bannerbannerbanner
История Похитителя Тел

Энн Райс
История Похитителя Тел

Полная версия

– Совершенно верно. – Он покачал головой. – Вот это были времена! Наверное, я думал, что раз война не убила меня, то ничто не убьет. – Внезапно он углубился в воспоминания и, казалось, начисто забыл обо мне.

– Ты встретился с той женщиной?

Он кивнул.

– Да, и при личной встрече произвел на нее впечатление. К тому же я выложил ей такую сумму, о какой она и мечтать не смела. Я заявил о своем желании стать ее учеником. Я на коленях клялся, что хочу учиться, что не уеду, пока не проникну в эту тайну и не узнаю всего, что только возможно. – Он усмехнулся. – Думаю, до тех пор эта женщина никогда не сталкивалась с антропологами, даже с любителями, а я, полагаю, был из этой породы. Так или иначе, я провел в Рио целый год. Поверишь ли, то был самый замечательный период в моей жизни. Уехал я только потому, что понимал: если не уеду немедленно, то не уеду никогда. Англичанин Дэвид Тальбот перестанет существовать.

– Ты научился вызывать духов?

Он кивнул. Он снова углубился в воспоминания, но возникавшие перед его мысленным взором образы оставались мне недоступными. Он выглядел взволнованным и немного расстроенным.

– Я все изложил на бумаге, – наконец сказал он. – Это есть в архивах Таламаски. За прошедшие годы многие, очень многие прочли мои записки.

– И у тебя не было искушения их опубликовать?

– Это невозможно. Таковы законы Таламаски. Мы никогда ничего не публикуем для широкой аудитории.

– Ты боишься, что зря потратил свою жизнь, да?

– Нет, поверь мне, нет. Хотя то, что я говорил раньше, правда. Я так и не сумел постичь тайны мироздания. Я даже не сумел превзойти тот уровень, которого достиг в Бразилии. О, потом было множество шокирующих открытий. Помню ночь, когда я впервые прочел документы, касающиеся вампиров, – я отнесся к ним с недоверием. А чуть позже я спустился в подземелья и нашел доказательства… Но в конечном счете это ничем не отличалось от кандомбле. Мне удалось проникнуть в тайну лишь до определенных пределов.

– Понимаю, Дэвид, не сомневайся, – миру суждено оставаться загадкой. Если и существует какое-то объяснение, нам не удастся на него наткнуться, в этом я абсолютно уверен.

– Думаю, ты прав, – грустно ответил он.

– А я думаю, ты больше боишься смерти, чем готов признать. Со мной ты гнешь линию упрямства и морали, и я тебя не виню. Может быть, ты действительно достаточно стар и мудр, чтобы знать, что не хочешь становиться таким, как мы. Но не воображай, что смерть готова предоставить тебе все ответы. Подозреваю, что сама по себе она ужасна. Ты просто перестаешь существовать, и нет больше жизни, нет возможности вообще что-нибудь выяснить.

– Нет, Лестат, в этом я не могу с тобой согласиться, – сказал он. – Никак не могу. – Он вновь бросил взгляд на тигра и добавил: – Кто-то придумал эту страшную симметрию, Лестат. Должен был придумать. Тигр и агнец… само по себе так получиться не могло.

Я покачал головой:

– Сочинение этого старинного стиха, Дэвид, потребовало больше разума, чем сотворение мира. Ты говоришь как приверженец епископальной церкви. Но я понимаю твою мысль. Во всем этом что-то есть! Не может не быть! Столько утраченных фрагментов. Чем больше об этом думаешь, тем большее число атеистов начинают казаться религиозными фанатиками. Но я считаю, что это заблуждение. Это всего лишь процесс – и ничего больше.

– Утраченные фрагменты! Ну конечно! Представь себе на минуту, что я создал робота, точную копию самого себя. Представь себе, что я дам ему все энциклопедии, полные информации, – запрограммирую его мозг. И что же? Наступит момент, когда он придет ко мне и скажет: «Дэвид, а где остальное? Где объяснение?! Как все началось? Почему же все-таки грянул гром? Что именно произошло, когда минералы и прочие инертные вещества внезапно слились в органические клетки? А как же огромный провал в истории ископаемых?» Это не более чем вопрос времени.

