Рахиль Гуревич
Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений
Костыли за саксофон
Музыкальное настроение
Альбертика тянет в музыку. Но попасть в музыкальную школу в 12 лет на саксофон проблематично. Вдруг повезло: заведующий отделением духовых инструментов увлёкся мамой начинающего саксофониста.
Рисунок Александра Веселова
Случилось страшное. Альбертик захотел заниматься музыкой. Он и раньше был не против. Но в музыкальную школу Альбертика не брали. Тётя Аида, сама музыкант по образованию, работала когда-то в этой школе. Она пару раз приводила Альбертика на прослушивания. Но один раз, когда Альбертику было пять лет, сказали, что принять могут только в платные подготовительные классы, а в другой раз, когда Альбертику исполнилось семь лет, в школе сказали, что «берём только тех, кто отходил в подготовительное отделение». Оба раза тётя Аида фыркала, презрительно поводила плечами, говорила: «Как был бандитизм, так и остался. Они и меня с нарушением трудового законодательства уволили. Всё деньги зарабатывают, на всём», и уводила Альбертика восвояси. Пианино дома стояло, нотную грамоту Альбертик освоил, дальше этого дело не двинулось. Но никто особенно не переживал: Альбертик изобретал, пилил лобзиком на балконе, думал, мечтал. Его мама занималась реализацией пищевых добавок и мазей, за продукты готовила уроки для чужих детей, оставшееся время проводила, изучая книги по психологии и медицинские справочники. Тётя Аида говорила:
– Музыка – это огромный труд, отнимает всё время. Альбертик и так устаёт в школе. Его ровесники только-только в пятый класс перешли, а он уже – семиклассник. И потом: у нас же – зрении-ииие!
После бунта, который Альбертик устроил в конце шестого класса, ему было разрешено два часа в день смотреть телевизор. И случилось ужасное. Альбертик посмотрел английский сериал про умного слугу и его глупого хозяина, а там, в заставке к сериалу, играл джазовый оркестр. Сначала Альбертик подобрал мелодию из сериала на пианино, а в один чёрный болотно-осенний промозглый день Альбертик ошарашил свою маму требованием:
– Хочу импровизировать на саксофоне!
– Ты ещё играть не умеешь, а туда же – импровизировать, – фыркнула тётя Аида и поплелась в музыкальную школу одна.
Надо было что-то делать, к кому-то идти, кого-то просить… Мимо охранника тётя Аида прошмыгнула с каменным лицом, он ничего ей не сказал. Да и попробовал бы только! Тётя Аида всех охранников быстро на место ставила, и они потом ужасно пугались, когда тётя Аида появлялась на горизонте охраняемых ими объектов…
Отделение духовых инструментов – это вам не фортепиано и не народные. Флейта, волторна, труба, саксофон, и ударные тоже к этому отделению причислены. Преподаватели всё мужчины. А саксофонист, как оказалось, ещё к тому же и заведующий отделением. Увидев маму Альбертика, он засиял как медный пятак. Осень для него в тот же момент, в ту же секунду из болотно-промозглой превратилось в золотую, ясную солнечную, умеренно сухую, прохладно-тёплую, местами переходящую в жаркую. Саксофонист вытер тонким батистовым платочком (с нарисованным на нём саксофоном) лоб и спросил:
– Вы чья же мама? Лицо ваше знакомое, а вспомнить не получается.
– Я до рождения ребёнка в этой школе работала.
– А-ааа! – хлопнул себя по лбу саксофонист. – Помню. Вы специальное фоно преподавали.
– И стенгазеты рисовала.
– Ну это… само собой… В то время стенгазета – главный печатный орган… мда… Было время… Как вас звать-величать?
– Аидой Германовной.
Зычным густым голосом саксофонист напел увертюру к опере Верди «Аида», когда же перешёл к арии Германа из оперы «Пиковая дама», тётя Аида не выдержала и сказала:
– Я к вам по делу.
– Мест нет, – отозвался саксофонист.
– А вас-то как зовут? А то арии мне распеваете, а сами не представились, – тут же сменила тон тётя Аида и очаровательно улыбнулась.
– А вы разве не помните? Харлампий я.
– Харлампий?
