Ребекка Куанг
Вавилон. Сокрытая история
– Прости, ты сказала «Крученый корень»? – спросил Робин.
– Это на Харроу-лейн, у моста, – пояснила Виктуар. – Хотя тебе вряд ли понравится. Мы заглянули туда и тут же вышли: внутри страшная грязь. Проведешь пальцем по стакану, а там жирные разводы и слой грязи с палец толщиной.
– Значит, не место для студентов, да?
– Нет, оксфордских студентов там прибьют. Это место для простонародья, а не для красавчиков в мантиях.
Летти указала на стадо пасущихся коров, и Робин заговорил на другую тему. Позже, проводив девушек, он сказал Рами, чтобы возвращался на Мэгпай-лейн один.
– Я совсем забыл, что нужно навестить профессора Ловелла, – сказал он. – Джерико ближе к этой части города, чем к универу. Но все равно путь неблизкий, так что не хочу тебя тащить.
– Я думал, ты ужинаешь с ним только на следующих выходных, – сказал Рами.
– Верно, но я вспомнил, что должен был навестить его до того. – Робин откашлялся – он ужасно себя чувствовал, потому что пришлось соврать Рами. – Миссис Пайпер сказала, что приготовила для меня печенье.
– Благословение небесам! – Как ни удивительно, Рами ничего не заподозрил. – Обед был совершенно несъедобным. Тебе точно не нужна компания?
– Нет, спасибо. День был долгим, и я устал, с удовольствием просто немного пройдусь в тишине.
– Что ж, понимаю, – добродушно отозвался Рами.
На Вудсток-роуд они расстались. Рами пошел на юг, обратно к колледжу. Робин свернул направо в поисках моста, о котором упоминала Виктуар, толком не понимая, что ищет, не считая воспоминаний о сказанной шепотом фразе.
Но ответ сам его нашел. На полпути по Харроу-лейн он услышал за спиной шаги. Он обернулся через плечо и увидел на узкой дороге темную фигуру.
– Долго ты добирался, – сказал его двойник. – Я тут целый день скрываюсь.
– Кто ты? – спросил Робин. – И как… откуда у тебя мое лицо?
– Не здесь, – ответил двойник. – Паб прямо за углом, пошли туда…
– Отвечай, – потребовал Робин. Только сейчас он ощутил запоздалый страх. Во рту пересохло, сердце бешено стучало. – Кто ты такой?
– Ты Робин Свифт, – сказал тот. – Ты вырос без отца, но с непонятно откуда взявшейся английской нянькой и бесконечным потоком английских книг, а когда появился профессор Ловелл, чтобы увезти тебя в Англию, навсегда попрощался с родиной. Ты думаешь, что профессор – твой отец, но он не признал тебя своим сыном. И ты не сомневаешься, что никогда не признает. Все верно?
Робин потерял дар речи. Он открыл рот и дергал нижней челюстью, как будто жевал, но сказать ему было нечего.
– Пошли, – сказал двойник. – Давай выпьем.
Часть II
Глава 5
«Я равнодушен к резким выражениям, – с язвительным смехом перебил Монкс. – Факт вам известен, и для меня этого достаточно».
Чарльз Диккенс. Оливер Твист
Они нашли столик в дальнем углу «Крученого корня». Двойник Робина заказал два стакана крепкого золотистого эля. Робин осушил половину своего стакана за три отчаянных глотка и почувствовал себя увереннее, хотя смятение никуда не делось.
– Меня зовут Гриффин Ловелл, – сказал двойник.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что они с Робином все-таки не настолько похожи. Гриффин был на несколько лет старше, и его лицо носило жесткий отпечаток зрелости, который Робин еще не приобрел. Его голос был более низким и напористым. Гриффин был на несколько дюймов выше Робина, но при этом более худым; казалось, он состоит из одних острых граней и углов. Его волосы были темнее, а кожа бледнее. Словно Робин с напечатанной в книге иллюстрации, с увеличенными контрастами света и тени и выбеленными цветами.
