Равиль Ихсанов
Привет от старых штиблет
– Привет! Привет от старых штиблет…
– Ну, здравствуй, сколько лет – сколько зим?
– А ты ничего! Знала за кого идти замуж: попала под тёплый душ…
– В смысле? Хорошо сохранилась?! Вообще-то трудно представить надежного мужчину в образе душа, пусть и теплого. Мужчина—стена?! Это другой колер! Понятно всем! Ну да, ты и раньше хотел быть оригинальным: это у тебя получалось. Кстати, ты построил дом из розового кирпича?!
– Да, построил. Прости, я не хотел тебя обидеть. Ты потрясающе хорошо выглядишь…
– Спасибо! Будем считать твои слова искренним комплиментом! Свободного времени в последнее время много, вот решила заняться собой…
– Как там, Изя? Вместе занимаетесь йогой?
– Изя занимается любимой йогой на том свете. У нас говорят: в Мире грядущем…
– Прости…Мои соболезнования: он ушел слишком рано!
– А как там Фариде?
– Нянчит очередного внука. Это у неё хорошо получается, от души…
Их разделяли тысячи километров. Через общих знакомых они знали друг о друге все или почти все, но впервые за последние тридцать лет они говорили по телефону…
Она сидела за столиком в ресторане с видом на Яффские ворота Старого города Иерусалима; в воздухе застыли полуденная летняя жара и запах свежевыпеченных еврейских крендельков с корицей.
Он расположился за столиком в единственном кафе на набережной Алупки. Проект возведения очередного дома из розового кирпича «под ключ» получил одобрение солидного заказчика. У него оставалось еще полчаса, чтобы вернуться домой засветло. Легкий морской бриз уносит ароматы черного кофе, персикового компота и свежевыпеченной бурмы (пирог из скрученного рулетом теста с начинкой из тыквы с орехами) чуть ли к самой верхушке горы Ай-Петри.
Их разделяют десятки лет жизни, прожитой врозь. Они выполнили наказы своих родителей и вернулись на землю своих предков: в Израиль и в Крым. Верность родителям разделила их в молодости. Сейчас они понимали это. А тогда, как казалось им, причиной их расставания было другое…
***
Амет пришел на учебу в новых штиблетах. Это были ничем не примечательные мужские ботинки на шнурках. Их специфическую принадлежность к инвентарю городского отдела социального обеспечения выдавал не примитивный стиль пошива, а заменитель кожи – кирза. Многослойная плотная прочная хлопчатобумажная ткань, пропитанная искусственным каучуком, шла на пошив солдатских сапог, рабочей обуви. А еще из неё шили обувь для детей из малообеспеченных семей. Амет, может, и не хотел принимать такую обувь, но его мать сама не справлялась с большой семьей. Отец Амета был занят новой семьей и мало помогал прежним четверым детям при наличии трех новых детей. Не очень-то поддерживали Амета его временные подработки: большую часть доходов приходилось откладывать для переезда с гостеприимной азиатской земли на этническую родину. Сырцовый кирпич каждая семья в его махалле (квартале) при необходимости старалась произвести сама. Глина замачивалась в большой яме, иногда вместе с мелко резаной соломой колосовых культур, хорошо перемешивалась при помощи ног, комки готовой глины с силой бросали в деревянные формы, или пролетки, пересыпанные мелким песком, трамбовали, лишняя глина убиралась специальной дощечкой. Потом деревянная форма из четырех или пяти кирпичей относилась вручную на посыпанную песочком площадку, переворачивалась для дальнейшей сушки под горячим южным солнцем. Чтобы получить одну тысячу сырцовых кирпичей, деревянную форму следовало наполнить и отнести 200-250 раз. Ручные изделия Амета расходились вяло, не считая внезапные заказы солидных клиентов. Это был излет перестройки, начавшей процесс разделения общества на богатых и бедных…
–Ты бы мне предложил розовый жженный кирпич, – как-то посетовал ему один из редких постоянных заказчиков. – Такой я видел на улице Шаумяна в Самарканде. В стенах домов дореволюционной постройки. Сотни лет будет стоять дом из такого кирпича! А еще я видел расписную керамическую плитку в этих же домах. С руками оторвут…
Амет понимал заказчика. Но ничего поделать не мог. Будущие стратегические клиенты зрели в грибнице, чтобы выйти из-под земли в 90-е годы. Амет родился поздно, да и не в той семье. Семья была одной из многих репрессированных в годы второй мировой войны национальных меньшинств самой большой страны в мире. Ученик десятого класса мечтал построить завод по производству строительных материалов в родном Крыму. Выбор будущего проживания победителя региональных олимпиад по химии не обсуждался. Впереди было окончание школы, учеба в вузе, работа и подготовка хотя бы маломальской финансовой основы для переезда в родной край. Можно было и не решать порядком затянувшийся конфликт с Николаем – толстяком-забиякой. Просто проигнорировать обидные слова, как это и было раньше…
Но как это бывает: где тонко – там рвется. Обидчик Амета перегнул палку и терпеливый потомок славного рода, когда-то жившего в районе благословенной Ялты, не выдержал. Это произошло в десятом классе. Остальные акты унижения Амета произошли в девятом, восьмом классах и ограничились сотрясением воздуха.
–С обновкой, – неприятно осклабился одноклассник Николай. – Надо бы обмыть, чтобы долго служили…
Коля был единственным сыном руководителя первого успешного кооператива в городе и не знал, что такое нужда. И в его предложении обмыть обновку было больше издевки, нежели чем радости за ровесника. С ним побаивались связываться. Коля был восходящей юной звездой страны в самбо в весе +98. Он мог просто задавить своим телом, похожим на морского льва, предварительно обезоружив противника одним из наработанных до автоматизма приёмов.
С этим утверждением были согласны алюминиевые банки с престижным напитком: «Бульк-бульк, пш-пш, мы напиток героев…» в большом ученическом портфеле Коли. Невнятные реплики в унисон к банкам издают сверточки с мясными деликатесами, тоже уложенные в портфель Коли. И ученический стол тоже подобострастно вторит: «Молодец! Молодец!». Попробуй не согласись. Три стола сломал Коля. Просто раздавил своими 120 килограммами. И местный скворец – крикливая майна – тоже соглашается со всеми: чемпион республики и призер юношеского чемпионата самой большой страны в мире по самбо периодически подкармливает его вкусными кусочками бисквита на натуральном сливочном масле. Вот он мечется за окнами класса, на жестяном водосливе и временами стучит твердым клювом в стекло: торопит своего кормильца. Коля открывает окно и высыпает навстречу жадному острому клюву свежие бисквитные комочки. Если не считать стука клюва скворца по жести, усыпанной угощением, в классе стоит мертвая тишина.