– Ну да. Мученик такой был. Епископ. Жил в городе Магнезии в конце второго века нашей эры…
– Мда? На мученика-то вы не очень похожи. И магнезией, смотрите, не злоупотребляйте, переконцентрация в организме приводит к расслаблению всех мышц. Возьмите моего маленького к себе в отделение!
– Сколько лет маленькому?
– Двенадцать.
– Двенадцать лет – маленький?
– Да!
– Отчество моё вспомните, возьму.
– Евграфович! – моментально вспомнила тётя Аида. – Только я не знала, что вы саксофонист. Вы же на аккордеоне тогда были.
– Прошёл курсы повышения квалификации.
– Понятно.
– Ну вот и чудненько.
– Пока ничего чудненького. Возьмёте моего сына?
– Раз отчество вспомнили, возьму, но только на платное. И имейте в виду: оказываю этим вам большую любезность.
– На бесплатное, – тётя Аида улыбнулась так ослепительно, что осень для Харлампия Евграфовича моментально превратилась в весну.
– Оставьте ваши координаты. Мобильный номер. Чтобы я вам расписание сказал, и какие документы необходимы для поступления на платное отделение.
– Мобильника у меня нет. И вам не советую. От него излучение. Платить не смогу. А со здоровьем помочь могу. Лекарства подскажу, мази, добавки на травах, психотренинг проведу на мотивацию. Взамен на ваши занятия.
И Харлампий Евграфович согласился.
Но кто же мог подумать, что Харлампий Евграфович, такой внешне здоровый мужчина в самом расцвете сил, окажется таким болезненным.
Три раза в неделю Альбертик стал ходить в музыкальную школу. И всегда его уроки оказывались последними, преподаватель выходил из школы вместе со своим учеником, провожал «до дома-до хаты», и передавал «из рук в руки» тёте Аиде.
Нет! Сначала тётя Аида даже радовалась, приглашала отужинать, давала советы по оздоровлению, но вскоре навязчивость саксофониста стала её утомлять.
Чай теперь предлагала Аида Германовна с каменным лицом, предлагала просто из вежливости.
– Чайку! – радовался саксофонист, причмокивал губами: – И кофию!
Это становилось невыносимым! Целыми днями теперь Альбертик играл на саксофоне, в промежутках тишины, заявлялся педагог и жаловался, что у него колит бок, выскакивает коленная чашечка, болит пятка и кружится от «запахов осени» голова.
Тётя Аида отдала уже саксофонисту три мешка с мазями и добавками, написала миллион листочков с рекомендациями. Саксофонист прошёл осеннюю чистку «больной» печени арбузами. Но и это оказалось не всё. У Харлампия Евграфовича начало падать зрение, и теперь он стал требовать, чтобы тётя Аида проводила с ним гимнастику для глаз.
– Я вам дам описание упражнений. Вы сами делайте!
– Но вы же с сыном проводите. Вот и со мной проводите! С нами двумя! Вместе! Какая вам разница?
– Действительно: какая мне разница? – рявкнула тётя Аида.
И стала проводить гимнастику для глаз с двумя. А куда деваться-то? Деваться-то некуда! Альбертик себя уже не мыслил без инструмента!
Но что-то надо было делать. А что – совершенно неясно.
Уже приближался Новый год, Харлампий Евграфович включил Альбертика в Рождественский январский концерт и как-то вскользь, за третьей чашкой вечернего кофия заявил Аиде, что он планирует встретить Новый Год в тесном семейном Аиды Германовны кругу. Тётя Аида пыталась объяснить, что на Новый Год приезжает их «папик», что он и так редко бывает дома и не любит посторонних. Но саксофонист сообщил, что он не будет «их папику надоедать».
– Провожу с вами Старый, встречу Новый и пойду к себе. Я же – одинокий. А Новый год – семейный праздник. Вот и приходится прибиваться к семьям учеников, унижаться, напрашиваться. Добра же никто не помнит. А за добро надо платить добром. Понимаете же, что я имею в виду?
– Лучше бы я на платное Альбертика отдала, – рыдала, приходя к соседке, тётя Аида. – Получается, что он мне сделал одолжение. И присосался как пиявка. И не прогонишь, сразу на Альбертике отразится. Он с ним за четыре месяца программу двух лет прошёл.
