Рен Грегори
Мертвая полоса
Фрэнк повернул голову, глядя на Коннора снизу вверх. Свет теперь бил не в глаза – он пек висок, подсушивая кровь возле разбитого уха. В воздухе воняло нагретым металлом, потом и ментоловым лосьоном. Последние запахи шли от Коннора, который стоял так близко, что его ременная пряжка врезалась Фрэнку в плечо.
– Я не убивал Байо. – повторил Фрэнк. – Вы это знаете.
Коннор бросил пакет с ампулой на стол. Обхватил ладонью Фрэнка сзади за шею и крепко сдавил пальцами позвонки. Потом подтолкнул бедром стул, развернув спинку к двухстороннему зеркалу.
– Посмотри сюда. В соседней комнате меня ждет жена Байо. Знаешь, что я ей скажу, когда выйду из допросной? Что я поймал ублюдка, сломавшего хребет ее мужу. Здесь нет ничего личного. Когда остаётся три недели до выхода на пенсию – важен результат. А ты – перспективный подозреваемый. Признание от тебя я получу через час. Стоит только приложить небольшое усилие.
Фрэнк дёрнул головой. Ногти Коннора рвали пластырь с порезов, но в зеркальном отражении не было видно руку, стиснутую вокруг шеи.
Фрэнк снова двинул головой.
– Я докажу, что Байо был мертв. – сказал он.
Коннор издал звук, похожий на удивленный свист. Разжал кулак, обсосал вымазанный кровью палец.
– Прежде чем начать барахтаться, посмотри на каракули одного трупоеда, которого здесь считают авторитетным патологоанатомом. Джек, давай заключение о вскрытии.
Мужчина в лазурной рубашке достал из кармана брюк распечатанный на принтере лист и бросил его через стол. Бумага попала в лужу воды – лазурнорубашчатый вытер только ту половину столешницы, что была ближе к Коннору. Печать морга перекрывала подпись Кристофера Томпсона, медэксперта, которого Фрэнк знал не первый год. Томпсон был циничным ублюдком. Но работал он непредвзято. Всегда.
Фрэнк поднял распечатку. С краев бумаги полилась вода, затекая в рукава. Фрэнку не было до нее дела. Внутри шевелился холодок другого рода.
Томпсон определил все травмы как прижизненные.
Байо был жив, когда его сбил автомобиль.
Фрэнк положил распечатку обратно на стол. Кулаки коснулись мокрой поверхности, со скрипом проехавшись по металлу. В висках колотился пульс, набирая обороты, как двигатель, готовый перескочить на следующую передачу. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход.
Но выхода не было.
Коннор стоял, катая между пальцами кусочек оторванного пластыря.
– А вот теперь можешь позвонить своему адвокату. – сказал он. – Потому что ты влип по полной, Флеминг.
Когда это произошло, часы на приборной панели показывали 3:50 утра. Майлз ехал через лес. За лобовым стеклом мелькали толстые стволы грабов, свет фар распугивал мотыльков. В подстаканнике плескалась бутылка с водой, заставляя мочевой пузырь сжиматься от спазмов. Майлз напряжённо высматривал съезд с дороги. Пятьдесят метров, ещё пятьдесят. Между деревьями показался просвет. Майлз переключил скорость, съехал на обочину и врубил аварийку. Выскочил из автомобиля, рванул к зарослям, держась за ширинку. Нога поскользнулась на чем-то мокром, разлитом по траве. Майлз потерял равновесие. Выругался, задрал ступню, посмотрел на ботинок. С подошвы капала черная липкая жижа. Майлз недоуменно уставился на землю. Маслянистые пятна цепочкой тянулись через обочину в лес. Там они исчезали в густом кустарнике, над которым бился рой каких-то шелестящих насекомых. Майлз сделал два неуверенных шага вперёд и оглянулся на автомобиль. Двигатель тарахтел на холостых оборотах. На асфальте отражался подрагивающий свет фар. Майлз потянул брючный ремень и расстегнул ширинку. Из-за дерева вылетела жирная муха, врезалась Майлзу в щеку и исчезла в темноте. Майлз отшатнулся. Оступился с обочины, упал лицом в кусты, проломил ветки и впечатался в ствол дерева грудью. Из лёгких выбило воздух, на секунду глаза застелила темнота. Когда зрение снова прояснилось, Майлз осознал, что лежит носом в прелых листьях, по которым ползают жирные белые личинки. Майлз рывком поднял голову, откатился в сторону и сел. Габаритные огни автомобиля сияли сквозь кусты. В воздухе мелькали потревоженные мухи. А ещё Майлз чувствовал запах. Густая вонь поднималась из-за прохода между деревьями и усиливалась при порывах сквозняка. Майлз зажал нос ладонью. Поднялся, придерживаясь за ушибленную грудь и медленно двинулся вперёд. Сначала он увидел ступню в полосатом красно-белом носке. Потом рассмотрел мужские ноги в коротких шортах, спину, обтянутую спортивной майкой и светловолосый затылок. Выше затылка ничего не было. На месте снесенного черепа шевелился рой мух.
