Реджинальд Т. Пэйджет
Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945
Почти точно таким же непростым, как и отношение Гитлера к армии, было и отношение армии к нему. Гитлер уберег армию от угрозы ее существованию со стороны Рёма и его формирований СА. Фюрер аннулировал унизительные условия Версальского договора и восстановил величие Германии. Он широко раздвинул пределы возможностей для людей военной профессии. В беседе Манштейн отметил и другое, менее заметное достижение. Революция среднего класса, последовавшая за войной, развязанной кайзером, стала причиной бурного ожесточения в немецком рабочем классе. Создала социальную пропасть, разделяющую немецкий народ. В самом начале нацистской революции Гитлеру удалось ликвидировать это разделение. Внутри государства немецкий народ стал единым как никогда. В армии сложились товарищеские отношения между кадровыми и вновь прибывшими офицерами, что было достигнуто без каких-либо послаблений в дисциплине.
Гитлер возглавлял государство, солдаты приносили присягу фюреру. Для людей, подобных Манштейну, военная присяга – это важнейшая основа их кодекса чести. Гитлер приобрел со стороны армии ту долю мистического почитания, которая является наследственной привилегией государей. И совершенно непостижимым образом армия отделяла фюрера от партии, которую не любили, от жадности и хвастовства Геринга и от высокомерия провинциальных фюреров. Гитлер почти ничего не делал, чтобы препятствовать антагонизму между армией и партией, поскольку на таком разделении он и основывал свое правление. Вместо этого он искал способы усилить свою личную власть над армией.
Вначале Манштейн наблюдал явную и, более того, все возрастающую парадоксальность поклонения Гитлеру и осуждения нацистов. Сперва неприятие носило чисто внешний характер. Ему не нравились манеры партийцев – ни их внешний вид, ни персональное поведение членов партии. Особенно Манштейна оскорбляла вопиющая жадность Геринга, поскольку Геринг был пруссаком[9] с претензиями на благородное происхождение и огромным самомнением. Его шокировали манеры местных партийных функционеров, но на этой стадии он успокаивал себя мыслью, что так исторически сложилось, что революция всегда выплескивает на поверхность как отбросы общества, так и идеалистов, и надеялся, что время избавит страну и нацию от подонков.
С течением времени его внутренние разногласия только усугубились. Для тех из нас, кто верит в Иисуса как Христа Спасителя, может показаться странным сочетание военного гения с глубоким религиозным чувством, но это не такая уж редкость. Из нашей британской истории достаточно вспомнить Оливера Кромвеля (английский государственный деятель и полководец, руководитель Английской революции XVII в. – Пер.), Дугласа Хейга (британский военный деятель. – Пер.), Эдмунда Алленби (английский фельдмаршал. – Пер.) и Бернарда Лоу Монтгомери (британский фельдмаршал (1944), крупный военачальник Второй мировой войны. – Пер.). Фон Манштейн – протестант-лютеранин, и он разделял искреннюю веру в подлинное существование Бога. Я никогда не забуду одно высказывание Манштейна, когда мы говорили о войне:
«Самым страшным временем для меня был Крым. В течение нескольких месяцев я знал, что единственное, чего не хватало русским, чтобы уничтожить меня и мою армию, – так это достаточной компетентности в военном деле. Я знал, что стало с теми, кто попал к ним в руки. Я сам видел умерщвленных раненых.[10]
Вам может показаться странным, поскольку вы считаете, что мы выполняли дьявольскую работу, и, возможно, в этом правы, но тем не менее это правда, что я тогда испытывал некое непостижимое чувство того, что нахожусь в руках Господа, и без этого чувства я никогда не смог бы сохранить выдержку. Если бы я знал о бесчинствах СД,[11] то не смог бы продолжать действовать, поскольку потерял бы поддержку Господа».
Мы долго беседовали, и Манштейн, казалось, погрузился в воспоминания, разговаривая больше с самим собой, но слова его произвели на меня столь сильное впечатление, что почти дословно отпечатались в моей памяти. Я не пытаюсь показать, что понимаю это отношение, но я полностью уверен в его искренности.
Манштейна серьезно беспокоила религиозная политика нацистов, но она проявлялась лишь постепенно. Для начала появилось клоунское неоязычество Геринга и Розенберга, которое никто не воспринимал слишком серьезно, однако вмешательства в дела церкви не имели места. Религиозные гонения нарастали постепенно, и всегда под личиной политических, как противоположных религиозным репрессиям. Например, только с 1942 г. католикам вроде гаулейтера Вагнера было приказано выбирать между партией и их верой, при этом священники основных конфессий оставались в немецких воинских частях до самого конца.