Я восхищенно рассмеялся.

– И мне придется признаться бедняге, – закончил он, – что никакого объяснения не существует. Что у меня нет утраченных фрагментов.

– Дэвид, их ни у кого нет. И не будет.

– Ты уверен?

– Так вот на что ты надеешься? Вот почему ты читаешь Библию? Ты не смог раскрыть оккультные секреты вселенной и поэтому вернулся к Богу?

– Бог и есть оккультная тайна вселенной, – задумчиво произнес Дэвид; его лицо утратило напряженное выражение, разгладилось и стало почти молодым. Он пристально разглядывал бокал в своей руке – быть может, наслаждался игрой света в гранях хрусталя. Не знаю… Я ждал, что он скажет.

– Мне кажется, ответ можно найти в Книге Бытия, – откликнулся он наконец. – Да, думаю, там.

– Дэвид, ты меня поражаешь. Вот и говори об утраченных фрагментах! Книга Бытия и есть скопище фрагментов.

– Да, но толковать фрагменты должны мы сами, Лестат. Бог создал человека по своему образу и подобию. Подозреваю, что ключ именно в этом. Ведь никто не знает, что это значит на самом деле. Евреи не считали Бога человеком.

– И где же здесь ключ?

– Бог – созидательная сила, Лестат. Мы тоже. Он сказал Адаму: «Плодитесь и размножайтесь». Этим и занимались первые органические клетки, Лестат, – плодились и размножались. Не просто меняли форму, но воспроизводили сами себя. Бог – созидательная сила. Посредством деления клеток он создал из самого себя вселенную. Вот почему дьяволов переполняет зависть – я говорю о злых ангелах. Они лишены созидательной способности, у них нет тел, нет клеток – только дух. И подозреваю, что это не столько зависть, сколько своего рода подозрение – что Бог совершил ошибку, настолько уподобив Адама самому себе и тем самым допустив возникновение еще одной созидательной силы. Я имею в виду, что ангелы, возможно, чувствовали, что физическая вселенная с воспроизводящимися клетками – это уже плохо, но мыслящие, говорящие существа, способные плодиться и размножаться… Вероятно, их привел в ярость эксперимент в целом. Вот в чем их грех.

– Значит, ты утверждаешь, что Бог не есть чистый дух?

– Верно. У Бога есть тело. И было всегда. Тайна делящейся на клетки жизни содержится в самом Боге. И все живые клетки несут в себе крошечную частицу Бога, Лестат, – вот он, утраченный фрагмент, вот что породило жизнь как таковую, вот что отделяет ее от небытия. Весьма походит на происхождение вампиров. По твоим словам, дух Амель – некая злая сущность – присутствует в телах всех вампиров… Вот и люди точно так же носят в себе Бога.

– Господи, Дэвид, да ты с ума сошел! Мы представляем собой мутацию.

– Согласен. Но вы существуете в одной с нами вселенной, и ваша мутация отражает нашу. Кроме того, не только я придерживаюсь этой теории. Бог есть пламя, и все мы – огоньки; и с нашей смертью эти огоньки возвращаются в костер Бога. Но важно осознать, что Бог суть и Тело, и Душа! Это бесспорно.

Западная цивилизация основана на инверсии. Но я искренне верю, что в своих ежедневных деяниях мы познаем и почитаем истину. Лишь в разговорах о религии мы говорим, что Бог есть чистый дух, всегда таким был и всегда будет, и что плоть порочна. Истина содержится в Книге Бытия. Я тебе скажу, когда грянул гром, Лестат. Когда началось деление Божественных клеток.

– Чрезвычайно милая теория, Дэвид. И Бог удивился?

– Нет, но ангелы удивились. Я не шучу. Я скажу тебе, в чем заключается суеверная часть – в вере в совершенство Бога. Однако Бог отнюдь не совершенен.

– Большое облегчение, – сказал я. – Это многое объясняет.