Майлз попятился назад. Под подошвами захрустело битое стекло. Но Майлз не обращал внимания на треск. Вдоль позвоночника полз холодок: голову мертвеца облепляли не только мухи. Ее кто-то щедро посыпал песком: сверкающе-белым, как соль.
Глава 2
Ловушка захлопнулась.
Коннор ушел больше двух часов назад. Духота в допросной за это время стала невыносимой. Кондиционер один раз ожил, зашелестел пластинами, но тут же отключился. Перед лампой медленно кружилась пыль, падая, как горящие обломки сбитого самолёта. В горле пересохло, под рубашкой между лопатками шевелилась капля пота.
Фрэнк отодрал от листа клочок бумаги и положил его на стол. Там уже валялись сотни обрывков: отдельными скомканными бумажками, кучками по три-четыре штуки и целыми рядами. Свободного места на столешнице почти не осталось. Последний измятый кусок лежал в кулаке. Фрэнк разорвал его пополам, бросил на стол и откинулся на стуле. Вытянул затёкшие ноги, скрестил лодыжки. Посмотрел на разложенные клочки, повернулся к двери.
Пятьдесят минут назад в комнату вошёл Филипп Шелдон. В по-адвокатски лощеном темно-зеленом костюме и плотном облаке дорогого парфюма. Лучший друг отца. Второй по счету в его записной книжке.
Первым значился мэр.
Шелдон положил на стол кожаный угольно-черный кейс. Расстегнул пиджак, сел на пластиковый стул. На костистом, бронзовом лице с глубокими заломами вокруг рта не промелькнуло ни одной эмоции. Даже когда цепкий взгляд карих глаз остановился на разбитом ухе, Фрэнк услышал сдержанное:
– Я пришлю медика зафиксировать побои. Шею тебе тоже исполосовали здесь?
– Филипп. – Фрэнк повысил голос. – Я попал в аварию. Сбил человека.
Шелдон сцепил холеные пальцы в замок. Пристроил их на кейсе, посмотрел внимательней, чем в первый раз.
– Давай будем откровенными. Заключение паталогоанатома оставляет мне немного места для маневра. Кевин Байо умер после наезда автомобиля. Я буду давить на то, что он выскочил на скоростное шоссе. На неосвещенный участок дороги, в темной одежде. Ты не превышал лимит скорости, не принимал алкоголь и наркотики. Но этот человек был в наручниках. И ему чуть не отрезали язык.
– Если вы думаете, что я участвовал в пытках – откажитесь от этого дела.
– Нельзя быть таким бескомпромиссным, Фрэнк. Сколько лет я тебя знаю? Десять? Пятнадцать? Я вел семейные дела твоего отца до самой его смерти. И я представить себе не мог, что однажды мне придется сидеть в допросной и отмазывать от обвинений в убийстве его сына. Это мой ответ на вопрос, верю я тебе или нет.
Фрэнк перевел взгляд на потолок, куда не доставал слепящий свет лампы. Там роились тени. Черные, смазанные, как чьи-то искаженные лица. Фрэнк растер веки кончиками пальцев и снова посмотрел на Шелдона.
– Одной веры мало даже для вас.
Шелдон потрогал замок кейса, но так его и не открыл.
– Вот что, Фрэнк. Я поговорю с Ларсоном. Если он согласится выступить с защитительной речью в суде…
– Не согласится. У нас с ним слегка натянутые отношения после одного случая.
– Кстати, о твоём отстранении. Тут один мужлан со званием детектива полчаса лил мне в уши настоящую ересь.
