Энн Райс
Интервью с вампиром

Полная версия

Вампир говорил, а юноша забивался в кресло все глубже и глубже. Его лицо напряглось, глаза сузились. Он словно ждал нападения.

– Вы когда-нибудь теряли много крови? – спросил вампир. – Вам знакомо это состояние?

Губы юноши обозначили слово «нет», но звука не получилось. Он сипло откашлялся и наконец сказал:

– Нет.

– Тогда слушайте. Наверху, в гостиной, горели свечи, а снаружи, на галерее, ветер раскачивал масляный фонарь. Эти два света смешались в мерцающее золотистое облако. Словно привидение повисло надо мной, зацепившись за перила лестницы… «Не закрывай глаза», – прошептал Лестат. Его губы прикоснулись к моей шее. Мурашки побежали у меня по спине. Как при поцелуе…

Некоторое время вампир стоял молча, задумчиво постукивая пальцами по подбородку.

– На несколько минут меня полностью парализовало от слабости, вызванной большой потерей крови. Мне было страшно, я не мог произнести ни слова. Лестат не выпускал меня. Его объятия были подобны стальному обручу. С удивительной отчетливостью я ощутил, как резким движением он разжал зубы на моей шее, оставив на ней две крошечные раны. Мне они казались огромными и наполненными болью. Затем он склонился ко мне, разжал сжимавшую мое беспомощное тело руку, поднес ее ко рту и прокусил себе запястье. Кровь хлынула потоком мне на рубашку и плащ. Казалось, прошла вечность. Он, не двигаясь, сверкающими глазами смотрел на кровь. Мерцающее облако очутилось у него за спиной, и он сам стал похож на ужасный призрак. Трудно сказать с уверенностью, но, думаю, я знал, что он собирается сделать. Обессиленный, я лежал и ждал. Вдруг он прижал кровоточащую кисть к моим губам и сказал твердо, даже нетерпеливо: «Пей, Луи!» Я повиновался его приказу, а он продолжал шептать: «Давай, Луи. Поторопись». Я пил, сосал кровь из маленьких дырочек, блаженно, как младенец. Все внимание, все силы моего тела и души сосредоточились на этих маленьких, едва заметных ранках. В тот миг они были для меня единственными источниками жизни. И тогда случилось это… – Вампир нахмурился и откинулся на спинку кресла. – Это невозможно описать словами. – Он перешел на шепот.

Юноша будто превратился в глыбу льда.

– Когда я почувствовал вкус крови на губах, мне показалось, что вокруг все исчезло, кроме трепещущего золотистого сияния где-то в вышине, но потом я услышал странный звук, доносившийся издалека. Вначале это был только глухой рокот, но скоро он рассыпался на фрагменты и стал походить на барабанный бой. Он становился все громче и громче, словно огромное существо медленно пробиралось к нам сквозь темный незнакомый лес и било в барабан. Вдруг к нему присоединились звуки второго барабана, как будто другое чудовище шло по следам первого, выбирая свой ритм, никак не связанный с прежним. Шум нарастал, наконец проник в каждую клеточку моего тела. Я чувствовал бешеную пульсацию этого ритма в своих венах: вначале один барабан, затем – другой. И вдруг Лестат убрал руку. Я открыл глаза и едва удержался, чтобы не схватить ее и не прижать к губам. Наверное, я бы так и сделал, но тут внезапная догадка пронзила меня, подобно молнии: этот барабанный бой был биением наших сердец. Моего и Лестата. – Вампир вздохнул. – Вы поняли хоть что-нибудь? – обратился он к юноше.

– Нет… то есть да, – запинаясь, пробормотал тот. – Хотя… – Он покачал головой.

– Неудивительно, – сказал вампир, глядя в окно.

– Подождите, подождите! – воскликнул юноша. – Лента кончается, я переверну кассету.

Вампир терпеливо ждал.