– Ты смеешься надо мной. Я тебя не виню. Но ты абсолютно прав. Это все объясняет. Бог сделал много ошибок. Очень много ошибок. И сам он об этом знает! И я подозреваю, что ангелы пытались его предостеречь. Дьявол стал дьяволом, потому что он пытался предостеречь Бога. Бог есть любовь. Но я не уверен, что Бог абсолютно безупречен.

Я безуспешно старался подавить смех.

– Дэвид, если ты будешь продолжать в таком духе, тебя поразит молния.

– Чепуха! Бог хочет, чтобы мы это поняли.

– Нет. Этого я не допускаю.

– То есть остальное ты допускаешь? – спросил он с очередной усмешкой. – Нет, я вполне серьезен. Религия примитивна в своих лишенных логики заключениях. Можно ли представить совершенного во всех отношениях Бога, который позволяет появиться дьяволу? Это же полнейшая бессмыслица.

Главнейшим изъяном Библии является утверждение, что Бог есть совершенство. Оно свидетельствует о недостатке воображения у ранних исследователей. Оно послужило основанием для возникновения всевозможных теологических вопросов, касающихся добра и зла, на которые мы вот уже много веков пытаемся дать ответы. Однако же Бог есть добро, удивительное добро. Да, Бог есть любовь. Но всякая творческая сила несовершенна. Это очевидно.

– А дьявол? О нем выяснилось что-нибудь новенькое?

Дэвид бросил на меня слегка раздраженный взгляд.

– Какой же ты циничный, – прошептал он.

– Нет, я не циничный, – сказал я. – Я действительно хочу понять. Естественно, дьявол меня особенно интересует. Я говорю о нем гораздо чаще, чем о Боге. Уму непостижимо, почему смертные так сильно его любят, то есть саму идею его существования. И тем не менее это так.

– Потому что они в него не верят, – сказал Дэвид. – Потому что идеально злой дьявол гораздо менее логичен, чем идеальный Бог. Представь себе дьявола, который за все это время так ничему и не научился, так и не передумал быть дьяволом. Такая мысль оскорбляет наш интеллект.

– И какая же истина скрывается за этой ложью?

– Он может найти искупление. Он не более чем часть замысла Бога. Это дух, которому позволено искушать и испытывать людей. Он не одобряет людей, не одобряет весь этот эксперимент. Видишь ли, насколько я понимаю, в этом и состоит суть падения дьявола. Дьявол думал, будто ничего не выйдет. Но ключ лежит в осознании материальности Бога! Бог есть Материя, Бог есть Господь деления клеток, а дьявол питает отвращение к чрезмерно активному, вырвавшемуся из-под контроля делению.

 

Он снова погрузился в размышления, глаза изумленно раскрылись… Такие паузы в нашей беседе буквально сводили меня с ума. Наконец Дэвид заговорил:

– У меня есть другая теория касательно дьявола.

– И в чем же она состоит?

– Он не один, их несколько. И никто из назначенных на эту должность от нее не в восторге. – Он произнес эти слова очень тихо, почти про себя. И словно хотел добавить что-то еще, но… передумал.

Я громко расхохотался:

– Вот это я могу понять! Кому понравится быть дьяволом? Да еще и сознавать, что рассчитывать на выигрыш не приходится. А если принять во внимание, что дьявол изначально был ангелом и, судя по всему, весьма неглупым…

– Вот именно. – Он наставил на меня палец. – Твой рассказ о Рембрандте. Дьявол, обладай он мозгами, должен был признать, что Рембрандт – гений.

– И что Фауст добродетелен.

– Ах да, ты видел, как я читал «Фауста» в Амстердаме, не так ли? И приобрел экземпляр для себя.

– Откуда ты знаешь?

– Владелец магазина рассказал мне об этом на следующий день. Через несколько минут после моего ухода к нему зашел странного вида молодой светловолосый француз, купил ту же книгу и затем полчаса неподвижно простоял на улице, читая ее. Более светлой кожи он в жизни не видел. Кто еще это мог быть?

Я с улыбкой покачал головой:

– Иногда я веду себя крайне неосторожно. Чудо, что какой-нибудь ученый до сих пор не поймал меня в свои сети.

