Литературно-художественный журнал
Журнал «Юность» №02/2021

Людмила Прохорова

Контрольная точка

Родилась в Москве в 1990 году. По специальности искусствовед. Редактор портала «ГодЛитературы. РФ». Участник и лауреат Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья (2016, 2018). Повести были рекомендованы семинаром журнала «Новый мир» к изданию отдельной книгой и журналом «Октябрь» для публикации. Финалист литературной премии для молодых писателей и поэтов «Лицей» имени А. С. Пушкина (2017) за повесть «Нолькотар» (написана в соавторстве с Аленой Ракитиной).

Да здравствует Великий Лев Эллер! Да здравствует Великое равенство! Да здравствует Великая свобода! Да здравствует Великая вечность! Да сдохни ты, пад…

Последние буквы уже растворились в ацетроне. Железная ладонь машины безучастно и по-своему торжественно водила смоченной губкой по стеклянной стене подземного перехода. За последние годы их построили сотни. Город опутали еще сотни новых дорог. Четвертое, пятое, шестое кольцо. Первая, вторая, третья диагональ. Город превратился в один сплошной тоннель с венами поездов и капиллярами пешеходных переходов. По которым перемещались бесконечные потоки людей, зараженных неизлечимым недугом. Бессмертием.

Он вышел на улицу. Свет больно ударил в глаза. Пронзило, защипало. Моргнул. Линзы на сетчатке потемнели. Свет перестал жалить. Так-то лучше. Десяток шагов, и новый переход. Над головой шумит и свистит. Как и в голове. Улыбка красных губ, движущихся навстречу. Касание чьего-то плеча. Он в потоке таких же, как и он. Пустых. Равнодушных. Давно перечувствоваших все, что только можно. Надкусивших и съевших до конца плод от Древа познания добра и зла.

Слышавших свой первый крик и последний вздох. Ох…

Вначале умер Бог. Спасибо, Фридрих Ницше. А через двести лет после него умерла и смерть. Спасибо, Лев Эллер. Осталось лишь пустое течение жизни. Выскобленная функциональность, лишенная всякого смысла.

Веснушки на носу. Тонкий, еле различимый шрам на щеке. Он видит ее уже в четвертый раз. В одно и то же время, в одном и том же месте. Реальна ли она? А реален ли он? И если они сейчас столкнутся, произойдет ли хоть что-то? Или он пройдет насквозь?

Равняется с ней, напрягает ноздри. Ничего. Ни сладости, ни горечи. Обоняние молчит. Стерильна. Или чиста? Безразлично. У каждой болезни есть свои симптомы. Безразличие – один из них.

Проходит мимо нее, выныривает на свет и вновь ныряет в очередной переход. И вновь алые губы, и касание чьего-то плеча. Все повторяется. Повторение – тоже один из симптомов.

Он живет в мире одинаковых вещей. Когда это произошло? Он уже и не помнит. Не хочет помнить. Кажется, это было слишком давно. Кажется, это было только вчера. Все так мечтали об этом, и вот это произошло. Все думали, что бессмертие – это лекарство, а оно обернулось штаммом. Они все неизлечимо больны. Они все неизлечимо больны. Повторение. Да, повторение – главный из симптомов.

Он носит черную водолазку и черные перчатки, купленные в магазине за углом. Его сосед носит то же самое. Тот же материал, та же работа. Только на ярлыке написано другое слово. И за него он платит в десять раз больше. Лишь за него. Вначале было слово…

Рисунок Алисы Бошко

«Сегодня мы победили рак». На архивной записи в камеру смотрят два больших, как лунные кратеры, глаза. Светлые до дрожи, почти прозрачные. Тонкий нос, как у Спаса на иконе Андрея Рублева. Генетик-онколог Лев Эллер изобрел лекарство от рака. Один укол, и страшный недуг обойдет стороной. Бесплатный иммунитет на всю жизнь. Рубец под мышкой на память.

