Регина Грёз
Русский вид. Волк
Регина Грез
* * *
Пролог
г. Вайсбах, креп. Штайнбург
Лаборатория д. В. Крафта, 1943 г.
По длинному темному коридору подвального помещения медленно двигался худощавый пожилой мужчина. Сгорбившись и прихрамывая, он старался не отставать от человека в черной военной форме, который иногда оборачивался для того, чтобы бросить короткую фразу.
– Прошу сюда, доктор Хелльбек. Надеюсь, перелет прошел удачно и вы имели время отдохнуть?
– Благодарю, господин Майер. Я… я правильно к вам обратился? Или следует называть ваш чин?
Голос пожилого мужчины слегка дрогнул, но не от страха, а как следствие плохо скрываемой усталости и недавней душевной травмы.
Снисходительный ответ не замедлил себя ждать:
– Не нужно церемоний, доктор! В неофициальной обстановке зовите меня просто Курт. Я рад, что могу лично сопроводить вас к объекту. Плохо выглядите, уверены, что не нуждаетесь в дополнительном дне покоя?
– Я готов приступить к работе. Ведь меня для этого сюда доставили в такой спешке?
– Вас пригласили.
– И отказаться было невозможно, не так ли? Моя научная работа почти завершена, но теперь это никому не интересно! Я даже не смог побывать на похоронах единственного сына, полагаю, судьба всего Рейха сейчас зависит от моего присутствия в Вайсбахе.
В голосе Хелльбека звучало неприкрытое раздражение и горечь. С трудом переводя дыхание, он тяжело оперся рукой о холодную каменную стену подвала. При слабом отсвете свисающей с потолка лампы лицо доктора выглядело землисто-серым и изможденным, словно предсмертная маска измученного узника.
Металлический голос штандартенфюрера Курта Майера звучал без единой живой эмоции:
– Я понимаю ваше горе и сочувствую, господин Хелльбек. Ваш сын был настоящим асом и принес бы несомненную пользу «Люфтваффе». Мы все скорбим о нем. Но Крафт нуждается в ученых вашего уровня, и потому вы сейчас должны находиться здесь.
– Да, конечно… конечно. Где этот человек?
– Вряд ли это создание можно теперь считать человеком. Его организм успешно справился с новым биоматериалом в отличие от пятнадцати остальных «крыс». По истечении адаптационного периода, тело будет готово к тестам. Вас хорошо ознакомили с проектом?
– О, да… вполне.
Доктор криво усмехнулся, стараясь не выдать весь тот ужас и отвращение, что сейчас бушевали в душе. Хелльбек прошел внутрь большой мрачной комнаты со стальной клеткой посередине. Внутри же клетки, на низкой кушетке прикрытый до пояса простыней, лежал светловолосый юноша.
Его запястья и лодыжки были привязаны к толстым перекладинам металлической кровати. Хелльбек наклонился над тем, кого Майер уже не считал человеком, и тихо проговорил, обращаясь больше сам к себе, по старинной привычке археолога, исследующего новую интересную находку.
– Так молод – верно нет еще и двадцати. Совсем мальчик… Моему Францу зимой исполнилось бы двадцать два. Они почти ровесники. И будто даже похожи внешне.
– У него есть имя? – уже громко обратился Хелльбек к Майеру.
– Нет. Можете выбрать сами или обойтись номером. На ваше усмотрение. Вам же придется вести документацию, поэтому дайте ему что-то вроде клички, – равнодушно посоветовал штандартенфюрер СС.
Процедура была скучна для него и даже несколько унизительна несмотря на личный приказ Крафта, а потому Майер торопился покинуть мрачный душный подвал и вернуться к документам наверху. Ему было поручено лишь проводить доктора к подопытному. Он выполнил свою задачу и, сухо поклонившись, больше статусу ученого, чем его личности, чеканным шагом вышел из помещения, оставив Ханса наедине с «мясом».
Хелльбек своим носовым платком осторожно вытер испарину с горячего лба юноши. У того, похоже, начался жар, все его тело сотрясала легкая дрожь, губы нервно кривились, обнажая белые крепкие зубы. Из уголка рта стекала тонкая струйка крови. Пятна засохшей крови виднелись и на груди.
