Ребекка Росс
Восстание королевы
Глава 3. «Шахи и клетки»
Чтобы закончить набросок, Ориане потребовался еще час. Она не просила меня подождать, пока он заиграет красками: видела, что мне не терпелось сбросить костюм и вернуться к занятиям. Я отдала плащ, доспехи, венок и меч Абри и, оставив сестер смеяться и болтать в мастерской, удалилась в тихую тень нашего с Мириай уголка. Обычно избранной Музыки в Магналии единственной предоставлялась отдельная комната, чтобы она могла заниматься. Остальные девочки жили по двое. Но, так как Вдова сделала неслыханное: приняла меня шестой ученицей, – и комната избранной Музыки стала общей.
Стоило распахнуть дверь, как меня, подобно верному другу, встретил запах пергамента и книг. Мы с Мириай были не слишком аккуратны, но я винила во всем наши страсти. Повсюду валялись кипы нотных листов, однажды я нашла несколько смятых у нее в кровати. Она сказала, что уснула с нотами в руках. Мириай говорила, что слышит музыку в голове, когда читает ноты. Такой была глубина ее страсти.
Моим вкладом в хаос были разбросанные бумаги, книги и журналы. Полки, вырезанные в стене над моей кроватью, ломились от томов, взятых в библиотеке. Книги Картье тоже занимали несколько полок. Глядя на их мягкие и твердые переплеты, я думала, каково это будет – возвращать их хозяину. Я осознала, что у меня нет ни одной собственной книги.
Я наклонилась подобрать с пола сброшенное платье, все еще мокрое, и нашла письмо Франсиса. Буквы расплылись чернильными кляксами.
– Я все пропустила? – с порога спросила Мириай.
Я обернулась к ней, стоявшей со скрипкой под мышкой и смычком в длинных пальцах. Буря отбрасывала лиловые тени на ее коричневое лицо и платье, испачканное канифолью.
– Господи, что они сделали с твоим лицом? – Она шагнула в комнату, удивленно распахнув глаза.
Мои пальцы коснулись щеки – под ними была засохшая синяя краска. Я совсем забыла о ней.
– Будь ты там, ничего этого никогда бы не случилось, – поддразнила я Мириай.
Отложив инструмент, она взяла меня за подбородок, восхищаясь работой Орианы.
– Дай угадаю. Они одели тебя как мэванскую королеву, вернувшуюся из битвы?
– Неужели я настолько похожа на мэванку?
Мириай подвела меня к нашему умывальнику, где у трехстворчатого окна стоял кувшин с водой. Я сунула письмо Франсиса обратно в карман. Она налила воду в фарфоровую чашу и взяла мочалку.
– Нет, ты выглядишь и ведешь себя очень по-валенийски. Разве твой дедушка не говорил, что ты – копия матери?
– Да, но он мог солгать.
Мириай посмотрела на меня, возмущенная таким недоверием. В ее темных глазах мелькнула укоризна. Она взяла мочалку и стала стирать краску с моего лица.
– Как учеба, Бри?
Мы снова и снова задавали друг другу этот вопрос: солнцестояние приближалось. Я застонала и зажмурилась: она безжалостно терла мою кожу.
– Не знаю.
– Как это ты не знаешь? – Мочалка замерла, и я неохотно открыла глаза. Мириай смотрела на меня встревоженно и смущенно. – До конца занятий осталось всего два дня.
– Да, конечно. Знаешь, какой вопрос задал мне сегодня господин Картье? Он спросил, что такое страсть. Словно мне десять, а не семнадцать.
Вздохнув, я взяла у нее мочалку и опустила ее в воду.
Я поделилась с Мириай своими догадками. Сказала, что Вдова приняла меня не из-за таланта, а по какой-то загадочной причине. Мириай своими глазами видела, как я мучилась с музыкой в первый год обучения. Она сидела рядом, пытаясь помочь, когда мадам Эвелина приходила в ужас от моей кошмарной игры. Еще ни разу скрипка не звучала так, словно мечтала умереть.
