в дверь, заткнув глазок пальцем, пока бы она не открыла, но… Он же пока не на задержании.
За дверью послышался тяжёлый вздох усталости.
– Мне уже позвонили. Глазов, кажется. Рассказал, что мужа убили!
В голосе Собакин не услышал особой тоски, только раздражение… Интересный момент, стоит его подметить у себя в подкорке.
– Мне поговорить с Вами надо, откройте, – мягко сказал он, но быстро.
Очередной вздох, за которым последовал хруст замка, щелчок щеколды, потом брякнула цепочка… Дверь открылась, но сантиметров на десять. Он увидел в эту щель растрёпанную блондинку, которая или спала, или пила… У неё был немного помутневший взгляд, и она окидывала оперативника им с ног до головы. Сама же она была одета в шёлковом халатике золотистого цвета. И всё.
– Говорите же, ну, – сказала женщина.
– Как Вас зовут?
– Агнесса Павловна меня зовут. Всё? Разговор окончен?
– Агнесса Павловна, послушайте, – медленно и с увеличивающимся нажимом проговорил Собакин. – Муж ваш – убит. Убит страшно, расстрелян в упор из обреза. И мне надо найти убийцу, найти быстро. Потому что я не знаю его мотивов и не знаю, почему и как…
– У Вас есть ордер на мой допрос? Или как это называется? – злобно перебила она его. Зашипела, как змея. – Нет? До свидания.
И она хотела закрыть дверь, но Собакин схватился за неё обеими руками (за дверь).
– Я могу, конечно, позвонить Глазову, – начал он. – И тот выпишет постановление на ваш допрос. И сюда приедут полицейские. И Вы поедете в отдел. И там будете сидеть часов пять, пересказывая всё по кругу… И Глазову, и помощнику его, Ручкину. И там душно, и накурено. И все будут смотреть только на Вас.
Он увидел, как Агнесса Павловна заколебалась.
– Я же предлагаю Вам пока что неформальную беседу… Узнаю всё, поеду дальше.
Вдовица сняла цепочку и резко хотела отпихнуть дверь в сторону, но оперативник, само собой, удержал её без особых проблем.
– А вот бить дверкой меня не надо, – сказал он поучительно и мягко вошёл, прикрывая её за собой. – Мне разуться?
– Не стоит, – ответила она и поплелась в дальнюю комнату, в кухню, шлёпая босыми ногами по дорогому линолеуму.
Собакин всё ж скинул свои туфли, зная, что они у него топчут, и как-то постыдившись оставлять чёрные грязные отметины на полу. Оглядывая узкий коридор прихожей с поклеенными бесцветными обоями и серым платяным шкафом, он прошёл вслед за хозяйкой, миновав пару тёмно-синих стеклянных дверей – в другие комнаты.
На кухне же был круглый стеклянный стол винного цвета и пара круглых стульев в такой же цвет на длинных ножках – вроде тех, какие есть в барах. На столе стояла початая бутылка вина, даже не просто початая, а почти выпитая, и два пустых бокала.
– Вы одна? – спросил он резко, оглядывая комнату с синим же кухонным набором: парочка шкафчиков, раковина, бесшумная махина холодильника. Тут ещё было большое окно, в солнечную погоду наверняка палило нещадно – занавески были такого же тёмного цвета. Раздвинутые.
– Одна-одна, – устало она ответила и начала наливать себе в бокал красное вино. – Будете?
– Не пью, – коротко ответил он, но в уме сделал ещё одну пометку.
– На работе, – кивнула она понимающе и залпом осушила свой фужер.
Он поморщился. И твёрдо сказал:
– На службе.
Агнесса Павловна ничего не ответила, просто закинула ногу на ногу и, опёршись локтём на стол, подпёрла свой острый подбородок ладонью.
Собакин мигом окинул её тонкие венозные ноги своим голубоглазым взглядом и перешёл сразу к делу.
– Расскажите, были ли враги у вашего мужа.
Агнесса Павловна отрывисто – и нервно – рассмеялась. Она уже достаточно охмелела, чтобы так себя вести.
– Да кругом. И всюду, – ответила она.
– Кто именно?
– Да быдло это, быдло! – воскликнула она. – Кто ж ещё? Когда ты успешный человек, ездишь на «ландровере», пьёшь вино за десять тысяч утром во вторник, всякое быдло тебе – враг. Все тебе завидуют, все только и ждут…
В другой комнате послышалось движение. Собакин обратил внимание, как дёрнулась Агнесса Павловна, но ничего не сказал ей. И так было понятно, что она тут не одна.
– А поподробнее? Что за быдло? Кто именно?
