Рахиль Гуревич
Сухопутная улитка
Глава седьмая. Дымные хроники
«2 августа.
Папа! Буду писать каждый день, как ты и просил. Ты считаешь, что это обязательно надо описать, что воспоминания забудутся, а записи останутся. Но сейчас же всё в интернете. Все, наверное, пишут. У меня интернет не всегда. Дорого для нас. Хорошо, что ты дал нам денег на гостиницу. Номер с двумя кроватями, на двоих, стоит 2200. Но мы с мамой решили взять подешевле: 1600 – одноместный, но кровать огромная, во всю комнату. Мы уехали ночью с автовокзала. Мама заранее купила билеты. После работы специально пошла в кассы. Билеты обошлись нам на двоих в 328 рублей. Мы забрали бабушкин электрошокер с фонариком, и освещали им путь, пока шли от автостанции этого городишка до гостиницы. Вверх, прямо, потом, не переходя дорогу, налево. Тут тоже пахнет дымом. Но не так, как у нас».
Гостиница плавно переходила в санаторий. Такое сплошное здание. Только санаторий – пятиэтажный, а гостиница – очень высокая. Кнопок в лифте – миллион. Они с мамой жили на пятом этаже. Хорошо, хоть на пятом, там в основном жили туристы, остановившиеся на одну ночь, хорошо, что не очень высоко. Марина боялась высоких этажей. Когда лежала с отравлением в больнице, она слушала по радио песню про крылья, там тоже девушка боялась высоких этажей…
Мама привыкла вставать рано, да и Марина тоже. Она часто утречком делала уроки, вечером после гандбола вообще голова не соображала. Приняли душ, спустились в буфет. Им выдали пять талонов на еду – входит в стоимость номера. Буфет похож на бар. Освещение тусклое, телевизор плоский во всю стену. По нему ток-шоу, которые целыми днями смотрит дома и бабушка. Буфетчица милая, Любовь Васильевна. И мама больше не пьёт. Марина последние дни в шок по вечерам приходила – она маму такой ещё никогда не видела. Мама вообще никогда раньше не пила.
В первый же день, когда они только расположились за столом, в буфет вошёл мужчина. Ещё не старый, высокий. Идеально отутюженная рубашка заправлена в брюки, но внешность… мда… это бред какой-то: глазки маленькие, лицо лоснящееся как масленичный блин, полное. А сам – не полный. И шея не толстая – отвратительный чел!
− Любовь Васильевна! – сказал надменно, прохаживаясь мимо столиков и сверкая глазами за стойку. – Почему у вас пахнет гарью? Что сгорело на кухне?
− Так, Тимофей Апполинарьевич! Так ведь, гарь – повсюду!
«Тимофей Апполинарьевич, − подумала Марина. – Какое ужасное вычурное имя».
− А кондиционер?
− Забился ещё в июне. Не фурычит.
− Так почему заявку не подали?
− Так подали, Тимофей Апполинарьевич. Секретарю на стол собственноручно положила. На кухне вытяжка хорошо работает. На кухне гарью почти не пахнет.
Мужчина прошёл за стойку, оттуда – на кухню.
− Странно, − послышался его голос. – Очень странно. Действительно – тут гарью не пахнет.
Лоснящийся человек с достоинством удалился. Марина долго ещё обдумывала, осмысливала его внешность…
«4 августа.
Папа! Мы освоились. Вчера был густой дым. А в Москве вроде бы тучи ветер нагнал, и дождь. Мы с мамой даже стали жалеть, что уехали и у тебя денег попросили. Но сегодня в Москве опять – душегубка. По телеку показывают: люди все с мокрыми тряпками, носы зажимают. А старух в медицинских масках я и сама много видела, когда ещё в бассейн ходила. Вчера весь день с мамой гуляли по этому городку. Он как игрушечный, а его эмблема – мирный атом. Прикольный такой овал, много-много эллипсов, картинка три-де получается. У гостиницы – «памятник»: цилиндр из титана, какая-то уникальная турбина. Мы с мамой радуемся. У мамы на работе хотели всех распустить в отпуск, так народ не согласился: наоборот, перестали домой ходить, в офисе ночуют. Все – это мамина начальница и мамина коллега. У них ни кондиционеров дома, ни дач – как у тебя. Правда, дачи спасают не особо. Мне сообщение мальчик из нашего класса прислал, Валера Киселёв: дым везде. И у нас дым. Но тут хотя бы дышать можно. А дома мне уже плохо стало иногда становиться. Как я пишу? Тебе нравится? Я сама не верю, что это я так классно пишу».