– Почему он не отказался, когда я попросила его взять меня в ученицы? – продолжала я, оттирая лицо. – Он должен был сказать, что трех лет недостаточно, чтобы развить страсть. Будь я умна, выбрала бы науку с самого начала, еще в десять лет. У меня была бы куча времени, чтобы выучить все эти проклятые родословные.
Синяя краска не сходила. Я отбросила мочалку. Казалось, я стерла себе лицо, открыв страшную суть: я бездарна.
– Разве я должна напоминать тебе, Бри: господин Картье не ошибается.
Я посмотрела в окно. Капли дождя, как слезы, текли по стеклу. Она была права.
– Стоит ли говорить, что господин Картье не сделал бы тебя избранной, будь у него хотя бы малейшее сомнение в том, что ты станешь госпожой страсти. – Она взяла меня за руку, завладевая моим вниманием. Улыбнулась. Ее черные локоны были перехвачены лентой, несколько прядей выбились и рассыпались по плечам. – Если господин Картье верит, что ты можешь раскрыть страсть за три года, значит, ты на это способна. Так и будет.
Я сжала ее пальцы с безмолвной благодарностью. Теперь была моя очередь спрашивать о ее страсти.
– Как продвигается твое последнее сочинение? Я слышала отрывки в мастерской…
Мириай отдернула руку и застонала. Я поняла, что она, как и я, была в смятении и тревоге. Она отвернулась, подошла к кровати и села, подперев подбородок ладонью.
– Оно ужасно, Бри.
– А мне понравилось, – возразила я, вспоминая музыку, струившуюся по коридору.
– Оно ужасно, – настаивала сестра. – Госпожа Эвелина хочет, чтобы я закончила его к солнцестоянию. Не думаю, что у меня получится…
За семь лет жизни с Мириай я поняла, что она жаждала совершенства, когда речь шла о ее музыке. Каждая нота должна была быть на своем месте, каждая пьеса – исполняться с жаром и упоением. Стоило ее пальцам или смычку хотя бы раз соскользнуть со струн, как она злилась, считая исполнение неудачным.
– Знаешь, что это значит? – улыбнулась я, доставая с полки шкатулку с изящной резьбой.
Мириай растянулась на кровати – воплощение отчаянья – и заявила:
– Я слишком устала, чтобы играть.
– Договор есть договор, – напомнила я, открыв шкатулку на общем столе, вытащила клетчатую доску и мраморные фигурки.
Ее отец прислал «Шахи и клетки» нам обеим. Мириай обожала их. За этой игрой прошло ее детство на острове Баскун. С каждым годом, проведенным в Магналии, страсть подчиняла нас все больше, и времени играть не оставалось. Разве что вечерами, чтобы разогнать обуревавшую нас тревогу. Мы поклялись, что будем играть и помнить: солнцестояние – это еще не все.
– Хорошо, – Мириай колебалась, но я ожидала этого. Она встала с кровати, подошла к столу, убрала несколько нотных листов и отложила их в сторону.
Мы сели друг против друга, яркие пешки засверкали, когда я зажгла свечи, а Мириай подбросила дукат, чтобы узнать, кто будет ходить первой.
– Начинай, Бри, – сказала она.
Я смотрела на свои пешки, аккуратно выстроенные в ряд. «Шахи и клетки» были стратегической игрой, ее цель заключалась в том, чтобы убрать с доски все красные пешки противника. Я решила начать с края и поставила желтую пешку на первую клетку. Мы всегда начинали игру молча, позволяя себе привыкнуть друг к другу и войти в ритм. Обычно я действовала дерзко, а Мириай – осторожно. Наши пешки были рассеяны по всей доске, когда Мириай нарушила тишину, спросив:
– Есть известия от твоего деда?
Я забрала ее первую красную пешку, которую она дерзко выдвинула вперед.
– Да. Я потом дам прочитать тебе письмо.
Она начала двигаться к моей красной пешке.
– Он назвал имя?
– Нет. Ответил как всегда.
