bannerbannerbanner
Начальник милиции 1

Рафаэль Дамиров
Начальник милиции 1

Полная версия

– Разрешите? – постучался в дверь дежурный.

Дверь непростая – по-начальственному пухлая, среди всех других выделяющаяся, обита потрескавшимся черным дерматином, а наверху табличка: «начальник майор милиции П.П. Кулебякин».

– Да! – отозвалась голосом с хрипотцой приоткрытая щель за дверью.

Дежурный на удивление ловко протиснулся внутрь, открыв дверь ровно на столько, сколько требовалось для ширины его тушки. Тренированный, гад, к начальству хаживать.

Я проскочил за ним тоже без сложностей, мне и вдвое меньше пространства хватило бы.

– Чего хотел? – оторвал взгляд от расстеленного на столе «Советского спорта» майор лет преклонных, но по некоторым косвенным признаками – вполне себе еще мужик. И по бабам ходок и выпить мастак. Таких престарелых котов, сразу видно. Взгляд живой и с хитринкой. Блеклые усы ровно подстрижены, как на выставку. Лысина тщательно зализана остатками выцветших волос. Чувствуется запашок парфюма советского пошиба: аромат сена и дубового мха.

Никак «Сашей» пшыкается? Популярный одеколончик, одобряю. Был раньше у меня такой. Только никогда не мог понять, почему на этикетке и на коробочке морда утонченного французика (ну или другого евроГейца, их сейчас вообще не разобрать, ни по нациям, ни по гендеру). Я вот считаю, что на наши одеколоны надо ставить наши русские морды. Которые знают, как карбюратор перебрать, как траву покосить и, если что, могут запросто коктейль из этого самого одеколона забабахать. Например, советский коктейль «Александр III». Как щас помню, делается он просто: «Тройной» плюс «Саша» и без закуски.

– Петр Петрович, – вдруг чуточку вспотел дежурный. – Тут это самое… Морозова дружинники задержали.

От его былой бегемотской вальяжности не осталось и следа. Очевидно, начальник держал личный состав в строгости, как помещик крепостных, только сёк словом и крепким матом, а не розгами. Старлей напоминал сейчас испуганного школьника, который словно готовился услышать страшную фразу: «Так, а теперь убираем учебники и достаëм двойные листочки…».

– Морозов, ты чего натворил, дурья башка? – усталым взглядом уже в меня уперся майор.

– Ничего такого, гражданин начальник. На пляже загорал, подошли двое и…

– Ой, Морозов, ядрёна сивуха! – поморщился, будто от зубной боли, мент, – вечно у тебя причина какая-то. И какой я тебе «гражданин начальник»? Перегрелся? Иди уже с глаз долой, без тебя забот по самые гланды. Что встали?! Гребите отсюда, я сказал…

С одной стороны, я рад, что меня так легко отпустили, но с другой, я так и не понял, куда мне идти. Ну не спрашивать же у начальника ГОВД, тогда точно упекут в учреждение государственное, но немного другой направленности. В голове вдруг послышалась фраза голосом актрисы Крачковской: «…И тебя вылечат».

– Товарищ майор, а кто такой Эрик Робертович? – спросил я, и поймал себя на мысли, что майора назвать "товарищем" оказалось не сложно. Как говорится, новая жизнь, новая личина, нужно соответствовать образу советского парня.

– Ты чего, Морозов? – покрутил пальцем у виска майор и горько вздохнул, будто я его обидел чем-то.

Не стал я уточнять, чем. Пока майор не передумал, я поспешил на выход. Обогнал дежурного, вышел на крыльцо и задумчиво сунул руки в брюки. И тут в необъятных провалах, именуемых карманами, нащупал ключ.