– Ты сильный, здоровый, ты справишься. Ты сейчас больше нужен мне, а не им. Я назову тебя Хати. Теперь ты тоже волк, обреченный на вечные муки. Но, может, тебе повезет чуточку больше и ты все же когда-нибудь поймаешь свою Небесную возлюбленную… свою Луну. Поймаешь и уже не позволишь ей ускользнуть, она станет твоей Луной. И уже никогда не покинет.
Я хочу верить, Хати… Хочу верить в тебя, потому что все мои прежние веры потерпели чудовищный крах. Мир красоты и человечности, воспетый Гейне, рушится на наших глазах, мы превратились в ненасытных чудовищ, нам всего мало.
Я отдал бы остаток жизни, чтобы хоть еще один раз увидеть улыбку Франца, но этому уже не суждено сбыться. Тогда я постараюсь помочь тебе, русский мальчик, потому что мне нужно сейчас ради кого-нибудь жить…
Глава 1. Неловкая ситуация
Наши дни
Заказник «Северный»
Маша с трудом разлепила глаза, просыпаясь от надрывного детского крика, и тут же рухнула обратно на подушку. Голова гудела, словно чугунный колокол, совершенно не было сил подняться и подойти к кроватке, где ворочался двухмесячный сынишка. Спустя полчаса раздался встревоженный голос Брока:
– Машенька, он не успокаивается никак, я его уже на руках ношу – бесполезно. Может, покормишь?
– Ага… давай.
Маша пристроила сына к груди и довольно вздохнула, все-таки удалось немножечко подремать. Брок заботливо подложил под спину жены большую подушку и улыбнулся, поймав благодарный взгляд.
– Ничего, справимся.
– Сам-то отдыхал бы…
– Ляжешь тут с вами! – беззлобно усмехнулся он.
С другой стороны постели из отдельной кроватки раздалось жалобное хныканье.
– Ну, вот, теперь и Дашуля проснулась!
Маша тихо застонала… «Почему я такая размазня, Брок тоже вымотался, хотя и не показывает виду, уж скорее бы утро, тогда придет Лиза, и я смогу немного уснуть наверху».
Последние два месяца были, пожалуй, самыми напряженными в ее жизни. Маша долго восстанавливалась после операции, а малыши постоянно требовали заботы и внимания.
«Мне еще повезло, что все помогают, не знаю, как бы жила без Брока и Лизиных советов. А Хати так, вообще, словно настоящая нянька. Вот детки подрастут, он целыми днями будет с ними возиться, ему только в радость. Одна бы я точно сошла с ума от усталости и недосыпа, а еще постоянное беспокойство, все ли правильно делаю, хватает ли молока».
Она с нежностью посмотрела на Мишутку, что, насытившись, сразу притих у ее груди. Рядом присел муж, держа на руках вновь заснувшую дочку.
– Она у нас девочка послушная, спокойная, в тебя, наверно. А вот, Мишка мой характер взял, такой же непоседа, и без сладенького засыпать не хочет…
Брок тихо засмеялся, а Машу в который раз за эти нелегкие дни охватило чувство огромной любви и нежности к мужу.
– Хорошо, что ты рядом…
– Хорошо, что вы у меня есть.
Под утро Маша смогла наконец немного поспать, но даже сквозь сон слышала, как Брок еще пару раз поднимался к детям сменить «памперсы». Он обычно «дежурил» с детьми по ночам и отдыхал днем. Машу вполне устраивал такой график, но в последнее время стало казаться, что они совсем мало времени проводят вдвоем, что муж отдаляется от нее.
Этими сомнениями она и поделилась с Лизой, пришедшей проведать ее ближе к полудню. Доктор Морозова сама была на четвертом месяце беременности и с гордостью демонстрировала окружающим аккуратный животик. Маша заметила, что движения подруги стали мягче, взгляды лучились счастьем. Лиза выглядела великолепно – кожа сияет, волосы блестят…
"Не то, что я – растрепанное чучело!"