– Этот детектив сказал вам правду.
Шелдон покачал головой:
–Значит, ты лишился значка за агрессивное поведение и превышение служебных полномочий? Понимаешь, что это значит в сегодняшнем свете?
– Да.
– Скажу честно: у копов есть все основания, чтобы обвинить тебя в убийстве Кевина Байо. Если не появятся опровергающие улики, тебе предъявят обвинение в течение следующих двенадцати часов. У тебя есть человек в полиции, к которому ты можешь обратиться за помощью? Тот, кто готов неофициально поискать доказательства твоей невиновности?
– Нет.
– За пять лет ты так и обзавелся друзьями среди коллег?
Фрэнк отрицательно качнул головой.
– Значит, вместо полезных связей у тебя есть только твоя идиотская прямолинейность?
– Кто-то стоял там, в темноте. Перед тем, как толкнул Кевина Байо под машину. Но я не могу доказать, что на шоссе был ещё один человек, кроме жертвы и меня.
Шелдон подхватил кейс за ручку. Встал, глядя сверху вниз.
– Я прижму копов за рукоприкладство. Это все, что я могу сейчас для тебя сделать.
– Конечно. – ровным голосом сказал Фрэнк. Черные тени теперь плавали перед глазами. И больше не исчезали.
Шелдон положил руку поверх плеча Фрэнка, сжал и убрал пальцы.
Он ушел спустя десять минут после своего визита.
Духота ощущалась все острее. Воздух превратился в горячий кисель, который застревал в горле. Дышать было тяжело, как сквозь тряпку, прижатую к носу. Фрэнк потрогал ворот рубашки и расстегнул ещё одну пуговицу. Легче не стало. Засохшая кровь на шее стянула кожу туже удавки. Фрэнк растёр царапину костяшкой пальца и повернулся к двухстороннему зеркалу. Лицо в отражении ему не понравилось: в глазах появился лихорадочный блеск, под нижними веками проступили лиловые синяки, виски и лоб блестели от мелких бисерин пота.
Если он хотел выбраться из допросной, делать это нужно было прямо сейчас.
Фрэнк встал. Наклонился к лампе, схватился за патрон, провернул его против часовой стрелки. Запахло горелым: раскалённое стекло обожгло пальцы. Лампа погасла. В комнате остался включен потолочный спот, но Фрэнк знал: хоть тени и стали гуще, сам он по-прежнему хорошо виден тому, кто стоит за двухсторонним экраном.
Размахнувшись, Фрэнк разбил выкрученную лампочку об угол стола.
Осколки зазвенели, как тревожная сигнализация. Фрэнк отшвырнул ламповый цоколь, сел на стул и стал ждать.
Дверь распахнулась через несколько секунд. Коннор быстро оценивал происходящее. И ещё быстрее принимал решения.
Когда он шел к столу, Фрэнк слышал хруст – стекло лопалось под рифлеными подошвами, как крабьи панцири. Потом Коннор остановился, а треск так и не затих. Фрэнк заглянул под стол: Коннор стоял неподвижно. Скрипели его челюсти, размеренно пережевывая что-то во рту.
– Извините, – ровным голосом сказал Фрэнк. – Мне не хватило материала для реконструкции места преступления. Сложно работать, когда под рукой только отчёт об аутопсии.
Коннор недоверчиво посмотрел на разбросанные клочки бумаги. Седые волоски на его макушке поднялись дыбом и оголили блестящую малиновую лысину. Но прищуренные глаза остались спокойными, как у старой змеи, которую заставил выползти на свет топот кроличьих лап.
– Скучаешь? – спросил Коннор. – Эти стекляшки – поганый способ развлечься. Используй свои зубы – я помогу разложить их на столе по порядку, от передних к коренным.
– Мне нужны снимки с места аварии.
– Снимков не будет. Дорожные камеры на Арлирок-пик зафиксировали твою скорость за три минуты до того, как ты появился на сорок первом шоссе. Назовешь ее сам или тебе помочь?
– Сто десять километров в час – столько разрешено на шоссе.
– Ты выжал почти сто одиннадцать. Превысил скорость.
– Вы издеваетесь?