Когда стало ясно, что вакцина спасает не только от рака, но и от смерти, всех охватила эйфория. Биологическое бессмертие было достигнуто так просто, так походя, что перспективы опьяняли. Человечество победило болезни. Человечество победило старость. Человечество победило смерть. Больше не нужно немощи, боли и унижений. Больше не нужно никуда спешить. Больше не нужно любить не тех, боясь вообще остаться без любви. Больше не нужно хвататься за каждую проведенную вместе минуту – впереди годы и столетия. Больше не нужно неврозов от невозможности объять необъятное… Больше не нужно ничего. И все возможно.

Мне невозможно нравится тебя узнавать. Как ты сердишься. Как ты грустишь. Как ты любишь. Как ты сгораешь от нетерпения. Как ты говоришь только со мной. И как ты говоришь с другими. Мне нравится. Мне нравилось… И в болезни, и в здравии… Пока смерть не разлучит нас. Пока смерть. Не разлучит. Нас. Сволочь. Ты – поганая сволочь, мой лучший друг и самый страшный враг, спаситель и предатель.

Он останавливается на перекрестке. Сколько стекла в этом городе. Двадцать, тридцать, сорок этажей вверх. И столько же вниз. Отражают спокойствие неба и мельтешение земли. Все спешат, хотя уже давно можно не спешить. Они все опоздали. Они все не опоздают никогда.

Они знали друг друга с детства. Их всегда было трое. Три мушкетера. Три товарища. Трое в лодке, не считая ее собаки. Большой подгалянской овчарки, которая умерла в шестнадцать и могилу для которой он выкапывал в стылой земле. Он так отчаянно взрезал корни штыком лопаты, что в мозоли истер ладони. И только тогда, отмывая их хозяйственным мылом, заметил, что они ведь совсем не мужские. Чувственные роденовские руки, не знавшие и не узнающие тяжелого труда… Она выбрала его потому, что он хотел разгадать ее. А Лев хотел разгадать лишь смерть. Он изучал ее, а Лев – ее болезнь. Которую сам же в ней и зародил. Механизм, который он научился запускать и хотел научиться останавливать. Ты веришь мне? Да, я тебе верю. Ты доверишься мне? Да, доверюсь. Идиотка. Неужели ты не видела, что… Ошибка. Это была ошибка. Это была ошибка? Смятение – еще один неприятный симптом. Невозможно с уверенностью сказать, что было на самом деле, а что приснилось за тысячи бесконечных ночей.

Рисунок Алисы Бошко

Загорается светофор. Зеленый. Сколько лет прошло с момента изобретения электрического светофора, а все еще зеленый. Приятно, что хоть что-то в этом мире остается неизменным… Поток несет его вперед. Мимо одинаковых магазинов с одинаковыми товарами. Мимо одинаковых продавцов с одинаковыми улыбками. Мимо одинаково припаркованных одинаковых энергокаров. В этом новом мире все одинаково. Различается лишь цена, которую ты готов заплатить. Но он уже заплатил сполна. Чаевых не будет.

Поворот направо. До здания, в котором он работает, остается меньше полукилометра. В этом месте он всегда думает о том, что было бы, если бы люди наверху приняли решение колоть вакцину только избранным? Как изменился бы их мир? Изменился бы? Чтобы узнать это, надо научиться обращать время вспять. Остановись, мгновенье, и вернись на checkpoint. В этом месте он всегда думает о ней. Что было бы, если бы она отказалась? Как изменился бы он? Изменился бы? Чтобы узнать это…

Ты веришь мне? Она смотрит ему в глаза, и он без слов понимает, что она ему верит. Доверяет всецело. Вседозволяюще. Всепрощающе. Но это уже не он. Не тот он, который всегда мечтал разгадать ее. Не тот он, который раскапывал могилу для ее собаки и плакал от жалости и боли. А он, который мечтал разгадать смерть. У него такой же голос. Такие же бесцветные лунные глаза. И такие же тонкие черты лица. Он так же давно знает ее. Ведь они всегда были вместе. Три мушкетера. Она и они. Она и два его я. Ты выбрала меня, Алиса, но он оказался сильнее. То, что он задумал, увенчалось успехом. Он взломал самый сложный код, совершив лишь одну ошибку… Ты бы гордилась им, правда? Ты бы гордилась мной?