Маша с грустью поправила свой короткий пучок на макушке, по некоторым причинам с длинной косой недавно пришлось расстаться. Лиза хорошо понимала настроение молодой мамочки и старалась изо всех сил ее поддержать:
– Ты даже не думай переживать по поводу волос. Все восстановится со временем, локоны еще лучше будут и талия твоя вернется, животик очень быстро подтянулся, не грусти.
– Если бы…
– Маша, гони хандру! У тебя сейчас все силы организма направлены на питание детей, поэтому не забывай витамины принимать, высыпаться старайся, ерунду в голове не держи, не накручивай себя.
– Лиза, мне кажется, Игнат любую возможность ищет, чтобы сбежать из дома днем. А ночью он только из чувства долга помогает.
– Полная чепуха! Он на деток нарадоваться не может!
– Он ведь тоже устает, я вижу… И мы давно вместе не были. Мне кажется, я ему уже не нравлюсь, такая нервная всегда, глаза красные, реву без причины. Я и сама знаю, что изменилась.
– Ну, началось! Затяжная послеродовая депрессия – вот как это все называется! Машенька, продержись еще месяц и будет легче.
– Откуда ты знаешь? Уже никогда легче не будет! Я даже не верю, что смогу когда-то еще спокойно проспать хотя бы четыре часа подряд так, чтобы не вскакивать на детский крик. Я вся издергалась, я вздрагиваю от малейшего шороха в кроватке!
– А ты чего же хотела-то, милая? – усмехнулась Лиза. – И деток надо и поспать хочется? За двадцать восемь лет не выспалась еще? Жаль… А как бабушки наши пятерых-семерых подряд рожали, ну, понятно, там уже старшенькие помогали, но этих старшеньких-то тоже надо было вырастить. Маш, относись ко всему проще, ничего не бойся. Женщины такие существа, что ко всему привыкают и приспосабливаются. Ты справишься. Так и повторяй как заклинание: я – сильная, здоровая, я справлюсь, я смогу. Вот, ходи и убеждай себя, а что еще делать? Ты не одна.
«Ах, если бы это было так просто…»
Маша только громко вздыхала, сынок почти сутки «висел» на груди, совершенно не желая спать в кроватке. А ведь надо было еще покормить Дашеньку – это чудо, что дочка была более спокойна, иначе можно совсем впасть в отчаяние.
Пока Маша занималась детьми, Лиза принялась хозяйничать на кухне.
– Тебе еще повезло, моя дорогая, что готовить еду не надо на всю семью, и муж под боком, а не с работы приходит уставший и голодный. Так то…
Обед с ужином Лиза или Брис приносили из столовой. Маша с величайшей благодарностью принимала помощь друзей, но ведь через какое-то время подруга с мужем покинет «Северный».
– Лизонька, прости, что я сейчас все время ною, у тебя же свои заботы. Как себя чувствуешь? Вы уже решили, когда переедете в город?
– Ну, пару месяцев точно еще будем в лесу. Хотя бы до августа. Пока срок не подойдет… Здесь идеальное место для беременной и кормящей мамочки. Воздух замечательный, фитонциды, глаза на зелени отдыхают. Эх, Машенька, наслаждайся жизнью, пока есть такая возможность. Все у тебя хорошо, все тебя любят.
– Ага, любят, как же… – всхлипнула она, уходя в комнату с сынишкой на руках.
– Что опять такое случилось? Выкладывай. – Лиза приготовилась слушать очередные домыслы.
– Игнат меня сегодня утром не поцеловал, как обычно, – пожаловалась Маша.
– Вот же катастрофа вселенского масштаба!
– Да, он теперь вообще не хочет ко мне прикасаться, раз я вся такая… неприбранная, вечно в расстегнутом халате, волосы как солома…
– Глупенькая, он же тебя бережет просто! Ты радоваться должна, что у тебя такой чуткий, понимающий муж. Я с ним разговаривала на деликатные темы, когда ты еще в больнице была. Ты же после операции должна полностью восстановиться. Дела амурные придется отложить.
– У меня все прошло, и ничего не болит, а может, я хочу сама… а ему не нужно, потому, что я стала такая… неприглядная.