– Что же случилось потом? – спросил юноша, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Я стал видеть по-другому. Глазами вампира, – равнодушно, почти рассеянно ответил Луи. Потом очнулся и продолжил: – Лестат отступил назад, на нижнюю ступеньку лестницы, но в первый момент я просто не узнал его. Прежде его лицо было абсолютно белым и светилось в темноте. Теперь он предстал передо мной полным жизни и крови, излучающим мощное яркое сияние, источник которого находился внутри его самого. Я огляделся по сторонам и обнаружил, что изменился не только Лестат. Преобразилось все вокруг.

Я вдруг словно прозрел и увидел мир во всем разнообразии цветов и форм. Помню, меня так захватила игра красок на пестрых пуговицах плаща Лестата, что я долго не мог оторвать от них глаз. Потом он вдруг рассмеялся, и мне показалось, что за один миг я излечился от многолетней глухоты. Барабанный ритм сердца по-прежнему звучал у меня в ушах, а теперь к нему присоединились раскаты металлического смеха, они слились в общий гул. Как будто одновременно звонят несколько колоколов. Но скоро я научился разделять звуки и старался слушать каждый в отдельности. Потом они снова перемешались, но я уже безошибочно отличал один от другого, эти мягкие, нарастающие звуки, прерывистые, но бесконечные, слившиеся воедино и такие разные. Перезвоны смеха. – Вампир счастливо улыбнулся. – Перезвон колоколов.

«Перестань таращиться на мои пуговицы, – сказал Лестат. – Пойди лучше в сад, стряхни с себя прах человеческий. И не влюбляйся без памяти в эту ночь, а то заблудишься в трех соснах».

Последнее замечание было и впрямь нелишним: я это понял, едва отошел от дома. Лунный свет на мощеных дорожках сада заворожил меня, я стоял и глядел на них чуть ли не час. Я прошел мимо часовни брата, даже не вспомнив о нем; надо мной шумели дубы, и звуки ночи казались голосами тысяч женщин. Они шептали что-то, манили, звали к себе. Но мое тело переродилось еще не совсем, и, привыкнув к новому зрению и слуху, я почувствовал боль. Все человеческое покидало меня. Человек во мне умирал – начинал жить вампир. И новые, обостренные чувства вампира родили во мне сперва тревогу, а потом и страх перед собственной смертью. Я бросился по ступенькам вверх, в гостиную. Лестат уже деловито разбирал мои счета и бумаги.

«Да ты богач», – приветствовал он мое появление.

«Что со мной происходит?» – закричал я.

«Ты умираешь, только и всего. Перестань валять дурака. Кстати, где у тебя лампы? Я не нашел ни одной, разве что фонарь на улице. Принеси мне его. У тебя столько денег, а ты не можешь раскошелиться на китовый жир».

«Умираю! – кричал я. – Умираю!»

«Это случается с каждым», – сказал Лестат.

Он не хотел мне помочь. Даже сейчас, оглядываясь назад, я презираю его за это. Не потому, что я был напуган, а он не утешил меня. Но он мог бы объяснить, что моя смерть, то есть перемена, происходившая со мной, столь же увлекательна и прекрасна, как ночь, которую я только что чувствовал и видел. Но он этого не сделал. Потому что Лестат был совсем не такой, как я.

В словах вампира не было ни тени самодовольства. Только сожаление, что ничего не изменишь.

– Alors^[1], – вздохнул он, – я умирал быстро, а значит, и так же быстро умирал мой страх перед смертью. Жаль только, что я не мог спокойно и внимательно следить за своим превращением. Что я не уделил этому больше внимания. Лестат же вел себя как круглый идиот. «Черт побери! – вдруг выругался он. – Я забыл запасти для тебя еду. Ну что я за дурак!» Я едва не сказал, что придерживаюсь того же мнения. «И спать тебе придется со мной, – продолжал он. – Я не успел приготовить для тебя гроб».

Вампир рассмеялся.