Нацистские гонения на религию были скорее незаметно подкрадывающимися, чем резко кардинальными. К примеру, они выглядели менее очевидными, чем те, что совершались некоторыми антиклерикальными правительствами Франции; менее очевидными, но более эффективными и значительно более безнравственными, поскольку были направлены не только против вероучения, но и против моральных принципов христианства. В гитлерюгенде (в котором состояли только юноши. Для девушек был создан Союз немецких женщин) дети впитывали в себя доктрину куда более возбуждающую, чем христианство, которое они все еще формально изучали в школах. Школьных учителей принуждали к политическому конформизму, что год от года все более очевидно входило в противоречие с религией, которую они порой все еще продолжали преподавать. Пасторы и священники были вынуждены пойти на политический компромисс со злом, что подрывало саму моральную основу их веры. Нацисты преуспели в разрушении самой сути, а не формы христианства, поскольку их подход был не прямым – их действия можно было почувствовать, а не определить, и поэтому им было сложно противостоять. Верующий человек стал обособленным и склонным искать уединения. Так случилось и с фон Манштейном. Происходящее только укрепляло его в вере, и он успокаивал себя тем, что атеизм Французской революции в результате закончился восстановлением церкви и государства. Он и не подозревал, что является не просто свидетелем конфликта с церковью, а духовной революции.
Хотя фон Манштейн был осведомлен и обеспокоен религиозными гонениями нацистов, он мало что знал о расовых гонениях.[12] Он знал, что евреев подталкивают к эмиграции и что на них распространяются законы об ограничениях на профессию. А когда это коснулось армии, Манштейн рискнул своей карьерой, чтобы выступить с протестом. Он полагал, что это очередная хулиганская выходка нацистов. Манштейн ничего не знал о концентрационных лагерях и жестокостях, творившихся в них. Лагеря были изолированы и охранялись отборными головорезами СС. Освобожденные из них не осмеливались рассказывать о своих испытаниях. Существовала строжайшая цензура. За пределами Германии нам было многое известно из рассказов бывших заключенных, покинувших страну. В самой Германии об этих ужасах знали очень немногие.
В 1937 г. отношение фон Манштейна к режиму выглядело достаточно типичным для среднего прусского офицера. Он питал неприязнь и презрение к личному составу партии, не одобряя то немногое, что знал об их расовой политике, и испытывал беспокойство по поводу их религиозной политики; он восхищался Гитлером и находился под впечатлением как социальных достижений его внутренней политики, так и поразительных успехов во внешней. Манштейн не испытывал антипатии к подавлению демократии и политических оппонентов. Прусские офицеры никогда не считались демократами. Они всегда служили государю. Они одобряли того, кто правил государством, безо всяких оговорок.
От хорошо знавших фон Манштейна я почерпнул информацию, что во времена своей влиятельности он более откровенно критиковал партию, чем сейчас. Тогда, по их словам, его откровенность пугала. Однако не в его характере плохо отзываться о побежденных, и в беседах со мной он, по возможности, всегда высказывался уважительно о тех, кто покоится в бесславных могилах. В Германии такое редкость.
Глава 2
Предвоенные годы
Примерно с 1937 или 1938 г. беспокойство Манштейна ведением Гитлером иностранных дел и его отношением к армии неуклонно нарастало.
Гитлер крайне редко советовался с армией в политических вопросах. Его решение выйти из весьма популярной в Германии Лиги Наций стало неприятным сюрпризом для Генерального штаба. Германская армия, состоявшая тогда не более чем из десяти дивизий, опиралась на предполагаемый план, что в случае вторжения Лига Наций выступит на стороне Германии. И в самом деле, такой план был единственно возможным, опираясь на который могла действовать столь маленькая армия. Армии отводилась роль предотвращения оккупации спорных территорий – таких, как Верхняя Силезия, – до вмешательства Лиги Наций. Гитлер, не посоветовавшись с армией, теперь игнорировал эту поддержку, тогда как армия в это время была не в состоянии защитить Германию от любого из ее более крупных соседей. К несчастью, суждение Гитлера о нерешительности Лиги Наций оказалось верным.
Приказ о вторжении в Рейнскую область стал полной неожиданностью для Манштейна, который в то время был начальником оперативного отдела Генерального штаба. Ему дали только несколько часов на подготовку войск к маршу. В область вторглись 3 дивизии. Считалось, что французы способны быстро мобилизовать 13 дивизий. Бломберг и фон Фрич обратились к Гитлеру, уговаривая его отозвать немецкие войска. Гитлер отверг их просьбу, и снова оказался прав. Французы даже не двинулись с места. С этого момента Гитлер приобрел власть над высшим армейским командованием.