– А муж? Пожалуйся мужу. Пусть ваш папа с этим преподавателем разберётся.
– Он-то разберётся, не вопрос. Но Новый год будет испорчен. И куда потом Альбертику податься? Харлампий Евграфович нам саксофон подержанный, но очень хороший, за копейки продал.
– Не знаю, Аид, что тебе посоветовать, – качала головой соседка.
И ни одна соседка, ни одна многочисленная приятельница во всей округе не смогли дать Аиде Германовне дельный практический совет: как без скандала отвадить назойливого саксофониста от ежедневных чаепитий и гимнастик для глаз.
Под Новый год случилось чудо: Харлампий Еграфович сломал ногу. Поскользнулся и упал, грохнулся всем своим мощным телом в самом расцвете сил.
Тётя Аида прекрасно встретила Новый Год в семейном кругу, а под бой курантов загадала, чтобы саксофонист от неё отстал.
Первого января Харлампий Евграфович позвонил и потребовал:
– Аида Германовна! Вы не могли бы послезавтра сопроводить меня в травмапункт на повторный рентген?
– Нет.
– Почему? У вашего же мужа есть машина.
– Мой муж как раз послезавтра рано утром снова уезжает в командировку.
– Тогда поймайте мне такси.
– Нет.
– Почему?
– Денег нет и времени. Мне маленького надо обслуживать. Ходить в магазин, таскать сумки, готовить еду (вы не представляете, сколько у нас денег уходит на пропитание!), следить за музыкальными занятиями. Вы, Харлампий Евграфович, ногу сломали так не вовремя, так не вовремя, мы вас так на Новый год ждали, так ждали, – лицемерно причитала тётя Аида.
Тётя Аида была мастер причитаний. На Харлампия Евграфовича жалобы на большую загруженность не действовали. Он имел огромный опыт общения с мамами учеников.
– Тогда достаа-ньте мне костыли-иии, Аида! – пропел Харлампий Евграфович на мотив арии Ленского из оперы «Евгений Онегин». – И никаких чтобы-ыыы возражений, Аида. – Злым голосом добавил: – Я сам на костылях до травмапункта допрыгаю.
– Хорошо, – тяжело вздохнула тётя Аида и подумала, что новогоднее её желание вряд ли сбудется…
С другой стороны, достать костыли первого января для тёти Аиды было легче, чем в обычный день. Она вынула из нижнего ящика комода толстую-претолстую записную книжку, брезгливо листая замызганные страницы, отзвонила всем многочисленным знакомым, друзьям детства и приятелям студенчества, коллегам по работе в Лавке растений и поставщикам Лавки долголетия, а также первому, второму и третьему мужьям – папа Альбертика был у тёти Аиды четвёртым официальным мужем. Все радовались звонку тёти Аиды, с удовольствием принимали поздравления, с сочувствием выслушивали жалобы на тяжёлую жизнь, телефонная трубка буквально качалась из стороны в сторону от сопереживания и сочувствия. Костыли нашлись у двух человек. Обычно, после того как нога заживёт, костыли валяются где-нибудь в тёмном углу и люди только рады кому-нибудь их отдать. Аида выбрала те костыли, которые ей могли доставить прямо домой.
Утром следующего дня костыли, лёгкие алюминиевые, с деревянными ручками-перемычками, уже стояли в комнате и радовались вместе с новой хозяйкой яркому морозному солнцу, мигающему в окно. Идиллию нарушил звонок преподавателя:
– Доо-стаали ли вы мне костыли, Аида?
– До-остааа-ла, Харлампий.
– Коогда-а занесё-оте?
– Гоо-ворите адрес!
Харлампий Евграфович продиктовал адрес и сказал, что ждёт Аиду Германовну с нетерпением к полудню и уже сходил в булочную за тортом.
– Как же это вы со сломанной ногой, в гипсе и без костылей сходили за тортом?
Но Харлампий Евграфович рассмеялся снисходительно, по-отечески, и сообщил: он так шутит на радостях, что увидит маму самого расталантливого своего ученика, а торт заказал по интернету.
– По-оо интерне-эту доста-авили, Аида, – пропел Харлампий Евграфович. – Жду-уу!
– О-окееей!
И Тётя Аида побежала к соседям.