– Слово «гроб» вселило в меня такой ужас, что, наверное, на него ушла вся оставшаяся у меня способность бояться. Но ужас быстро прошел, мне только не хотелось лежать в одном гробу с Лестатом. Сам он пошел попрощаться с отцом и сказать, что вернется к вечеру. «Куда ты идешь? Почему ты вечно пропадаешь по ночам?» – стал допытываться старик, и Лестат потерял терпение. Раньше он держался с отцом исключительно вежливо, пожалуй, даже чересчур, но тут взорвался: «Разве я не забочусь о тебе? Я все для тебя делаю, не то что ты для меня. Ты сейчас живешь так, как я никогда не жил, и если мне охота весь день спать и пьянствовать по ночам, то это, черт возьми, мое право!» Старик униженно заплакал. Только особенное состояние чувств, в котором я тогда пребывал, и страшная физическая слабость не дали мне вмешаться. Я наблюдал за происходящим через открытую дверь и не мог отвести глаз от разноцветного покрывала на постели отца Лестата и поразительного смешения красок на его лице. Я завороженно смотрел на голубые вены, пульсирующие под розово-серой кожей, пожелтевшие от старости зубы, мелкую дрожь тонких бескровных губ. «Что за сын, что за сын», – бормотал он. Конечно, он и не догадывался, кто его сын на самом деле. «Ну ладно, иди куда хочешь. Наверное, ты завел себе подружку и отправляешься к ней по утрам, когда муж уходит из дома. Только дай мне мои четки. Куда они запропастились?» Лестат опять выругался, но выполнил его просьбу…

– Но… – начал было юноша.

– Да? – отозвался Луи. – Простите, я, кажется, не даю вам и слова вставить.

– Вы сказали про четки. Но ведь на них обычно вешают крест…

– Ах вот в чем дело. – Вампир рассмеялся. – Я знаю, ходят слухи, что мы боимся крестов.

– Я думал, вампиру даже смотреть на крест нельзя.

– Чепуха, мой друг, полная чепуха. Я могу смотреть на все, что угодно, так же как и вы. Иногда даже люблю смотреть на распятия.

– Так, значит, и про замочные скважины это все ерунда? Я слышал, что вампиры могут превращаться в дым и просачиваться в запертую комнату.

– Хорошо бы, – смеясь, ответил вампир. – А вообще, недурная идея. Я сам не прочь полазить взад-вперед сквозь замочные скважины: наверное, они приятно щекочут разные места. Нет, – он покачал головой, – это, как вы говорите теперь… бред собачий.

Молодой человек невольно рассмеялся, но быстро стал серьезным.

– Не смейтесь, – сказал вампир. – Есть еще вопросы?

– Да, – слегка покраснев, признался юноша. – Говорят, что вампиру нужно проткнуть колом сердце, чтобы уничтожить.

– То же самое – бред собачий. – Луи старательно произнес согласные буквы, вызвав у юноши смущенную улыбку. – Никаких чудес тут нет. А почему бы вам не закурить? Я вижу, у вас пачка сигарет в кармане.

– Спасибо.

Молодой человек искренне обрадовался. Он засунул сигарету в рот и попытался прикурить, но руки слишком сильно дрожали.

– Позвольте мне, – пришел ему на помощь вампир и, проворно чиркнув спичкой, поднес ее к сигарете. Не сводя глаз с его пальцев, юноша затянулся.

– Пепельница у стены, – сказал вампир и уселся в кресло.

Заметно нервничая, молодой человек встал, вытряхнул в корзину для мусора старые окурки, поставил пепельницу на стол перед собой и положил на ее край сигарету. На белой папиросной бумаге отпечатались влажные пальцы.

– Это ваша комната? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил вампир. – Просто комната.

– Что было дальше? – вернулся юноша к прерванному разговору.

Его собеседник смотрел на клубы дыма вокруг лампочки на потолке.

– Мы поспешили в Новый Орлеан. Там, в жалкой лачуге на окраине, неподалеку от крепостной стены, Лестат хранил свой гроб.

– Вы все-таки согласились спать вместе с ним?