– Это не шутки, друг мой. Несколько ночей назад в Майами ты поступил весьма неосмотрительно. Две жертвы, в которых не осталось ни капли крови…

Его замечание привело меня в такое смятение, что поначалу я даже не нашелся с ответом. А потом смог лишь выразить удивление по поводу того, как новости долетают до него из-за океана. Я почувствовал, что былое отчаяние вновь коснулось меня черным крылом.

– Необычные убийства попадают на первые полосы газет во всем мире, – объяснил он. – К тому же Таламаска получает отчеты о подобных вещах. В каждом крупном городе у нас есть люди, которые делают для нас вырезки и собирают разного рода предметы, связанные с паранормальными явлениями. «Убийца-вампир: две жертвы в Майами». Мы получили это из нескольких источников.

– Но никто же не верит, что это действительно был вампир. И тебе прекрасно известно, что не верят.

– Пока нет, но продолжай в том же духе, и поверят все. Ведь именно этого ты добивался во время своей короткой карьеры в рок-музыке. Ты хотел, чтобы они напали на след. И в этом нет ничего невероятного. А твоя охота на серийных убийц! Ты оставляешь за собой целый хвост.

Его последние слова меня поразили. Я охотился на убийц то на одном, то на другом континенте. И никогда не думал, что кто-то способен связать воедино эти разрозненные, разделенные большими расстояниями смерти, – кроме, конечно, Мариуса.

– И как ты обо всем догадался?

– Я же сказал. Подобные истории непременно становятся нам известны. Сатанизм, вампиризм, вуду, колдовство, появление оборотней – все сведения о них ложатся ко мне на стол. Бо́льшая часть, разумеется, отправляется в мусорную корзину. Но я умею отличить зерно истины. А твои убийства заметить несложно.

Ты уже давно гоняешься за серийными убийцами. И не удосуживаешься прятать их трупы. Последнего ты бросил прямо в отеле, где его нашли всего через час после наступления смерти. Со старухой ты обошелся не менее небрежно – сын обнаружил ее на следующий день. Коронер не увидел ран ни на одном из этих тел. В Майами ты теперь безымянная знаменитость, чья слава далеко превзошла печальную известность бедняги из отеля.

– Мне наплевать, – сердито откликнулся я, хотя, конечно, в данном случае покривил душой. Я ненавидел собственную беспечность, но даже не пытался что-либо исправить. Пора действовать по-другому. Ведь и сегодня вечером я поступил не лучше. Но поиск оправданий казался мне трусостью.

Дэвид внимательно наблюдал за мной. Если в его характере и была какая-то доминирующая черта, то это, конечно же, осторожность.

– Теоретически вполне можно допустить, – в конце концов заметил он, – что тебя поймают.

Я презрительно усмехнулся.

– Тебя могут запереть в стеклянную клетку и изучать, как подопытное животное в лаборатории.

– Это невозможно. Однако мысль интересная.

– Так я и знал! Ты сам на это напрашиваешься!

Я пожал плечами.

– Хоть какое-то развлечение для разнообразия. Однако это абсолютно невозможно. В ночь моего выступления в качестве рок-певца произошли самые невероятные вещи. Но смертные просто убрали следы беспорядков и закрыли все дела. Что касается старушки в Майами – это ужасное несчастье. Такого нельзя допускать… – Я замолчал, вспомнив о тех, кто этой ночью умер в Лондоне.

– Но убийство доставляет тебе удовольствие, – возразил он. – Ты утверждаешь, что это весело.

Внезапно мне стало так больно, что захотелось уйти. Но я обещал остаться. Я сидел, глядя в огонь и думая о пустыне Гоби, о костях гигантских ящеров; я вспоминал, как весь мир наполнился светом. Я подумал о Клодии… И ощутил запах фитиля лампы.

– Извини, я не хотел быть с тобой жестоким, – сказал он.

– Черт возьми, почему бы и нет? Более подходящий объект для жестокости трудно себе представить. Кстати, я ведь тоже не всегда к тебе добр.

– Что тебе нужно на самом деле? Какая тебя снедает страсть?