Соседка лежала на диване и читала, а её сын Вася возился на полу, собирая конструктор.
– Мы такой конструктор позволить себе не можем, вместо «здрасьте» сказала тётя Аида.
– Так это ж Дедушка Мороз мне под ёлочку положил! – возразил Вася, не отрываясь от инструкции.
– Мы такого Дедушку Мороза позволить себе не можем!
– А мы можем, – мама Васи решительно захлопнула книгу. – Что-нибудь случилось, Аида?
– Костыли… – всхлипнула Аида.
– Ну нет у нас костылей, – твёрдо сказала мама Васи.
– Да нет. Костыли у меня уже есть. Он меня с костылями приглашает.
– Кто?
– Да саксофонист наш Харлампий Батькович.
– А-аа… – растерянно протянула мама Васи. – Ну так сходи. Поздравишь с Новым годом. Лучше же, чем он к тебе припрыгает.
– Ничего не лучше. Он уже торт купил.
– И что? Выпьешь чаю и уйдёшь.
– Ты что, Мила, не понимаешь? Торт! А может у него ещё шампанское в запасе…
– Не знаю, чем тебе помочь.
– Послушай Мила, а? А сходи-ка ты к нему! Объяснишь, что я прийти не смогла, что в магазине закупаюсь, папику нашему еду в командировку готовлю. Сходи, Мил! Тут недалеко!
– Мама устала, – сказал Вася. – Она не пойдёт. А я могу, если там торт. Где ваш саксофон живёт?
Оказалось, что саксофонист живёт в том же доме, что и друг Васи.
– Вот и отлично, – радовалась тётя Аида. – Передашь костыли и к другу зайдёшь. А если кто на улице приставать будет, пьяный какой Дед Мороз, так лупи его костылями, не теряйся!
– А если на обратном пути кто пристанет? – спросила мама Васи. – И почему бы, Аида, твоему Альбертику самому не отнести своему педагогу костыли?
Но Вася тут же уверил:
– Мама! Не переживай! Сегодня бассейна нет, а мне подвигаться хочется. Ты за меня, мама, не волнуйся. Я тебе каждые десять минут сообщения пустые посылать буду.
– Раз в десять минут сообщение! – удивилась тётя Аида. – Это ж какое излучение на ребёнка. Пойдём, Вася. Я тебе костыли дам и бумажку с кодом на домофоне.
Вася шёл по морозной улице, опираясь на костыли. Вася размышлял: чем-то костыли напоминали ему ходули, он пробовал опираться на них и так, и этак, и разэтак. Костыли твёрдо входили в снег, на них можно было почти висеть. Людей на улице было немного, и все они старались обойти странного мальчика на костылях. Только один дедушка подошёл к Васе и спросил:
– Это что теперь вместо лыжных палок с костылями ходят?
Вася ничего не понял и сказал:
– Не мешайте тренироваться.
– Значит, теперь на костыли перешли. А что? Удобно, – ответил дедушка сам себе и ещё долго смотрел Васе вслед.
Саксофонист Харлампий Евграфович костылям очень обрадовался, а вот Васе совсем не обрадовался. И даже не хотел пускать Васю в квартиру.
– Я вам костыли принёс, а вы меня за это чаем угостите, – простодушно прокричал в закрывающуюся дверь Вася. – Вас же тётя Аида всегда чаем угощает!
Дверь замерла и… распахнулась.
– Ну заходи, гвардеец! – улыбнулся саксофонист страдальческой улыбкой. – Ты, наверное, сосед Вася, который Аиду Германовну с балкона спас?
– Ага, – сказал Вася, расшнуровывая ботинки. – Тапочки у вас есть?
– А как же, Василий. У меня все размеры. Ко мне же ученики приходят заниматься. Господи! Как же с костылями удобно! А то, представь себе, Василий, пришлось в булочную на одной ноге прыгать. Мда… Где на одной ноге, а где и на четвереньках немножко, как собачка, хорошо, что зима, снег идёт и не слякотно, а то угваздал бы одежду. Хотел по интернету всё заказать, но праздники. Да и боюсь, что несвежее сбагрят… Мне ко всем прочим бедам ещё и отравления не хватало.
– А дома тоже ползали? – восхитился Вася.
