Ричард Рестак
Поразительная память. Тайны, секреты, факты. Руководство для улучшения работы мозга
Глава II
Эволюция нашего понимания памяти
Обрушение крыши во время пира
Многие принципы улучшения нашей памяти, то есть нашей способности запоминания, применяемые в настоящее время, были известны уже сотни и даже тысячи лет назад. Я не считаю, что нам необходимо изучить все, написанное мудрейшими людьми о памяти на протяжении многих столетий. Но хотя бы краткое знакомство с их подходами и их концепциями может и сегодня помочь нам лучше понять принципы работы памяти и усилить наши способности запоминания.
В древние времена память для людей была не просто средством сохранения прошлого, но также считалась инструментом того, что мы сейчас называем «креативным мышлением». Древние считали, что структурированная и упорядоченная память помогает вырабатывать новые идеи и устанавливать необычные и созидательные связи между предметами и явлениями.
Рассуждая по поводу глубины и силы своей памяти, Святой Августин писал: «[Я] прихожу к равнинам и обширным дворцам памяти, где находятся сокровищницы, куда свезены бесчисленные образы всего, что было воспринято. Так же сложены все наши мысли, преувеличившие, преуменьшившие и как-то изменившие то, о чем сообщили наши внешние чувства. Туда передано и там спрятано все, что забвением еще не поглощено и не погребено. Находясь там, я требую показать мне то, что я хочу: одно появляется тотчас же, другое приходится искать дольше, словно откапывая из каких-то тайников…».[4]
Древние греки были одними из первых, кто применял особые методы улучшения способности запоминания.
Ключевое открытие можно отнести к случаю обрушения крыши во время пира. Поэт Симонид Кеосский (556–368 гг. до н. э.), один из самых выдающихся поэтов-лириков Древней Греции, однажды, «ужиная в Кранноне у знатного фессалийского богача Скопы, пропел в его честь свою песню, в которой, по обычаю поэтов, много было для красоты написано про Кастора и Поллукса. Скопа, как низкий скряга, сказал, что заплатит ему за песню только половину условленной платы, остальное же, если угодно, Симонид может получить от своих Тиндаридов, которым досталась половина его похвал. Немного спустя Симонида попросили выйти: сказали, что у дверей стоят двое юношей и очень желают его видеть. Он встал, вышел и никого не нашел, но в это самое время крыша зала, где пировал Скопа, обрушилась, и под ее развалинами погиб и он сам, и его родственники. Когда друзья хотели их похоронить, но никак не могли распознать раздавленных, Симонид, говорят, смог узнать останки каждого, потому что он помнил, кто на каком месте возлежал».[5]
По преданию, многие говорили также, что он был способен не только вспомнить имена и места возлежания гостей, но даже мог сказать, во что они были одеты и назвать другие признаки, отличавшие одного гостя от другого. Это столь запоминающееся выступление на пиру натолкнуло его на несколько принципов искусства памяти. Цицерон далее так описывает это озарение Симонида:
«Это вот и навело его на мысль, что для ясности памяти важнее всего распорядок. Поэтому тем, кто развивает свои способности в этом направлении, следует держать в уме картину каких-нибудь мест [места возлежания гостей во время пира] и по этим местам располагать воображаемые образы запоминаемых предметов [личности пирующих]. Таким образом, порядок мест сохранит порядок предметов, а образ предметов означит самые предметы, и мы будем пользоваться местами как воском, а изображениями – как надписями».[6]
Восстанавливая в памяти образы пирующих, каждый из которых возлежал на отведенном ему месте, Симонид смог использовать порядок этих мест как средство сохранения в памяти порядка индивидуального расположения пирующих. Ключевым принципом метода памяти Симонида было создание мысленных образов в сочетании с их упорядоченным расположением.
Образное мышление
Другой пример открытия, связанного с пониманием сущности памяти, тоже имеющего отношение к Древней Греции, можно найти у Аристотеля (382–322 гг. до н. э.) в сочинении «О душе».[7] В этом глубокомысленном исследовании Аристотель утверждает, что все воспринимаемое нашими органами чувств передается в сознание (сейчас мы сказали бы – в головной мозг), где преобразуется в мысленные образы. По мнению Аристотеля, формирование мысленных образов подобно оттиску, создаваемому на воске перстнем с печаткой; следовательно, результат запоминания (четкость отпечатка) зависит от свойств как воска (головного мозга), так и перстня с печаткой (воздействующих на наши чувства стимулов). Как вы поняли, в этой аналогии переживаемый нами опыт соответствует перстню с печаткой, а воск – головному мозгу.