Талоны, эти пять штук, кончились. И они теперь покупают еду за деньги. Мама – дорогой куриный шницель за 74 рубля. А Марине специально на заказ Любовь Васильевна отварила куриную грудку за 89. Любовь Васильевна совсем не похожа на буфетчицу. Она старая, за сорок, но симпатичная, высокая, и спокойная, даже не спокойная – покорная. Перед директором лебезила, старалась угодить, но напоказ лебезила – так же, как и Марина перед некоторыми учителями.
Директор опять заходил с утра, опять мучил про гарь.
− Я сама переволновалася, Тимофей Апполинарьевич.
− Дым повсюду, − директор обратился почему-то к Марининой маме, − повсюду, как проникающая радиация.
Директор гостиницы как-то странно улыбнулся, сквозь щёлочки глаз пробивалась растерянность, он запел:
«Но нету слонёнка в лесу у меня
Слонёнка весёлого нет»2
Эту потрясную песню про слонёнка, которого нет, Марина часто напевала в детстве. Песня и эпизод из мульта про то, как рыцарь вечно грохался с лошади, напоминало Марине всю её жизнь. У неё постоянно чего-нибудь не было. Селезёнки – это понятно, это уж навсегда, до смерти. Не было модных вещей, не было друзей, а потом не стало и папы. Несмотря ни на что, Марина была рада этому смогу: папа приехал к ним, папа дал денег, папа подарил дорогую записную книжку со специально состаренной обложкой. Марина обожала гладить и рассматривать эту обложку. Папа советовал Марине писать дневник. Папа порадовался и за успехи в бассейне.
− И почему, папа, меня раньше не водили в бассейн?
Папа пожал плечами и сказал:
− Сам не пойму. Не знали.
− Мариночка! У тебя же уши. – Мама без стеснения пересчитывала папины тысячные и пятисотенные купюры, как какая-нибудь торговка на рынке.
− У всех уши! – скривился папа, но тут же опомнился. − Действительно, уши у тебя болели часто. Визг такой ночами стоял!
Марина кивнула послушно. Она не помнила, что она визжала ночами, но раз папа говорит… Это хорошо, что он так говорит. Значит, не хочет с мамой ссориться. Папа от Марины глаз не отрывает. Всё чаще и чаще Марина ловит на себе такие взгляды взрослых мужчин. Один даже подсел к ней в метро. Она тут же, на весь вагон, сказала:
− Вообще-то мне тринадцать лет!
Мужик тут же ретировался…
У стойки буфета появилась очередь, нервный мужик торопил:
− Девушка! Можно побыстрее?
− Вода плохо идёт, − бормотала Любовь Васильевна, дрыгая ручку кофеварки.
Кофеварка была стационарная, огромная как космолёт.
− Да подождите! – стали уговаривать мужчину в очереди.
− Угарный газ не имеет ни цвета ни запаха! – заорал мужчина и вылетел из буфета.
− Вылетел на крыльях любви, − пошутил кто-то.
− Да у него в «люксе», кондиционер, − сказал кто-то.
− Товарищи! Кто ещё по талонам? – слышался голос Любови Васильевны.
На пляже мама с ужасом смотрела на красный шар солнца, пробивающийся через смог. Почему-то сегодня солнце было красное, а не белое. Марина же любовалась этим огненным шаром. Вот вам и фэнтези в реале, вот вам другая реальность, другой мир. С луной такое и без смога случалось. Марина помнит, как луна год назад тоже стала красной и огромной – это Солнце Луну загородило, уникальное астрономическое явление…
Мама вдруг сказала:
− Это плохой знак. Это очень плохой знак. − Марине стало жутко.