– Что твой отец не стоит упоминания?
– Да, именно так. – Я глядела, как она смела еще одну из моих красных пешек. Ее желтые окружили меня. Я начала маневрировать. – А что насчет твоего отца?
– Он написал пару дней назад. Передает привет и надеется, что ты навестишь его вместе со мной после солнцестояния.
Я смотрела, как она перепрыгивает через мои синие пешки и приземляется у меня в тылу. Ее дерзкие маневры всегда обескураживали меня. Она ведь обычно так осторожничала. Я пошла в атаку, повторив ее ход, и спросила:
– Кого бы ты предпочла: красивого покровителя с дурным запахом изо рта или урода, от которого хорошо пахнет?
Мириай засмеялась.
– Хорошая попытка, Бри. Но так легко тебе меня не отвлечь.
– Я и не пытаюсь, – проговорила я, стараясь спрятать улыбку. – Это действительно важно.
– М-м-м… – она забрала у меня вторую красную пешку, – тогда я выберу урода.
– Я тоже, – ответила я, пытаясь прорваться сквозь еще одно кольцо желтых пешек.
– Раз уж мы начали эту игру, теперь твоя очередь отвечать на вопросы. – Она двинула черную пешку на дальнюю клетку. – В кого ты предпочла бы влюбиться: в своего господина или покровителя?
– Оба варианта – кошмар, ужасный выбор, – пробормотала я.
– Отвечай.
Я смотрела на доску, пытаясь найти выход из расставленных мне сетей.
– Ладно. Я предпочла бы влюбиться в покровителя.
Мои щеки горели, но я не сводила глаз с клеток. Ее вторая красная пешка была почти у меня в руках…
– Должна сказать, я предпочла бы господина.
Я подняла глаза, удивленная ее ответом. Она улыбалась. Встретившись со мной взглядом, она без усилий забрала мою последнюю красную пешку.
– Ты всегда побеждаешь в этой игре, – пожаловалась я.
– Ты проигрываешь, потому что никогда не защищаешь фланги, Бри. Я использую обходной маневр и побеждаю. – Она помахала моей красной пешкой как трофеем. – Сыграем еще?
Я возмущенно фыркнула, но моя сестра-избранная знала, что мне хочется сыграть еще партию. Мы расставили пешки по клеткам, и я стала ждать первого хода Мириай.
На сей раз мы не задавали вопросов. Я была слишком занята – двигалась зигзагами, старалась перехитрить Мириай, используя ее собственную победоносную тактику. Когда она кашлянула, я подняла глаза от доски и увидела, что она вот-вот заберет мою последнюю красную пешку.
– Теперь, – проговорила Мириай, – перейдем к самому важному вопросу.
– Ты о чем?
Она помедлила, пытаясь удержаться от смеха: ей снова удалось меня победить:
– Что ты скажешь господину Картье, когда он спросит, почему у тебя синее лицо?
Глава 4. Три ветви
В понедельник утром я первой появилась в библиотеке, ожидая пока Цири и Картье придут на урок. Несмотря на старания Мириай вкупе со скипидаром Орианы, на моем лице еще лежала синеватая тень. Я решила распустить волосы и занавесить ими лицо. Локоны змеились по моей груди, длинные и капризные, красно-каштановые, казалось, они защищали меня, скрывали лицо и воспоминание о боевой раскраске.
Следующей пришла Цири. Она села напротив, с другой стороны стола.
– Я все еще вижу краску, – прошептала она. – Но, может, он не заметит.
Через пару секунд в комнату вошел господин Картье. Я притворилась, что чищу ногти, пока он раскладывал на столе книги. Волосы еще сильнее закрыли мое лицо. Я поняла свою ошибку, почувствовав на себе его взгляд. Его руки замерли. Конечно, он заметил, что я распустила волосы. Раньше я всегда заплетала их в косу, чтобы во время урока они не лезли в глаза. Я слышала, как он обошел стол и остановился рядом с Цири, чтобы лучше меня рассмотреть.
– Бриенна.