– Сейчас я обмениваюсь с тобой любезностями, как коп с копом. Когда я закончу, светской болтовни у нас больше не будет. В твоих анализах обнаружили гидроксизин. Содержание низкое: наверное, ты проглотил миорелаксант утром. Но это не имеет никакого значения. Ты сам понимаешь, что такая мелочь, как превышение скорости, пусть и минимальное, и намек на вещество, снижающее реакцию – отягчающие обстоятельства. Сколько бы ты не пялился на фотографии кишков Байо, свалить аварию на несчастный случай не получится.
– Это был не несчастный случай.
Коннор улыбнулся и наклонился вперёд. Его палец лег на воротник Фрэнка и стал бережно соскребать с ткани засохшую кровь.
– Это убийство. Грубое и грязное – как раз для такого копа, как ты. – сказал он, понизив голос до бархатного шёпота. – Я обвиню тебя в расправе над Байо. Держать ручонки при себе ты никогда не умел. Контролировать эмоции – тоже. В участке все помнят, как ты врезал жетоном по физиономии шефу полиции. Разве кого-то удивит, что ты проломил череп какому-то уроду? Срыв для психопата – обычное дело. Особенно, когда не помогают колеса, которые ты жрешь, чтобы не визжать и не брызгать слюнями, как вздорная сучка.
Фрэнк улыбнулся. Положил локти на столешницу и наклонился к Коннору.
– Сейчас у меня с собой нет жетона. Можете расслабиться.
Коннор лениво сплюнул на стол. Комок розовой жвачки шлепнулся в обрывки бумаги. Коннор придавил его пальцем к клочку и подтолкнул вперед.
– Драть бумажки, когда нервничаешь – плохой способ успокоиться. – сказал он. – Любопытно, неприятные ассоциации у тебя вызывают тесные помещения или мужик вроде меня?
– Не понимаю, о чем вы.
Коннор нагнул голову к самому лицу Фрэнка.
– Давай вспомним историю, которая случилась с тобой неподалеку от сорок первого шоссе пару лет назад. В прошлый раз ты так и не захотел ей со мной поделиться. Я прошерстил полицейские файлы. Все сочные подробности в отчётах опустили, но у меня полный порядок с фантазией. Особенно, когда речь идёт о Тайте. Высокий уровень преступности, уличные банды, ночные поджоги. Один придурковатый детектив сунулся в это змеиное гнездо. Говорят, увидел яркий свет и решил, что началась вечеринка в его честь. Но так болтают те, кто не знает, что у этого копа есть брат. Оторва, каких ещё поискать. В ту ночь он позвонил и попросил забрать его из Тайты. Клялся, что заблудился, возвращаясь с тусовки. Коп надеялся решить дела по-семейному. Оставил напарника дрыхнуть в патрульной машине, а сам отправился на поиски непутевого братца. Только тот был не один. Он привел с собой толпу отморозков. Пару дней назад коп арестовал его приятеля из квартала. Братцу это не понравилось. Так что вместо родственных чувств копа ждали большие претензии.
– У меня нет брата. – сказал Фрэнк.
– Твой кузен Колин не в счёт?
– Колин скончался от передозировки больше года назад.
– Неважно. Я вытащил на свет эту историю по другой причине. Твой ублюдок-брат, как две капли воды похож на Кевина Байо.
– Простите?
– Байо выглядит, как твой брат. Ты поэтому его переехал? Не мог забыть Тайту?
– Я никогда не работал в Тайте.
– Значит, это произошло в Гонге? В квартале, хуже ада? Любопытно, что оружие там есть у каждого сопляка. Но отморозки, которые оказали тебя горячий прием, были безоружны. Они знали, что тебя можно брать голыми руками.
Фрэнк сжал зубы. В голове застучала кровь, но он заставил себя дышать ровно.
– Гонг – не худший район в городе, но я не стал бы пачкать ботинки об его тротуар.
– Потому что стоял на коленях? В полицейских отчётах сказано, что ты не пытался применить оружие. Не хотел стрелять в братца-подонка? Или просто принял за пушки то, что разбухло в штанах у тех парней?
Фрэнк стиснул челюсти сильнее.
Коннор сочувственно улыбнулся:
– Так обидно. Ты стелился под уродов, которые забыли дома кастеты. А твой брат стоял рядом и пускал слюни на то, как тебя имеют три скота.