«Ведь ясно, что возникающее в душе благодаря ощущению и обладающей этим ощущением части тела нужно мыслить как некое изображение, свойством которого, говорим мы, и является память. Дело в том, что возникающее движение запечатлевается, словно отпечаток ощущаемого предмета, точно так же, как запечатлеваются отпечатки перстней. Поэтому у тех, кто из-за страсти или по причине возраста пребывает в интенсивном движении, не возникает памяти, как если бы движение или перстень-печатка попали в текущую воду. У других же память не возникает потому, что они стираются как старые стены, а также потому, что из-за неподатливости воспринимающего воздействие в нем не возникает отпечатка. Вот почему слишком молодые или слишком старые ничего не помнят – они текут: одни из-за роста, другие из-за разрушения».[8]
По Аристотелю, образы, созданные воображением, становятся основой не только памяти, но и мышления. То есть Аристотель полагает, что мышление не может происходить без мысленных образов. «Возникающее в душе благодаря ощущению и обладающей этим ощущением части тела нужно мыслить как некое изображение». Каждое воспоминание становится частью как минимум одной из нейронных сетей головного мозга, связанных с конкретным прошлым опытом, а каждый человек обладает неповторимыми, лишь ему одному присущими нейронными сетями. Например, тогда как один человек, выросший в северном климате, может ассоциировать слово «белый» со снегом, другой человек, непривычный к морозной погоде, с большей вероятностью будет ассоциировать его с молоком.
На протяжении следующих двух тысячелетий из аристотелевской идеи – объединить мышление с формированием мысленных образов – выросло множество различных методов запоминания, которые мы будем обсуждать в главе III. Все они основаны на обдуманном построении образов и обращении с ними. Большинство этих методик подразумевает соединение знакомых мест (локусов, как их называют) с образами вещей, которые человек старается запечатлеть в своей памяти. Принцип создания мысленных образов – основополагающий. Ведь картины запечатлеть в памяти легче, чем слова. В основе этой закономерности лежит тот факт, что изначально наш мозг не был рассчитан на понимание слов; это умение не приходит естественным путем. Чтобы запоминать слова, нам сначала нужно научиться их понимать, а еще лучше – читать, тогда как для создания мысленных образов окружающих нас вещей и людей никакого обучения не требуется. Исторически чтение явилось результатом постепенного распространения письменности, начиная с появления египетских иероглифов, финикийского алфавита и, много позже, печатного станка Иоганна Гуттенберга.
Поскольку образы первичны по сравнению со словами, то самый простой способ запомнить, к примеру, имена – это преобразовать имя в изображение. Но для того чтобы этот метод работал, мы должны визуализировать изображения с максимальной четкостью.
Согласно Цицерону, «места, которые мы воображаем, должны быть многочисленными, приметными, раздельно расположенными, с небольшими между ними промежутками», а образы, связанные с этими местами, должны быть «выразительными, резкими и отчетливыми, чтобы они бросались в глаза и быстро запечатлевались в уме».[9]
На протяжении столетий многие корифеи в разных областях наук и искусств предлагали свои пути и методы улучшения памяти. В тринадцатом веке яркий талантливый писатель и выдающийся ритор (учивший писать сочинения прозой) Бонкомпаньо да Синья, преподавая в Болонском университете (примерно между 1195–1230 гг.), одним из первых дал, вероятно, самое красноречивое определение памяти: «Память – это восхитительный и удивительный дар природы, благодаря которому мы помним прошлое, постигаем настоящее и взираем в будущее сквозь его подобия с прошлым». Даже восемьсот лет спустя никто не определил память столь емко и выразительно.
Вот двенадцать факторов, которые, по мнению Бонкомпаньо да Синья, способствуют усилению памяти: наблюдение, изучение, дискуссия, обсуждение, беседа, новизна, изменение, привычка, соперничество, боязнь критики, желание похвалы и стремление к совершенству.
Бонкомпаньо да Синья также определил пять состояний ума и души, которые препятствуют формированию прочной и надежной памяти: это суетные интересы, стремление к наживе, треволнения о дорогих нам людях, неумеренность в питье и чревоугодие.