Опа! Как я его раньше не нашел? Вытащил, оглядел. Ключик не золотой. Самый что ни на есть простой, но я почувствовал себя вдруг счастливым Буратино. Потому что на ключике на скрепке висела неказистая, но обнадеживающая бирка из отрезка рыжей покоробленной клеёнки. На ней выведено ровно и округло шариковой ручкой: «Общеж. № 1 ком. 13».

Глава 6

Итак, у меня есть ключ от комнаты в общаге, а значит – крыша над головой какая-никая имеется. Ура! Жаль, что не квартира, но это лучше, чем жить, например, с родителями, которых я в глаза здесь не видел, или с женой, которая и не знаю, как выглядит. А вдруг страшная и сварливая? Впрочем, почему-то я был уверен, что жены у меня нет. На безымянном пальце правой руки – ни следочка от обручалки. Да и возраст у меня, кажись, щенячий, рановато еще семьей обзаводиться. Хотя в СССР женились и выходили замуж относительно рано.

Один вопросик не давал покоя – почему меня менты знают. На ум пришло лишь одно объяснение – в этой новой жизни я частый посетитель ментовки. Может, и судимость имеется… Быть может, на отметки хожу. Или недавно отбывал суток десять-пятнадцать там у них в КПЗ. Лучше всё-таки последнее, конечно, это все-таки не судимость, а административка. В СССР арест до пятнадцати суток запросто можно было схлопотать, например, за мелкое хулиганство, за неповиновение менту или народному дружиннику (что мне буквально несколько минут назад чуть не вменили).

Короче, надо найти мою общагу и там выяснить, с кем живу, где работаю или учусь. Досьишко на себя подсобрать, в общем.

В том, что у меня была какая-то занятость, я не сомневался. Не принято было в эти времена не работать. Даже статья за тунеядство в УК РСФСР предусмотрена. Так что, если я не алкаш (а я точно не алкаш, слишком опрятен, это сразу видно), значит, хожу в рабочее время в какой-нибудь казенный дом, учреждение, институт или другую шарагу.

Жизнь приобретала новые краски – чувствовал я себя Колумбом, который скоро откроет не Америку (чтоб она провалилась к чертям собачьим), а самого себя. Интересное ощущение, будто заново родился, но сразу в возрасте дееспособном и осмысленном. Минуя детство, когда за тебя всё решают и тебя шпыняют. Если бы молодость знала, если бы старость могла… Вот как раз сейчас и могу, и знаю. Хотя насчет последнего не стоит слишком обольщаться. Все же я в другом времени.

Конечно, я жил в СССР и, вроде бы, знал, с чем его едят, но с тех пор прошли десятки лет. Для меня сейчас здесь одновременно все другое и все знакомое… Здесь свои порядки и привычки, которые я подзабыл, но, очутившись в прошлом, начал вспоминать. Для тех, кто не родился в СССР – этот другой мир может показаться абсурдным и непонятным. Им будет трудно понять, почему здесь откладывают все хорошее на потом и берегут вещи – могут годами ими не пользоваться. Здесь хлам не выбрасывают, а свозят на дачу, в гараж или забивают ими балкон, а одежду и вовсе донашивают дома, а когда она рвется и её невозможно носить, все равно хранят, чтобы когда-нибудь пустить на тряпки. Здесь принято собирать старые газеты и бежать к остановке за транспортом, махая руками. Здесь многое решают связи и нужные знакомства, а взятки можно давать натурой – то есть, продуктами. Здесь лучшие танки и самолеты в мире, но автомобили частенько не заводятся и чихать на всё хотели. Здесь верят всему, что сказали по телевизору, а власть критикуют лишь на кухне. Здесь не выбрасывают еду, а доедают все до крошки, даже если в тарелке откровенная бурда. Здесь стирают пакеты, а белье сушат на улице возле детской площадки. Здесь донашивают одежду за старшим братом, даже если ты – сестра. Половину всех болезней здесь лечат вьетнамским бальзамом-звездочкой, а другую половину – паром над только что сваренной в кожуре картошкой. Лучшим подарком здесь считается книга, их выставляют напоказ в шкафу-стенке со стеклянными дверцами, как украшение интерьера, их передаривают. Самые смешные анекдоты здесь начинаются с одной и той же фразы: «Армянское радио спрашивают…». Проблемы здесь принято решать сообща, а «ценные» советы раздавать даже малознакомым людям. Фильмы здесь принято пересказывать, а песни петь хором под застолье.