Двери бесшумно отворяются перед его носом. Тонкая лазерная паутинка пробегает по глазам. «Доброе утро, господин Эллер! На ваше имя оставлено семнадцать сообщений. Приходили из комиссии, но вы вновь разминулись…» Веснушки на носу. Едва различимый шрам на щеке. Он неосознанно втягивает ноздрями воздух, пытаясь вспомнить о ней хоть что-то еще. Безуспешно.

Андрей Нечаев

Цифровой человек

Родился в 1994 году в городе Ухте, Республика Коми, с 2017 года проживает в Санкт-Петербурге. Автор научно-фантастических и фэнтезийных рассказов и повестей, автор блога «Антиматрица» в социальной сети «ВКонтакте». Участник творческой антишколы литературы и медиа «Таврида-2020».

Джон Уайт инструктировал Хелену Допплер в здании контрольно-пропускного пункта при входе на территорию научно-исследовательского комплекса «Вагнер Корн». Здесь не было телефонных проводов и маршрутизаторов Wi-Fi, зато были толстые бетонные стены, которые глушили всякий входящий и исходящий сигнал.

– Мы не можем позволить, чтобы наша система каким-либо образом взаимодействовала с другими сетями, – говорил Уайт. – Ни один байт информации не должен просочиться внутрь или наружу. Поэтому вам придется оставить все ваши устройства связи здесь. Это вопрос корпоративной безопасности. И одно из условий, которые выставило министерство обороны. Для связи с внешним миром вам придется выезжать в Даунтаун. В самом комплексе нет активных сетей. У нас есть маршрутизаторы, но мы не можем их включить, пока идет тестовый период. Код от них есть только у меня.

– Да, это я знаю и приветствую, – ответила Хелена.

Она находила весьма разумными требования министерства обороны. Тем более что одним из них было ее участие в проекте. По окончании тестового периода проекту «Цифровой Вагнер» предстоял аудит на безопасность. И одним из пунктов в нем будет одобрение Хелены на подключение Вагнера к внешним сетям.

– Да, мне говорили, что вы настроены враждебно к профессору Вагнеру вопреки здравому смыслу, – сказал Уайт.

– Я бы назвала это не здравым смыслом, а безумием. Неужели вы не понимаете, как опасен ваш проект?

Уайт улыбнулся.

– Я понимаю ваши опасения. Вы боитесь, что Вагнер может сойти с ума и устроить массовые кибератаки по всему миру. Я прав?

– Не только это, – сказала Хелена. – Конечно, психические процессы в вашем человеке-компьютере меня волнуют, ибо они непредсказуемы. Но есть еще одна вещь, которая тревожит меня не как психиатра, а просто как человека. Вы ведь изобрели способ жить после смерти. Конечно, цифровое бессмертие – это не совсем бессмертие, но все же. Любой имеющий достаточно длинные цифры в своем банковском аккаунте теперь может купить себе вечную жизнь. Если ваш проект не закроют, в скором времени мы будем иметь горстку бессмертных миллиардеров, сидящих в своих домах-компьютерах и упивающихся властью над всем остальным миром.

Тут уже Уайт рассмеялся в голос.

– Вы сгущаете краски, доктор Допплер, – сказал он, – и смотрите чересчур далеко. Технология «Цифровой Вагнер» пока что слишком сложна и стоит слишком дорого, чтобы поставить ее на поток. Вы вообще видели здание комплекса? Оно размером с городской квартал. И девяносто процентов его площади занимает сервер. На сегодняшний день это самый большой в мире компьютер. И на его постройку ушло колоссальное количество средств. Таким богатством обладает от силы десяток человек во всем мире.

– Хватит и их, чтобы устроить нам сущий ад. Даже одного вашего Вагнера будет достаточно.