– Да. Я и по дому первые дни на четвереньках передвигался. А теперь – так удобно с костылями. Ты проходи, Василий, не стесняйся. Попьём чай в мужской компании. Столько учеников, а никто кроме Аиды Германовны костыли не достал.
– Тётя Аида что хочешь из-под земли достанет, – уверил Вася, рассматривая в сервизе глиняные фигурки животных играющих на разных духовых инструментах.
– Так уж и что хочешь?
– Абсолютно! Тётя Аида знаете, какая приставучая, в сто раз приставучее вас. У нас в подъезде ей, кроме моей мамы, никто уже и дверь не открывает. Ну, так же как вы мне сейчас.
Харлампий Евграфович деликатно покашлял и решил сменить тему:
– Василий! Пойдём на кухню чай пить. Ты уж сам управляйся, а я за стол сяду, поговорим с тобою за жизнь. Кстати, ты же не знаешь: меня Харлампием Евграфовичем зовут.
– Мне это сложно. Я вас дядей Харей звать буду.
– Ну и зови, гвардеец, меня как только в армии, в оркестре, не звали.
На кухне Вася вскипятил электрический чайник, заварил чай в пакетиках себе и дяде Харе, и с удовольствием умял два куска воздушного торта.
– Может, ещё суп?
– Нет. Суп у нас и дома не переводится. Вам чай ещё налить?
– Подлей, Василий. Какой ты самостоятельный. А мои ученики сядут и сидят, теперь ещё скакать вокруг них на одной ноге придётся…
– Странно. А Альбертик, ну ваш ученик, не такой. Он всё-всё сам умеет делать. Только тётя Аида ему всё запрещает. Он за всю жизнь только два чайника себе вскипятить и успел, пока тётя Аида с балкона в квартиру не могла попасть.
– Всё-таки он нехорошо поступил, заперев маму на балконе, правда Василий? – сказал саксофонист и поковырял ложечкой с концом в виде саксофона торт.
– Альбертик всё правильно сделал. Всё равно у тёти Аиды суперсила, ей ничего нигде не сделается. Её даже можно заживо хоронить. Ей всё равно ничего не сделается.
Саксофонист поперхнулся тортом, внимательно посмотрел на Васю и сказал:
– Надо же: и действительно, вкусный торт. Давай его, Василий, на двоих уговорим.
– Давайте.
– Значит, у тёти Аиды суперсила?
– Угу, – жевал Вася торт.
– А ты знаешь, Василий, что у многих женщин – суперсила?
– Знаю, реал, – Вася проглотил ещё кусочек торта и продолжил: – У нас в классе есть Кристина. Она тоже с суперсилой, каратэ занимается. Я к ней вообще не приближаюсь, даже не разговариваю.
– Но ведь Аида Германовна не владеет каратэ.
– Она владеет интеллектуальным каратэ.
– Мда? Это как?
– Тётя Аида кому хочешь мозг вынесет. Она и вам мозг вынесла. Бегаете за ней похлеще, чем мой друг Макс за Аллой. Над вами все наши подъездные бабушки смеются.
– Почему? – саксофонист покраснел. – Разве плохо влюбиться в красивую женщину?
– Хе-хе. Совсем это не плохо. Говорю же: друг Макс тоже в Аллу влюбился. Но ведь тётя Аида… – Вася замолчал, налил себе и собеседнику ещё чая.
– Что тётя Аида? – насторожился саксофонист.
– Тётя Аида – монстр.
– Да ну?
– Угу. Она знаете, какая воинственная. Альбертик тут проиграл в конкурсе костюмов, так она вместо него стих под ёлочкой Дедушке Морозу читала – лишь бы первый приз Альбертику достался.
Саксофонист удивился:
– Как так?
– А вот так.
– Не верю!
– Да и не верьте!
– Но Василий! Ты можешь себе представить? Концерт. И вдруг вместо какого-нибудь моего ученика мама выйдет на сцену и играть начнёт.
– Могу. Тётя Аида вам на концерте и сыграет. Вместо Альбертика.
– Но тётя Аида не играет на саксофоне!
– Так она вам на рояле сыграет.
– А откуда, Василий, ты знаешь, что у нас на сцене – рояль?