Кулак Фрэнка вылетел навстречу Коннору. Костяшки пальцев вмялись в челюсть – и Фрэнк понял, что поддался на провокацию. Он отдернул руку, но было слишком поздно: голова Коннора качнулась, запрокинувшись вверх. Раздался смех – удовлетворенный хохоток, похожий на лай гиены. Коннор выпрямился, потыкал пальцем в рот, проверяя, целы ли зубы. Снова хохотнул. Потом ударил – резко, с замахом профессионального боксера. Кулак врезался Фрэнку в глаз, раскроив бровь. Мир вокруг взорвался и потерял четкость. Что-то хрустнуло, но Фрэнк так и не понял, что это было: кость или лопнувшая склера. Коннор ухватил его за воротник и бросил затылком на стол. Лампа взвизгнула, закачавшись над головой. Рука Коннора поднялась и снова обрушилась вниз.
Фрэнк дернулся, но рот уже наполнился кровью. Коннор бил точными короткими тычками – лёжа на спине, от них сложно было увернуться. Фрэнк нащупал ногой пластиковое сиденье стула и оттолкнулся, перекатившись на бок. Между лопаток тут же ударило что-то тяжёлое, потом это же тяжёлое хлестнуло правую руку. Фрэнк перевернулся обратно на спину.
Над ним стоял лазурнорубашчатый. В руке у него дрожала телескопическая дубинка – он выставил ее перед собой, как щит. В дверь допросной втискивался угреватый здоровяк в выгоревшей полицейской форме. Коннор поднимал за спинку стул, замахиваясь им над плечом.
Фрэнк успел подумать, что пластиковая мебель – так себе выбор, если хочешь по-настоящему сильно кому-то врезать.
А потом стул полетел ему в голову и впечатался в скулу. Фрэнк упал, опрокинувшись на лопатки, а рядом с глухим стуком приземлилась отломанная спинка.
Пластиковые стулья явно недооценивали.
По лицу потекла вязкая струя. Фрэнк вытер кровь запястьем и отпихнул от себя обломки. Челюсть пульсировала, в голове звенело. Голоса Коннора и угреватого полицейского превратились в искаженный гул. Фрэнк видел, как открываются и закрываются рты, но слова разобрал только, когда Коннор присел рядом на корточки и проорал, наклонившись к самому полу:
– Когда падаешь, надо расслабляться, Флеминг. Я тридцать лет подставляю рожу козлам, набрасывающимся на меня во время допроса. За все это время у меня появились шрамы только на правом кулаке: иногда в ответ я бью слишком сильно. Самозащита для копа при исполнении – это ведь как ещё один патрон в обойме. Можно вынести мозги агрессивному ублюдку на законных основаниях.
Фрэнк приподнялся на локтях. В грудь ткнулся кончик дубинки – лазурнорубашчатый дерганым движением вскинул руку. Он стоял позади Коннора, уверенно расставив ноги и отклонив корпус назад. Впечатление портила только трясущаяся дубинка. Она стучала об пуговицу на рубашке Фрэнка, как зуб.
Клац-клац.
Фрэнк мизинцем отвёл дубинку в сторону.
– Вы ошиблись насчёт Байо, Коннор. Он не похож на моего кузена. Ничего общего. История, которую вы рассказали, не имеет ко мне никакого отношения. Детектива, сунувшегося в Гонг, звали Джек Бейс. И струсил он из-за того, что так и не научился твердо держать оружие в руке.
– Ублюдок!
Дубинка дернулась, взмыла вверх, а потом резко обрушилась вниз.
Наступила темнота.
Ему приходилось просыпаться где попало. Однажды это был мотель на побережье в Солус-порт – в богом забытом местечке на границе с округом Оэн. Дюны там подступали к самому океану. Простыни и дешёвый ковер в номере скрипели от песка. Он лежал на полу, а под затылком у него растекалась теплая лужа. Он старался о ней не думать. Смотрел на пулевое отверстие в зеркале над кроватью. Рядом на коленях ползала мать, собирая полотенцем кровь. В полумраке он видел ее неестественно расширенные зрачки – глаза наркоманки, только что принявшей дозу. Она не поворачивалась в его сторону. Даже когда он начал медленно отодвигаться к двери, чтобы выбраться из номера, ее интересовали только грязные пятна. Он боялся, что до нее наконец дойдет, откуда они берутся. Подсунул под затылок ладонь и прижал рану. Боль была такой острой, что он выдохнул – слишком громко. На него уставился пустой взгляд – точно такой же, как несколько минут назад, когда он зашёл в номер пожелать ей спокойной ночи. В ее руке в тот раз был взведенный револьвер. Сейчас она тоже тянулась к оружию.