– Это ты-то неприглядная? – раздался у порога комнаты знакомый мягкий голос.
Хати умел появляться бесшумно.
– Вовремя, дорогой друг! Ну-у, сейчас чья-то побитая самооценка поднимется до небес, – без церемоний пошутила Лиза, отлично знавшая с каким трепетом Волк относится к "грустной мамочке".
Действительно, Хати плавно приблизился к Маше и, опустившись перед ней на пол, вдруг порывисто обнял ее голые ноги, а потом начал горячо целовать колени.
– Самая красивая, самая нежная, самая великолепная…
Маша улыбалась, ласково глядя на Волка, а вот Лиза нахмурилась.
– Иван, немедленно прекрати странную комедию! Маша, почему ты позволяешь ему так себя вести? Я отказываюсь тебя понимать. Это совершенно недопустимо!
– Но что он такого делает?
– Маш, тебе сколько лет, наверно, еще и десяти нет, раз, до конца не осознаешь… Он же взрослый мужчина, глазки разуй! Иван, хватит уже, отстань, пожалуйста.
– И что же мне делать, если я ее люблю? – запросто проговорил Хати, укладываясь на пол перед Машей, и ставя ее голые ступни себе на грудь.
Лиза только руками всплеснула от такой наглости.
– Вы оба с ума посходили, что ли? А если бы здесь был Брок-Игнат, или вы только без него в такие игры играете? Неплохо устроились, я смотрю… и все-то довольны!
– Да, Игнату уже все равно, наверно, – устало выдохнула Маша, удобнее располагаясь на диванчике и прикрывая глаза. – Он с самого утра в лес ушел, в свой прежний дом, должно быть, от нас подальше отдыхать…
– Вот и неправда, его Коротков чем-то загрузил, они сейчас вместе с Брисом, хватит надумывать! – вспылила Лиза.
– Тише, пожалуйста, Мишутка, наконец, заснул, – шикнула Маша на подругу.
– Переложи в кроватку и поспи сама, хватит из себя мученицу изображать.
– Не могу, он тут же проснется и завопит. Я лучше посижу здесь.
Лиза Морозова была крайне встревожена. Хати вел себя более чем дерзко, развалился на полу во весь свой немалый рост и поглаживает Машины ножки, будто это самое обычное дело.
"А мамочка наша и глазки зажмурила от удовольствия".
Еще бы, такой обаятельный мужчина ей массаж делает и комплиментами осыпает. Прямо бальзам на новоявленные комплексы.
"Нет, ребята, этак вы точно доиграетесь! Надо что-то делать! Да, только вот что, на уговоры они оба не реагируют. Не будешь ведь Игнату жаловаться. Он привык проблемы кулаками решать, трагедий Шекспировских нам только здесь не доставало".
Лиза растерянно посмотрела на часы.
– Мне нужно Андреича проведать, у него с вечера сердце что-то шалит. И еще есть дела… Я сюда Ольгу отправлю, вас двоих, кажется, уже нельзя без присмотра оставлять.
Маша слабо кивнула, даже не открывая глаз. Наконец выдалась минутка покоя. А Хати, словно издеваясь над беспокойством Лизы, вдруг поднес Машину ступню к своим губам, и не то поцеловал, не то прикусил острыми белыми зубами маленькие пальчики.
Лизе тут же захотелось его чем-нибудь огреть за такое нахальство, но не устраивать же скандал в чужом доме, вместо этого она бросила последний гневный взгляд на сонную хозяйку, торопливо оделась и покинула коттедж.
Дождавшись, когда "сердитая докторша" уйдет, Волк поднялся и сел на диван рядом с Машей. Словно почувствовав на себе его пристальный взгляд, та нехотя подняла припухшие веки.
– Ну, что ты, в самом деле… Лиза все правильно говорит, а ты ее злишь нарочно. Не надо…
– Я ничего не нарочно, – пылко протестовал Хати, – я сказал лишь то, что думаю и сделал, то, что хочу. Маша… он что, правда, тебя не трогает, когда тебе нужно? Я ваш разговор с Лизой случайно слышал, ты сказала, тебя обижает его поведение…
– Мы с тобой не должны обсуждать личные вещи.