Я выругалась про себя, неохотно подняла голову и встретилась с ним взглядом.
– Господин.
– Могу я узнать, почему… ты выкрасила половину лица синим?
Мои глаза метнулись к Цири. Она сжала губы, чтобы не захихикать.
– Можете, господин, – ответила я, пнув под столом Цири. – Я позировала. Ориана решила раскрасить мое лицо.
– Мы нарядили ее мэванской королевой, господин, – принялась объяснять Цири, и, омертвев от смущения, я смотрела, как она листала учебник истории в поисках изображения Лиадан Кавана. – Вот так.
Картье повернул к себе книгу, чтобы лучше видеть. Посмотрел на Лиадан Кавана, а потом – на меня. Я не могла сказать, о чем он думал. Счел ли это смешным или дерзким? Решил ли, что я смелая или глупая?
Мягко подтолкнув книгу к Цири, он проговорил:
– Что ж, расскажите мне о Лиадан Кавана.
– Что именно? – Цири всегда реагировала быстрей, чем я, и отвечала первой.
– Кем она была?
– Первой королевой Мэваны.
– А как она стала королевой? – Он обошел вокруг стола. Его голос стал глубоким и звучным, напомнив мне летнюю звездную ночь. Таким голосом должен был обладать менестрель.
– Ну, она принадлежала к клану Кавана, – ответила Цири.
– Почему это важно?
Цири колебалась. Неужели она действительно не помнила? Не в силах в это поверить, я смотрела, как морщинка проступила у нее на лбу, а голубые глаза уставились в стол, словно ответ можно было найти среди царапин на дереве. Она никогда не забывала сказанное Картье.
– Бриенна, – обратился он ко мне, когда молчание затянулось.
– Кавана произошли от драконов, – ответила я. – У них в крови была магия.
– А остальные тринадцать Домов Мэваны? – продолжал задавать вопросы Картье, хотя знал ответ. Так он учил нас с Цири: начинал разговор, и мы вспоминали небольшие исторические эпизоды – те, о которых он нам однажды рассказал.
– Нет, – сказала я, – другие Дома не владели магией, только Кавана.
– Но почему королева, а не король? – Наставник остановился у огромной карты на стене, его пальцы коснулись четырех стран, лежавших в нашем полушарии: острова Мэвана на севере, Гримхильдора на ледяном далеком западе, Валении и Бандекки на юге океана, омывавшего три покрытые горами земли. Дотронувшись до карты, он продолжил: – В Валении – король. В Бандекке – король. В Гримхильдоре – король. Во всех странах нашего полушария правят короли. Зачем бы Мэване, стране воителей и кланов, сажать на трон королеву?
Я улыбнулась, коснувшись пальцами царапины на столешнице:
– Потому что магия женщин Кавана сильнее мужской.
Я подумала о величественном портрете Лиадан Кавана. Вспомнила ее горделивую позу, синюю вайду на коже и кровь на ее доспехах, серебряную корону, украшенную бриллиантами на челе. Возможно ли, чтобы я оказалась ее потомком?
– Ты права, Бриенна, – кивнул Картье. – Магия всегда сильней струится в женщинах, чем в мужчинах. Иногда я думаю, что это справедливо и в случае страсти, но вспоминаю, что страсть не волшебна и она не наследуется. Некоторые из нас выбирают страсть. – Он взглянул на меня. – А иногда страсть выбирает нас. – Он посмотрел на Цири.
Только тогда я поняла, какими разными мы с ней были, какую гибкость должен был проявить Картье на занятиях, чтобы обе его избранные учились соответственно своим наклонностям. Я предпочитала истории, Цири – факты.
– Итак, – он вновь мерил шагами библиотеку, – ты сказала, что Лиадан Кавана владела магией. Но почему ее избрали королевой тогда, триста лет назад?
– Из-за хильдов, – выпалила Цири, вклиниваясь в разговор. – Налетчики из Гримхильдора заполонили мэванское побережье.