Я подумал о Мариусе и о Луи, которые много раз задавали мне тот же самый вопрос.

– Как искупить вину за содеянное? – спросил я. – Я собирался покончить с убийцей. Он был тигром-людоедом, моим братом. Я лежал в засаде и ждал его. А та пожилая женщина – всего лишь ребенок в лесу. Но какое это имеет значение? – Я вспомнил о жалких созданиях, которых убил сегодня вечером, устроив в лондонских переулках настоящую бойню. – Жаль, но мне никак не удается усвоить, что это не имеет значения. Я собирался спасти ее. Но что такое один милосердный поступок по сравнению с тем, что я совершил? Если Бог или дьявол существуют, значит я проклят. Может быть, ты продолжишь свою религиозную проповедь? Странно, но такие беседы удивительно успокаивают. Расскажи еще про дьявола. Да, конечно, он подвержен изменениям. Умен. У него, должно быть, есть чувства. Так с какой же стати ему всегда быть одинаковым?

– Вот именно. Ты же знаешь, что говорится в Книге Иова.

– Напомни.

– Ну, Сатана сидит у Бога на Небесах. Бог спрашивает, где Сатана был. И тот отвечает, что бродил по свету. Обычный разговор. И начинается спор об Иове. Сатана считает, что добродетель Иова целиком проистекает из его благополучия. И Бог позволяет Сатане испытать Иова. Эта сцена отображает максимально близкую к нашей ситуацию. Богу известно не все. Дьявол – его хороший друг. Всё в целом – эксперимент. И этот Сатана весьма далек от того дьявола, каким его представляет себе современный мир.

– Ты говоришь об этих понятиях как о реально существующих…

– Я думаю, они вполне реальны, – ответил Дэвид. Голос его постепенно затих, и он погрузился в размышления. Однако вскоре стряхнул с себя задумчивость. – Хочу тебе кое в чем признаться. Давно пора это сделать. В определенном смысле я не менее суеверен и религиозен, чем самый заурядный человек. Понимаешь, во многом это основано на своеобразном видении – на некоем откровении, которое накладывает свой отпечаток на человеческий рассудок.

– Нет, не понимаю. Мне снятся сны, но без откровений. Пожалуйста, объясни.

Он снова уставился в камин и задумался.

– Не отгораживайся от меня, – тихо попросил я.

– Мм. Да, конечно. Я думал, как это описать. Понимаешь, я до сих пор жрец кандомбле. А значит, могу вызывать невидимые силы: злых духов, астральных скитальцев… Назвать можно как угодно – полтергейстами, призраками… следовательно, я всегда обладал скрытой способностью видеть духов.

– Да. Полагаю…

– И однажды я кое-что видел, кое-что необъяснимое, еще до поездки в Бразилию.

– Да?

– До Бразилии я не придавал этому никакого значения. Видишь ли, все случившееся было столь необъяснимым и так меня тревожило, что еще до поездки в Рио я постарался выбросить это из головы. Но теперь я думаю об этом постоянно и ничего не могу с собой поделать. Поэтому я и обратился к Библии – в надежде обрести в ней мудрость.

– Рассказывай.

– Дело было перед самой войной. Мы ездили в Париж с матерью. Я сидел в кафе – даже не помню, в каком именно, – на левом берегу. Стоял прелестный весенний день, и, как поется в песнях, это самое лучшее время в Париже. Я пил пиво, читал английские газеты и вдруг осознал, что непроизвольно подслушиваю чей-то разговор. – Дэвид опять словно бы ушел в себя. – Жаль, что я не знаю, как все было на самом деле, – еле слышно пробормотал он.

Он наклонился вперед, взял в правую руку кочергу и поворошил поленья, отчего на фоне темных кирпичей в трубу поднялся шлейф пламенеющих искорок.

Мне отчаянно хотелось вернуть его к действительности, но я терпеливо ждал. Наконец он продолжил:

– Я говорил, что сидел в том кафе…

– Да.