– У меня не было выбора. Я просил его позволить мне лечь в чулане, но он только удивленно рассмеялся. «Разве ты знаешь, что с тобой случится?» – спросил он. «Скажи, этот гроб волшебный? Почему он такой странной формы?» – не отставал я от него, но не услышал в ответ ничего, кроме смеха. Я не мог себе представить, что буду спать в гробу. Я все еще упорствовал, но вдруг понял, что страх прошел. Это было очень странно. Я всегда боялся замкнутого пространства. Я родился и вырос во французских домах с просторными комнатами и окнами от пола до потолка, и взаперти меня охватывал непреодолимый ужас. Мне становилось не по себе даже в исповедальне. Я спорил с Лестатом и вдруг понял, что цепляюсь за старые страхи только по привычке, потому что пока не могу разобраться в своем новом положении, почувствовать себя раскованным и свободным. «Ты плохо себя ведешь, – отчитал меня Лестат. – Скоро наступит рассвет. К твоему сведению, ты умрешь, если не ляжешь со мной. Солнце разрушит кровь, которую я в тебя влил. Не могу понять, чего ты боишься? Ты как человек, который потерял руку, но все еще говорит, что чувствует в ней боль». Это были самые толковые слова, которые я слышал от Лестата. Я тут же пришел в себя. «Ну а теперь полезай в гроб, – презрительно приказал он мне, – если, конечно, у тебя есть хоть крупица здравого смысла». И я послушался. Я лежал на Лестате лицом вниз. Это соседство было противно, но страха, к собственному удивлению, я не чувствовал. Лестат задвинул крышку. Я спросил его, умер ли окончательно. У меня зудело и чесалось все тело. «Еще нет, – ответил он. – Ты умрешь к вечеру. Увидишь и услышишь, что все переменилось, но страшного не будет ничего. А теперь спи».

– Он оказался прав? Когда вы проснулись, вы были уже мертвы?

– Правильнее было бы сказать, что я проснулся обновленным, поскольку, как вы, наверное, заметили, жив я и поныне. Умерло только тело. Оно очистилось еще до того, как я лег спать. И мои чувства еще больше отдалились от нормальных человеческих. Но главное, что я понял на следующий же вечер, пока мы прятали гроб и воровали для меня другой из морга, – Лестат мне совершенно не нравится. Я стал почти таким же существом, как он, – конечно, еще не совсем таким, но гораздо ближе, чем до того, как умерло мое тело. Хотя вы не сможете понять этого до конца, ведь вы сейчас такой, каким был я, пока не умер, а для меня живого Лестат был непостижим. Когда я увидел его впервые, это было самое сильное потрясение в моей жизни. Кстати, ваша сигарета догорела.

Юноша положил обгоревший фильтр в пепельницу и достал новую сигарету. На этот раз он справился со спичками.

– Вы хотите сказать, что он потерял все очарование, когда дистанция между вами сократилась?

– Именно так, – удовлетворенно подтвердил вампир и продолжил повествование: – Путешествие назад, в Пон-дю-Лак, подарило мне массу впечатлений, самым скучным и утомительным из которых был Лестат. Мы, как я уже сказал, еще не были с ним на равных. Пользуясь его словами, я все еще боролся с мертвыми частями собственного тела. Я и сам почувствовал это, в ту же ночь, когда впервые убил человека.

Вампир протянул руку через стол и осторожно стряхнул пепел с сигареты молодого человека. Юноша смотрел на него с нескрываемым страхом, и вампир извинился:

– Простите, я не хотел вас напугать.

– Нет, это вы простите. Мне показалось, что ваша рука… слишком длинная. Вы дотянулись до другого края стола, не двигаясь с места!

– Нет, – ответил Луи и положил ногу на ногу. – Просто я наклонился вперед так быстро, что вы не успели заметить.

– Вы наклонились вперед? Не может быть! Вы сидели все время в точности как сейчас, откинувшись на спинку кресла.

– Нет, – твердо сказал вампир, – я вовсе не собираюсь вас разыгрывать. Смотрите, я покажу еще раз. – Он повторил движение, и снова испуганный и смущенный юноша посмотрел на него недоуменно. – Опять вы за мной не угнались. Взгляните: эта рука самой обыкновенной длины. – Он воздел руку над столом и поднял указательный палец вверх, словно ангел, несущий Слово Божье. – Вот в чем принципиальная разница между вашим зрением и моим. Мне самому этот жест показался медленным и даже вялым. И еще я отчетливо расслышал шорох, когда мои пальцы коснулись вашей куртки. Я не собирался пугать вас, честное слово. Но это поможет вам понять, сколько нового подарила мне дорога из Нового Орлеана в Пон-дю-Лак.