Как будто кто-то специально рисовал копию.
– Ловелл, – повторил Робин, пытаясь собраться с духом. – Так ты…
– Он так этого и не признал, – ответил Гриффин. – Ведь и с тобой так же, верно? Ты в курсе, что у него есть жена и дети?
– Что?! – задохнулся Робин.
– Именно так. Мальчик семи и девочка трех лет. Дражайшая Филиппа и малыш Дик. А жену зовут Джоанна. Он держит их в чудесном поместье в Йоркшире. Так он и получил деньги для поездок за границу. У него-то ни гроша за душой, зато жена чудовищно богата. Как мне сказали, пятьсот фунтов в год.
– И она…
– Знает ли она о нас? Ни в коем случае. Хотя вряд ли ее это взволновало бы, даже если бы она узнала, не считая очевидного удара по репутации. В этом браке нет любви. Профессору хотелось получить имение, а ей – возможность похвастаться. Они видятся пару раз в год, а остальное время он живет здесь или в Хампстеде. Самое смешное, что с нами он проводит больше времени, чем с теми детьми. – Гриффин вздернул подбородок. – По крайней мере, с тобой.
– Я что, сплю? – пробормотал Робин.
– А надо бы. Выглядишь ужасно. Выпей.
Робин машинально потянулся за стаканом. Хотя его руки больше не дрожали, голова слегка гудела. От выпивки лучше не стало, но она хотя бы дала возможность чем-то занять руки.
– Не сомневаюсь, что у тебя куча вопросов, – сказал Гриффин. – Я постараюсь на них ответить, но тебе придется набраться терпения. У меня тоже есть вопросы. Как ты себя называешь?
– Робин Свифт, – озадаченно ответил Робин. – Ты сам знаешь.
– Но какое имя ты предпочитаешь?
Робин не совсем понял, что имеет в виду Гриффин.
– В смысле… есть еще мое первое… то есть китайское имя… но никто… я не…
– Ладно, – сказал Гриффин. – Свифт. Милое имя. И откуда ты его взял?
– «Путешествия Гулливера», – признался Робин. Когда он произнес это вслух, прозвучало глупо. Что бы он ни делал, рядом с Гриффином он чувствовал себя ребенком. – Это… это одна из моих любимых книг. Профессор Ловелл велел мне взять любое имя, и это первым пришло мне в голову.
Гриффин скривил губы.
– Значит, он слегка смягчился. Прежде чем мы подписали документы, меня он отвел на перекресток и заявил, что подкидышей часто называют в честь мест, где их бросили. Сказал, что я могу пройтись по городу, пока не найду слово, которое не будет звучать слишком глупо.
– И ты нашел?
– Конечно. Харли. Я просто увидел это слово над лавкой, и мне понравилось, как оно звучит. Как нужно сложить губы, произнося последний слог. Но я не Харли, а Ловелл, так же, как ты не Свифт.
– Так значит, мы…
– Единокровные братья. Привет, братец. Так приятно с тобой познакомиться.
Робин поставил свой стакан.
– А теперь я хочу услышать всю историю.
– Справедливое требование. – Гриффин подался вперед. Настало время ужина, и в «Крученом корне» стало так многолюдно, что гул посетителей заглушал все разговоры, но Гриффин все равно понизил голос до едва слышного шепота, и Робину пришлось напрячь слух. – Есть длинная и короткая версия. Я преступник. Мы с товарищами регулярно крадем из Вавилона серебро, рукописи и инструменты для гравировки и переправляем их из Англии нашим сообщникам по всему миру. Вчера вечером ты совершил государственную измену, и если кто-то об этом узнает, тебя запрут в Ньюгейте на двадцать лет как минимум, но только после того, как будут пытать, чтобы ты нас выдал.