Это Великая Страна, понятная лишь тем, кто в ней живет, а на остальных мне, впрочем, плевать… Ведь, что русскому хорошо, то иноземцам – капут.

– Извините, – я остановил какого-то прохожего с портфелем и безобидной физией, как у сотрудника бухгалтерии. – Как мне найти общежитие номер один?

– Это мясокомбинатовское, что ли? – прохожий остановился, сдернул с носа очки и принялся тереть стекла о вязаную жилетку.

– Ну-у… да, – помедлив, кивнул я, вряд ли всё-таки в городе несколько общежитий с номером один.

– Так вам туда, два квартала, – махнул он очками, – потом налево, а там спросите. Тут недалеко, можно пешком дойти.

– Спасибо, – я поспешил туда, пока свеж в памяти указанный маршрут.

Минут через двадцать дотопал до нужного здания. Его, как оказалось, ни с чем не спутаешь. Огромное, как ледокол «Арктика», монументальное и в то же время безбалконное и простое. Панельное строение с плиточной мозаикой при входе – в виде факелов, советских звезд и красного флага.

Оглядел фасад. За окнами висят дощатые коробушки для продуктов (для “холодильных” авосек еще не сезон, жара). Здание стоит в таком себе обособленном закутке, в глубине дворов, далеко от проезжей части. Рядом школьный стадион с рукоходом, вкопанными колесами, турником и «суровой» советской беговой дорожкой – огромный железный цилиндр от асфальтного катка, закрепленный промеж двух столбов.

Отлично! Стадиончик совсем рядом. Я всего лишь несколько часов в новом теле, но оно категорически меня не устраивает. Ещё бы! Рыжему два раза вломил по морде, а он даже не упал и заяву на меня не накатал за телесные повреждения. Потому что их от меня так и не получил. Я критично оглядел свои кулаки.

Надо подкачаться. Надо, надо подкачаться… Вдруг запел в голове какой-то певец из моего времени. В здоровом теле, здоровый дух, бухни разок, и он потух! – возразил я ему.

Кстати, о выпивке… Ни пить, ни курить почему-то здесь не хотелось. Хотя по моим понятиям – оно, вроде, и пора бы. Видимо, некоторые рефлексы и физиологические особенности я унаследовал от своего реципиента. Что вполне логично. Спасибо тебе, Сашок, что ты такой зожник оказался. Ну или – ботан, что вернее. В любом случае, это мне повезло – попробуем жить без зависимостей. А то, что эта жизнь новая и неизведанная, я почувствовал прямо с порога общаги. Поднялся по щербатым ступенькам. Над входной дверью меня встретила незатейливая вывеска: «Общежитие № 1 Зарыбинского мясокомбината».

 

О как… я, получается, рабочий или служащий в местном предприятии пищепрома? Что ж… Это чуть лучше, чем студент. Наверное…

Открыл дверь, после солнечного дня полумрак внутри показался теменью, полной опасностей и приключений. Вот она, новая жизнь… Встречай дядю Сашу.

Но эта новая жизнь нестерпимо пахла жареной селедкой, хлоркой, мокрыми тряпками и дымом “Беломора”.