– Но мы же с тобой – друзья! Ты постоянно твердишь, что мы лучшие друзья и никаких секретов между нами быть не может. Маша, я для тебя все сделаю, ты же знаешь! Скажи, что бы ты хотела… Как бы ты хотела… Только скажи…
– У меня ребенок на руках, бросай глупые разговоры.
Маша решительно поднялась с дивана и прошлась по комнате. Мишутка засопел и заворочался, снова ища грудь.
"Попробую уложить его в кроватку и покачать, мне кажется, я сейчас как выжатая досуха тряпка".
Через пару минут ребенок все-таки затих. Тогда Маша проверила Дашеньку, мирно спящую в колыбельке рядом, и слабо улыбнулась.
– Вот мое сокровище! Покушала и баиньки. Почему же братик так не может… Что вы такие дерганые – мужики?
– Не все же, я например тихий и послушный.
Волк неожиданно крепко обнял Машу, подойдя сзади, одна его ладонь уверенно легла ей на грудь, а теплые губы заскользили по ее оголившемуся плечу.
– Как ты сладко пахнешь сейчас… Я с ума схожу. Маша, спаси меня…
– Ваня, лучше уйди! Это все нехорошо.
Но сопротивлялась она слишком неуверенно, а Хати, напротив, перешел к решительным действиям. Подхватил ее на руки, бережно уложил на диван и почти прилег рядом. Маша смотрела на него широко раскрытыми глазами, пыталась сказать что-то, оттолкнуть, но усталость после бессонной ночи почти лишила сил и способности рассуждать здраво.
А он вдруг быстро коснулся ее губ своими губами и распахнул спереди ее теплый халатик. Когда же в комнату зашла Ольга, то остановилась у порога, едва веря своим глазам, – Хати не то целовал, не то облизывал Машину грудь, истекающую молоком. Сама "мамочка" только слабо мотала головой и повторяла, словно в бреду:
– Хватит… уйди… не надо!
Быстро вникнув в ситуацию, Ольга позволила себе быть крайне резкой:
– Ничего себе – представление! Вот так картина маслом! А что, если бы вместо меня сейчас зашел Игнат? Вы можете себе это представить… Ну, мамочка наша, ладно, у нее стресс, видите ли, она все никак к новой жизни привыкнуть не может, но ты-то… ты – кобелина матерый, о чем хоть ты думаешь?
Теперь Маша сидела на краю дивана, закрыв лицо руками, и только плечи ее нервно вздрагивали. Хати медленно поднялся, бросил на нее виноватый тоскливый взгляд и опрометью выбежал из дома. А Ольга продолжала командовать, меряя широкими шагами комнату:
– Так, дорогая моя, в душ быстро, смоешь с себя все чужие запах, освежишься, успокоишься, скоро вернется муж! Ни к чему Игнату твои сопли видеть, старается мужик, пылинки сдувает с вас, а ты… Ну, иди уже, чего нюни-то распустила! Раньше надо было думать!
Маша скрылась за дверями ванной комнаты. В кроватке снова расплакался Мишутка, и через пару минут ему начала вторить сестренка. Ольга неумело покачала кроватку с мальчиком, потом включила музыкальную кнопку на шезлонге-качалке, где находилась маленькая Даша.
«Вот и мне на старости лет довелось понянчиться… Опыта никакого, времени учиться тоже нет, а друзей надо спасать. Придется срочно вызывать Веру, одно ее присутствие обстановку улучшит".
В результате раннего неудачного аборта Ольга Комарова не могла иметь детей, и это было ее давней почти зажившей раной, которая в последние месяцы начинала гореть огнем, мучая, казалось бы, забытой болью.
После преждевременной кончины мужа, собственно, когда-то и настоявшего на прерывании ее беременности, Ольга полностью посвятила себя государственной службе, а год назад легко согласилась уехать в глушь Сорокинского района, чтобы координировать работу небольшого санатория под руководством «полковника из Москвы».