– Да, – добавила я, – они и не представляли, что не смогут устрашить и рассеять четырнадцать кланов Мэваны. Жестокость хильдов объединила мэванцев под властью королевы.
– И Лиадан была выбрана потому… – продолжил Картье.
– Потому что она владела магией, – сказала Цири.
– Потому что она объединила кланы, – ответила я. – Не просто потому, что Лиадан унаследовала магию предков. Она была воительницей, лидером и сплотила людей.
Картье остановился. Его пальцы были сомкнуты за спиной, но глаза встретились с моими в пляске утреннего света и тени. На один момент, один невероятно прекрасный момент, мне показалось, что он улыбнулся.
– Хорошо сказано, Бриенна.
– Но, господин Картье, – возразила Цири, – вы оба только что сказали, что ее выбрали из-за магии.
Тень улыбки исчезла, стоило ему перевести взгляд с меня на нее.
– Да, она владела могущественной магией, но нужно ли напоминать тебе, как магия Кавана вела себя в битве?
– Она выходила из-под контроля, – проговорила я тихо, но Цири и Картье услышали. – Магия обретала собственную волю во время битвы и кровопролития. Она обращалась против Кавана, сводила их с ума и искажала их намерения.
– Что же сделала Лиадан? – спросил меня Картье.
– Она не боролась с хильдами магией. Взялась за меч и щит, словно родилась в другом Доме, как будто вообще не владела колдовством.
Картье не надо было подтверждать мой ответ. Его глаза загорелись от удовольствия, что я помнила такой давний урок: историю, которую он рассказывал, полагая, что мы не слушали.
Цири испустила глубокий вздох, и момент был упущен.
– Да, Цири? – спросил Картье, поднимая бровь.
– Было очень мило слушать, как вы двое вспоминаете историю первой королевы, – начала она. – Но мэванская история для меня неважна, не то что для Бриенны.
– Так о чем ты хотела бы поговорить?
Она ерзала на стуле.
– Может быть, вы расскажете нам о солнцестоянии? Кто выбранные покровители? Чего ждать нам с Бриенной?
Как бы я ни наслаждалась беседой с Картье о мэванской истории, Цири была права. Я снова попала в сети прошлого, вместо того чтобы смотреть вперед. Истории о мэванских королевах, скорее всего, не привлекли бы валенийского покровителя. Как мне было известно, Мэвана признавала страсти, но не приветствовала их.
Картье отодвинул стул и наконец сел. Сплетя пальцы, взглянул на нас:
– Боюсь, я не могу рассказать вам много о солнцестоянии, Цири. Я не знаю, кого из покровителей пригласила Вдова.
– Но, господин…
Он поднял указательный палец, и Цири замолчала, хотя я видела, как раздражение расцвело на ее щеках алыми пятнами.
– Я не могу сказать вам много, – продолжал он. – Но могу намекнуть насчет покровителей. Трое из них будут искать госпожу Науки, одну – для каждой ветви.
– Ветви? – повторила Цири.
– Вернитесь к нашему первому уроку, много лет назад, – пояснил Картье. – Помните, я говорил, что наука разделяется на три ветви?
– Историк, – прошептала я, чтобы освежить ей память.
Она посмотрела на меня, понимание медленно проступало на ее лице.
– Историк, врач и учитель.
Он кивнул.
– Вам обеим придется найти подход к каждому из трех покровителей.
– Но как мы это сделаем, господин Картье? – спросила Цири, тревожно барабаня пальцами по столу. Мне хотелось сказать, что ей не о чем волноваться: она без труда очарует всех троих.
– Чтобы впечатлить историка, вы должны прекрасно помнить родословные, свободно говорить о любом аристократе. Особенно это касается членов королевской семьи, – объяснил Картье. – Чтобы произвести впечатление на врача, вы должны говорить о любой кости, каждом мускуле, органе, о травмах и ранах. Что до учителя… это сложнее всего. Лучший совет, какой я могу дать вам обеим: покажите, что вы можете справиться с любым делом и найти подход к любому ученику.