Все это он произнес очень быстро, не меняя ни тона, ни громкости голоса. А потом откинулся назад с довольным видом.
Робин был способен только сделать еще один большой глоток эля. В висках у него стучало, и, поставив стакан, он сумел вымолвить лишь одно слово:
– Зачем?
– Это просто, – отозвался Гриффин. – Есть люди, которые нуждаются в серебре больше, чем богатые лондонцы.
– Но… То есть кто?
Гриффин ответил не сразу. Он несколько секунд пристально смотрел на Робина, вглядывался в его лицо, словно в поисках чего-то – какой-то особенной черты или сходства, которые все решат. А потом спросил:
– Почему умерла твоя мать?
– От холеры, – ответил Робин, слегка помедлив. – Была эпидемия…
– Я не спросил как, я спросил почему.
«Я не знаю почему», – хотел ответить Робин, но не стал. Он всегда это знал, только не позволял себе об этом думать. Все это время он запрещал себе задаваться этим вопросом.
«Две недели с хвостиком», – сказала миссис Пайпер. Они пробыли в Китае больше двух недель.
В глазах у него защипало.
– Откуда ты узнал про мою мать?
Гриффин откинулся назад, сцепив ладони за головой.
– Почему бы тебе не допить?
Выйдя на улицу, Гриффин быстро зашагал по Харроу-лейн, забрасывая Робина вопросами.
– Откуда ты?
– Из Кантона.
– А я родился в Макао. Не помню, бывал ли я в Кантоне. Когда он тебя привез?
– В Лондон?
– Нет, придурок, в Манилу. Конечно в Лондон.
Все-таки его брат редкостная свинья, подумал Робин.
– Шесть… нет, семь лет назад.
– Невероятно. – Гриффин без предупреждения свернул налево, на Банбери-роуд, и Робин поспешил за ним. – Неудивительно, что он никогда не приезжал ко мне. У него было кое-что получше, верно?
Робин дернулся, поскользнувшись на мостовой. Восстановив равновесие, он поспешил вслед за Гриффином. Робин никогда прежде не пил эля, только слабое вино за столом миссис Пайпер, от опьянения одеревенел язык и тошнило. Зачем же он столько выпил? Голова кружилась, думать получалось в два раза медленнее, но, конечно, в этом и была цель. Гриффин явно хотел сбить его с толку, оставить без защиты. Робин подозревал, что Гриффину нравится заставать людей врасплох.
– Куда мы идем? – спросил Робин.
– На юг. Потом на запад. Это не важно, просто лучше всего двигаться, чтобы нас не подслушали. – Гриффин свернул на Кантербери-роуд. – Если остановишься, соглядатай может подслушать весь разговор, но пока петляешь туда-сюда, это гораздо сложнее.
– Соглядатай?
– Всегда нужно предполагать, что он есть.
– Может, зайдем в булочную?
– В булочную?
– Я сказал своему другу, что должен увидеться с миссис Пайпер. – Голова у Робина еще кружилась, но воспоминания о лжи всплыли со всей ясностью. – Я не могу вернуться домой с пустыми руками.
– Ладно. – Гриффин повел его по Винчестер-роуд. – Булочная Тейлора подойдет? Все остальное уже закрыто.
Робин нырнул в лавку и быстро выбрал несколько самых простых пирожных: ему не хотелось, чтобы у Рами возникли подозрения, когда они будут проходить мимо стеклянной витрины булочной Тейлора. Холщовую сумку он оставил у себя в комнате и решил просто выбросить магазинную упаковку, когда придет домой, и переложить пирожные в сумку.
Похоже, он заразился паранойей от Гриффина. Ему казалось, будто его пометили, покрыв ярко-алой краской, и даже если он заплатит, назовут вором. Забирая сдачу, он не мог посмотреть булочнику в глаза.
– Короче говоря, – сказал Гриффин, когда Робин вышел. – Ты будешь для нас красть?