«6 августа
Папа! Вчера опять поленилась писать. Много было незначительных событий. Сидели в буфете. Ходили на карьер. Он в пяти минутах ходьбы от гостиницы. Прямо за гостиницей лес, сосны, а дальше – карьер. Хорошо там. Женщина на пляже смеётся: «Посмотрите на пейзаж!» Шутит. Пейзажа-то нет. Белая стена. Смотришь на солнце, а солнце как луна и глаза не болят. Мамина начальница, её подруга, тётя Инесса, та, что её на эту работу и взяла, умерла. Сердце. Похороны послезавтра. Как раз мама уедет завтра, у неё отгулы заканчиваются. Муж тёти Инессы звонил, плакал. «Скорую» ждали час. Водитель на «скорой» объяснил: у них на подстанции все врачи в отпуск сбежали, только фельдшера работают. И он, этот водитель, из ночи в ночь уже неделю работает. Это всё муж тёти Инессы маме рассказал, а я всё слышала. У нас же номер с мамой совсем маленький. А мобильник громко кричит. В больнице тётю Инессу положили в коридоре – мест нет и врачей нет. Сутки пролежала и умерла. Такая смерть неожиданная. Ужас. Мы с мамой уверены, что от духоты. Мы подробности не знаем, у мамы деньги на телефоне кончились, хотя звонила не она, звонил муж тёти Инессы. А всё равно роуминг снимают, и деньги кончились. «Ест» телефон очень много. Завтра приезжают девочки из нашей команды. И мальчики. Мальчики поселятся в детский сад, а девочки в эту гостиницу, я просто перееду на другой этаж. Здесь в городишке культ гандбола. Огромный зал, даже не зал, а много залов, открытые гандбольные поля, международный гандбольный центр, спортшкола гандбольная. Всё супер. Так что завтра до 12-00 мы должны будем номер освободить. Тут в номере – местное радио. Передают такой интересный рассказ. Но мама называет это спектаклем. Там и правда разные голоса. Короче, вроде как дача. И бабочки машут крыльями. И оказывается, что бабочки − вроде те, кто умер, и они приходят к тем, кто не умер. И не поймёшь, кто живой, а кто мёртвый. Потому что мёртвые – только вечером бабочки, а попозже, ночью, – уже люди, от живых не отличить. Так интересно. Мама сказала, это местное радио. Я завтра за главную. Елена Валерьевна, наш тренер, просила меня и на ресепшене переговорить, чтобы уборщицы номера убрали, и обед в кафе просила накрыть к приезду нашей команды. Елена Валерьевна столовую не любит. Тут разных много команд гандбольных, дети всё мелкие, тоже и в гостинице живут, и в школе ( в спортивных залах на матах спят). А нам Елена Валерьевна заказала буфет. Нас же немного. И вот я должна проконтролировать. Чтоб они приехали, а обед уже накрыт. Буфет тут плохой. Всё жареное. Но есть суп. Можно заказать варёную грудку. Хлеб есть. Можно купить мороженое и шоколадку. Ты не знаешь, папа, но я на одних шоколадках жить могу. Сыр на завтрак вкусный. А обедать мы не обедаем. Мы на пляже. Я чуть не сгорела – дым, солнце через него вроде не печёт, а кожа сгорает. Шутят: «Как вам наш Лондон?» − смешно. По телевизору смотрим с мамой чемпионат по плаванию. В Китае. Там тоже смог, представляешь! В их столице. И он там оказывается всё время. А в Кемерове дожди. Бабушка звонила. Но очень короткий разговор. Бабушка там с телеграфа звонила».