Во время аншлюса (присоединения) Австрии фон Манштейн, с октября 1937 г. замначальника Генерального штаба, исполнял обязанности начальника Генерального штаба. В два часа утра он получил вызов от Гитлера и был проинформирован, что, в связи с решением Курта Шушнига (канцлер Австрии в 1934–1938 гг.) о проведении 13 марта 1938 г. плебисцита (о независимости Австрии), Германия вынуждена решить этот вопрос силовым путем. Ему было приказано к 6 часам утра представить свои предложения по оккупации Австрии. У Генерального штаба не имелось готового плана. Необходимо было импровизировать. Царило глубокое замешательство, поскольку любое сопротивление сорвало бы всю операцию. Но снова Гитлер оказался прав.
В промежуток времени, кульминацией которого стал аншлюс, Гитлера все сильней раздражала оппозиция Верховного командования его все более агрессивной политике, и Гиммлер извлек пользу из этого раздражения. Пост военного министра и главнокомандующего занимал генерал Бломберг. В 51 год он получил это назначение через головы многих старших офицеров, в основном по рекомендации полковника Вальтера фон Рейхенау (с 1940 г. генерал-фельдмаршал), одного из немногих офицеров (о котором мы еще услышим), тесно сотрудничавших с нацистами. Сам Бломберг не был нацистом и представлял собой более чем привлекательную фигуру, наделенную юношеским рыцарским энтузиазмом. Старшие офицеры рейхсвера, обиженные его взлетом по службе, называли его не иначе как «Hitler Boy Quex» в честь примерного героя нацистского пропагандистского фильма о юном гитлеровце, погибшем во время распространения листовок среди коммунистов. Бломберг считался ярым поклонником Гитлера. Фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками, был человеком совсем другого склада. На должность его поставил сам фон Гинденбург, и он слыл солдатом с незаурядными способностями и незапятнанной репутацией. Фрич олицетворял собой все то нерушимое, что имелось в прусской военной аристократии.
В январе 1938 г. Бломберг женился на машинистке из своей канцелярии. Женитьба эта еще сильнее ослабила позиции Бломберга в кругу его сослуживцев-генералов, однако он получил полную поддержку Гитлера, присутствовавшего на свадьбе в качестве свидетеля и сославшегося на символический союз армии и народа. Но после свадьбы Гиммлер выложил на стол полицейское досье, показывающее, что машинистка – пресловутый «народ» – некогда имела лицензию на занятие проституцией. Выставленный дураком Гитлер пришел в ярость, и Бломберга сняли с должности. На самом деле Гиммлер сам внедрил эту девицу в канцелярию Бломберга как агента своей личной разведывательной сети. И то, что ей удалось выйти замуж за генерала, с точки зрения Гиммлера оказалось просто удачей. Затем Гиммлер предъявил другое полицейское досье, доказывающее пребывание фон Фрича под наблюдением полиции за занятия гомосексуализмом. И тот факт, что досье относилось к другому человеку с такой же фамилией, Генриха Гиммлера волновал меньше всего. Фон Фрича привлекли к суду чести, который позднее полностью реабилитировал его. Но к тому времени его уже заменили, как и его главного помощника, генерала фон Манштейна.
Гитлер воспользовался этими отставками, чтобы усилить свою власть над армией. Бломберга сместили с поста, и Гитлер принял на себя верховное командование вооруженными силами. В дальнейшем, начиная с этого времени, Германия оставалась без военного министра. Вместо него Гитлер учредил Верховное главнокомандование, известное как ОКВ (нем. Oberkommando der Wehrmacht – Верховное главнокомандование вермахта, центральный элемент управленческой структуры вооруженных сил Германии, 1938–1945 гг. – Пер.), с собой в роли Верховного главнокомандующего и с Вильгельмом Кейтелем (в 1938–1945 гг. начальник штаба ОКВ, с 1940 г. генерал-фельдмаршал. – Пер.) в качестве начальника своего личного военного штаба. Кейтель не котировался в качестве одного из выдающихся немецких командующих и лучше всего справлялся с функциями организатора. Он не руководил армейскими операциями, а исполнял административные обязанности, которые обычно возлагались на министерство обороны. Вальтер фон Браухич (в 1938–1941 гг. главнокомандующий сухопутными войсками, с 1940 г. генерал-фельдмаршал) был назначен вместо фон Фрича главнокомандующим сухопутными войсками, его управление получило известность как ОКХ (главное командование сухопутных сил). Фон Браухич слыл выдающимся командующим, но ему не хватало твердости характера фон Фрича. Геринг возглавил военно-воздушные силы, а военно-морские – адмирал Эрих Редер (гросс-адмирал, в 1935–1943 гг. главнокомандующий кригсмарине, немецкими ВМС).