Он встал. Повернулся спиной к матери и двинулся к выходу, не обращая внимания на поднятое дуло. Перешагнул через порог и услышал шарканье. Мать снова оттирала полы.
Тогда ему было тринадцать. Прошло ещё тринадцать лет, а паршивых мест, в которых он приходил в себя, существенно прибавилось.
Как-то он очнулся на дне залива Блик. По телу скользили водоросли и рыбьи плавники. Вокруг стояла абсолютная темнота. Сначала он решил, что ослеп. Потом почувствовал, как ресницы задевают за что-то мягкое, каждый раз, когда он моргает. Вокруг головы было что-то плотно обмотано – не то тряпка, не то мешок. Он попытался содрать с себя ткань, но не мог. Лёгкие горели от нехватки кислорода. Он боролся с тряпкой, царапая себе лицо, а жжение в груди становилось нестерпимым. Тогда он рефлекторно сделал вдох и захлебнулся. В ушах застучало, далёкое свечение на поверхности воды качнулось и померкло. Несколько долгих секунд он ещё барахтался, пытаясь вынырнуть, а потом отключился – надолго, пока длилась кома.
Сегодня ему удалось отделаться сравнительно легко. Когда он очнулся, под лопатками был холодный бетонный пол. В маленьком окошке у потолка виднелись тусклые звёзды.
Он пошевелился и вскинул вверх левую руку, чтобы посмотреть время.
Часы исчезли с запястья.
На ботинках не было шнурков, ремень пропал, карманы брюк оказались вывернуты наизнанку, ширинка расстёгнута.
Он стиснул зубы. Возможно, все было хуже, чем он себе представлял.
Перекатившись через плечо, Фрэнк сел. Застегнул брюки, потом ощупал голову. Там, куда попала дубинка, вспухла шишка. Волосы смягчили удар, но когда он трогал ушиб, то почти не почувствовал собственное прикосновение. К трем парализованным пальцам добавился ещё один.
Он заставил себя не думать об этом и повернулся к решетчатой двери камеры.
В коридоре горела единственная лампочка. Она моргала, как свихнувшийся маяк. Дергающийся свет вызывал тошноту. По стенам прыгали тени, то сползая на пол, то взбираясь к потолку. Фрэнк не сразу рассмотрел, что между прутьями решетки что-то есть. Пришлось встать, чтобы предмет оказался на уровне глаз. Это были фотографии. На первой в гримасе агонии застыло увеличенное лицо Кевина Байо. Кровь из уголков рта дотекла до середины щек, и казалось, что он смеётся. На второй скалился бледный, бритый наголо мужчина.
Лазурнорубашчатый, конечно, тоже веселился, когда цеплял фото на решетку. Фрэнк представил, как он роется в архивах двухлетней давности. Всматривается в снимки подозреваемых, водит пальцем по страницам нераскрытых дел. Ищет то, что Фрэнк пытался забыть.
Лицо Колина Флеминга.
Байо действительно был на него похож. Может, старше, но если сделать скидку на время, которое прошло с тех пор, то разница казалась не слишком большой. Два разных человека выглядели почти одинаково.
Фрэнк выдернул фотографию Байо из-за прутьев. Повернул, чтобы свет падал на бумагу. Фотографию сделали немного снизу и под небольшим углом. Расширенные зрачки нацелились вверх, словно пытались что-то рассмотреть над собой перед смертью. Роговица успела помутнеть – очевидно, криминалисты фотографировали тело в то время, когда Фрэнк трясся в патрульном автомобиле на пути в участок. Расколотый висок заполнила свернувшаяся кровь, розовый обломок кости торчал над раной. Почерневший язык вывалился изо рта, лоскуты срезанной плоти прилипли к подбородку. Бейс явно постарался найти кадр, на котором увечья смотрелись максимально эффектно. Это могло заставить убийцу нервничать. Но Фрэнк, рассматривая фотографию, чувствовал мрачное удовлетворение. Он получил, что хотел: лицо и рану на виске крупным планом. Ради этого стоило даже стерпеть удар дубинкой в голову. Год назад нейрохирурги по частям собрали череп из осколков костей. Теперь, после полученной встряски, Фрэнка заметно мутило, но это можно было списать на духоту и едкий запах, стоявший в воздухе. Фрэнк поискал глазами источник вони. Стены глянцево отсвечивали в темноте. Кто-то недавно покрасил их, и сквозь непросохшую краску проступал нижний, более темный слой.