И совсем недавно непосредственный начальник Коротков вдруг в самых изысканных и вычурных выражениях предложил Ольге руку и сердце.
«Места тут волшебные, что ли», – задумалась женщина, продолжая покачивать Мишину кроватку под успокаивающую мелодию, – «вот уже две семьи в "Северном" образовались, у Маши с Игнатом детки растут… У Лизы осенью дочка родится. Только Ванюша все мыкается один. Сосватать бы ему хорошую девушку, да только где ж ее взять-то? Такой хороший парень пропадает…»
Глава 2. Катя
Наши дни
г. Новый Уренгой
Стоял пасмурный апрельский день, когда Катя Каргаполова, а в девичестве Пермякова получила из Тюмени неприятные известия от матери. Оказывается Вера Анатольевна все же подала на развод с Катиным отцом и съехала из просторной общей «трешки» в свою двухкомнатную квартирку в историческом центре города. Впрочем, Катя не была особенно удивлена. Родители уже несколько лет жили как соседи по дому.
Николай Иванович Пермяков – высокий представительный мужчина с роскошной седеющей шевелюрой, считался известным в городе деятелем культуры, работал в сфере журналистики, ежегодно выпускал новые книги краеведческого направления, часто мелькал на местном телевидении и всевозможных литературных встречах.
Катин отец давненько уже был всеми признанным Членом Союза Писателей России и весьма публичным человеком, не лишенным женского внимания.
Зато Вера Анатольевна являла собой полную противоположность мужу. Довольно привлекательная в юности, она в силу природной скромности привыкла оставаться в тени талантливого супруга. Обеспечивала ему статус примерного семьянина, помогала в наборе и редактировании многочисленных статей, чудом совмещая обязанности секретаря и прислуги с работой воспитательницы в детском саду.
В доме Пермяковых часто собирались «культурные» гости, организовывались шумные застолья с чтением стихов и прозы «местного разлива», после чего некоторые авторы едва ли не слезно начинали жаловаться на суровость критиков и измельчание читательских душ, отравленных современным телевидением и Интернетом.
Катя с детства наблюдала, как Вера Анатольевна незаметной тенью скользила из кухни в гостиную и обратно, принося подносы с угощениями и забирая пустую посуду.
Унаследовав неброскую красоту и мягкий характер матери, серьезной склонностью к литературе Катя пошла в отца. С малых лет пристрастилась к чтению, в средних классах наизусть знала несколько сотен стихов Ахматовой, Цветаевой и Есенина, зачитывалась русскими классиками, выделяя Ивана Бунина и Александра Куприна, восторгалась романтичными историями А. Грина, обожала русские сказки и древнегреческие мифы, а также всевозможные легенды и предания народов земного шара.
Естественно, Катя и сама пробовала что-то писать, ее подростковые стихи даже пару раз были опубликованы на литературной страничке местной газеты, а один рассказ на экологическую тему получил призовое место на областном конкурсе. Но большинство Катиных произведений сразу же подвергались резкой отцовской критике:
– Нет в тебе этой искры, понимаешь? Уж я-то вижу. Талант нельзя вырастить как морковку на грядке. Он либо дается от Бога, либо и нет его вовсе. А уж тогда, прости, дорогая, сколько не тужься – выйдет один лишь неловкий пшик. И бессовестное вранье, что трудом и терпеньем можно чего-то добиться в писательском ремесле, если ты от рожденья в уста Музой не поцелован! Всю жизнь хочешь по издательствам мыкаться, в глазки редакторам заглядывать да гроши собирать? Хватит переводить бумагу, получи уже серьезную профессию, которая сможет тебя прокормить.
Доверяя отцовскому авторитету, Катя запрятала свои черновики поглубже в письменный стол и поступила в Институт психологии и педагогики. А получив диплом психолога, неожиданно даже для самой себя вышла замуж за Антона Каргаполова – руководителя отдела логистики в строительной компании «УренгойсбытСервис».
Антон был родом из славного города Новый Уренгой, куда и привез молодую жену на постоянное место жительства. Скоропалительное решение о женитьбе после двух месяцев нерегулярных встреч во время летнего отпуска было принято северянином не случайно.