В 1938 г. Гитлер предъявил претензии на Судетскую область в Чехословакии и выразил намерение добиться своего даже ценой войны. Старшие генералы единодушно воспротивились такому курсу, но смещение Бломберга и фон Фрича ослабило их волю к сопротивлению. Гитлер прибег к экстраординарному способу обращения к младшим генералам через головы старших. Всех офицеров, которые в случае войны стали бы начальниками штабов армий, собрали в Оберзальцберг (высокогорный район в юго-восточной части Баварских Альп, место резиденции Гитлера «Бергхоф». – Пер.) для совещания с фюрером. Гитлер произнес речь, излагая им свою политику, и пригласил их к дискуссии. Вскоре он обнаружил, что младшие генералы, как и их старшие коллеги, единодушны в сопротивлении войне, к которой армия была не готова. Больше ни на каких совещаниях Гитлер не приглашал к дискуссии, поскольку дискутировать с Гитлером было бесполезно. Вопреки полученному совету он принял решение действовать дальше, и Чемберлен (60-й премьер-министр Великобритании, 1937–1940 гг. – Пер.) с Даладье (премьер-министр Франции в 1933, 1934 и 1938–1940 гг. – Пер.) подтвердили в Мюнхене его правоту.
Франц Гальдер (начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта, был посвящен в планы заговорщиков в 1938 и 1939 гг.) описывал, как немецкое Верховное командование планировало захватить Берлин и арестовать Гитлера, но прилет Чемберлена заставил их изменить планы. Находившийся в Силезии Манштейн ничего не знал о заговоре и наверняка не стал бы в нем участвовать. Он присягал Гитлеру, и его кодекс воинской чести не содержал пункта с политическими оговорками. Гитлер, сам будучи бесчестным, играл на чувстве чести своих солдат. Военные заговоры политического характера ограничивались в основном кругом офицеров из Южной Германии. И если бы не бескомпромиссность прусского кодекса чести, от Гитлера избавились бы значительно раньше, а Европа избежала бы бесчисленных страданий.
Глава 3
Польша и Франция
До августа 1939 г. фон Манштейн находился вне эпицентра событий, пока его не вызвали и не назначили начальником штаба фон Рундштедта (с 1940 г. генерал-фельдмаршал. В 1939 г. командовал группой армий «Юг», осуществлявшей захват Польши, в 1940 г. группой армий «А», сыгравшей ключевую роль в захвате Франции), командовавшего группой армий «Юг» у польской границы. Война была неизбежна, и не стоило дальше держать в запасе военные таланты лучшего немецкого штабного генерала. В группе армий «Юг» штаб занимался только оперативным планированием, без каких-либо управленческих функций. В его задачи входило распределение южной группировки немецких войск для вторжения в Польшу, однако генералы и офицеры до самого конца не знали, действительно планируются военные действия или нет. Они все еще питали надежду, что Гитлер в очередной раз ограничится демонстрацией военной силы, поскольку надеялись любой ценой избежать войны на два фронта. Однако на этот раз они находились не в том положении, чтобы протестовать, так как успехи сделали авторитет Гитлера непререкаемым.