Небольшой и короткий коридорчик сразу упирался в каморку со стеклом и окошком, за которым восседала необъятная, как Царь-бомба, женщина. Из-за тройного подбородка, отсутствия шеи, талии и морщин (имелись лишь натянутые складки), трудно было хоть сколько-нибудь точно определить ее возраст. Может, тридцать, а может, и пятьдесят. Бигудюшные кудри на ее голове светились хной, будто свежей ржавчиной, а во взгляде заплывших и одновременно цепких, как паучьи лапки, глаз, угадывалась неприязнь ко всему мужскому полу. Вахтерша советского общежития – бог, начальник, надзиратель, палач и цербер в одном лице.

– Здрасьте! – я приблизился к окошку.

Чуть не отрапортовал по привычке – заключенный Морозов прибыл. Да-а, что-то тут нужно вспомнить, что-то – узнать, а что-то – забыть навсегда.

– Кошки-матрёшки! Морозов, – с пренебрежительным фырканьем выдала вахтерша, она меня точно узнала и явно не уважала, что-то мой предшественничек авторитета не держал, а может, она ко всем так относится? Не исключено. – Ты почему сортир не вымыл?

В мозгу сверкнула вспышка ярости, угасла до злости, и потухла до ворчливого недовольства. Надо понимать, что здесь не зона, и сортир драить, конечно, стрёмно, но не западло, а есть обязанность жильцов, но все одно не удержался и недовольно буркнул:

– С каких таких щей?

– С капустой и кислых! Скажи, Морозов, тебя что, Кощей зовут? – грудь вахтерши тяжело стукнулась о стол, тот, казалось, чуть прогнулся. – Нет? А что ты такой бессмертный? Ты по графику стоишь, бери в кладовке ведро, швабру – и вперед! И я не посмотрю, где ты и кем работаешь. Выселю! Запомни, в бане и в общаге все равны.

– А где я работаю? – я уставился на стеклянную перегородку, что отделяла меня от Царь-бомбы. Никаких табличек с данными вахтерши, естественно, не было. Как ее звать-то хоть?

– Кошки-матрёшки, Морозов, не беси меня. И без тебя тошно! У белых людей выходной, а Василина Егоровна, как раб на галере, тута привинчена. Иди уже санузел мыть.

Я глянул на стену общаги, где возле огнетушителя в громоздком коробе висела табличка из двп. Через трафарет на ней выедены буковки: «Ответственная за пожарную безопасность комендант общежития Суровая Василина Егоровна».

Тренди-бренди балалайка, за столом сидит хозяйка… Получается, сама коменда на вахте заседает? Наверное, на две ставки работает. И как комендант, и как вахтер.

Комната номер тринадцать находилась на первом этаже. От небольшого холла с вахтой уходило два коридора в разные стороны. Куда идти? Шагнул налево и угадал, потому что в спину никакие фразочки от Суровой не полетели. А она сто процентов провожала меня жгучим взглядом, таким людям до всего дело есть, особенно на своей территории.

Очутился я посреди длиннющего коридора, по бокам которого налеплены двери комнатушек. Вспомнилась песня Высоцкого:

 
Все жили вровень, скромно так –
Система коридорная:
На тридцать
восемь комнаток –
Всего одна уборная
 

В СССР подобный, так называемый, коридорный тип общаг был самый распространенный. Кухня, душ и прочие удобства по одному на этаж (то есть коридор).

Я не привередливый, так-то у нас в отряде сто рыл было, причем жили и храпели все в одной комнате, как в казарме. А тут отдельная комната, целых двенадцать квадратов! Не квартира, но жить можно.

Вот и нужная дверь с цифрой «13», нарисованной красной краской на синем фоне.

Дом… Милый дом… Ха! Посмотрим, кто в теремочке живет…

Достал ключ, хотел воткнуть его в скважину, как вдруг за дверью послышался слабый стон. Я замер. Стон повторился.

Японский рядовой! Я, конечно, подозревал, что в комнате не один живу, чай не барин и не парторг, но там внутри… баба? Голос-то женский.

Решительно вставил ключ в замочную скважину и повернул. «Личинка» замка не шевельнулась. Толку ноль – заперто изнутри. Заперлась соседка. Вынул ключик, сунул его в карман штанов и постучал.