– И понял, что слышу странный разговор… Говорили не по-английски, не по-французски… И постепенно до меня дошло, что это вообще не язык, но смысл беседы мне полностью понятен. Я отложил газету и сосредоточился. Разговор продолжался, – похоже, собеседники спорили. Внезапно я понял, что не уверен, слышу ли их голоса в обычном смысле слова. Не было уверенности и в том, что их слышат другие посетители кафе! Я поднял глаза и медленно обернулся.

И увидел их… Двое сидели за столиком и разговаривали; на первый взгляд в этом не было ничего необычного: люди увлечены беседой. Я вновь обратил взгляд на газету, и тут у меня появилось это чувство – я словно плыл куда-то. Необходимо было за что-то зацепиться, сосредоточить внимание на газете, на столешнице – и остановиться. Шум кафе обрушился на меня внезапно – как будто грянул во всю мощь оркестр. Но я знал, что те двое, которых я только что видел, не были людьми.

Я еще раз обернулся, стараясь максимально сосредоточиться и полностью отдавать себе отчет в происходящем. Они все еще сидели за столиком, и стало до боли очевидно, что это не более чем иллюзия. Они состояли из иной материи. Ты понимаешь, о чем я? Попробую пояснить на некоторых деталях. Например, их освещал другой свет, они существовали в таком измерении, где свет исходит из другого источника.

– Как свет Рембрандта.

– Да, примерно так. Одежда и лица казались более гладкими, чем у людей. Их материя обладала совершенно иным строением и абсолютно однородной структурой.

– А они тебя видели?

– Нет. Точнее, они на меня не смотрели и не подавали вида, что заметили мое присутствие. Они смотрели друг на друга и продолжали разговор, суть которого была мне совершенно ясна. Бог говорил дьяволу, что тот должен продолжать выполнять свою работу. А дьявол возражал, объясняя свой отказ тем, что срок его службы и без того чрезмерно затянулся, что с ним происходит то же самое, что происходило со всеми остальными. Бог сказал, что все понимает, но дьявол должен сознавать свое великое предназначение и не имеет права уклоняться от выполнения обязанностей – все не так просто. Бог нуждается в нем и в том, чтобы он был сильным. Причем все это было сказано самым добродушным тоном.

– И как они выглядели?

– В том-то и состоит самая главная проблема. Я не знаю. В тот момент я видел два смутных силуэта, крупных, определенно мужских – или, скажем так, принявших форму мужчин, – приятных на вид. В них не было ничего ужасного, ничего необычного. Мне не бросилось в глаза отсутствие каких-то деталей – цвета волос, например, или определенности черт лица… Образы их казались вполне завершенными. Но когда я впоследствии пытался воссоздать их в памяти, ничего не вышло! Думаю, что на самом деле эти призрачные видения отнюдь не обладали завершенностью форм. Скорее всего, удовлетворившее меня ощущение ее присутствия имело иные истоки.

– Какие же?

– Оно, конечно, происходило от содержания, от смысла.

– Они так тебя и не увидели, так и не узнали, что ты был рядом.

– Дорогой мой мальчик, они не могли не знать, что я рядом. Они должны были знать. Должно быть, они сделали это ради моего же блага! Иначе разве они позволили бы себя увидеть?

– Не знаю, Дэвид. Возможно, они и не хотели, чтобы ты их увидел. Может быть, все дело лишь в том, что одни обладают способностью видеть, а другие – нет. Нельзя исключить вероятность того, что в реальной материи – в той, из которой состоит весь окружающий мир, – образовалась небольшая прореха.

– Возможно, ты прав. Но боюсь, что это не так. Боюсь, что мне было предначертано это увидеть и это должно было оставить свой отпечаток. Вот в чем весь ужас, Лестат. Никакого особенного отпечатка это не оставило.

– Ты не изменил свою жизнь?

– О нет, отнюдь. Ведь уже через два дня я не был уверен, что вообще их видел. И чем больше я рассказывал об этом, чем чаще слышал в ответ: «Дэвид, ты спятил», тем больше я терял уверенность. Нет, я так ничего и не сделал.

 

– Но что ты мог сделать? Как иначе можно отреагировать на явившееся тебе откровение, кроме как прожить хорошую жизнь? Ты, несомненно, поведал своей братии из Таламаски об этом видении.