21 августа весь генералитет собрали в Оберзальцберге. На этот раз обсуждения не последовало. Гитлер ограничился речью и провозгласил уничтожение Польши.[13]
На процессе фон Манштейна сторона обвинения решила, что каждый присутствовавший военный из этих слов должен был тогда сделать вывод о полном истреблении польского населения. Но для солдата слово «уничтожение» не подразумевало ничего подобного. Это всего лишь военное выражение, означающее, что армия противника не только должна быть выбита с занимаемых позиций, но и должна перестать существовать как военное формирование. Несомненно, слова Гитлера прозвучали бесчеловечно, но тогда он и не пользовался иными. Гитлер объяснил расклад сил. Он заверил армию, что Британия и Франция не станут вмешиваться. У него имелась точная информация, что уязвимость Англии в воздухе в настоящее время еще велика, поэтому Англия не будет стремиться к военным осложнениям еще 3–4 года. Гитлер также заявил, что пришел к соглашению с Россией, и фон Риббентроп, не дожидаясь конца совещания, направился на встречу с Молотовым и Сталиным.[14]
На самом деле итог этого совещания, по мнению фон Рундштедта и фон Манштейна, ввел всех в заблуждение, что войны не будет. Собрание генералов предали такой публичной огласке, что они были убеждены, что это всего лишь ход в блефе Гитлера. Манштейн настолько уверился в этом, что вместо того, чтобы вернуться в часть, отлучился навестить семью. А 25 августа внезапно поступил приказ – на рассвете следующего дня пересечь польскую границу. Тем же вечером началось движение армий, танковые корпуса пересекли Одер и приблизились к границе. Поздним вечером от Гитлера поступил другой приказ – остановить передвижение войск, поскольку переговоры с Польшей все еще продолжались. Но теперь, когда вторжение началось, остановить его было не так-то просто. И группе армий «Юг» удалось удержать [22-й] моторизованный корпус Эвальда фон Клейста (с 1943 г. фельдмаршал. Умер в советской тюрьме. – Ред.) от пересечения границы Словакии только при помощи штабного офицера, который на самолете «Шторьх» среди ночи приземлился прямо на самой границе. И как раз вовремя, чтобы остановить колонны на марше.
31 августа в 17 часов вновь поступил приказ – утром 1 сентября пересечь границу. Оба, Манштейн и Рундштедт, снова ожидали отмены приказа, и для этого случая вдоль всей границы протянули линии связи, чтобы в последний момент остановить войска. Но на этот раз отмены не последовало. Началась война.
Польская кампания
Польская кампания не стала чем-то особо выдающимся. Превосходство со стороны немцев было таково, что самый бездарный генерал не смог бы проиграть, в то время как с польской стороны даже самый гениальный полководец не смог бы удержать позиции. Фактически немцы воспользовались одновременно огромным преимуществом в качестве командования и в материальной части. Поляки разместили значительную часть своих лучших соединений на Познаньском выступе, между Померанией и Силезией. Немцы же в этой части границы рассредоточили относительно небольшие силы и в то же время, наступая с севера и юга, просто отрезали этот выступ. К 7 сентября войска Рундштедта достигли Лодзи в 85 милях от того места, откуда они начали наступление, а к 9 сентября основные польские силы оказались заблокированы в огромной излучине реки Висла под самой Варшавой. 10 сентября остатки польских войск предприняли попытку отхода в сторону Румынии. Но тут их судьба была предрешена вторжением русских 17 сентября.[15] Защитники Варшавы сдались 28 сентября, и война закончилась.[16] Польская армия сражалась храбро, как и многие простые жители, которые защищали свои дома и нападали на немецкие коммуникации. Поляков разбили благодаря превосходству в технике и мобильности. На самом деле главной задачей немецкого командования являлось поддержание оперативного управления стремительно продвинувшимися вперед армиями. 18 октября Манштейн оставил Польшу, чтобы отправиться на западную границу Германии.
Популярность армии, как следствие Польской кампании, стала угрозой для тщательно выстроенной Гитлером системы балансов. Победоносная армия всегда является политическим фактором, и Гитлер искал путей обуздать ее влияние при любой возможности. Одним из первых шагов стало отстранение армии от управления оккупированной Польшей и передача его доверенному партийцу Гансу Франку (обергруппенфюрер СС, с октября 1939 г. генерал-губернатор оккупированных польских территорий, которые не были непосредственно включены в состав Германии. – Пер.). Фон Бласковиц (генерал-полковник вермахта. – Пер.), оставленный возглавлять военное командование, был возмущен поведением Франка и его палачей. Он настоял на том, чтобы лично выразить свой протест Гитлеру. Единственным результатом такого протеста явилось смещение Бласковица с занимаемого поста. В последующем ему отказали в военном командовании во время Французской кампании, и, хотя позже он снова был привлечен, продвижения по службе больше не получил. Бласковиц единственный, кто начал и закончил войну в чине генерал-полковника. После войны в ожидании суда по обвинению в военных преступлениях он покончил с собой. Но настоящие жестокости в Польше начались только после его ухода. В Польше немецкая армия не отличалась бесчинствами. Как можно видеть, когда дело дошло до суда, самые тщательно подобранные истории зверств, представленные коммунистическим правительством Польши, имели крайне малое отношение к немецкой армии, что выяснилось даже при самом поверхностном рассмотрении. Однако действия гражданской администрации губернатора Франка были настолько бесчеловечными, что не скоро изгладятся из людской памяти.