– Да мало ли кто, – уклончиво ответила она. – Вот, например, Склизякин. Партнёр его. Разругались в пух и прах пару недель назад. Как же мой милый был зол на этого придурка! Он же знал, что мой любимый собирался строить коттедж… И не один! А целый посёлок, и там уже договорился даже с администра-а-а-ци-ей… Фамилия у главного там такая… Разуваев. Или Бармалеев. Или ещё как-то. А Склизняков взял да и выкупил, выкупил! И захотел туда перенести приют для собак! Ну, выселяют собак-то? Слышали? Четыреста штук на улицу, и Склизякин вот и захотел… Хотя нет, это Разуваев-Бармалеев выкупил землю и приют переносить помогает, а Склизняков… он хотел… Он хотел выкупить землю, а мой любимый тоже не пальцем деланый. И… у главного в посёлке том фамилия не Бармалеев, я его с другим перепутала! У того Верхушкин. Или Пашин. Или как-то так.
– Благородно же, – перебил Собакин, впрочем, безучастно. Информация была путаной.
Вдова прыснула со смеху.
– Да он их всех перебьёт, а деньги себе в карман. Склизякин два раза за вечер кушает, а уж денежки-то как любит! Или это Разуваев?
– Так. Ещё кто? – Оперативник уже догадался, что какую-то более точную и ценную информацию ему от вдовы не удастся получить. Во всяком случае, пока что.
– Ну… Вся его компашка. Вся эта «Красная Греция». А я ему говорила, продай ты её… И поедем в настоящую Грецию. Хоть тому же Склизякину. Он высоко метит. У него знаете где завязки есть? Ууу, тендеры-то разыгрывают… – она осеклась и мрачно искривилась, поняв, что наболтала лишнего. Проклятое винцо! – Это был Разуваев!
– Его сотрудники недолюбливали? – спросил оперативник прямо, пропуская мимо ушей путаницу из похожих фамилий.
– Да, – кивнула она. – Вот кто-то из них его и убил.
– Водитель бы указал, что среди них есть похожий по комплекции человек, – сухо выговорил Собакин и сделал пару шагов к выходу. – Но он ничего не сказал такого.
– Может, он сам вообще и убил? – серьёзно спросила она.
– Разберёмся, – пообещал Собакин после недолгой паузы. Дамочка эта явно что-то темнила. Учитывая, что она не могла запомнить фамилии партнёров мужа (или не хотела говорить прямо).
Он сделал ещё два шага до комнаты, из которой слышал шум, и спросил ещё раз:
– Так говорите, что Вы одна?
– Да… Но я…
Собакин быстро ухватился за ручку двери и рванул её на себя: там предстала голубая спальня с большой мягкой кроватью, одеялом стелившаяся по полу. У одной стены стоял шкаф с зеркальной поверхностью, но не купе, а обычный, на другой висела картина. Заснеженные вершины. Всё в спальне было в два тона – в синий и голубой.
– Да что Вы себе позволяете! – вскрикнула она пьяно и подскочила из-за стола. – Это уже слишком!
Собакин мельком осмотрел комнату. На полу лежали чёрные кружевные трусы, постель расправлена – вся в пятнах. Валяется небольшая жёлтенькая упаковка…
– Убирайтесь! – крикнула она и толкнула его в плечо.
Собакин холодно же посмотрел на неё и немного улыбнулся.
– Извините, Агнесса Павловна, я больше так не буду, – сказал но, но бесцеремонно вошёл в спальню и направился к шкафу. – Что говорите, Вы одна дома?
– Одна, одна, одна! Убирайтесь, я полицию вызову! – но голос её звучал истерично.
– А что, если я Вам скажу, что есть ещё один подозреваемый, – заметил Собакин. – И он сейчас здесь.
– Я?! – воскликнула она.
– Нет, что Вы, Вы тут ни при чём.
Собакин подошёл к шкафу и взялся за ручку. Затем медленно попытался открыть. Дверцы не поддались.
– Да я на Вас жаловаться буду! – крикнула Агнесса Павловна. – Вашему начальнику! Или его начальнику! Или кому угодно! Да я до генерала дойду, да вы все повылетаете у меня!
Собакин ничего не ответил, но продолжал остервенело дёргать ручку шкафа, пока она не открылась. Он увидел перед собой… Кучу рубашек. Просто тьму-тьмущую. И пиджаки, и брюки. Это в одном отсеке. А в другом… Платья женские. И больше – ничего.
– Что, фетишист чёртов, убедился?! – крикнула она и нервно рассмеялась. – В нём просто дверцы заедают. Можешь взять вон те чулки себе!