– Так тётя Аида сама моей маме сказала: «Альбертик если перепугается, я выйду и сыграю на рояле». Она уже и дома тренируется.
– Упражняется.
– Угу. Упражняется. Нам через стенку очень хорошо слышно.
– Но послушай, Василий, – саксофонист накапал себе в чашку каких-то капель. – А если Альбертик не испугается?
– Не знаю, что тогда.
– Ну выйдет Аида Германовна на сцену, если Альбертик хорошо выступит? Как ты считаешь, Василий?
– Не знаю, – пожал плечами Вася. – Реально не знаю. Я пойду. Мама сообщение прислала. Спасибо за торт, дядя Харя.
– Странно, – скакал вокруг Васи саксофонист. – Такая милая внимательная женщина, и вдруг пьесу для детского рождественского концерта разучивает.
– Вы поосторожней, дядя Харя, – прошептал Вася: – У неё – суперсила – реал.
– В смысле? – саксофонист перепугался не на шутку. Он стоял в прихожей, опёршись на костыли и затравленно озирался.
– Ну я же вам говорю, говорю, а вы всё в каких-то мечтах. Я также дружил с Кристиной, а потом она меня знаете, как подставила. Такое в школе разбирательство было!
– Так и у меня в школе разбирательство будет, если чья-то мама на сцену вылезет музицировать.
– И ещё вопрос, – сказал Вася. – Правда, что вашей музыкалке в хор безголосых детей принимают и они там в первом ряду балластом чирикают?
– Это не моё отделение, – прохрипел саксофонист и вытер рукавом домашнего халата лоб.
– До свидания! Спасибо за торт! Я вам обязательно саксофон в подарок слеплю. Я ж на лепку хожу по воскресениям!
– До свидания, Васенька, – растрогался саксофонист. – И спасибо тебе за предупреждение. За всё спасибо!
Но всё же Харлампий Евграфович отказывался верить в то, что сообщил ему Вася. А зря. Альбертик испугался выступать на рождественском концерте. И тётя Аида, минуя кордон из одного плюгавого охранника, выбралась на сцену, села за рояль, сыграла «Апрель. Подснежник» из цикла «Времена года», а потом поведала зрителям, как двадцать пять лет назад в этой самой музыкальной школе её заставляли рисовать стенгазеты к праздникам, а когда стенгазеты стали не нужны, её взяли и уволили.
– С нарушением трудового законодательства! – крикнула тётя Аида и с видом победителя спустилась со сцены вниз по ступенькам. Она была прекрасна, она была отомщена.
И сыграла на рояле виртуозно. Но Харлампия Евграфович игру тёти Аиды не оценил. Он сидел в первом ряду с выставленной вперёд костяной ногой, рядом к креслу были прислонены костыли, которые ему достала женщина, которая только что так его подвела. Заведующий отделения духовых инструментов сильно нервничал, то и дело вытирая двумя платками (на одном нарисован рояль, на другом – саксофон) лоб, он думал о разговоре, который ему предстоит в кабинете директора школы. Но саксофониста к директору так и не пригласили. А вот тётю Аиду вскоре пригласили. О чём беседовал директор с мамой Альбертика доподлинно неизвестно. Только после этой беседы, Аида Германовна стала часто заходить в кабинет директора с пакетами. Вскоре у директора прошёл артрит, повышенное давление понизилось, и Альбертик, кроме саксофона, стал заниматься ещё и фортепиано и был принят сразу в третий класс музыкальной школы. Там учились дети младше его, и Альбертик впервые не боялся ходить на занятия, не боялся, что его начнут обижать и оскорблять. Сольфеджио и музлитературу, Альбертик быстро нагонял. С этими предметами ему мама помогала. Альбертик привык к музыкальной школе и на весеннем отчётном концерте всё же преодолел себя, выступил, и даже не очень дрожал.
Саксофонист занимается теперь с Альбертиком как и с остальными учениками – только в школе, домой «самого расталантливого» ученика больше не провожает, гимнастику для глаз делать перестал и чай у Аиды Германовны больше не пьёт.
– Суперсила, суперсила, – вздыхает Харлампий Евграфович и со светлой грустью любуется белыми благоухающими цветами на фруктовых деревьях.
Рисунок Александра Веселова