Фрэнк снова перевел взгляд на фотографию. Рассмотрел рану. Края кожи вокруг нее как будто разрубили в трёх направлениях. Такой след мог остаться от удара чем-то тяжёлым, с прямой гранью.
Пистолет с массивной рукоятью вполне бы подошёл.
Фрэнк почувствовал облегчение, что сдал табельный "зиг" шефу полиции Джереми Ларсону еще четыре месяца назад. Если бы оружие не лежало сейчас под замком в сейфе полицейского участка, Коннор связал бы пистолет с убийством. Но радость тут же сменилась злостью. Фрэнк обыскал место аварии, пока ждал приезда "скорой помощи". Заглянул в кюветы по обеим сторонам дороги, прошел до поворота на девятую магистраль. И все время ощущал, как спину щекочут капли пота. Убийца прятался где-то в темноте. Может, выжидал, когда безоружный придурок, прущий по равнине, подойдёт ближе. Достаточно, чтобы пустить пулю ему в затылок.
В памяти всплыли слова Коннора: кроме тебя и мертвеца на дороге никого не было. Никаких следов другого человека, только вопящие сверчки.
Фрэнк отогнал от себя мысль, что Коннор мог оказаться прав. Взгляд против воли приклеился к ране, высматривая там куски отслоившейся автомобильной краски или осколки стекла. Если Байо всё-таки врезался головой в крыло "кватропорте", в ссадине должно было что-то застрять.
Висок был чистым.
Возле уха осталось маленькое углубление, похожее на след от овального камешка, вдавившегося в кожу, но Фрэнк нигде не заметил известковой пыли, которая вспархивала при каждом шаге по равнине. Фрэнк перевел взгляд себе под ноги. Белые крупицы известняка въелись в замшевые туфли, забились в отверстия для шнурков. Пыль вымазала даже черные брюки возле щиколоток и припудрила засохшие на ткани пятна крови. Фрэнк не знал чья именно эта кровь – его собственная или Кевина Байо. Комната неожиданно качнулась, как палуба тонущей яхты. Лампочка замерцала в быстром ритме. Фрэнк прислонился затылком к решетке и потер веки. Скривился от боли в подбитом глазу, убрал руку. Перехватил фотографию удобнее. В отличие от известняка, песчинки облепили лицо Байо от лба до подбородка. Они были на языке, во впадине над верхней губой, в ноздрях и в волосках бровей. Как будто Байо волокли по пляжу, и только потом бросили на шоссе. Белый песок встречался на побережье Вайтстоуна. Элитные пляжи пользовались популярностью у идеально загорелых красоток из деловых районов города, но женатые многодетные мужчины, живущие в пригороде, на берегу не показывались.
Фрэнк снова сосредоточился на снимке. Фотовспышка осветлила кожу Байо до голубоватого цвета. На щеке стали заметны лопнувшие капилляры. К волосам прилип стебель травы. Вроде это была овсяница, но Фрэнк неважно разбирался в ботанике и не мог сказать наверняка. Он помнил одно: вдоль обочин шоссе росла трава, похожая на сухой стебель, застрявший у Байо над ухом.
Значит, его можно было сбросить со счетов.
Углубление на виске выглядело интереснее. Оно было слишком симметричным для отпечатка от камня, но чтобы понять, что это такое, требовался микроскоп.
Или другой снимок, покрупнее.
Лазурнорубашчатый пошел против правил, когда оставил в камере фотографию. Наверное, хотел доказать, что в переулке Гонга втоптали в пыль не его. А может, не мог отказать себе в удовольствии напомнить о бойне в квартале.
Но вторую такую ошибку он вряд ли бы совершил.
Фрэнк почувствовал, как в груди стягивается тугой узел. Он опустил фотографию, привалился плечом к решетке и выглянул в коридор. Лампочка моргала так часто, что в глазах ломило.
Коннор знал толк в освещении.
Раскалённый свет лампы из допросной казался сейчас почти ласковым.