– Да, – ответил молодой человек потрясенно.

Вампир посмотрел на него долгим взглядом, потом заговорил:

– Я начал рассказывать…

– О вашем первом убийстве.

– Верно. К нашему возвращению плантация походила на потревоженный улей. Был найден труп надсмотрщика, а потом и слепой отец Лестата в моей спальне. Никто не знал, откуда он взялся. В придачу ко всему меня не могли целый день разыскать в городе. Сестра сообщила в полицию, и полицейские приехали в Пон-дю-Лак раньше нас. Уже стемнело. Лестат на скорую руку объяснил мне, что я не должен позволить полицейским видеть себя даже при самом слабом освещении. Поэтому я отвечал на их вопросы в дубовой аллее перед домом, не обращая внимания на просьбы зайти внутрь. Я сказал, что слепой старик – мой гость, что, прибыв прошлой ночью на плантацию, я не застал надсмотрщика и подумал, что он уехал в Новый Орлеан по делам.

Постепенно все улеглось, но управлять плантациями стало трудно. Среди рабов началось брожение, целый день они не работали. В тот год у нас созрел большой урожай сырья, и без надсмотрщика было никак не обойтись. Среди рабов нашлось несколько смышленых парней. Можно было давно передать им работу надсмотрщика, но раньше меня отпугивала их африканская внешность и повадки, и я не хотел знакомиться с ними близко. Теперь же поручил им руководить работой, а лучшему из них пообещал в награду дом надсмотрщика. И еще я забрал с полей двух молодых женщин, чтобы они ухаживали за отцом Лестата. Я постарался втолковать им, что они не должны нарушать наш покой, что за это они получат больше денег. Я и не догадывался, что именно эти рабы, которых я так тщательно выбирал, первыми заподозрят неладное про меня и Лестата. Я не подумал тогда, что их опыт общения со сверхъестественным куда богаче, чем у белых. Для меня это были дикие люди, разве что чуть-чуть одомашненные работой на господина. Как же страшно я ошибался! Но об этом после. Я собирался рассказать о своем первом убийстве. Его подстроил Лестат. Как обычно, бессмысленно и неумело.

– Неумело? – переспросил юноша.

– Я не должен был начинать с людей. Сам я еще не знал, что могу пить кровь животных вместо человеческой. Когда полиция уехала и рабы успокоились, Лестат потащил меня на болота. Было уже довольно поздно, и в хижинах рабов не горело ни огонька. Вскоре мы потеряли из виду и освещенные окна нашего дома, и я всерьез забеспокоился. Но опять-таки меня мучил не сам страх, а воспоминания о нем. Если б Лестат хотел, он мог бы спокойно объяснить мне, что я нахожусь в полной безопасности – ядовитые змеи и насекомые нам не страшны – и что сейчас лучше всего сосредоточиться на новом умении: видеть в темноте. Вместо этого он предпочел донимать меня бесконечными насмешками и упреками. Его заботило, только как бы поскорее найти жертву и завершить мое посвящение в вампиры.

Нашей конечной целью оказался маленький лагерь беглых рабов. Лестат навещал их и раньше, в результате чего людей в нем уменьшилось примерно на четверть. Он подстерегал тех, кто отходил от костра, или нападал на спящих. Они и не подозревали, куда пропадают товарищи. Больше часа мы ждали в засаде, и вот один из мужчин, а там были только мужчины, отошел от освещенного круга всего на несколько шагов в гущу деревьев. Он расстегнул штаны, оправился и повернулся к нам спиной, чтобы идти назад. И тогда Лестат толкнул меня в бок и прошептал: «Убей его».

Вампир улыбнулся, глядя в широко открытые глаза юноши.