Стон прекратился. Постучал сильнее. Если не откроет, еще и попинаю. За мной не заржавеет.

Но пинать не пришлось. С той стороны щелкнул шпингалет, и на пороге вырос полуголый китаец (ну или бурят, я пока не знал его) обернутый на поясе в простынь.

– О, Мороз! – облегченно выдохнул он, таращась в коридор, будто ждал засады. – Иди погуляй, у меня это… Ну… Короче, иди.

– Ты кто? И что здесь делаешь? – теперь я понял, что голос был не соседки, а девки этого киргиза (хотя нет, для киргиза он слишком высокий).

– Ха! Смешно, Мороз! Сходи, на кухне посиди часик-другой. А лучше приходи завтра, – хмыкнул сосед и захлопнул дверь.

Киргизские пассатижи! Вот, козлина! Бум! Бум! Бум! – долбил я в дверь.

Внутри послышалось шебуршание, голоса, но дверь не открывалась. Вот так, значит. А я настойчивый. Бум! Бум! Бум! Грохот эхом прокатился по коридору.

Наконец, дверь распахнулась, в проеме вырос злобный «самурай» и зашипел, очевидно, чтобы не поднимать лишнего шума.

– Ты чона?! Совсем попутал-на?!

Его длинные руки схватили меня за грудки и втянули внутрь комнаты. А девки там уже и след простыл. И поглядеть не дали. Осталось лишь скомканное одеяло на кровати и распахнутое окошко с развевающейся занавеской. В окно слиняла, благо первый этаж.

Дверь захлопнулась за моей спиной и угрожающе щелкнул шпингалет, отсекая меня от внешнего мира. А сосед тем временем наседал:

– Ты чона долбишь?! По башке себе подолби! Коменда услышит!

– И что, что услышит? – недоумевал я.

– Ты дебил, Мороз, или дурку гонишь? Выселит-на! Чтоб у тебя батур отсох!

– За что выселит? – я пока старался быть нейтрально-спокойным, чтобы разобраться, почему «самурай» так взбеленился. Вообще-то он меня грубо выставил из комнаты, из моей же комнаты. Но, может, мы с ним кореша? И такое вот своеобразное общение у нас в ходу? Но что-то мне подсказывало, что Чингачгук не друг ковбою.

– Ты чона? Это же мужская общага! Ирку увидит – и на кишмиш меня пустит! Не мог погулять?!

– Попросил бы нормально, я бы, может, и подумал.

– Короче, дело к ночи! Иди сортир драй, это тебе в наказание. Я коменде уже сказал, что твоя очередь.

Секундочку.

– А кто эту очередь устанавливает? – глаза мои сузились, но я пока еще говорил ровно и размеренно, как Клинт Иствуд перед схваткой с апачи.

– Вон график в коридоре, забыл-на?

– Погоди, Джеки Чан, если я по графику дежурный, то в чём, как ты говоришь, наказание?

– Шайтан тебе в штаны! Сегодня я по графику дежурный, но ты за меня пол моешь. И коменда в курсе.

– С какого хрена?

Наглый захватчик картинно закатил глаза.

– Тебе память освежить, Мороз? Забыл наш уговор? Ты дежуришь за меня, а я тебе взамен…

– Ну?

– Палки гну. Разрешаю здесь жить…

– Общага государственная, а не кочевников. Странная договоренность, – поскреб я гладкий безщетинистый подбородок. – Тебе не кажется? Короче, я аннулирую обязанности контрагента в договоре.

– Чо сказал? Чудной ты, Мороз, сегодня, как беременная верблюдица.

– Я говорю, иди сам очко драй.