– Красть? – Они снова зашагали с безумной скоростью. – В смысле, из Вавилона?
– Ну разумеется. Не отставай.
– Но зачем вам я?
– Потому что ты вхож туда, а мы нет. Твоя кровь хранится в башне, а значит, ты можешь открыть двери, закрытые для нас.
– Но почему… – Язык Робина заплетался от потока вопросов. – Ради чего? Что вы делаете с украденным?
– Я уже сказал. Распределяем. Мы как Робин Гуд. Ха-ха! Робин. Нет? Ну ладно. Мы отправляем серебряные пластины и инструменты для работы с серебром по всему миру, людям, которые в них нуждаются, но им не повезло родиться богатыми англичанами. Людям вроде твоей матери. Видишь ли, Вавилон – потрясающее место, но лишь по той причине, что продает свои словесные пары очень ограниченному числу клиентов. – Гриффин оглянулся через плечо. Вокруг было пусто, не считая поломойки с ведром на другом конце улицы, но он все равно ускорил шаг. – Так ты с нами?
– Я… Я не знаю. – Робин поморгал. – Я не могу просто… Ну, то есть у меня еще осталась куча вопросов.
Гриффин повел плечами.
– Так спрашивай. Давай.
– Я… Ладно. – Робин попытался выстроить какую-то последовательность из своего смятения. – Кто вы?
– Я – Гриффин Ловелл.
– Нет, все вы.
– Общество Гермеса, – поспешил ответить Гриффин. – Можно просто «Гермес».
– Общество Гермеса. – Робин поворочал это название на языке. – А почему…
– Это просто шутка. Серебро и ртуть, ртуть и Меркурий, Меркурий и Гермес, Гермес и герменевтика. Я уже и не помню, кому пришло в голову это название.
– Это тайное общество? Никто о вас не знает?
– Вавилон определенно знает. У нас… скажем так, довольно напряженные отношения. Но они мало про нас знают, уж точно меньше, чем хотели бы. Мы очень хорошо умеем держаться в тени.
Не настолько, подумал Робин, вспоминая, как они ругались в темноте, в окружении разбросанного по мостовой серебра. Но произнес совсем другое:
– Сколько вас?
– Не могу сказать.
– У вас есть штаб-квартира?
– Да.
– Покажешь мне, где она?
Гриффин засмеялся.
– Исключено.
– Но… Вас же много, – напирал Робин. – Ты как минимум должен представить меня…
– Не могу и не стану, – заявил Гриффин. – Мы же только что познакомились, братец. Ты можешь побежать к Плейферу, как только мы расстанемся.
– Но тогда как… – Робин раздраженно всплеснул руками. – Ты ведь ничего мне не предлагаешь, но очень многого требуешь.
– Да, именно так и функционируют нормальные тайные общества. Я не знаю, что ты за человек, и был бы дураком, рассказав тебе больше.
– Но ты же понимаешь, насколько это все для меня усложняет? – Робин подумал, что Гриффин пытается отмахнуться от его вполне обоснованных опасений. – Я ведь тоже ничего о тебе не знаю. Ты можешь оказаться лжецом, подставить меня…
– В таком случае тебя уже схватили бы. Так что это вряд ли. О чем, по-твоему, мы можем лгать?
– Например, вы используете серебро не для помощи другим людям, – сказал Робин. – Например, общество Гермеса – это мошенники, продающие украденное богачам…
– Я выгляжу богатым?
Робин посмотрел на его тощую фигуру, потрепанный черный сюртук и нечесаные волосы. И вынужден был признать, что общество Гермеса не похоже на схему личного обогащения. Возможно, Гриффин использует украденное серебро для каких-то других тайных целей, но явно не для личной прибыли.
– Я понимаю, что прошу сразу многого, – сказал Гриффин. – Но тебе придется мне довериться. Другого пути нет.