– А я-то думал, вы изучили личность профессора. Тогда бы вы знали, что это добрейшей души человек, вдохновленный своим делом и всю жизнь отдавший на благо человечества. Таким ученым ставят памятники, в их честь называют улицы. И, к слову, он никогда не имел проблем с психикой, а, наоборот, проявлял чудеса спокойствия и стрессоустойчивости. Гораздо больше шансов, что свихнется полностью самообучающийся ИИ наших дорогих коллег из Super Brain.

Слова «дорогих коллег» он произнес с нажимом, давая понять, что на самом деле не питает к мюнхенской корпорации теплых чувств. Super Brain вместе с «Вагнер Корп» уже много лет были крупнейшими компаниями на рынке информационных технологий и соответственно – главными конкурентами друг для друга. У Super Brain был проект нейросети уровня «Цифрового Вагнера», но с полностью искусственным интеллектом.

Хелена понимала, почему Уайт вспомнил конкурентов. Руководство этой компании во главе с гендиректором Хельге Шнайдером неоднократно называло технологию Вагнера опасной – и технически, и социально. Они даже собрали петицию в Совбез ООН на миллион подписей с требованием принудительно закрыть проект.

– Я изучила биографию Вагнера очень подробно и, возможно, знаю о нем больше вас. Я нисколько не сомневаюсь в ваших словах о нем. Но, видите ли, даже самые хорошие и психологически устойчивые люди способны дойти до ручки. У каждого есть свой предел. А у нас здесь беспрецедентный случай. Человек живет в компьютере, не имеет физического тела. Мы не можем и представить, что происходит в его… разуме.

– Может, нам пора сменить тему, доктор Допплер? – сказал Уайт, изменившись в лице. Этот спор ему явно надоел. – Я еще должен вас проинструктировать.

Он зачитал ей правила техники безопасности и поведения на объекте, дал на подпись необходимые документы.

– Думаю, теперь я могу проводить вас к профессору, если вы не против.

– С превеликим удовольствием. Только сначала – вот.

Она достала из своей сумки две рации.

– Что это? – спросил Уайт.

– Насколько я понимаю, Вагнер контролирует все устройства связи внутри комплекса. Внешние устройства телефонной или интернет-связи он также может захватить. Мы с вами должны иметь что-то ему неподконтрольное.

Уайт начал отшучиваться, но Хелене удалось настоять, чтобы он взял одну из раций.

– Что ж, теперь мы можем идти?

* * *

Полчаса спустя Хелена и Уайт находились уже внутри комплекса в просторном конференц-зале. Здесь было несколько письменных столов со стульями и экран во всю стену.

– Это одно из двух мест, где мы обычно с ним общаемся. Второе – операторская. Вообще-то, переговорные устройства есть по всему комплексу, но мы стараемся их не использовать. Профессор может в любой момент говорить по любому устройству, но, в отличие от ИИ, он не может выполнять одновременно несколько задач. Добрый вечер, профессор!

Экран включился, и на нем появилось лицо пожилого мужчины на фоне белой стены, лохматого и в очках. Он улыбнулся и кивнул Хелене.

– Привет, Джон, – сказал он. – Приветствую вас, доктор Допплер. Приятно с вами наконец познакомиться.

Хелена долго не могла ответить. Она лишь молча стояла и глядела на экран. Наконец она медленно опустилась на один из стульев, не отрывая глаз от Вагнера, и произнесла:

– Здравствуйте.

Лицо Вагнера на экране улыбнулось еще раз.

– Вижу, вы немного смущены? – сказал он.

«Ты ненастоящий человек, – мысленно ответила Хелена. – Ты всего лишь строчки компьютерного кода. Как ты можешь говорить, как живой?»

– Скорее, напугана, – призналась Хелена. Она решила не скрывать своих чувств. – Вы ведь знаете, зачем я здесь?

– О да, конечно! Вы хотите меня убить!

И он рассмеялся, но как-то натужно. Хелена от этого лишь сильнее напряглась. Поняв, видимо, что шутка не удалась, Вагнер посерьезнел и сказал:

– Вы здесь, потому что власти наложили вето на мой проект, когда я был жив. И сказали, что позволят запустить эксперимент только при условии, что его будет курировать психиатр. Вы должны следить за моим состоянием и доложить, если что-то пойдет не так. И без вашего одобрения меня не подключат к внешним сетям. На самом деле, это все происки Super Brain. Они никогда не упускали случая воткнуть мне палки в колеса.