Должно быть, он заметил наши потухшие взгляды. Снова почти улыбнулся, положил ногу на ногу и сказал:
– Вы ошарашены. Обе посвятите остаток утра подготовке к солнцестоянию.
Цири тотчас вскочила с кресла, готовая вылететь из комнаты, чтобы поразмыслить над тем, что сказал нам Картье. Я медленно поднялась на ноги, во власти двух противоречивых желаний: мне хотелось остаться с ним и попросить, чтобы наставник рассказал мне больше, и одновременно хотелось остаться одной и самостоятельно все обдумать.
Я обошла его стул, направляясь к распахнутой двери, когда услышала, как голос Картье, мягкий и звучный, произнес мое имя.
– Бриенна.
Я остановилась. Цири, должно быть, тоже это услышала. Она задержалась на пороге и нахмурилась, глядя через плечо. Смотрела, как я возвращаюсь, а потом исчезла в глубине коридора.
– Господин.
Картье смотрел на меня снизу вверх.
– Ты встревожена.
Я глубоко вздохнула, готовая все отрицать и изображать уверенность. Но вместо этого прошептала:
– Да. Я боюсь, что не заинтересую покровителя и что не заслуживаю плаща.
– Почему ты так считаешь? – спросил он.
Я подумала о том, чтобы перечислить все причины, но тогда пришлось бы вернуться к самому первому, роковому, дню в Магналии, когда я сидела в коридоре и подслушивала и неожиданное появление Картье заглушило имя моего отца.
– Помнишь, что я сказал тебе, – продолжил он, – в тот день, когда ты попросила меня стать твоим наставником и выучить тебя за три года?
Я кивнула.
– Да, помню. Вы сказали, что мне придется работать вдвое больше: пока мои сестры будут отдыхать вечерами, мне придется учиться.
– Ты так и делала?
– Да, – прошептала я. – Я делала все, что вы говорили.
– Тогда почему ты переживаешь?
Я отвела взгляд, рассматривая книжные полки. Казалось, я не могла ему объяснить: это слишком обнажило бы мое сердце.
– Возможно, если я скажу, что уже выбрал для тебя созвездие, это придаст тебе смелости.
Мои глаза вновь метнулись к Картье, такого я не ожидала. Я смотрела на него, принца на троне науки, чувствуя, как колотится мое сердце. Это был его дар мне, дар наставника – ученице. Он должен был выбрать для меня созвездие, изобразить его на шелке моего плаща. Звезды, которые будут принадлежать только мне и символизировать расцвет моей страсти.
Картье не должен был говорить, что работал над моим плащом. И все же он сказал. Я вспомнила о его собственном плаще, голубом, как дикий василек, и о звездах, вышитых на нем. Это было созвездие Верин – цепь звезд, предсказывавшая триумф, несмотря на испытания и утраты.
– Да, – произнесла я. – Спасибо, господин Картье.
Я хотела уйти, но застыла на середине комнаты.
– Хочешь еще о чем-то спросить, Бриенна?
Я вновь подошла к нему. Встретилась взглядом.
– Да. У вас есть книга про Камень Сумерек?
Картье поднял брови:
– Камень Сумерек? Почему ты о нем спрашиваешь?
– Из-за портрета Лиадан Кавана… – робко начала я, вспомнив камень, висевший у нее на шее.
– А, да. – Картье поднялся с кресла и открыл кожаную сумку. Я смотрела, как он перебирал книги, пока наконец не вытащил древний и ветхий том, обернутый тонким пергаментом. – Вот. Страницы с восьмидесятой до сотой поведают тебе о Камне все.
Я осторожно взяла книгу, помня о ее хрупком корешке.
– Вы всегда носили ее с собой? – Мне это показалось странным, потому что на книге виднелась печать Мэваны. Кто бы стал разгуливать повсюду с томом мэванских преданий?
– Я знал, что однажды она тебе понадобится, – проговорил Картье.
Я не знала, что на это ответить. Присела в реверансе и ушла, не сказав ни слова.