– Я хочу тебе доверять. Но просто… просто это уж слишком, – покачал головой Робин. – Я только что сюда приехал, впервые увидел Вавилон и не знаю ни тебя, ни это место достаточно хорошо, чтобы разобраться в происходящем.
– Тогда зачем ты это сделал? – спросил Гриффин.
– Я… Что?
– Вчера вечером, – покосился на него Гриффин. – Ты помог нам, не задавая вопросов. Даже не колебался. Почему?
– Не знаю, – честно ответил Робин.
Он задавал себе этот вопрос тысячу раз. Почему он активировал ту пластину? Не только из-за того, что вся ситуация – поздний час, лунное сияние – так напоминала сон, что правила и последствия как будто исчезли. Не только из-за того, что при виде своего двойника засомневался в реальности происходящего. Он почувствовал какой-то глубинный порыв, который не мог объяснить.
– Просто мне показалось, что так будет правильно.
– И ты разве не понимал, что помогаешь шайке грабителей?
– Я знал, что вы воры, – ответил Робин. – Просто… Не считал, что вы делаете что-то неправильное.
– На твоем месте я бы доверился своему чутью, – сказал Гриффин. – Поверь мне. Поверь, что мы поступаем правильно.
– В каком смысле правильно? – не унимался Робин. – С твоей точки зрения? Для чего все это?
Гриффин улыбнулся. Особенной, снисходительной улыбкой, и эта маска добродушия не коснулась глаз.
– Вот теперь ты задал верный вопрос.
Они сделали круг и снова оказались на Банбери-роуд. Перед ними стояла стена зелени университетского парка, и у Робина мелькнула надежда, что они срежут на юг к Паркс-роуд, потому что вечер был холодный, но Гриффин повел его на север, еще дальше от центра города.
– Ты знаешь, для чего в этой стране в основном используют пластины?
– В медицинской практике? – выдвинул предположение Робин.
– Ха! Похвальное предположение. Нет, их используют для украшений гостиных. Да, именно так, в будильниках, которые кукарекают как петухи, в светильниках, которые становятся более яркими или тусклыми по голосовой команде, в меняющих цвет шторах и тому подобном. Потому что это забавно и английская аристократия может себе это позволить, а когда богатый англичанин чего-то хочет, он это получает.
– Ладно. Но просто потому, что Вавилон продает пластины, соответствующие популярным запросам…
– А хочешь узнать, каковы второй и третий по величине источники доходов Вавилона? – прервал его Гриффин.
– От юристов?
– Нет. От закупок армии, как государственной, так и частных. И от работорговцев. Юристы в сравнении с этим приносят гроши.
– Это… это невозможно.
– Но именно так и устроен мир. Давай я нарисую тебе картину, братец. Как ты уже наверняка заметил, Лондон расположен в центре обширной и постоянно растущей империи. Единственный и самый важный фактор, способствующий этому росту, зовется Вавилоном. Вавилон собирает не только серебро, но также иностранные языки и чужеземные таланты, используя их, чтобы творить магию перевода, которая способствует процветанию Англии и только Англии. Львиная доля серебряных пластин всего мира находится в Лондоне. Новейшие и самые мощные пластины написаны на китайском, санскрите и арабском, но в странах, где говорят на этих языках, не найти и тысячи пластин, да и те лишь в домах богатых и влиятельных. А это неправильно. Это хищничество. Фундаментальная несправедливость.
Гриффин имел привычку подчеркивать каждую фразу взмахом ладони, словно дирижер, раз за разом показывающий одну и ту же ноту.