Через двенадцать столетий искусство памяти пришло в упадок по причине распространения рукописных книг, создаваемых трудами монахов. Книги сделали ненужными прежние системы памяти. Зачем стараться что-то запоминать, если вы всегда можете это прочитать? Но в шестнадцатом столетии искусство памяти возродилось, и произошло это благодаря Марсилио Фичино и Джованни Пико делла Мирандола, выдающимся мыслителям и приближенным блистательного двора Медичи во Флоренции. Они были также сооснователями направления, известного как неоплатонизм.
Неоплатонизм основывался на семнадцати трактатах, известных как «Корпус Герметикум» и приписываемых Гермесу Трисмегисту – синкретическому божеству, сочетающему в себе черты древнеегипетского бога мудрости и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса. Гермесу Трисмегисту приписывают также черты харизматической (здесь: оказывающей влияние на других – прим. редактора) личности, и, согласно Марсилио Фичино, ему принадлежит утверждение, что образы, создаваемые воображением, могут преобразовывать разум, подобно тому, как скульптор из камня создает скульптуры. Это значит, что возвышенные и вдохновляющие образы могут служить средством духовного возвышения разума и наделения его «истинной мудростью». Исходя из этого убеждения, характерные образы, выбранные Фичино и Мирандола для извлечения из памяти сохраненного в ней материала, включали в себя религиозные и мистические понятия и представления.
Джордано Бруно, признанный создатель систем памяти, в своих трактатах «О тенях идей», «Печать печатей», «Изъяснения тридцати печатей», «Искусство памяти», «Искусство запоминания»[10] и др. описал различные методики организации памяти посредством установления контакта с космическими силами. Крайне любопытно, что его «печати» имеют поразительное сходство с современными изображениями нейронных сетей головного мозга.
Театр памяти Джулио Камилло
К началу 1532 года профессор Болонского университета Джулио Камилло предложил созданную им необычайно надежную систему, позволяющую значительно улучшить память. Это был Театр Памяти Джулио Камилло – под таким названием он стал известен во всей Европе шестнадцатого века. Театр представлял собой деревянное строение, повторяющее форму римского амфитеатра. Получить представление о том, как выглядел и как действовал этот театр, можно из короткого видео Марио Фаллини на YouTube, под названием «Conceptism and Giulio Camillo» (создано ресурсом Flatus Vocis).
В театре Камилло зрительный зал не предназначался для зрителей, единственный «зритель» – человек, практикующий искусство памяти, стоит на сцене, обратившись лицом к залу, кресла в котором расположены в семь ярусов, с семью сквозными проходами между ними, протянувшимися от самого верха до самого низа, и каждый из семи проходов заканчивается наверху вратами, символизирующими семь планет. Эти врата сплошь расписаны кабалистическими, герметическими и астрологическими символами.
В нижней части каждого кресла в зрительном зале имелись выдвижные ящички, содержащие карты, в которых подробно указано все, что было известно о нашем мире на то время или только предположительно могло быть известно.
По словам Камилло, его Театр Памяти опирается на Семь столпов мудрости Соломона. А сам процесс достижения мудрости посредством развития памяти он сравнивает с опытом блуждания в густом лесу. Приведем его собственные слова:
«Если мы заблудились в большом лесу и нам, чтобы выбраться, нужно обозреть его весь, не следует пытаться сделать это непосредственно с того места, где мы оказались, поскольку будет виден только небольшой участок лесного пространства вокруг нас. Но если неподалеку лежит склон, ведущий к вершине холма, следует взобраться по этому склону, тогда будет открываться все более обширная часть местности, пока мы не увидим ясно всю округу. Лес – это наш внутренний мир, склон – это небеса, холм – это наднебесный мир. И чтобы понять вещи нижнего мира, необходимо достичь высших пределов, откуда, глядя сверху вниз, мы составим себе наиболее точное представление о вещах, лежащих перед нами».[11]
Сначала мы не можем увидеть весь лес целиком, так как этому мешают окружающие нас деревья. Но если мы найдем тропу, ведущую вверх по склону, то сможем увидеть большую часть лесного массива. А дойдя до вершины холма, увидим и весь лес.
Из предложенной Камилло аналогии с лесом ясно видно, что цель его театра – предоставить средство, позволяющее подняться из царства низкой обыденности в более высокое царство духа. «И чтобы понять вещи нижнего мира, необходимо достичь высших пределов, откуда, глядя сверху вниз, мы составим себе наиболее точное представление о вещах, лежащих перед нами».