– Да, да, я им все рассказал. Но намного позже, после Бразилии, когда составлял свои мемуары, как и подобает добропорядочному члену ордена. Естественно, я откровенно описал все от начала до конца.

– И что они сказали?

– Лестат, Таламаска никогда не дает подробных комментариев, и с этим нужно смириться: «Мы бдим. И мы всегда рядом». По правде говоря, о таких видениях с другими членами особенно не поговоришь. Начни говорить о бразильских духах, и в слушателях недостатка не будет. Но христианский Бог и его дьявол?.. Нет, боюсь, что и в Таламаске не обходится без предрассудков и прочих причуд. Кроме нескольких удивленно поднятых бровей, никакой иной реакции на мое повествование припомнить не могу. Но чего же еще ждать от джентльменов, которые видели оборотней, боролись с ведьмами, беседовали с призраками и подвергались соблазнам со стороны вампиров?

– Но ведь речь шла о Боге и дьяволе, – рассмеялся я. – Дэвид, это же потрясающе! А что, если братья завидовали тебе больше, чем ты мог предположить?

– Нет, они мне просто не поверили. – На мою шутку Дэвид ответил легкой усмешкой. – Откровенно говоря, твое серьезное отношение к этому рассказу меня удивляет.

Он неожиданно взволнованно поднялся, подошел к окну и отдернул шторы, вглядываясь в снежную ночь.

– Дэвид, а чего могли ожидать от тебя эти призраки?

– В том-то и беда, что не знаю. – В голосе Дэвида слышались растерянность и горечь. – Мне семьдесят четыре года, и я до сих пор ничего не понял. Так и умру, не узнав. И если просветления не наступит, да будет так. Ответ на самом деле заключается и в том, сумею ли я понять.

– Вернись, пожалуйста, в кресло, – попросил я. – Мне приятнее видеть твое лицо во время разговора.

Он почти автоматически выполнил просьбу, сел и потянулся к пустому стакану, устремив взгляд на огонь.

– А ты, Лестат, как думаешь на самом деле? В глубине души? Бог или дьявол существуют? Скажи откровенно, во что ты веришь?

– Я думаю, что Бог существует, – ответил я после минутного раздумья. – Мне неприятно это говорить, но именно так я считаю. И вероятно, существует какая-то форма дьявола. Допускаю, что дело здесь в тех утраченных фрагментах, о которых мы говорили. И в том парижском кафе ты вполне мог увидеть Высшее существо и его Оппонента. Но это часть их игры, которая способна довести до безумия и которую нам не дано постичь до конца. Тебе нужно логичное объяснение их поведения? Почему они позволили себя заметить? Они хотели спровоцировать некую религиозную реакцию! Так они играют с нами. Они подбрасывают нам видения и чудеса, куски и крошки божественных откровений. Мы преисполняемся рвения и обращаемся к Церкви. Все это – часть игры, часть бесконечно продолжающегося разговора. И знаешь что? Твой взгляд на вещи – несовершенный Бог и обучающийся дьявол – не хуже любой другой интерпретации. Полагаю, ты попал в точку.

Он пристально смотрел на меня, но не произнес ни слова.

– Нет, – продолжал я, – нам не суждено получить ответы. Нам не суждено узнать, переселяются ли наши души из тела в тело путем реинкарнации. Нам не суждено узнать, Бог ли создал Землю. Кто он – Аллах, Шива, Яхве или Христос? Он не только дарует откровения, но и сеет сомнения. Он всех нас дурачит.

Он по-прежнему молчал.

– Уйди из Таламаски, Дэвид, – сказал я. – Уезжай в Бразилию, пока еще позволяют годы. Возвращайся в Индию. Побывай всюду, где хочется.

– Да, думаю, так и следует поступить, – тихо сказал он. – Наверное, они обо всем позаботятся за меня. Старшины уже устраивали совещание, чтобы обсудить проблему «Дэвида и его недавних отлучек из Таламаски». Я уйду в отставку – с неплохой пенсией, разумеется.

– Они знают, что ты со мной встречался?