– Я ужаснулся так же, как вы сейчас, и сразу отказался. Раб услышал мой голос и повернулся в нашу сторону, настороженно вглядываясь в темноту. Затем он быстро и молча выхватил из-за пояса длинный нож. Я пригляделся к нему повнимательней: это был здоровый и крепкий мужчина высокого роста, голый до пояса. Он произнес какую-то фразу на местном французском диалекте и шагнул вперед. Лестат очутился у него за спиной с поразившей меня быстротой, молниеносным движением вцепился ему в горло и в руку, сжимавшую нож. Не видя ничего в кромешной тьме, раб закричал, попытался сбросить Лестата, но тот уже добрался зубами до горла. Парализованный, как от укуса змеи, раб упал на колени, а Лестат жадно и торопливо сосал его кровь, стараясь успеть насытиться до того, как подбегут другие. «Ты мне порядком надоел», – заявил он, когда обернулся ко мне. Все это время я стоял не шелохнувшись. Словно насекомые, надежно укрытые темнотой, мы наблюдали за суетящимися и бегающими вокруг рабами. Они нашли раненого и оттащили его к костру, после чего, рассыпавшись веером, углубились в чащу, пытаясь найти нападавшего. «Пошли, надо поймать еще одного, прежде чем они вернутся», – сказал Лестат. Мы вышли из убежища в тени деревьев и бесшумно последовали за человеком, шедшим немного поодаль от других. Я был потрясен. Я не только не мог, но и не хотел нападать на не-го. Все могло быть иначе, если б Лестат правильно взялся за дело, и мой первый опыт убийства оказался бы куда богаче во многих отношениях.

– Что вы имеете в виду? – спросил юноша.

– Убийство для вампира – не только убийство. И это не значит просто до отвала насосать-ся свежей крови. Это значит почувствовать чужую жизнь – почувствовать, как она вместе с кровью медленно покидает тело. Убивая, я каждый раз умираю сам и рождаюсь заново, как в ту ночь, когда я сосал кровь Лестата и стук наших сердец слился воедино. Каждый раз это миг величайшего наслаждения, единственного наслаждения, которое доступно вампиру. – Он говорил очень серьезно, будто спорил с кем-то, отстаивал свое мнение. – До сих пор не могу понять, почему Лестат не чувствовал того же. А может быть, чувствовал, но скрывал. Так или иначе, ему не пришло в голову напомнить мне, как я припал к его окровавленной руке – во имя жизни – и не хотел отпускать ее. Он мог найти хорошее место, где бы я совершил первое убийство тихо и достойно. Но он торопился так, словно за нами кто-то гнался. Он догнал раба, бросился на него сзади, вцепился мертвой хваткой и подставил мне обнаженную шею несчастного. «Ну же! – крикнул он нетерпеливо. – Обратной дороги нет». Я подчинился, безвольно и с отвращением. Я встал на колени перед согнувшимся в железных руках Лестата, но продолжающим бороться человеком, придавил его плечи руками, добираясь до горла. Мои зубы еще не изменились окончательно, и приходилось вырывать целые куски кожи с мясом из живого тела. Но как только рана стала глубокой и кровь хлынула бурным потоком, я припал к ней губами и начал пить… и все вокруг исчезло.

Лестат, болото, далекий шум в лагере – все перестало существовать. Волшебство повторилось, как в первый раз; я чувствовал, как бьется и затихает в моих руках теплое живое тело. И снова зазвучал барабан – удары его сердца, но теперь они четко совпадали с моими, переполняли мою ду-шу и тело, потом ритм стал замедляться и превратился в долгий, тихий, бесконечный гул. Я парил, плыл в невесомости, и вдруг Лестат оттащил меня от жертвы. «Идиот, он давно уже мертв! – с присущей ему вежливостью сказал он. – Нельзя сосать кровь трупа. Запомни!»

На мгновение я словно обезумел. «Нет, – убеждал я Лестата, – его сердце все еще бьется». Меня неудержимо потянуло снова вцепиться в этого раба.

Я шарил руками по его груди и наконец нашел запястье. Я уже хотел прокусить вену, но Лестат отдернул меня за ногу, а потом ударил по лицу. Пощечина ошеломила меня, но не боль от удара, а шок, эмоциональный взрыв. Я очнулся в смятении и обнаружил, что стою, беспомощно прижавшись спиной к кипарису, и смотрю в темноту, а ночь жужжит у меня в ушах, словно рой насекомых. «Ты умрешь, если притронешься к нему, – поучал меня Лестат. – Если пить кровь мертвеца, он сам высосет тебя до последней капли и заберет с собой. Ты и так перебрал, тебе будет плохо».