Глава восьмая. Заезд
Марина встретила всех у подъезда, на маленькой площади перед гостиницей. Мальчики почапали дальше, в центр города, а девчонки остались. Генка Гасилкин, высокий и дико популярный, он уже играл в каком-то клубе за юношей и получал зарплату, был угрюм. Марина видела: он чем-то расстроен, не катит, а пинает свой чемодан ногами. Господи! Да если бы у неё был такой чемодан! Как бы она его холила и лелеяла. А Гасилкин – толкает перед собой и пинает, и пинает. Злой какой. Он вдруг обернулся на неё: наверное, почувствовал её взгляд. Но Марина смотрела на чемодан, она и не думала смотреть на самого Генку. Лицо парня изменилось, он улыбнулся, скорее даже оскалился, хищно ощерился, но Марина приняла это за улыбку. Гасилкин остановился, сложил ладони замком, помахал кому-то, все ребята обернулись: интересно же посмотреть, кого лидер команды приветствует. Ребята его обогнали, а он стоял и смотрел на Марину. Ну да: она знает, что выглядит блестяще. Она стройная, волосы вьются, по плечи, босоножки с ремешками как у древних греков – бабушке отдали эти зачётные босоножки, кому-то они натирали… Генка опомнился, схватил ручку чемодана и спокойно покатил его за собой как все, послал ей воздушный поцелуй. Послал ей, Марине! Не может быть сомнения. Она дёрнулась, хотела в ответ помахать ему, но вовремя осеклась, вроде как поправила, одёрнула стильную короткую юбку… Ребят не стало видно за дымкой, ээ-э-х, как жаль, что она не ответила Генке. Но она всё правильно сделала: что подумают девочки и Елена Валерьевна. Генка же с Владой из старших, она его девушка. Но приветствовал он сейчас Марину, в этом нет никаких сомнений. А на Владу даже не глядел. Да и она стояла к нему спиной. Такое впечатление, что демонстративно стояла. Марина пригляделась к Владе: лицо злое, напряжённое… Тонкие губы как рот-полоска у смайлика.
Квадратная челюсть Маша не приехала. Не приехала! Марина знала, что Маша – бедная. Да Марина и сама бедная, просто она это тщательно скрывает. Но всё-таки пятнадцать тысяч не ахти какая сумма. У них из класса девчонки в лагерь на две недели за тридцать едут. Марина и предположить не могла, что Маша не приедет! Так. Спокойно. Наступает её время. Надо выстроить правильную стратегию поведения. Она здесь уже неделю. Она уже заняла номер, выбрала самую удобную кровать у стены. Весь номер виден, он – двухкомнатный, на четверых. Главное выбрать правильных соседей, авторитетных, тогда она и сама будет в авторитете.
− Ну что? Сейчас распределяемся по комнатам, дальше – в буфет, дальше – на карьер, − сказала Елена Валерьевна и сладко, как после сна, потянулась. – Ой, девчонки! Не могу. Так здесь хорошо. Хотя бы дышится. И смога совсем чуть-чуть.
− По дороге видели: бензоколонка от жары взорвалась! − огорошила новостью Любовь Васильевна.
Но никто не испугался: за месяц июльской жары и десять дней дыма все привыкли и не к таким новостям.
Ели с аппетитом. Особенно пили – жарко же, а тут морс из красной смородины. Марина не притронулась ни к чему. Марина была на грани срыва. Ей помахал сам Гасилкин. Это супер. Но с ней будут жить Варя и Соня! Самый отстой ей достался. К ней, к Марине, остальные девчонки жить не пошли!
Соня загорела по-южному, до черноты, хотя, сейчас такое лето – один юг сплошной везде, начиная от Карелии и вниз, и вправо и влево по карте… Соня ещё выросла, волосы выгоревшие на концах – очень красиво. Марина размышляла как-то сбивчиво, так расстроилась из-за соседок по номеру. Жаль, нет ульки. Жива ли она? Как там она в жаре этой? Марина взяла себя в руки. Надо терпеть, надо тренироваться, надо строить, выстраивать поведение. Они – втроём в четырёхместном, тоже неплохо. Всё-таки, есть преимущества. Можно с Соней всё что угодно вытворять – Варя Марину слушается. Она может верховодить, наглеть, никто ей слово поперёк не скажет. Марина – будет лидером, капитаном – почему бы нет. Главное: спуску не давать никому, надо зарабатывать авторитет.
− Мы тебя на балконе поселим, − улыбнулась Марина Соне во время обеда. – Да, Варь?
− Ага, − Варя улыбнулась широко, наивно.
Соня поперхнулась, закашлялась.
− Морсику ещё принести? – услужливо спросила Марина.
Соня тут же перестала кашлять, посмотрела на Марину с таким ужасным, просто диким испугом. Марине стало не по себе. На неё сейчас смотрели как на хищника, на волка, на какого-нибудь медведя. Медведи очень опасные, и бегают быстро, жертву на части разрывают – им по «биологии» рассказывали.