Он обратился к своему помощнику:

– Джон, мог бы ты оставить нас на какое-то время? Полагаю, доктор Допплер хочет провести со мной сеанс психоанализа.

И он снова усмехнулся. Уайт кивнул и вышел из зала.

* * *

– Я изучила вашу биографию и историю болезни, – сказала Хелена, достав папку с досье Вагнера.

– Полагаю, вы почерпнули из нее много интересного?

– Да.

Хелена бросила взгляд на первую страницу, резюмирующую всю информацию из досье, хотя и так уже знала ее содержание наизусть:

«Вагнер Карл Эдвард. Родился 15 января 1979 года. Умер 1 февраля 2051 года.

Окончил Дартмутский колледж по специальности “IT-инженерия“, где после выпуска получил должность научного сотрудника. В 2035 году получил должность научного руководителя. В 2050-м основал собственную компанию и поселился в Кремниевой долине. Автор и разработчик компьютерных программ и прототипов ИИ.

В школьные годы регулярно подвергался нападкам со стороны сверстников.

Вырос в бедной семье. Мать – медсестра, глубоко верующая католичка, тянула семью на свою небольшую зарплату в государственном хосписе. Отец был безработным и страдал алкогольной зависимостью. Его нашли мертвым на обочине трассы в их родном городе, когда Вагнеру было четырнадцать.

Никогда не был женат и не имел детей. Трижды был в длительных отношениях с женщиной, которые кончились неудачно.

Трудолюбивый, целеустремленный. Сотрудниками характеризуется как превосходный ученый и руководитель».

Все это и еще многое другое Хелена узнала из истории болезни Вагнера, его школьного и университетского досье, а еще разговоров с его родными и знакомыми. Никогда раньше она так подробно не исследовала личность пациента.

– Но есть вещи, о которых мне до сих пор неизвестно, – сказала Хелена. – За какое время до смерти сделан компьютерный слепок вашей личности?

– Ну, первые упрощенные версии мы начали делать еще несколько лет назад. Но окончательный слепок сделали в ноябре прошлого года.

– Вас активировали до того, как прототип ушел из жизни?

Вагнер снова улыбнулся.

– Вот, значит, как? Вы намерены отделять живого Вагнера от Вагнера-компьютера. Не хотите признавать, что я – это я. Отчего же?

– Причин довольно много, но я не хотела бы в них сейчас вдаваться. Думаю, для вас они очевидны.

Цифрового Вагнера могли включить до смерти Вагнера живого. Двух цифровых Вагнеров, при наличии ресурсов, могли включить одновременно. В теории он мог копировать сам себя сколько угодно раз. А живой человек между тем будет жить отдельно. И опять же – последние месяцы жизни Вагнера не вошли в компьютерную версию. А за это время человек, даже пожилой, может измениться до неузнаваемости. Нет, она решительно не готова была ставить знак равенства между биологическим и цифровым мозгом.

– Давайте лучше поговорим о настоящем, – сказала Хелена. – Чем вы занимаетесь большую часть времени?

– Мы разрабатываем новое ПО для Минобороны. Проект носит рабочее название «Цезарь». Вы знаете, их нынешние системы порядком устарели. Удивляюсь, что их еще никто не взломал. Не могу рассказать вам о деталях, но наши разработки – это новое поколение оборонительных систем.

В этот миг Хелена почувствовала, будто на самом деле говорит с живым человеком с помощью видеосвязи, а не с программой с нарисованным лицом. В глазах Вагнера загорелся мечтательный огонь, морщины частично разгладились, и он начал жестикулировать.

Насколько знала Хелена, «Вагнер Корп» принадлежало больше половины всех подрядов на поставки IT-оборудования и программного обеспечения вооруженным силам США.

– А еще? – спросила Хелена.

– Ну, я играю со своими помощниками и студентами в шахматы и другие игры.