Сосед застыл, глаза его сделались вдруг совсем не как у китайца, а как в японском анимэ. Пока он офигевал, я подумал, что придется ведь поставить его на место. Мой предшественник не самые лучшие места под солнцем занимал, в том числе и в комнате номер тринадцать. Что ж… Буду исправлять досадную ситуацию. Но лучше мне обойтись без драки в этот раз. Во-первых, «Большой Змей» крупнее и выше меня. Хоть и худой, но жилистый и явно выносливый, как таджикский ослик. Во-вторых – проблемы с комендой чреваты выселением, а крыша над головой мне, ой, как нужна. Особенно сейчас – в первое время, пока я здесь на ноги прочно не встал. Так что придется обойтись без рукоприкладства. Я взрослый мужик, проживший более полувека, неужто не найду цивилизованного способа справиться с гопником советского пошиба?

Запросто, что называется, загружу базаром…

– Ах ты, шайтан! – выкрикнул вдруг сосед и кинулся на меня, словно степной коршун на сурка.

Нога моя сама, на рефлексах, выстрелила вперед и насадила живот нападавшего на подошву. Его тело отбросило назад, а я тоже отскочил. Не сам, враг был массивнее меня, и я от него как бы отпружинил.

– Кхе! Кхе! – истово кашляя, согнулся макарониной противник. – Сука! Убью-у!

Шаолинь распрямился и снова бросился на меня, но на этот раз бочком и прикрывая живот и голову стойкой боксера. Понял, что я могу быть опасным, держался грамотно. Сразу видно, что занимался раньше – правильная стойка, и локоть печёнку прикрывает. А я схватил со стола пакетик с перцем и сыпанул в эту самую стойку. Против перца бокс не помощник.

– А-а! – выл сосед, схватившись за глаза.

Глава 7

Ну вот… Не получилось интеллигентного диалога. И почему всякий норовить меня обидеть? У меня что, на морде загорается надпись «ТЕРПИЛА»? Если и была у предшественника, то теперь точно нет и не будет. Дядя Саша жизнь прожил не для того, чтобы, возродившись, быть помыкаемым.

Поймал себя на мысли, что настроен я воинственно, наверное, мое сознание вкупе с молодыми гормонами обрело немого новый уровень мышления – хочется мир перевернуть, ну, по крайней мере, Зарыбинск взъерошить для начала.

Тем временем ослепленный сосед пытался выйти из комнаты. Мычал, сопел и всхлипывал. Шаря руками по стенам и шкафу, как слепой котенок, он натыкался то на кровать, то на стул. И всякий раз поминал сквозь зубы шайтана.

Я подхватил со стола вилку из сковородки с остатками яичницы, поймал «туркмена» за волосы и приставил вилку к его печенке. Надавил чувствительно.

– Слышь, воин Востока, – зло процедил я, нагнав в голос побольше ржавого металла, – еще раз рыпнешься – и заточку в бок получишь. Усёк?

Вилка вполне себе проканала за перо. Разницы он сослепу не почувствовал. Испугался.

– А-а! Пусти! Глаза!

– Пошли, ниндзя общажный! – схватил я его за локоть.

– Куда?

– Глаза мыть, мне слепошарый сосед не нужен.

Я подхватил его за шкирку и поволок в умывальню. Как во всех таких общагах, она была возле туалета и душевой, служила их «предбанником».

Помещение выглядело удручающе, какой, впрочем, и положено быть общаговской уборной. Грязно-желтый кафель на полу. Плитки потрескавшиеся, маленькие – размером с пару спичечных коробков. Стены без трещин, потому как покрыты сотней многолетних слоев масляной краски непонятного болотного цвета. По срезу краски можно, как по годовым кольцам, возраст здания определить. Потолок – с побелкой, с виду свежей, но уже с сеткой серых разводов. А в целом уютненько, если носом не дышать.

В ряд выстроились эмалированные раковины с рыжиной отколотого кое-где покрытия. Я решительно повернул барашки кранов и сунул голову пострадавшего под струю. Сначала он завопил еще громче, вода-то усугубила боль, но вскоре проточная струйка все же принесла облегчение.