Его голос действовал мне на нервы. Я чуть было не бросился на него с кулаками. Но он оказался прав: скоро у меня действительно жутко разболелся живот, мои внутренности словно затягивало в огромную воронку. Потом я узнал, что так бывает, когда чужая мертвая кровь смешивается с собственной. На обратном пути Лестат бесшумно пробирался по лесу, словно сытый кот, а я плелся сзади, голова разламывалась от боли, и резь в желудке не прошла даже по возвращении в Пон-дю-Лак.

Мы сидели в гостиной, Лестат раскладывал пасьянс. Я смотрел на него с отвращением. Он говорил, что скоро я привыкну и научусь убивать. Я не должен позволять себе переживать так, будто еще не стряхнул с себя «прах бренной человеческой жизни». Впрочем, скоро все наладится. «Ты так думаешь?» – спросил я, хотя его мнение не интересовало меня ни в малейшей степени. Уже тогда я понял, что мы с Лестатом слишком разные. Для меня случившееся было подобно мировому катаклизму. Мой мир переменился, я увидел другими глазами все вокруг, начиная с портрета брата на стене в гостиной и кончая маленькой звездочкой в небе за стеклянной дверью галереи. Я не мог себе представить, что другой вампир может быть к этому равнодушен. И чувствовал, что продолжаю меняться. Все, что видел и слышал, было мне безумно интересно, все трогало мою душу – даже шуршание карт, которые глянцевыми рядами ложились на полированное дерево стола.

Скучный и равнодушный, как простой смертный, он раскладывал пасьянс и чертыхался, глядя на карты. Он пытался внушить мне, что ничего особенного не произошло. Он не понимал, что другой может чувствовать иначе. К утру мне окончательно стало ясно, что я стою гораздо выше его, и я горько усмехнулся шутке судьбы, которая послала мне такого учителя. Ну что ж, пусть научит меня то-му, что знает сам, а мне остается только терпеть его вздорный характер и злость на все и вся. Лестат стал мне совершенно безразличен. Но я жаждал новых переживаний, столь же прекрасных и всепоглощающих, как первое убийство. И понял, что, если хочу научиться чувствовать как можно глубже и сильнее, я должен полагаться только на собственные силы. От Лестата не будет толка.

Уже минуло далеко за полночь. Я поднялся и вышел на галерею. Огромная луна стояла высоко над верхушками кипарисов, заливала светом свежепобеленные стены и колонны, чисто подметенный дощатый пол. Ночной воздух был чист и свеж после короткого летнего дождя, и капельки воды переливались всеми цветами радуги на листьях и траве в саду. Я прислонился спиной к колонне, касаясь головой нежных побегов жасмина, чудом уцелевших в борьбе с глицинией. Я думал о бесконечных возможностях, простирающихся передо мной в пространстве и времени. И тогда решил, что буду принимать все с нежностью и благоговением, черпая из каждой новой встречи то лучшее, что поможет мне двигаться дальше и дальше. Должен признаться, я и сам тогда толком не разбирался в собственных мыслях. Понимаете, я уже не хотел жить очертя голову, потому что боялся растратить попусту волшебный дар вампира – новое, пристальное видение.

– Я понимаю вас, – не задумываясь, ответил юноша. – Это похоже на любовь.

Глаза вампира засияли.

– Именно так. Это и есть любовь. – Он улыбнулся. – Я рассказываю так подробно, чтобы вы поняли, что между вампирами может пролегать пропасть, поняли, почему я не пошел по пути Лестата. Я презирал его не потому, что он ничего не чувствовал. Просто не мог понять, как можно терять понапрасну этот дар.

Но в ту же ночь он преподал мне еще один урок.