Исследователи классического наследия утверждают, что ныне исчезнувший деревянный Театр Памяти Джулио Камилло являл собой воплощенное представление о человеческом разуме времен Ренессанса, согласно которому люди принимают участие в жизни божественного мира посредством общения божественного и человеческого начал. Камилло и его последователи верили, что люди обладают божественным даром – способностью, благодаря памяти, связать повседневный мир с миром божественным. Как следствие, человеческому разуму становятся доступны новые могучие силы.
«Посредством учения о локусах и образах мы может удерживать в уме и постигать человеческие идеи и все сущее, что имеется во всем мире», – писал Камилло о своем театре.
В этом процессе образы, взятые из религии, запечатлеваются в уме достаточно прочно, и, когда человек, хранящий такой образ, возвращается в повседневный мир, внешние проявления этого мира становятся для него духовно возвышенными благодаря силе памяти. Как утверждает Френсис Йейтс, «В образах Театра Камилло, по-видимому, должно было присутствовать что-то от этой энергии, которая позволяла „зрителю“ посредством „наблюдения образов“, охватывать единым взглядом весь универсум».[12]
Следует отметить, что все методы укрепления памяти, которые обсуждались ранее, свидетельствуют об особой важности концентрации внимания и повторения. «Если вы обращаете внимание (направляете свой разум), суждение будет лучше постигать вещи, пришедшие в него (разум)», – сказано древней книге Dialexis, написанной в 400 г. до н. э. Позднее Святой Августин называл память venter animi, «некого рода желудок ума». Он сравнивал создание воспоминания посредством чтения и перечитывания какого-то текста с поведением коровы, которая пережевывает свою жвачку. Согласно этому пасторальному сравнению, читатели «пережевывали» текст, произнося его вслух, при этом размышляя над ним.
Такая сосредоточенная концентрация внимания считалась более созидательным действием, чем «бездумное» чтение. Подобная работа ведет к развитию воображения, создающего различные новшества и изобретения. Но прежде чем человек сможет создать что-то оригинальное своим творчеством, он должен в совершенстве изучить труды более ранних мыслителей, запечатлев их слова в своей памяти. «С самой древности искусства памяти рассматривались как инструменты исследователя, предназначенные для восстановления и отбора информации, опираясь на воспоминания и служа тому, что мы сегодня называем креативным мышлением, – считает Мэри Дж. Каррутерс, международный авторитет в области памяти. – Мастерство памяти практиковалось как орудие изобретательства, открывая и по-новому соединяя вещи, ранее человеком уже изученные».[13]
Совет Томаса Брадвардина
Особые наставления по формированию мысленных образов в XIV веке дал Томас Брадвардин, архиепископ Кентерберийский. Образы того, что человек хочет запомнить, должны быть «удивительными и впечатляющими, поскольку такие вещи запечатлеваются в памяти глубже и хранятся лучше. Такие вещи по большей части не умеренные, но крайние, донельзя прекрасные или безобразные, радостные или печальные, заслуживающие уважения или презрения, преисполненные достоинства или низости». Другими словами, для того чтобы образы запоминались, они должны быть до последней крайности драматичными и преувеличенными.
Обратившись к своей собственной памяти, мы можем понять, что совет Брадвардина совершенно верен. Мы склонны помнить вещи и события, которые пробудили наши эмоции в момент запоминания. Так, мы очень быстро можем забыть, какие блюда заказывали на вчерашнем ужине, но навсегда запомним, причем предельно четко, как чудом не столкнулись с поворачивающим бензовозом, когда ехали в ресторан. «Вещи чрезвычайные возбуждают человеческие чувства и человеческий ум с большей силой, нежели вещи обыденные, – писал Якобус Публиций[14] в книге „Искусство памяти“, опубликованной в 1482 г. – Причина же в том, что вещи великие, невероятные, ранее невиданные, новые, редкие, неслыханные, прискорбные, исключительные, неожиданные, неповторимые или на редкость прекрасные занимают большое место в нашем уме, в нашей памяти и в наших воспоминаниях».