Внезапно в памяти всплыло скорченное тело Байо. От него шел запах солнцезащитного крема, такой неуместный среди вони свежей крови и жженых шин. Когда Фрэнк наклонялся над Байо после аварии, чтобы найти пульс, запах был настолько сильным, что казалось, будто Байо только что растерся целым тюбиком крема.
В три часа ночи.
Фрэнк оторвал затылок от решетки. Просунул руку между прутьев и вытянул фотографию как можно ближе к лампочке. Бицепс застрял выше локтя. Света было слишком мало. Фрэнк прищурился.
Крем должен был оставить белые следы на коже, но их не было видно. Фрэнк пожалел, что в кадр не попали плечи или шея. Тогда был бы шанс найти пятна на одежде. Ещё день назад можно было решить проблему привычным способом: смотаться в городской морг и осмотреть тело вместе с судмедэкспертом. Сейчас пришлось забыть даже о звонке в прозекторскую.
Фрэнк вытащил руку. Привалился плечом к стене и сел на пол, бросив рядом с собой фотографию. Лампочка моргала так часто, что рассматривать лицо Байо стало невозможно. От мелькания света удары пульса отдавались в голове тупой болью. Фрэнк отвернулся к окну. Звёзды сдвинулись в сторону и потускнели. Ночь подходила к концу.
Узел в груди затянулся туже. Фрэнк стиснул зубы. С удвоенной энергией наклонился над снимком. Взгляд фокусировался на всякой ерунде. Плохо выбритый подбородок, трещина в эмали на нижнем резце, прокол от пирсинга в левом ухе. Бесполезные детали.
Колин издевательски скалился с фоторобота через прутья решетки.
Фрэнк отвернулся. Воспаленным взглядом впился в фотографию Байо.
На проклятом снимке должна была остаться хоть какая-нибудь мелочь, на которую он не обратил внимания.
Лампочка моргнула и погасла. Камера погрузилась в темноту. Некоторое время перед глазами ещё плыли яркие пятна, а потом пропали и они. Фрэнк вытянул руку, вцепился в прутья решетки и наугад побрел к койке. Повалился на жёсткий матрас, уставился в потолок. Стены раскачивались. Невыносимо воняло свежей краской. Тело начал сотрясать озноб. Фрэнк обхватил подрагивающее левое плечо правой рукой и до боли впился в кожу ногтями. Последний раз он принимал миорелаксант перед завтраком. Обезболивающее тоже. В голове стучали молотки, духота как будто стала гуще после того, как отключился свет.
Фрэнку вспомнилась далёкая ночь в квартале Гонга. В то лето стояла такая же жара, как сегодня. На стенах домов натужно гудели кондиционеры – словно огромные сердца, качавшие кровь. Он шел мимо перегоревших неоновых вывесок тотализаторов и борделей, а под ногами хрустели пустые жестяные банки из-под пива и осколки разбитых бутылок.
Внезапно у Фрэнка перехватило дыхание. Он перевернулся, поднялся с койки и провел рукой по полу перед дверью камеры. Фотография лежала там же, где он ее бросил. Фрэнк развернул ее к слабому рассветному зареву, пробивающемуся из окна. Боясь вспугнуть удачу, поднес снимок вплотную к глазам.
Байо мертвым взглядом рассматривал что-то у себя над головой. Рана на его виске напоминала черную звезду. Стебель травы торчал из волос, на скуле проступал след от камешка.
Но было кое-что ещё, чего Фрэнк не замечал раньше.
И это все меняло.
Джек Бейс нервничал. Он стоял на открытом балконе в тридцати метрах над вечерней улицей и смотрел, как Коннор устраивает зад на стеклянном парапете. Вокруг полицейского участка текли огни автомобилей. Слева высилась тридцатиэтажная башня недостроенного отеля – уродливый серый скелет на закатном небе, символ проваленного пять лет назад плана по застройке трущоб. Амбиции мэра лопнули после первого же поджога. Подрядчик подсчитал убытки и заморозил проект. Теперь здание медленно разрушалось. Ветер грыз бетон, как будто был в доле с жителями гетто. Даже сейчас, летом, душный сквозняк на высоте ощущался, как шквал. Коннора покачивало из стороны в сторону. Каждый раз у Бейса замирало сердце. Старый козел запросто мог свалиться, но, похоже, это его не волновало.