− На балконе? − Соня пришла в себя, вытерла салфеткой полные губы.– На балконе… только если с тобой…
Варя усмехнулась и стала таращиться на Марину: чем сейчас она ответит. А Марина промолчала. На ближайшие две недели она в номере − властитель. Соня пожалеет, что так ответила, что вообще приехала. На всю жизнь запомнят: и Сонина мама, и Сонин паршивый дед…
Марина вышла из буфета, заторопилась к лифту. В гостинице было огромное фойе. По фойе в ожидании обеда ходили и дрыгались гимнасты, мальчишки лет десяти. Они приехали вчера, ещё не освоились. Ходили каждый сам по себе, включая музыку в мобильнике на полную громкость. Получался хаос. Эта эклектика звуков реально выносила мозг.
− Как психи!
− Угу, – подобострастно отозвалась Варя.
− А ты чего за нами идёшь? – обернулась Марина, даже не увидев, а скорее почувствовав Соню. – Не смей за нами ходить.
− Я не за вами! – сказала Соня и вся как-то сжалась. – Я просто в свой номер иду. Я не за вами.
− Номер не твой, запомни. Ты на балконе по-любасу ночуешь, я серьёзно.
− Эй! – голос.
Марина делала вид, что не слышит, но конечно же она узнала голос за спиной.
− Эй! Тебе говорю, Лапша, тварь!
Марина остановилась, медленно, как можно медленнее, обернулась − пришлось, иначе не отвяжешься. Перед ней стояли две красотки из старшей команды. Влада – девушка Генки. Она до сих пор была не в духе, грустила – Марина это сразу заметила. Вика – капитан, в руках гирьки. Обе подруги блондинки, но Влада − крашеная, с мелкими чертами лицами: узким носом, тонким ртом. Вика – настоящая красотка, но подкаченная чересчур, волосы у неё натурального цвета, собраны в хвост на затылке, хвост на конце вьётся. Вика и Влада – полусредние, те, кто забивают голы, много голов. Обе одного роста, где-то 175.
− Короче, слухай сюда. Соню, мелкую, не тронь. Будешь с нами дело иметь, если тронешь.
− Я её и не трогаю, − Марина мастерски и давно уже привычно состроила наивное милое непонимающее лицо чистого ангела.
Эти старшаки как почувствовали:
− Ты ангела-то не строй из себя, − сказала капитан.
− И птицу дивную, − крашеная Влада смотрела на Марину с ненавистью. – Угу, лебёдушка?
Лебёдушка – Марина в соцсетях, аватарка у неё такая. «Чёрт, − подумала Марина. – Неужели они мою страницу нашли?! Точно нашли! Может быть, Гасилкин на меня ещё раньше внимание обратил, и эта Влада решила меня просмотреть на предмет, да боже, не знаю на какой предмет, у меня на странице ничего такого… Надо же: интересуются, угрожают – это неспроста. Значит, видят во мне сильного человека, а может, и соперницу в будущем…»
Марина обернулась: ни Вари, ни этой мелкой Сони не было. Лифт ожидали чужие люди, отдыхающие. Дрыгающиеся мальчики тоже пропали – мистика какая-то. Тут с этим дымом – другой мир. Все были – и все пропали в дымке… Или это она так долго стояла. Все ушли, а она всё стоит в прострации…
Соня раскладывала вещи на самую неудобную полку внизу шкафа, заполнила тумбочку, положила на неё журнал.
− Ой! Что это?! – Марина схватила журнал.
− Журнал отдала, − сказала Соня.
− Нет, Варь, ты видишь?
Варя кивнула подобострастно: мол, вижу, мол, я на твоей стороне.
− Бред – не наш формат, – пролистала Марина журнал о модных мультяшных героях и разорвала его. Соня, вместо того, чтобы расстроиться, сказала:
− Мне мама ещё купит. Они только вышли. Я маме сообщение пошлю, что ты мне журнал порвала, – и Соня вышла из номера.
− Сейчас рыдать будет, сто пудов, − хихикала Варя.
– Блин! Она меня ещё больше стала бесить.