– Им удается вас обыграть?

– Довольно редко, – усмехнулся Вагнер. – Я понимаю, к чему вы клоните. Но нет, я не пользуюсь электронными вычислениями. Меня и при жизни редко обыгрывали, даже Джон. Не сочтите, что я хвастаюсь.

– Ни в коем случае. Еще вопрос. Я понимаю, что компьютер не нуждается во сне. И в теории ваш разум может работать круглосуточно. И все же – вы когда-нибудь отдыхаете?

– Вы правы – только живые люди нуждаются во сне. И это наша слабость. Нет, я никогда не «сплю». Я могу отключиться на какое-то время, но зачем? При жизни мне катастрофически не хватало времени на все, что я хотел бы сделать. В том числе потому, что нужно было спать. Сейчас я не нуждаюсь во сне, и это прекрасно. Я могу работать круглые сутки, и мне это нравится.

– Все же я бы хотела, чтобы вы иногда отдыхали, – сказала Хелена, – хотя бы два-три часа в сутки. Людям нужен сон, не только чтобы восстановить физические силы. Ум тоже нуждается в отдыхе. А теперь, если вы не возражаете, я бы хотела провести несколько психологических тестов.

Следующие сорок минут они занимались тестами и упражнениями.

– Завтра я приду к вам снова, – сказала Хелена под конец. – Назначьте любое время, какое хотите. В это время мы будем встречаться каждый день.

Тут Вагнер впервые выказал недовольство – губы его чуть скривились, а глаза сузились. Но лишь на мгновение.

– Хорошо, – сказал он. – Джон передаст вам. Он проводит вас в ваши апартаменты. Располагайтесь, будьте как дома.

– Благодарю вас, – ответила Хелена.

* * *

Вагнер летал.

Его вселенная состояла из цифр. Перед ним проносились улицы, здания, целые небоскребы, состоящие из строчек бинарного кода. И он был властелином этого цифрового мира. Вагнер мог перенестись из одной его точки в любую другую. Мог сдвигать или раздвигать его топологию, расширять, сужать, разбирать, надстраивать. Но больше всего ему нравилось проноситься между башнями из цифр, периодически обнаруживая изъяны в коде и тут же их исправляя. Да, он воспринимал это как полет, хотя ясно было, что это всего лишь смена кадров перед его «глазами».

В этом мире он был царь и бог, высшая сила, единственный творец. Его власть была безгранична. В этом мире не было места Максу Гринвуду и другим его мерзким одноклассникам, не было места родителям, правительству, Super Brain с их директором, Хельге Шнайдером. И не было места этой своенравной стерве, Хелене Допплер.

Это был его мир, а враги хотели его разрушить. Так же, как они разрушали его жизнь. Они были созданы только для того, чтобы разрушать, они не умели ничего другого, кроме как разрушать. И вот теперь они снова пришли разрушить то, что он создавал долгие годы.

Выстраивая очередное здание из цифр, Вагнер говорил себе: «Я этого не допущу. Я не позволю им погубить все это».

* * *

Прошло два месяца. Хелена и Вагнер встречались каждый день и проводили вместе час. Хелена просила выделить для сеансов помещение поменьше, но Вагнер наотрез отказался встречаться где-либо еще, кроме конференц-зала. Видимо, он чувствовал себя значительнее и увереннее, когда его лицо выводил огромный проектор. Насколько знала Хелена, в операторской его изображение выводилось на таком же большом экране. Вагнер хотел быть и ощущать себя гигантом, в то время как она была маленькой и, в его глазах, беспомощной. Так, по крайней мере, рассуждала Хелена.

Вагнер из раза в раз выказывал свое нетерпение и раздражение. Он не уставал говорить ей, что час в день, который они тратят на психоанализ – это час, отнятый от его работы и, как следствие, потерянный час. На что Хелена невозмутимо отвечала, что сейчас у Вагнера времени предостаточно и торопиться ему некуда – ведь он бессмертен. В ответ тот неустанно напоминал ей о Super Brain, которые дышали ему в спину со своей самообучающейся нейросетью.

В какой-то из дней Вагнер со вздохом заявил:

– Неуважение ко времени в нашем мире воспринимается как что-то вполне приемлемое и даже нормальное. А ведь это, по сути, убийство! Вот смотрите, за то время, что вы здесь, на ваши сеансы ушло шестьдесят часов. То есть два с половиной дня. Это то же самое, если бы вы пришли ко мне за два дня до того, как я умру своей смертью, и пустили пулю мне в лоб. Но знаете что? Вы бы этого не сделали потому, что не успели бы! Потому что вы бы уже застали бездыханный труп. Потому что десятки и сотни людей до вас уже приходили, чтобы убить меня чуть-чуть раньше – кто на два с половиной дня, кто на час, кто на пять минут, но чуть-чуть раньше, чем мне положено умереть. В итоге я расстался бы с жизнью еще младенцем. Едва ли мне удалось бы дожить хотя бы до пяти лет.

Она пыталась объяснить ему, что ее работа призвана в том числе помочь развитию его детища, устранению ошибок и совершенствованию. Но Вагнер не желал этого слышать. Он считал, что для анализа психических процессов в его мозгу достаточно отчетов о работе системы, которые составлялись автоматически. Хелена их тоже изучала. Они были похожи на графики, получаемые в результате компьютерной томограммы головного мозга. Из них действительно можно было много почерпнуть, но они ничего не говорили о личности Вагнера и о том, что в ней меняется.

Каждый день после сеанса Хелена приходила в выделенные ей апартаменты и несколько часов занималась анализом данных, которые удавалось получить из сеансов с Вагнером и из электронных отчетов. Никогда еще за свою карьеру она не погружалась в это дело так глубоко. Она изучала каждый дюйм графиков, сопоставляя их с другими данными, сравнивала, выводила закономерности и отслеживала изменения, а потом сверяла все это со своими конспектами сеансов.

Картина перед ней складывалась вполне ясная. Вагнер день ото дня все больше терял психическое равновесие. В первые дни это было незаметно. Этот процесс либо начался не сразу, либо поначалу протекал очень медленно. Но постепенно перед ней вырисовывался график, похожий на гиперболу. Так, например, постоянно повышался процент задействованной мощности сервера. Если по прибытии Хелены сервер работал лишь на 50–60 процентов доступной мощности, то к сегодняшнему дню уже не опускался ниже 65 процентов. То же самое можно было сказать и о температуре процессоров.

Да, на первый взгляд повышение было незначительным и в запасе оставалось еще достаточно мощности. Но Хелена знала, как развиваются подобные процессы. Не в компьютерах, конечно, а в человеческих головах. Поначалу психическое состояние почти не меняется. Запасы психологической устойчивости расходуются очень медленно. Постепенно изменения становятся заметны, но вполне терпимы, и их можно списать на сезонный стресс или временную депрессию из-за накопления внешних раздражителей. Но срыв происходит моментально. Почти молниеносно. Всего за день или два человек мог пройти путь от относительной устойчивости до полного безумия.

Камень может катиться по склону часами, но в пропасть срывается в один миг. Не зря графики из электронных отчетов походили на гиперболы. Именно этим графиком можно было изобразить историю болезни очень многих ее пациентов. Сначала медленный рост, а потом резкий скачок вверх, который уже не остановить. А ее задача заключалась как раз в том, чтобы поймать этот момент. Остановить катящийся камень на самом краю пропасти – ни раньше, ни позже.

* * *

Он злился. Вагнера раздражало буквально все. Проблемы в разработке «Цезаря», которые раньше виделись лишь мелкими трудностями. Сотрудники, которые последнее время были будто отмороженные, хотя раньше проявляли чудеса сообразительности и эффективности. Даже Джон, его главная надежда, его отдушина при жизни, теперь больше напоминал двоечника, который постоянно раздражает учителя своей тупостью.

Но больше всего Вагнера выводила из себя Хелена Допплер. Эта наглая, высокомерная мозгоправка просто выводила его из себя. Каждый день под предлогом психоанализа, под предлогом оценки его здоровья эта женщина ковырялась в его прошлом, которое он долго и старательно пытался забыть. И что за дело ей было до малолетнего садиста Макса Гринвуда; до всех женщин, которые выбросили его, будто старую куклу; до фанатично верующей матери; до отца-алкоголика, который регулярно избивал и ее, и сына до тех пор, пока сам не сдох на обочине шоссе, в очередной раз напившись до беспамятства? И до его отношений с Хельге Шнайдером и всей его кодлой? Какое ей до этого всего дело? Почему она поднимала все эти истории на каждом чертовом «сеансе»? Обмусоливала их, увлеченно препарировала, будто патологоанатом очередной труп. Даже когда они играли в эти дурацкие ассоциации, она постоянно наводила его на мысли или о родителях, или о школе, или о конкурентах. Для чего? Для чего она вообще заставляла сидеть его с ней каждый день?

Вагнер был так зол, что временами психовал и ломал собственноручно возведенные здания из цифр, едва увидев в них малейший изъян. Он сбивал и крушил их, заставлял рассыпаться на отдельные строчки, единицы и нули. Потом, немного успокоившись, мысленно вздыхал и возводил все заново.

Сейчас он готов был объявить войну. Он должен был защитить свой мир любой ценой.

* * *

– А вы что об этом всем думаете, мистер Уайт? – спросил замминистра обороны США Йен Паркер. Для этого разговора Хелене и Уайту пришлось выехать из комплекса в офис-представительство компании Вагнера в Даунтауне. Сейчас они втроем сидели за столом в переговорной, и Хелена только что закончила излагать Паркеру суть своего отчета. Точнее, вдвоем. Паркер, находящийся в Вашингтоне, присутствовал на встрече лишь в виде голограммы.

– Выводы доктора Допплер притянуты за уши, – сказал Уайт. – Да, действительно, последнее время нагрузка на серверы увеличилась. Но это не повод для беспокойства. Просто работа над «Цезарем» стала чуть интенсивнее. Профессору приходится просчитывать больше данных, чем раньше. Но у нас еще достаточный запас мощности, и мы это контролируем. Поверьте, мы сами не хотели бы раньше времени износить оборудование. Оно стоит немалых денег, а его замена и подавно обойдется в круглую сумму. И если уж на то пошло – сервер стоит на предохранителе. В критической ситуации он отключится сам по себе.

– Вы не понимаете, – сказала Хелена. – Последствия могут быть гораздо серьезнее, чем преждевременный износ оборудования. То, что происходит с Вагнером, очень похоже на начальную стадию маниакального расстройства, хоть и происходит в электронном мозгу. Я сталкивалась с такими случаями. Такие пациенты страдают манией величия. Они крайне агрессивны, но при этом не импульсивны, а расчетливы. От них можно ожидать чего угодно. Однажды пациентка с подобным диагнозом захватила в заложники санитара и пыталась таким образом сбежать. Я могу вам рассказать десятки подобных случаев из своей практики или те, о которых я читала и слышала от коллег. Их психофизические показатели очень похожи на то, что я видела в электронных отчетах. И поведение схоже. Они считают злодеями всех вокруг, всех обвиняют в каких-нибудь преступлениях, а себя считают чуть ли не ангелами. Они повсюду видят заговор, причем глобальный. И этот заговор всегда направлен против них лично. Разница лишь в том, что те пациенты обвиняли близких, а Вагнер – мир в целом, и в особенности – правительство.

Говоря это, она переводила взгляд с Паркера на Уайта, надеясь встретить понимание в глазах хотя бы одного из них. Но Паркер сохранял каменное выражение лица, а Уайт вовсе смотрел на нее со злобой.

– А еще разница в том, – вставил Уайт, поворачиваясь к Хелене, – что ваши пациенты все это выдумали, а у профессора действительно есть причины видеть вокруг заговор. Это следует из масштаба его личности и влияния.

– Вот именно! – парировала Хелена. – Это как раз усугубляет его расстройство. Он железно уверен в своей правоте, и это подстегивает его манию!