– Но как такое произошло? – продолжил он. – Как вся сила иностранных языков сосредоточилась в Англии? Это не случайность, а намеренная эксплуатация иностранной культуры и зарубежных ресурсов. Профессора любят делать вид, будто башня – это убежище чистого знания, что она стоит выше будничных забот экономики и торговли, но это не так. Она неразрывно вплетена в ткань колониализма. Она и есть основа колониализма. Задай себе вопрос, почему литературный факультет переводит только на английский, а не с него, или зачем переводчиков посылают за границу. Все в Вавилоне поставлено на службу расширения империи. Только подумай: сэр Хорас Уилсон, первым в истории Оксфорда возглавивший кафедру санскрита, половину времени тратит на обучение христианских миссионеров. Цель всего этого – накапливать серебро. Мы владеем серебром, потому что выманиваем его у других стран путем манипуляций или угроз и заключаем торговые сделки, которые обеспечивают приток денег на родину. И обеспечиваем соблюдение этих торговых сделок с помощью тех самых серебряных пластин с выгравированными в Вавилоне надписями, благодаря которым наши корабли быстрее, солдаты выносливее, а пушки смертоноснее. Это порочный круг наживы, и если какая-то внешняя сила не разорвет его, рано или поздно Британия будет обладать всем мировым богатством. Мы и есть та внешняя сила. Гермес. Мы раздаем серебро людям, сообществам и поселениям, потому что они его заслужили. Мы помогаем восстаниям рабов. Движению сопротивления. Мы берем серебряные пластины, предназначенные для чистки салфеток, и используем их для лечения болезней. – Гриффин замедлил шаг, обернулся и посмотрел Робину в глаза. – Вот для чего все это.
Робин не мог не признать, что это самая убедительная в мире теория. Только, похоже, она затрагивала все, что ему дорого.
– Я… я понял.
– Так почему сомневаешься?
И действительно, почему? Робин попытался разобраться в своем смятении, найти причину для опасений, не сводящуюся к одному лишь страху. Но дело было именно в нем – Робин боялся последствий, боялся разрушить величественную иллюзию Оксфорда, в который ему удалось поступить, хотя Гриффин только что испоганил эту иллюзию, не дав ею в полной мере насладиться.
– Все это так внезапно, – пробормотал Робин. – И мы только что встретились, я многого еще не знаю.
– Этим и отличаются тайные общества, – сказал Гриффин. – Их так легко романтизировать. Тебе кажется, что процесс ухаживания будет долгим – тебя будут обольщать, откроют двери в новый мир, покажут все рычаги и людей, приводящие механизм в действие. Если ты составил впечатление о тайных обществах только по романам и дешевым пьескам, то наверняка ждешь особых ритуалов, паролей и тайных встреч на заброшенных складах. Но все происходит не так, братец. Это не дешевая пьеска. Реальная жизнь запутанна, полна страхов и неопределенности. – Тон Гриффина смягчился. – Тебе следует осознать – то, о чем я прошу, очень опасно. Люди умирают за эти пластины, я сам видел смерть своих друзей из-за них. Вавилон с радостью нас растопчет, и лучше тебе не знать, что происходит с членами общества Гермеса, которые попадают им в руки. Мы существуем только потому, что у нас нет единого центра. Мы не держим всю информацию в одном месте. Поэтому я не могу попросить тебя выделить время, чтобы ее изучить. Я прошу тебя рискнуть только на основании моих доводов.
Робин впервые отметил, что Гриффин уже не так уверен в себе, не такой грозный, несмотря на быструю дробь слов. Он дрожал на пронизывающем осеннем ветру, сунув руки в карманы и ссутулившись. И заметно нервничал. Он дергался, и ерзал, и всякий раз, закончив предложение, озирался через плечо. Робин был смущен и взбудоражен, а Гриффин напуган.
– Так и должно быть, – настаивал Гриффин. – Минимум информации. Быстрые решения. Я с удовольствием покажу тебе свой мир, обещаю, ведь одному совсем не весело, но факт остается фактом – ты студент Вавилона, и мы знакомы меньше одного дня. Быть может, придет время, и я доверюсь тебе во всем, но лишь когда ты покажешь себя, а у меня не будет других вариантов. А пока я расскажу тебе, чем мы занимаемся и что нам от тебя нужно. Ты к нам присоединишься?