Он всегда приходил в легкомысленный вос-торг от роскоши, окружавшей его в Пон-дю-Лак. Например, ему очень нравился изящный фарфоровый сервиз, на котором его отцу подавали ужин. Он любил трогать бархатные портьеры и водить носком туфли вдоль замысловатых узоров на ковре. В самую первую ночь на плантации он вынул из китайского шкафчика хрустальную рюмку и сказал: «Я соскучился по бокалам». В его словах прозвучало какое-то зловещее удовольствие, и я пристально посмотрел на него. Как он мне не нравился! «Я хочу показать тебе маленький фокус, – сказал он, – если ты тоже любишь бокалы». Он поставил рюмку на стол и вышел ко мне на галерею. Вдруг он снова переменился и стал похож на крадущееся животное. Его глаза пронзали ночную темноту вокруг дома. Уставившись куда-то под своды ветвей дуба, он постоял минуту, потом перепрыгнул через перила и, мягко приземлившись, бросился вперед. Когда он показал мне добычу, я вздрогнул. Это была крыса. «Перестань вести себя как круглый идиот, черт возьми! – закричал он, увидев мое лицо. – Ты что, никогда крысы не видел?» Здоровенная полевая крыса с необычайно длинным хвостом отчаянно старалась вырваться на волю. Но он держал ее крепко, так, что она даже не могла кусаться. «Иногда попадаются довольно вкусные крысы», – заметил он, подойдя к столу в гостиной. Резким движением он вспорол ножом горло мерзкой твари и быстро наполнил бокал кровью. Труп крысы полетел обратно в сад, а Лестат триумфально поднял бокал и посмотрел сквозь него на пламя свечи. «Если прижмет, можно прожить и на крысах, так что перестань корчить такую физиономию, – сказал он мне. – Кошки, курицы, коровы – все сгодится. Когда плывешь на корабле, например, лучше ограничиться крысами, если не хочешь, чтобы из-за начавшейся паники всякие идиоты отыскали твой гроб. Нет, лучше уж очищать судно от проклятых грызунов». Он сделал глоток с таким видом, словно пил бургундское, после чего, скривившись, недовольно буркнул: «Слишком быстро остывает».

«Ты хочешь сказать, что мы можем пить кровь животных?» Я был потрясен.

«Да. – Он допил бокал до дна и небрежно швырнул его в камин. Я невольно взглянул на осколки. – Ты ведь не возражаешь? – Он указал на них с саркастической усмешкой. – Очень надеюсь, что нет. Потому что все равно ты вряд ли можешь что-нибудь поделать».

«Отчего же. Я могу, например, запросто вышвырнуть тебя вместе с отцом из Пон-дю-Лак», – ответил я. Впервые за два дня общения с ним я дал волю своим чувствам.

«Зачем? – спросил он с фальшивой тревогой. – Ведь… ты еще многого не знаешь. – Он рассмеялся. Пробежав пальцами по атласному футляру спинета, он поинтересовался: – Ты играешь?»

Я сказал что-то вроде: «Не трогай!» Это вызвало у него новый приступ веселья.

«Хочу и трогаю! – заявил он. – Кстати, ты даже не знаешь, что может привести к твоей смерти. Было бы обидно умереть именно сейчас».

«Я найду кого-нибудь другого, кто меня научит, – сказал я. – Наверняка ты не единственный на свете. Твоему отцу около семидесяти, значит ты не так давно стал вампиром. Тебя же учил кто-то…»

«Неужели ты думаешь, что сможешь сам найти других вампиров? Они-то заметят тебя издалека, мой друг, а вот ты их – нет. Так что вряд ли у тебя есть выбор, приятель. Хочешь не хочешь, но именно я – твой учитель, и без меня тебе не обойтись. Не забывай к тому же, что у нас обоих есть о ком позаботиться. Моему отцу нужен доктор, а на тебе – мать и сестра. Не вздумай проболтаться, что ты вампир. Нужно только обеспечить им и моему старику спокойную жизнь. Другими словами, с завтрашнего дня не мешкай – убивай и занимайся своими плантациями. А теперь пора спать. Для безопасности мы ляжем в одной комнате».

«Ну уж нет, – сказал я. – Ищи себе сам безопасную спальню. Я предпочитаю спать в одиночку».

Он разозлился не на шутку. «Не делай глупостей, Луи, предупреждаю тебя, – сказал он с угрозой. – Ничто тебе не поможет, когда взойдет солнце. Ничто. Отдельные комнаты создают двойные меры предосторожности и двойной риск быть обнаруженным».