Каргаполову было уже тридцать шесть лет, он давно хотел обзавестись семьей и имел хорошие материальные условия для появления потомства, но все его многочисленные отношения так и не доходили до ЗАГСА. Дело в том, что Антон весьма строго походил к выбору супруги.
Девушка должна быть молода, хороша собой, образованна, покладистого нрава, из приличной интеллигентной семьи. Но, при всем при этом, она должна быть еще и невинна. Это было, пожалуй, главное условие – вишенка на слоистом торте из всех предыдущих требований.
Думаете легко найти современную, красивую девушку с высшим образованием и добрым характером, каким-то чудом избежавшую всех соблазнов взрослой жизни?
Так вот, Катя Пермякова в свои двадцать четыре года была именно такой девушкой. Нет, конечно, поклонников у нее всегда было предостаточно, особенно в студенческой среде. Но на первом курсе Универа Катя взахлеб читала Эдуарда Асадова, и его стихотворение «Чудачка» вполне могла применить к собственной персоне.
– Какой же любви она ждет, какой?
Ей хочется крикнуть: "Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!" (с)
Уважала Катя и советскую поэтессу Юлию Друнину. Стихи ее казались необычайно легкими, певучими, запоминались с первого раза, ложились в душу.
– Не любите кого-нибудь,
Как-нибудь не любите,
Ждите самого лучшего,
Но не случая ждите.
Ждите слова – самого верного,
Ждите счастья – самого вечного,
Ждите самого первого,
Но не первого встречного. (с)
И Катя ждала… своего единственного – милого, чистого, романтичного юношу, непременно с серыми глазами, как у Ахматовского короля. С ним можно было бы прогуливаться за руку по вечерней Тюмени, наблюдать закат, стоя на Мосту Влюбленных, обсуждать прочитанные когда-то книги, слушать ретро-шлягеры восьмидесятых годов и волшебные баллады группы «Мельница» в стиле фолк-рок.
Но при всей тонкости душевной натуры этот гипотетический Рыцарь должен был чем-то напоминать и Катиного отца: высокий рост, широкие плечи, обворожительная улыбка и невероятная харизма лидера, выделяющая такого человека из любой толпы. Правда, чем старше становилась Катя, тем больше отдалялась она от Николая Ивановича, не желая прощать отцу откровенное пренебрежение к матери и постоянные любовные интрижки на стороне.
Итак, годы Катины шли, Сероглазый Король в ее окружении не появлялся, зато на горизонте стал мелькать интересный взрослый мужчина с аристократическими замашками. Он был неизменно галантен при встречах, на каждое свидание приносил цветы и конфеты, больше слушал Катино щебетанье, чем говорил сам.
А потом Антон попросил представить его Катиным родителям, которых при встрече немедленно очаровал. Даже взыскательный Николай Иванович рассудил, что лучшего жениха для единственной дочери он бы не желал. При чем кавалер и не скрывал своих серьезных намерений по поводу Катерины.
После совместного сытного ужина, приготовленного Верой Анатольевной, наедине Пермяков – старший так наставлял дочь:
– Антон – человек солидный, самостоятельный, на хорошей работе, имеет свою квартиру. На ногах стоит крепко и тебя отучит витать в облаках. Дурочка будешь, если откажешь такому завидному кандидату!
Вера Анатольевна же долго молчала, а потом тихо сказала:
– Ты бы, Катюша, не торопилась… Вижу, не любишь его, знаешь мало, пусть уезжает один на свой Север. Если будете скучать, найдете возможность встретиться. Если ты, и правда, ему нужна, подождет, даст тебе время подумать.
Катя тогда, пожалуй, впервые не послушалась горячо любимую мамочку.
– А есть ли она в реальности – эта грандиозная любовь, о которой книги пишут, пылкими стихами сочиняют поэмы? Может, лишь для особенных, богатых духом людей, а я-то ведь так… Сколько мне еще ждать озарения, вспышки чувств, «удушливой волны»? Я, наверно, «холодная рыба» и никогда не смогу полюбить по-настоящему. Остается просто найти приличного человека и привыкать.
Правильно папа сказал, что Антон всего сам в жизни добился, он целеустремленный, настойчивый. С ним мне будет спокойно. Основа крепкой семьи – это взаимоуважением. А потом детки родятся, можно жить ради них. Так ведь многие пары живут, чем я лучше? А страсти будем в кино смотреть, да читать о них в любовных романах.
– Ой, милая ты моя, тебе жить…
Уже в сентябре была сыграна дорогая свадьба с немногочисленными, непременно «высококультурными» гостями, и молодожены простились с Тюменью, а Катя с родительским домом.
Прошел год, и она как будто привыкла, отлично справляясь с ролью хозяйки семейного гнездышка в центре Нового Уренгоя. Кроме того, Катя устроилась на работу психологом в детском реабилитационном центре «Садко». Отношения с Антоном развивались довольно ровно, первое время муж безукоризненно внимателен и вежлив.
Дома частенько появлялись цветы – достаточно дорогие подарки для северного города. Антон регулярно справлялся о состоянии здоровья супруги, лелея надежду в скором времени стать счастливым отцом. Однако по непонятным причинам ожидаемая беременность так и не наступала, и в конце первого совместного года Каргаполов начал проявлять заметные признаки раздражения по этому поводу.
Сказать по правде, бизнесмену давненько уже начало казаться, что ему подсунули бракованный товар. Нет, с Катиной невинностью все было в порядке, здесь девушку не в чем было упрекнуть, как и с остальными первичными требованиями жениха. Но в отношении атмосферы семейной жизни и в особенности ее интимной части у Антона накопилось немало претензий.
По его мнению, супруга была очень холодна и скучна в постели, а также невероятно стыдлива. К немалой досаде Антона жена со слезами на глазах отказывалась экспериментировать и пробовать «что-то новенькое», например, особо экстравагантную позу или оригинальную «игрушку» из специализированного магазина.
Надежды Антона научить свою «девочку» всему тому, что он умел сам, подстроить Катюшу под свои изысканные потребности гурмана в любовных утехах так и не оправдались.
А ведь будучи долгое время официально один, он не привык отказывать себе в разнообразных удовольствиях, которые можно было получить прямо на дом, лишь набрав определенные номера телефона. И что же теперь, имея на руках молодую и привлекательную женушку, довольствоваться лишь малой частью арсенала любовных игр? С какой это стати!
Смирившись с тем, что в робкой Кате ему не разбудить «вулкан страсти» Антон решительно отвел ей роль домашнего аксессуара и матери будущих наследников. А сам, естественно, втайне вернулся к прежним холостяцким привычкам, то есть стал чаще задерживаться по работе.
Сказать честно, Катя даже была рада, что с некоторых пор муж перестал требовать от нее «совершенно недопустимого» и оставил в покое.
Может быть, из-за этих все длительных периодов отчуждения между супругами давно желанная беременность никак и не желала наступать, хотя Катя очень хотела малыша. Ей казалось, что она посвятит ребенку все свое время, отдаст всю накопленную нежность, которую почему-то никак не могла излить на уважаемого, но не обожаемого мужа.
К концу первого совместного года она окончательно убедилась, что у нее серьезные физиологические проблемы. Она не получала никакого удовольствия от близости с Антоном, и в ответ на упреки в зажатости и неумелости, Катя постепенно научилась делать вид, что ей бывает хорошо. Так стало проще для всех. Антон, даже если и разгадал ее игру, то делал вид, что воспринимает Катины вздохи и стоны за чистую монету. Видимо, так ему тоже было легче выполнять супружеский долг.
В плане духовной близости между молодоженами тоже возникли неожиданные проблемы. Оказалось, что Катя и Антон предпочитают разные литературные и музыкальные стили. Мягкую и тактичную Катя вдруг стали тревожить резкие высокомерные высказывания мужа в адрес коллег по работе и немногочисленных общих знакомых. Она вдруг открыла для себя, что Антон очень честолюбив, готов идти, что называется, «по головам» ради достижения цели, не считаясь с интересами партнеров по бизнесу или друзей.