Встреча подходит к концу, понял Робин. Его попросили принять окончательное решение, и, как подозревал Робин, если он откажется, Гриффин просто растворится в ночи, исчезнет из известного Робину Оксфорда, и придется только гадать, не вообразил ли он все эти события.
– Я хочу… Честное слово, хочу, но пока не… Мне просто нужно время подумать. Прошу тебя.
Он знал, что ответ расстроит Гриффина. Но Робин был в ужасе. Его как будто подвели к краю пропасти и велели прыгать без страховки. Он чувствовал себя как семь лет назад, когда профессор Ловелл положил перед ним договор и спокойно попросил подписать, изменив свое будущее. Только тогда у Робина ничего не было, поэтому и терять было нечего. На этот раз у него было все – пища, одежда, кров – и никаких гарантий выживания, если согласится.
– Ладно, даю пять дней, – сказал Гриффин. Выглядел он сердитым, но не стал его бранить. – У тебя пять дней. В саду Мертон-колледжа есть одинокая береза, ты сразу ее заметишь. Если согласен, до субботы нацарапай на ее стволе крест. А если не согласен, то можешь не трудиться.
– Всего пять дней?
– Если к тому времени ты не разберешься, то толку от тебя не будет. – Гриффин хлопнул его по плечу. – Найдешь дорогу домой?
– Я… Вообще-то нет.
Робин не смотрел по сторонам и понятия не имел, где они находятся. Дома остались позади, и вокруг бушевала зелень.
– Мы в Саммертауне. Красивое место, хотя и скучноватое. За этим леском Вудсток. Сверни налево и иди на юг, пока не увидишь знакомые места. Расстанемся здесь. Пять дней.
Гриффин собрался уходить.
– Погоди… А как я тебя найду? – спросил Робин.
Когда расставание стало выглядеть неизбежным, Робин почему-то хотел его оттянуть. Он вдруг испугался, что если Гриффин скроется из вида, то исчезнет навсегда и все это окажется сном.
– Я же сказал – никак. Если на дереве будет крест, я сам тебя найду. Это будет моя страховка на случай, если ты доносчик.
– И что мне делать до этого времени?
– В каком смысле? Ты ведь студент Вавилона. Так и веди себя соответственно. Ходи на занятия. Напивайся и устраивай драки. Хотя нет, ты слишком мягкотелый. Не впутывайся в драки.
– Я… Ладно. Хорошо.
– Это все?
Это все? Робин чуть не рассмеялся. У него были тысячи вопросов, хотя вряд ли Гриффин на них ответил бы. Но Робин рискнул задать всего один.
– Он о тебе знает?
– Кто?
– Наш… профессор Ловелл.
– А. – На этот раз Гриффин не отбарабанил ответ немедленно. Теперь он задумался, прежде чем ответить. – Точно не знаю.
Это удивило Робина.
– Не знаешь?
– Я ушел из Вавилона после третьего курса, – тихо произнес Гриффин. – И с самого первого вступил в общество Гермеса, но учился, как и ты. Потом кое-что случилось, и это стало небезопасно, тогда я пустился в бега. И с тех пор я… – Он умолк, а потом откашлялся. – Но это к делу не относится. Тебе нужно знать только одно: не стоит упоминать мое имя за ужином.
– Это и так очевидно.
Гриффин развернулся, помедлил и повернулся обратно.
– И еще кое-что. Где ты живешь?
– Что? В универе… Мы все живем в Университетском колледже.
– Это я знаю. В какой комнате?
Робин покраснел.
– Дом четыре по Мэгпай-лейн, комната семь. Дом с зеленой крышей. Я в самом углу. Окна выходят на часовню Ориела.
– Я знаю, где это. – Солнце давно село. Робин больше не видел лица Гриффина, полускрытого в тени. – Раньше это была моя комната.