На протяжении столетий люди использовали различные предметы в качестве меток для запоминания места. «Домашние и семейные принадлежности римского дома – архитектурного типа, наиболее рекомендуемого для работы памяти античными авторами – были замещены божественными постройками, заимствованными из книг Священного Писания, такими как Ноев ковчег, дом Господень, Иерусалимский храм… сама вселенная», – пишет Мэри Каррутерс, автор книги «Средневековое мастерство памяти».[15]
Метродор из Скепсиса,[16] греческий ученый, известный своими трудами по риторике, полагался на свое знание астрологии для разработки системы, основанной на двенадцати знаках зодиака. Каждый знак разделялся еще и на три декана – три равные части, по десять градусов окружности каждая. Как сами астрологические знаки, так и три их декана выполняли функцию меток для запоминания мест (memory place marks). Чтобы увеличить число меток, каждому декану Метродор также присвоил десять изображений заднего плана. В результате он получил 360 меток (по три декана на каждый из двенадцати знаков зодиака, умноженные на десять изображений, присвоенных каждому декану), которые он мог задействовать как вспомогательное средство памяти.
Вот как описывал эту систему Квинтилиан: Метродор «нашел 360 мест на двенадцати знаках, по которым движется солнце». И поскольку всем этим местам была присвоена нумерация, Метродор мог найти любое их число по их порядковым номерам. Используя эту структуру, Метродор мог запоминать большие объемы информации и демонстрировал настоящие чудеса памяти.
Очень может быть, что мой читатель сейчас воскликнет: «Все, с меня довольно! Мне рыться больше нет охоты в хронологической пыли!» Да, пожалуй, что довольно. А посему на этом я завершаю этот краткий исторический экскурс. Мы лишь вспомнили, какую чудесную силу, по утверждению некоторых мистиков и философов, способна обрести память. Как вы далее увидите, эти античные и столь знаменитые системы и взгляды лишь немного трансформировались и поныне не утратили свое значение в качестве основных принципов искусства памяти.
Вот как это может работать для вас
Позвольте мне поделиться своим личным опытом в области искусства памяти, которое практиковалось средневековыми мнемонистами. В главе III я изложу простой способ построения вашей собственной личной системы памяти. Сейчас я предлагаю лишь легкую разминку – с тем чтобы вы могли полностью войти во вкус и подготовиться к построению более основательной конструкции.
Прежде всего давайте попробуем запомнить пять имен существительных, взятых произвольно. Сначала создайте зрительные образы этих существительных. Затем поместите их в пяти знакомых местах – намеченных, например, среди обстановки одной из комнат вашего дома. Увидьте мысленным взором, как эти образы разместились в этих знакомых вам местах. Если вы сможете успешно это проделать, то будете легко мысленно переходить от одного места к другому и «видеть» все эти пять предметов (образов) в тех местах (или локусах, если применять классическую латинскую терминологию), где вы мысленно их поместили.
Для выполнения этого предварительного упражнения я совершенно произвольно выбрал следующие слова: семечко, враг, трамвай, жонглер и часы. В качестве мест, где я должен буду сохранить эти пять образов, я выбрал пять локусов памяти в своем офисе: мой письменный стол, приемную, вестибюль, идущий от моей приемной к входной двери, вход в здание и, наконец, музей прямо напротив моего офиса, на другой стороне улицы.
Чтобы запомнить эти слова, я выбираю яркие, впечатляющие образы и связываю их с моим офисом – так будет выше вероятность, что они мне хорошо запомнятся. Я представляю себе огромный подсолнух, выросший из семечка на моем письменном столе и упирающийся в потолок. Затем рисую в своем воображении, как я вышел из своего кабинета в приемную и столкнулся там с человеком, замахнувшимся на меня ледорубом (враг). Я проскользнул мимо человека, размахивающего ледорубом, выскочил в вестибюль и увидел, что выход мне перегородил подъехавший красный трамвай. Я пробежал мимо трамвая и выбежал из здания через пожарную дверь, сбив с ног жонглера в расшитом золотыми звездами фиолетовом кимоно, который жонглировал зелеными (не сезон) апельсинами. Когда я взглянул на музей через улицу, то увидел, что это здание превратилось в Биг-Бен, а часы на башне показывают, что пора сделать перерыв на чай.
Забегая вперед: чтобы вспомнить эти пять слов, мне потребовалось лишь мысленно пройти по своим следам и найти там пять до невозможности невероятных образов, которые я сам создал. А сейчас возьмите пять слов, выбранных вами, и свяжите их с пятью местами, которые вы наметили в качестве ваших локусов памяти; попробуйте придумать для них столь же впечатляющие и необычные ассоциации. Картины, которые вы создадите для помощи в запоминании слов, можно позаимствовать откуда угодно, исходя из вашего рода деятельности и жизненного опыта. Более подробно об этой технике будет рассказано в следующей главе. Но прежде зададимся первостепенным вопросом: как и когда память в своем развитии перешла из области искусства в область науки.