Варя собрала ошмётки журнальных страниц, и они с Мариной вынесли их на помойку, – Марина показала, где эта помойка, сама к вонючим контейнерам не подходила.
− Если что, скажем, что ничего не было, никакого журнала, − сказала Марина. – А этой Соньке ещё зададим. Она у нас будет ответственная за ключи.
− Угу. Швейцар, − хихикала Варя.
Марина забежала в буфет, после помойки почувствовала, что очень хочет пить, в пять глотков осушила стакан с морсом – такого с ней ещё не случалось. Но и рвать журнал до этого ей не случалось.
− Спасибо тебе, о, Любушкина, − послышался голос Елены Валерьевны.
Марина вздрогнула. Она и не заметила, что тренер ещё тут. Значит, она всё время, пока они раскладывали вещи и обустраивалась, здесь сидела?
Буфетчица отозвалась:
− Что?
− А это я не вам, Любовь Васильевна. Это я Марине. У неё фамилия Любушкина.
− Почти тёски, – улыбнулась буфетчица и подмигнула Марине: – Ещё, Мариночка, морсику?
− Да. Спасибо, − Марина, как могла, улыбнулась. Варя стояла рядом. Морс ей никто не предложил.
– Сегодня ещё в ужин, Любушкина, подежурь, а завтра график дежурств составим, – сказала Елена Валерьевна, вставая.
− Не надо графика. Я буду помогать, − вызвалась Марина. Морс успокоил её, особенно то, что Варе его не предложили. Пусть Варя видит: Марина на особом положении: тренер её благодарит, буфетчица любит.
− Ну… Посмотрим, − усмехнулась Елена Валерьевна. Когда она улыбалась, точнее усмехалась, лицо становилась ассиметричным и это ей, на удивление, шло.
Любовь Васильевна сказала:
− Я засервирую столы, а Мариночка только порции развозить будет. Мне так даже спокойнее, Мариночка всё знает, а других девочек учить придётся.
− Да-да, спасибо, − улыбнулась Елена Валерьевна.
В буфет заходили люди.
− Через десять минут, − не пускала Любовь Васильевна. Спортсмены приехали.
− Это, что ль, спортсмены? – тыкал пальцем в Варю с Мариной психованный мужик из номера «люкс». − Все спортсменки уже в номера поднялись, думаете, я не знаю? − У носа он держал влажный платок, точь-в-точь как старухи в Москве.
− А чем вы не довольны? – поднялась Елена Валерьевна с угрозой.
− Да так, − стушевался мужчина. Перед Еленой Валерьевной все мужики терялись, Марина это давно заметила. – Угарный газ ни цвета ни запаха не имеет, – оправдывался и блеял мужик. − А так – хоть до ужина обедайте.
− Нам после города тут рай.
− А как там, кстати, в городе? – спросил псих, лелеющий свою дыхательную систему.
− Крематорий в городе, − Елена Валерьевна любила шутить в таком духе.
Псих на глазах побелел.
В комнате Марина стала собирать купальные принадлежности, пляжное полотенце долго не находилось. Варя с Соней уже вышли из номера. Варя предательски не стала ждать Марину, боялась, что все уйдут на пляж без неё.
Марина нервничала, она вспомнила: мама забрала пляжное полотенце и подстилку, на которой сидеть! А как же быть ей?! Не брать же гостиничное, позориться нельзя. Но делать нечего. Марина сорвала с перекладины чужой ничейной кровати серое вафельное полотенце с фиолетовым штампом у края . А у этой мелкой сумка пляжная, сто пудов подстилка там лежит.
Лифты были заняты, Марина понеслась вниз по лестнице. Она думала: а ведь Варя её ещё не раз предаст. Только старшаки Марину остановили, Варя смылась. Журнал пошла выкидывать, а сейчас опять с Соней улизнула – обиделась, что ли, что ей морса не предложили. Колеблется Варя, надо будет её тоже прессингнуть.
В холле, у ресепшена сидели все девчонки, ждали Елену Валерьевну.
− Ключ-то сдай, − сказала Влада с ненавистью. Сказала как приказала – как будто Марина не знает, что ключ надо сдавать. Нет! Срочно надо Соню дрессировать. Пусть она за ключ отвечает.