– О да. Это тоже часть проблемы. Старшины запрещают любые контакты. Это в высшей степени забавно, так как сами они сгорают от желания увидеть тебя собственными глазами. Конечно, они чувствуют, когда ты появляешься возле Обители.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – А что значит – запрещают контакты?

– О, стандартное предупреждение, – сказал он, не сводя глаз с горящего полена. – Сплошное средневековье. В основе лежит старая директива: «Не следует поощрять это существо, вступать с ним в разговор или продолжать таковой; если оно не прекращает посещения, надлежит любым способом выманить его в многолюдное место. Известно, что эти существа не любят нападать при большом скоплении смертных. Никогда, ни при каких обстоятельствах недопустимо пытаться выведать у такого существа тайны или хоть на миг поверить в искренность выражаемых им чувств, ибо эти существа обладают непревзойденным даром притворства и необъяснимой способностью доводить смертных до безумия. Подобные случаи наблюдались как среди искушенных исследователей, так и среди незадачливых новичков, с которыми вампиры вступали в контакт. Вы предупреждаетесь о необходимости немедленного предоставления старшинам ордена отчетов о любых встречах, появлениях…» – и далее в том же духе…

– Ты действительно знаешь все это наизусть?

– Я сам писал эту директиву. – На губах Дэвида промелькнула легкая улыбка. – За прошедшие годы я инструктировал многих агентов ордена.

– А они знают, что я сейчас у тебя?

– Нет, конечно, нет. Я давно уже перестал сообщать им о наших встречах. – Он опять задумался и вдруг спросил: – А ты ищешь Бога?

– Естественно, нет, – ответил я. – Не представляю себе, на что можно более бесплодно потратить время, даже если в твоем распоряжении целые столетия. Я навсегда покончил с такого рода поисками. Теперь я жажду найти в мире истину – истину, скрытую в материальном и эстетическом, истину, доступную моему пониманию. Твое видение интересует меня потому, что оно явилось тебе и ты рассказал мне о нем, а я тебя люблю. Но только поэтому.

Он откинулся в кресле, устремив глаза в темноту.

– Разве это имеет значение, Дэвид? Придет время, и ты умрешь. И я, наверное, тоже.

Его улыбка опять потеплела, как будто он мог воспринимать мои слова только в шутку.

Наступила долгая пауза, во время которой он подлил себе виски и выпил его – медленнее, чем обычно. Он был весьма далек от опьянения. Но он и не стремился к этому. Будучи смертным, я всегда пил, чтобы напиваться. Но ведь я тогда был очень молод и очень беден – наличие замка значения не имело, – а зелье по большей части было просто дрянным.

– Ты ищешь Бога, – сказал он, кивая.

– Черта с два. Ты злоупотребляешь своим авторитетом. Ты знаешь, что я не тот мальчик, которого ты видишь перед собой.

– Да, ты прав, мне нужно напоминать об этом. Но ты по-прежнему не приемлешь зло. Если в твоих книгах написана хотя бы половина правды, то любые проявления зла всегда вызывали у тебя отвращение. Ты бы отдал все на свете, чтобы узнать, чего от тебя хочет Бог, и исполнить его волю.

– У тебя старческий маразм. Пиши завещание.

– О, как жестоко, – широко улыбнулся он.

Я собирался сказать кое-что еще, но отвлекся. Что-то дернуло за ниточки моего сознания. Звуки. Вдали, в деревне, по узкой дороге сквозь ослепительный снег очень медленно ехала машина.

Обратив туда все свое внимание, я прислушался, но ничего не уловил – только шелест падающего снега и рокот продвигающейся вперед машины. Бедный, несчастный смертный – в такой час за рулем машины. Четыре утра.

– Уже очень поздно, – сказал я. – Мне пора. Я не хочу оставаться здесь еще на одну ночь, хотя ты был чрезвычайно любезен. Дело не в том, что кто-то что-то узнает. Просто я предпочитаю…

– Понимаю. Когда мы снова увидимся?

– Может быть, раньше, чем ты думаешь. Скажи, Дэвид, почему в ту ночь, когда я ушел отсюда в Гоби, твердо намереваясь сгореть там дотла, ты назвал меня своим единственным другом?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru