Регина Грёз
Древний Рим. Имена удовольствий
* * *
Мне приснился кошмар. Будто я бреду по заснеженной равнине, а из-под земли выползают отрубленные руки, желая схватить меня. Я бегу, бегу от них и вижу, что на земле лежит знакомый фракиец. Он изранен и весь в крови, но тоже тянется ко мне:
– Наталия… Я умираю с твоим именем на губах… Подари последний поцелуй.
Какое-то время я даже пыталась бороться с ним, но он был сильнее и подмял меня под себя, вместо глаз у Дакоса были пустые черные впадины, я кричала в ужасе и не сразу поняла, что Гай держит меня, пытаясь успокоить. А потом он заговорил быстро и убежденно:
– Завтра я возьму Кордацию! Я найду твоего бывшего раба и сам вгоню нож ему в сердце. Хотя нет… он умрет медленно, в страшных муках за все, что тебе пришлось пережить. Его распнут у дороги, но ты этого не увидишь. Завтра ты отправишься в город, я пошлю с тобой много людей, ты будешь в полной безопасности. Кромих теперь станет охранять тебя. Я ему доверяю. С тобой больше не случится беды. Ты слышишь меня, Наталия? В Риме мы найдем хорошего лекаря, и он тебя исцелит, ты забудешь печаль и мы будем жить с тобой в любви долгие годы. У нас родятся дети. Я этого хочу и не позволю никому отнять у нас счастье.
Я слушала его, все еще вздрагивая от ночного видения, кивала головой и со всем соглашалась. А утром я проснулась одна, укрытая пурпурным плащом Гая. Кажется, консул нарочно оставил мне свое одеяние, чтобы я знала – даже на расстоянии он будет защищать и согревать меня.
Вскоре я услышала за пологом голос Сергия и позвала юношу к себе. Он тотчас поведал, что Каррон собрал военное совещание, а меня должен вскоре навестить лекарь. Если Аттикс решит, что я хорошо перенесу дорогу, то еще до полудня отправлюсь в Рим. Это известие меня порадовало, хотя и предстояла новая разлука с Гаем, но сейчас мне лучше не спорить. Консул закончит свои дела и вернется домой, ко мне. Так и должно быть.
Возможно, женщине подобает ждать своего мужчину за прялкой, а не разыскивать его на полях сражения. Это в наши времена на войну уходили молоденькие девчушки – медсестры, они и в пылу битвы вытаскивали из-под огня противника раненых бойцов. Здесь санитарок нет, в Римской армии за все отвечают мужчины. Пожалуй, это и правильно – не место женщине на войне.
Я вышла из палатки, чтобы умыться, и увидела приближающегося местного «эскулапа». Стрибоний внимательно заглянул мне в глаза, посчитал пульс и задал несколько вопросов. Конечно, я была в состоянии путешествовать в повозке, о чем долго говорить. Мы еще немного посидели с Сергием на опрокинутых бочках, наблюдая, как раздраженный солдат спорит с товарищем, обсуждая недостатки своей новой обуви. Сергий посмеивался, шутил, что правая и левая ноги у парня явно поменялись местами.
Потом я заметила, что в нашу сторону направляется какая-то делегация, кажется, это идет Гай. Даже не думала, что у него такая пышная свита. Столько суровых, грозных мужчин вокруг. Я немного струхнула и смутилась не на шутку Тем более, когда консул подошел ко мне и раскрыл руки для объятий. Никогда прежде я не видела Гая таким величественно-прекрасным.
За что Боги подарили мне любовь этого мужчины… За что Юнона спасла мне жизнь во время аварии, переместив меня за тысячи лет назад в сад безвестного древнеримского поэта…
– Приветствую тебя, Наталия Русса!
– Приветствую тебя, Гай Марий Каррон!
На глазах у всей толпы народа он приобнял меня и коснулся лба поцелуем, кажется, это означало что-то серьезное. Вроде того, что консул берет меня под свою опеку и пусть кто-то теперь попробует даже глянуть косо в мою сторону. Уж не знаю, что за это будет, но моим недоброжелателям не поздоровиться. Я чуть-чуть осмелела и выразила одну свою небольшую просьбу:
– Гай, помнишь, я говорила тебе о солдате, что помог мне, когда я пришла к твоим людям. Мне стало плохо на поле, а он, наверно, сам принес меня к вашему врачу. Я обещала тому легионеру награду и, если можно, надо бы его как-то отметить.
Гай посмотрел на стоящего рядом военного, кажется, это был тоже довольно высокий чин.
– Узнай, кто доставил Наталию в лагерь. Передашь ему мой перстень и мою благодарность. Если хороший солдат, пусть станет правой рукой декана. Это все!
Потом он снова обернулся ко мне и сказал, что уже распорядился о моей отправке в Рим. Откуда-то рядом с ним тут же появился довольный Кромих, он сочувственно покачал головой, глядя на меня, и расплылся в улыбке. Я снова заглянула в синие глаза любимого полководца и вдруг заметила, как по его лицу пробежала легкая тень. Гай наклонился ко мне и прошептал на ухо:
– Я знаю, что ты не сберегла моего ребенка. Догадываюсь и о большем… Клянусь, я привезу тебе голову фракийца прямо в Рим. Какое-то время я не захочу тебя видеть. Потому не приду проводить в дорогу, не жди. Встретимся в городе, там я все окончательно решу про нас. Прощай, Наталия, да хранят тебя боги!
Еще один холодный поцелуй и Каррон оставил меня почти без сил на руках у подоспевшего Кромиха, а сам пошел дальше и людской строй немедленно закрыл от меня его яркую тунику. Лучше бы я умерла!
* * *
Свое возвращение в город я помню смутно. Перед глазами мелькали зеленые рощи и луга, стада коз и свиней. Небо над окрестностями Рима было ясным, а ветерок освежал измученное тело.
Я старалась ни о чем не думать, просто приказала себе жить дальше. Я научилась себе приказывать и даже подчиняться собственным приказам. Что толку страдать и казнить себя, посыпать пеплом голову и рвать на себе одежду. Ничего не изменится.
Я словно окаменела, превратившись в подобие статуи богини, что возвышается над одним из Форумов. Холодное и бесстрастное изваяние сильной и гордой Женщины – дело рук восхищенного мастера. Но одно я выучила твердо – быть сильной научит женщину только мужчина.
Болью и удовольствием.
Одно следует за другим и порой грань между ними очень тонка…
Слишком быстро они порой сменяют друг друга. И вчерашнее удовольствие сегодня обращается болью, заставляя платить свою цену за прошлые радости.
А у меня, как на зло, ни одного асса. И ведь чем-то еще надо Элиава кормить… хоть бы Оливия оказалась в Риме, пошла бы к ней на поклон, не с голоду же нам помирать. О том, чтобы вернуться в дом Гая Мария, не могло быть и речи. Ни за что!
Меня вдруг охватило странное равнодушие к этому человеку, вплоть до неприязни. Возвысил до небес и едва не окунул в грязь. И лекарь этот доморощенный – Скрибоний, тоже хорош, я же просила ничего не говорить, еще не известно, что это со мной случилось, может, просто стресс, а никакого малыша и в помине не было.
Не каждый день меня похищают, любят помимо моего желания, а потом выводят на поле, усеянное мертвыми телами. Хочешь, не хочешь, а в обморок упадешь, со всеми дурными последствиями. Хм… неужели ко мне возвращается способность шутить? И я в самом деле прежняя? Только не для него.
Не хочу больше видеть этого человека. Какое несчастье, что Каррон наш сосед! Немедленно прикажу заделать дыру в стене, чтобы… чтобы не было соблазнов… Да я и в лицо ему это скажу, пусть только посмеет прийти ко мне после того, что заявил на прощание. Так и скажу… ох, не знаю, даже, что и заявить ему при новой встрече.
Только одно поняла – проживу и без его синих глаз. Справлюсь. Выстою. Теперь будет легче. Теперь я стала сильнее и больше похожа на ту самую римскую богиню, что спокойно взирает на площадь с каменной колоннады.
О чем ей волноваться? Что ей до человеческих мелких страстей? Даже время не властно над богами, хотя рушит в прах их каменные изваяния.
Глава 19. В старом доме
Никто нас не ждал. Дошло до того, что Кромих устал стучать и ругаться, перелез через стену и сам отворил мне ворота усадьбы Клодия. Куда все подевались? Вымерли, как динозавры? Эй, товарищи – рабы, хозяйка вернулась!
Тишина и покой, хоть бы кто ответил. И только, когда я уже умылась с дороги у знакомого ручейка, из зарослей букса показался смущенный Элиав, а за ним следовала раскрасневшаяся Аннея – рабыня Гая Мария, ну, или почти моя, кто теперь разберет. Э – э-э, да тут у нас, оказывается, любовь в самом разгаре.
Славная девушка начала хлопотать возле меня, принесла из дома подушки и помогла устроиться на широкой скамье, пока Элиав читал свою законченную пьесу. Дела у парня явно пошли в гору за время моего отсутствия. Его драму "Неравный брак" собираются ставить на римских подмостках, потому что отрывок уже обыграли на площади, и зрители были в полном восторге. Еще бы – такая "острая" тема! Гладиатор влюбился в знатную матрону, а она оказалась невестой самого консула.
Я велела Элиаву закрыть рот и дать покой моим бедным ушам. Тихо, тихо, Наташа – ты снова богиня, тебя ничто не может вывести из равновесия, тебе все нипочем. Кстати, а где наш прыткий сатир? Мапроник еще жив? Какая досада…
Прошло несколько дней, и понемногу я заново обжилась в своем новом – старом доме. Зря, я, беспокоилась о хлебе насущном, еду на всех нас приносили из соседней усадьбы. И каким же образом? Гай успел приказать, чтобы вместо безобразного пролома в стене установили аккуратные железные воротца, украшенные бронзовыми колокольчиками.
Я обнаружила их уже в первый вечер своего возвращения. Теперь можно быстро и культурно друг к другу в гости ходить… А, может, Гай вернется и велит снова замуровать стену, кто же знает, что теперь у него в голове.
Через неделю меня навестила Оливия, а ее «дорогой поэт», как обычно, отдыхал от любви, правда, Клодий успел передать для меня кучу приветов и наилучших пожеланий. Я даже начала подозревать, что неуемная римлянка подкармливает беднягу какой-то древней «Виагрой», ну, чего он целыми днями валяется в постели? В самом деле, уж не мог приехать и повидаться со мной.
Оливия привезла подарки и всякие римские новости. Первой заговорила о консуле:
– Его давно ожидают в Риме! Сенат в полном недоумении, пристало ли Каррону лично гоняться по лесам за последними беглыми рабами. Гай словно с цепи сорвался. Перевешал множество пленных, вдоль Аппиевой дороги приказал установить распятия, сотни гладиаторов будут преданы самой ужасной смерти. Я слышала, там уже собирается толпа любопытных зевак, завтра начнут прибивать первых…
Я судорожно вздохнула, кажется, мне воздуха не хватает… Какое все же, страшное время! Но Оливия, переключившись на меня, как нарочно, стала задавать непростые вопросы:
– Расскажи, расскажи! До меня дошли кое-какие слухи… Говорят, тебя захватили мятежники, ах, какое несчастье! Оказаться в их руках… о-о…
Я с недоумением смотрела на томное выражение лица Оливии, вдруг понимая, что для нее-то попасть в плен к рабам было бы лишь приключением, будоражащим душу. А вот что касается тела…
– Ну, же – расскажи! – умоляла она. – Для своего спасения ты отдалась одному из них, верно? Конечно, самому сильному мужчине? Их предводителю – сирийцу? Я слышала об этом Тире. Говорят, он очень красив – высокий и мускулистый, с черными глазами, что метали молнии, когда он ворочал мечом в теле врага. О Всемогущий Зевс! Как бы я хотела оказаться на твоем месте…
«Бедный Клодий! Тебя точно не хватит надолго…»
– Никому я не отдавалась, не сочиняй! Там был Дакос – ну, ты мне сама его подарила, он меня и защитил. Да и зачем я сдалась этим рабам, у них полно своих женщин, очень пылких и на все готовых.
Чтобы отвлечь подругу от своей персоны, мне срочно пришлось описать Оливии сцену любовной страсти, свидетельницей которой мне пришлось быть невольно в ночном саду. Я не жалела слов и вздохов, глядя в блестящие глаза матроны. Легко говорить, имея таких восторженных слушателей.
– … Потом она забралась к нему на колени и начала подпрыгивать, как коза. А бритоголовый мужик держал ее за пышную задницу и вонзал свой кожаный "гладиус" все глубже и глубже…
Неприличный рассказ прервался скорбным восклицанием со стороны:
– Госпожа, умоляю простить меня, но не так быстро, я не успею все записать!
Мы с возбужденной Оливией вместе оглянулись на Элиава, – у парня даже испарина выступила на лбу, так он торопился работать стилом по дощечке, натертой воском. Я и не предполагала, что нас так усердно подслушивают.
– А кто этот темноволосый Купидон? – в глазах Оливии загорелись алчные огоньки, а я со стоном повалилось на скамью, не зная, плакать мне или уже начинать смеяться.
Оливия велела своим слугам сбегать в соседнюю лавку за вином, и притом купить самое лучшее, а еще множество всякой снеди в придачу. Мы немного расслабились, что скрывать… К концу вечера Оливия уже обнимала Кромиха за шею, поскольку молодого грека я услала от греха подальше, пусть к Аннее своей идет, нечего с нами пьянствовать.
А вот чернокожий «Вулкан», похоже, был совершено не против разделить эту ночь на двоих с горячей матроной. Да пусть делают, что хотят, я отдыхала. Пила по глоточку прекрасное фалернское и почти радовалась жизни. Все у меня хорошо…
А потом словно из-под земли появился Клодий и тут такое началось! Он ни слова не говоря, закатил своей возлюбленной звонкую пощечину и велел немедленно собираться домой. Я-то думала, что Оливия вспылит и пошлет моего дядюшку ко всем демонам ночи, но матрона вдруг упала на колени и принялась самым натуральным образом умолять "Повелителя" о прощении.
Эх, кожаной плеточки им только не доставало! Я сначала испугалась, а потом живо смекнула, что вижу древнеримские ролевые игры. Клодий меня неуклюже обнял, поздравил непонятно с чем и сладкая парочка убралась восвояси. К великому сожалению Кромиха. Он-то уже губищу раскатал…
На следующий день мы с Элиавом выбрались в город. Конечно, в сопровождении Кромиха. Прогулку предложил грек, смущенно заметив, что хочет показать мне театр, где будет поставлена его трагедия. Я решила развеяться и нисколько не пожалела. Какое же это удовольствие бродить по уже знакомым улицам древнего города, еще не знавшего шума машин, не видевшего туристов с фотоаппаратами, хотя разноголосой и пестрой толпы приезжих хватало и сейчас.
Корнелий Астепион – управляющий не самым захудалым в Риме театром, встретил нас очень радушно, хотя мы и помешали репетиции. Узнав мое имя, мужчина почему-то невероятно обрадовался и рассыпался в комплиментах. Но не столько моей внешности, сколько преданности и отваге. Я попросила Астепиона разъяснить свои слова и узнала много о себе интересного.
Оказывается, весь город уверен, что Наталия Русса – бедная девушка из далекой провинции так беззаветно полюбила консула Каррона, что отправилась вслед за ним в военный поход, претерпела муки плена, ловко ускользнула из рук мятежников и поклялась соединить свою судьбу лишь с одним мужчиной в Империи, ну и за ее пределами, вероятно. Угадайте с кем? И так ясно…
И теперь великие достоинства моей скромной особы обсуждают чуть ли не во дворце императора, ходят слухи, что, на самом-то деле, я – царица малочисленного древнего народа в изгнании и веду свой род едва ли не от самих Богов. Какая прелесть!
Этот Астепион умел болтать не хуже меня, и даже гораздо заковыристей, а под конец своего монолога вдруг вкрадчиво попросил продать ему Элиава. Я заглянула в страдающие глаза молодого грека и моментально приняла решение:
– Дорогой мой, Элиав, пойдем-ка, подпишем декларацию о твоей свободе, восстановим маленькую справедливость. Отныне ты сам по себе и никто тебя эксплуатировать не может. Будешь меня за это пускать на свои премьеры бесплатно.
Моя скромность трещала по швам от натиска еще одного красноречивого юноши, парень был благодарен и счастлив до слез. Ему не плохо жилось с нами, но раб, он и во дворце раб, а теперь Элиав станет моим вольноотпущенником, почти полноправным гражданином Рима.
Через полчаса мы уже были рядом с Базиликой Правосудия, зашли к местному адвокату и тут выяснилось, что у меня нет денег для уплаты небольшой пошлины и вознаграждения «юристу». Какое счастье иметь под рукой богатых рабов! Кромих с Элиавом вывернули свои «карманы» и в складчину собрали необходимую сумму денариев. Итак, талантливый грек свободен, а я теперь владею лишь Мапроником и, чувствую, что этот крест будет висеть на моей доброй шее еще долгие годы.
Элиав торопился обрадовать свою Аннею, кажется, у них, все серьезно. Я от души пожелала парню всяческих благ, попросила не забывать прежнюю госпожу и навещать нас, как можно чаще. Элиав задался целью поскорее накопить денег, чтобы выкупить у Каррона свою голубоглазую подружку. Я бы им, конечно, помогла, да вот ничего просить у консула не хочу.
И отказаться от помощи малодушно не могу – нас все это время кормят из его дома. А я за обе щеки уплетаю всякие вкусности вроде цесарок по-этрусски и телятины, жареной кусками по-самнитски, менатской ветчины и гусиной печенки с берегов Дуная. Я утешаю свою совесть тем, что это предназначалось для Кромиха, он же дан мне на время, его-то Каррон точно обязан кормить. Но Кромих равнодушен к финикам, засахаренным в меду и керкирским лимонам… зато сладкое изюмное вино с Крита мы всегда выпивали вместе.
– За Родину… и за Рим, приютивший скитальцев.
* * *
Прошло еще несколько дней. От скуки я выпросила у Игара немного монет и купила краски. Сама разрисую стены своей мрачноватой комнатушки, уже придумала, что изображу – русские березки и пару елочек. Да, и еще пенек, обросший мхом и непременно огромный папоротник рядом. Пусть потом археологи эти фрески обнаружат и удивятся, может, еще понаписать чего, вроде – привет потомкам, я из России, век двадцать первый, машина времени сломалась… Наверно, лишнее, а хочется порой пошутить.
Кромих мне помогал, ему тоже было скучно. Ну, разумеется, я попробовала и у него взять интервью, но вышла одна морока. Все мои вопросы нубийца почему-то дико смешили, он вовсе перестал на них отвечать и вместо этого запел песню на чужом языке. А я стала подпевать ему в тон: «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла…»
Вот это было зрелище!
– Кромих, ты хочешь домой?
– Я не знаю, госпожа, я тут привык. Господин спас мою жизнь, и я буду служить ему до последнего вздоха. И тебе тоже.
Вот это, наверно, и есть настоящая преданность. "До последнего вздоха…"
– А я-то здесь при чем?
– Ты женщина моего Господина. Он скоро вернется к тебе.
– Это вряд ли… Он на меня сердит.
Кромих опять улыбался и качал головой, а потом с самым серьезным видом принялся подрисовывать рядом с моей русской елочкой что-то смутно похожее на пальму. Я не стала ему мешать. Остановила, лишь когда под пальмой появилось нечто, смахивающее на крокодила. Это было уж слишком, мне еще спать в этой комнате, не надо мне зубастых рептилий под боком.
А по вечерам, когда солнце стремительно опускалось за горизонт, я долго качалась на качелях, что представляли собой гамак, усовершенствованный Кромихом. Спокойные это были часы незадолго до заката… Мапроник, по обыкновению, уже дрых где-то в ореховых кустах, нубиец сидел прямо на траве рядом с качелями и гудел свои африканские мантры, а я следила взглядом за темнеющим небом и думала всякую чепуху. Конечно, о сыне гордого Рима и еще о нем – диком, гордом фракийце…
Наверно, до конца дней своих не забуду его блестящие карие глаза, в глубине которых прячется боль, его прикосновения – то ласковые, но настойчивые. Я хотела бы стереть из памяти ночь в беседке, увитой плющом, но как это сделать? Боги, сохраните ему жизнь! Пусть он найдет свое счастье, я не желаю ему зла. Но если… если Гай привезет мне его голову, я начну ненавидеть соседа и неудавшегося жениха.
– Господин!
Я открыла глаза, очнувшись от невеселых дум, и рассеянно посмотрела на Кромиха. Кого он зовет? Какой еще господин?
Нубиец уже был на ногах и широко улыбался, показывая куда-то за мою спину. Я тотчас обернулась и увидела Гая. Он стоял у стены, в нескольких шагах от моих качелей и смотрел на меня так, словно видел впервые, настороженно и немного свысока.
– Здравствуй, Наталия.
Ох, уж мне эти римские церемонии…
– Здравствуй, консул Гай Марий Каррон. Давно ли ты в Риме?
– Я вернулся еще до полудня, но лишь сейчас, завершив все дела, смог войти наконец в свой дом. Почему я тебя там не встретил, Наталия?
Начинается… Я обреченно склонила голову и повалилась на плетеное сиденье качели. Ну, что же, давай, поговорим, любимый.
– Ты сам сказал, что видеть меня не хочешь. В таком случае, зачем мне жить у тебя? Мне и мой домик нравится, спасибо, ведь это благодаря тебе я обрела здесь уютное гнездышко.
– Ты обещала расплачиваться за него всю жизнь или уже забыла свое слово?
– Так ты пришел взыскать с меня долги? Ну, знаешь ли…
Я спрыгнула с качелей вне себя от возмущения. Какая наглость! Явился ко мне с такими запросами. Не позволю над собой издеваться.
– Забирай! Все забирай, ничего твоего мне не надо! Я голой на улицу выйду, чтобы никто не сказал, что я что-то от тебя поимела, хотя нет… мне Оливия платье дарила, вот только его и возьму. Сейчас же уйду, все равно куда, дом тебе оставлю. И не смей меня ни в чем упрекать, слышишь? Никогда тебе не прощу, как ты сказал тогда – «моего ребенка», а если и был ребенок, так «наш», и мой тоже, ясно тебе?
Мне тоже было больно и плохо, если бы я хоть на миг догадывалась, что стану мамой, никуда бы не рванула из дома. А я хотела к тебе, видеть тебя хотела, я волновалась… А ты только о себе и думаешь, о своих удовольствиях и мечтах. А, что у меня в душе делается, тебе все равно? Ты грубый, бесчувственный… нет, не подходи даже, не трогай меня, пусти. Кромих, ты обязан меня защищать, Кромих… что ты стоишь, дубина, останови его!
– Но он же Господин, я не могу!
Обойдя ухмыляющегося нубийца, Каррон схватил меня в объятия и приподнял над землей. Его синие глаза смотрели сурово, но в них не было злости или презрения, только холодная решимость.
Я продолжала протестовать, задыхаясь от горечи и обиды:
– Пусти!
– Я не умею красиво говорить…
– Это заметно!
– Скажу лишь одно – ты мне нужна. Я люблю тебя и никуда не отпущу, никому не отдам. Я не хотел тебя обижать, не хотел, чтобы ты страдала, но когда Аттикс поведал о ребенке, я чуть разум не потерял от горя. И просто обезумел, когда представил тебя ночью с этим… Я желал одного, добраться до фракийца и растерзать его на твоих глазах. Я готов был рыть землю, чтобы найти его след, но он ускользнул. Мне так хотелось вернуться к тебе, успокоить, прижать к груди, но разве я мог… Сначала я должен был отомстить за нас.
– Я понимаю тебя, но пойми и ты – Дакос меня спас, защитил от своих людей, а потом показал дорогу к солдатам. Если бы не он, меня бы точно замучили, я бы не пережила той ночи.
– По твоему, я благодарить его должен?! – взревел Каррон.
– Послушай, – мягко продолжила я. – Он мог меня убить. Но я жива. И больше не желаю говорить о других людях. Не хочешь меня видеть – пожалуйста, иди в свой дом и отдыхай от долгого похода. Почивай на лаврах. Ты – герой, тебе весь Рим рукоплещет. А я уж как-нибудь…
– Присмотрела себе нового спонсора? – сквозь зубы процедил Каррон.
– Ты – что, болен? Когда бы я успела? Кромих с меня глаз не спускает.
– Конечно, я же ему приказал!
– Я вижу, что ты очень несдержанный, нервный, импульсивный человек, Гай Марий! Прежде, я думала о тебе иначе. Ты казался спокойным и рассудительным, я таким тебя и полюбила, но как ты сейчас себя показал… Видят Боги, я начинаю тебя бояться!
После этих слов он медленно ослабил хватку и вернул мои ноги на землю. На лице Гая промелькнуло беспокойство, а вот я чувствовала свою полнейшую правоту. Лучше на берегу договориться, раз и навсегда, а то, и правда, запрет меня в доме без права голоса, как наложницу, а мне это надо?
– Что же ты сделала со мной, женщина! – вдруг застонал Гай. – Я прежде таким не был. Я никогда не проявлял излишней жестокости, я не помню, чтобы испытывал подобную сжигающую сердце ревность. А ты пробудила в моей душе всех демонов разом. Не-ет, я не дам тебе улизнуть, будешь только моя, хочешь того или не хочешь. Мы сейчас же вернемся в мой дом, где тебе и положено находиться!
– С какой это стати я должна жить у тебя?
– Ты моя невеста, это знает весь Рим! Ты почти жена мне и скоро ею станешь по закону!
– Так тебя твоя репутация волнует, что решат друзья – сенаторы и прочие канцелярские крысы? Да, в городе сейчас обо мне хорошо говорят, а если бы меня осуждали, грязью кидали – ты бы от меня отказался? Ответь честно и прямо, тебе важно чужое мнение, да?
– Мне важна ты!
Последнюю фразу Гай произнес слишком громко… Из кустов раздалось недовольное ворчание, кажется, мы разбудили старого сатира. Зато Кромих устало вздохнул, уселся под дерево и, запрокинув руки за голову, как ни в чем не бывало, затянул свою чудную гортанную песню.
Мы с Гаем снова посмотрели друг на друга, и теперь гораздо спокойнее, почему-то я устала спорить и ругаться. Сорокалетних мужчин уже не переделать… напрасный труд. Гай – такой, какой есть, он древнеримский военный и этот факт многое объясняет. А я? Чего я хочу от него?
Если уж совсем честно… я хочу, чтобы он взял меня на руки и отнес в свой дом, положил на свою постель и лег рядом. Хочу, чтобы он поцеловал мое лицо – поочередно лоб, нос, щеки и подбородок, потом ласково сказал мне что-нибудь хорошее, например, что любит меня и страшно скучал. А теперь я рядом и все хорошо… Тогда, почему бы и мне не сказать ему об этом же самом? Я могу начать первой.
– Знаешь, Гай… я тебя ждала. Давай мириться как дети. Просто возьмемся за руки и пообещаем, что больше никаких ссор. Хочешь так?
Я протянула ему раскрытые ладони и он сразу же взял их в свои. А потом мы обнялись, и все остальное потеряло значение. Все потом, все неважно. Есть только мы, и ночь впереди будет целиком наша.