Сосед еще минут пять стоял в позе испуганного страуса, пряча голову под струей и не решаясь вытащить ее и оглядеться.

– Эй, водоплавающий, – похлопал, наконец, я его по плечу, и тот вздрогнул. – У тебя скоро ласты отрастут с жабрами, покажи мне глаза лучше.

Парень вынул голову из раковины и проморгался, уставился на меня красными, что советский флаг, зенками.

– Ну и чо орал? – облегченно выдохнул я. – Жить будешь, глаза целы.

– А я точно не ослепну, Мороз? – пробормотал сосед. – Мне слепнуть никак не положено. Нельзя… я ж водила!

– С другой стороны, – проговорил я задумчиво, – можешь пенсию по инвалидности получать. А еще страховку получишь от предприятия. Скажи, что на работе ослеп. Опять же, как инвалиду, могут квартиру дать. И путевку.

Шутку сосед не понял и лишь ещё чаще зашмыгал носом.

– Не нужна мне путевка, мне глаза нужны!

– Не ссы, пошли в комнату, щас капли тебе закапаем.

– У тебя есть капли? – с удивлением и надеждой щурился сосед.

– Это же общага, у кого-нибудь да есть, – я проводил его в комнату, а сам пошел по соседям.

Одного, правда, я не учёл: что общага была рабочей, да еще и мужской, так что никого в дневное время четверга найти не удалось. Никто не сидел в декрете, никто с утра не выпивал, как это будет потом принято в подобных муравейниках, где копился и оседал еще с девяностых маргинальный элемент. А сейчас – нет, пока что здесь обитал совсем не элемент. Рабочие, молодые специалисты, вчерашние выпускники ПТУ и техникумов и прочие ударники коммунистического труда. Естественно, в такой час проживающие были на работе. Хотя одного алкаша я все же застал в дальней комнате, но спрашивать у него глазные капли – все равно что просить у балерины разводной ключ. Делать нечего, пошел на вахту.

 

– Василина Егоровна! – я подошел к стеклянной каморке и улыбнулся коменде во всю белизну молодых «фикс». – Помощь ваша нужна. У вас нету случайно глазных капель? Там Ахметову плохо.

Данные соседа я узнал попутно – из того самого графика дежурств, висевшего на нашем этаже. Оказалось, что его зовут Ахметов Н. Б. Можно, конечно, предположить, что Николай Борисович, но судя по его внешности, фамилии и частому упоминанию шайтана – очень вряд ли.

– Скажи мне, Морозов, – брови-подковы женщины вдруг распрямились и вытянулись в струну. – Я тебе красный крест или скорая? Или, быть может, тимуровец? Шуруй в аптеку да купи.

Она хмыкнула и снова уткнулась в газету.

– Да там такое дело… – продолжал я невинно улыбаться. – Плохо ему… очень срочно надо! Ну, а вы по-женски можете нам помочь?

Я чуть не ляпнул – по-матерински, но осёкся. Шутки на тему возраста пока что лучше не откалывать.

– Кошки-матрёшки, что случилось? Опять глазом пиво открывал?

– Хуже! Ему молотый перец в глаза попал.

– Хоспади! Чтоб у этого Нурлана руки отсохли по самые коленки! Он то унитаз сломает, то конфорку на кухне сожжёт. А теперь еще и глаза… Они и так у него узкие, теперь совсем открываться не будут.

– А я про что? Срочно надо! Выручайте, Василина Егоровна.

Суровая комендантша по фамилии Суровая порылась в коробочке у себя за «прилавком». Ящичек из пожелтевшей пластмассы оказался аптечкой. Как и на производстве, по нормам техники безопасности у коменданта рабочего общежития имелись средства первой помощи пострадавшим.

Тётя выудила флакон советского альбуцида и пипетку. Протянула мне с назиданием:

– Чтоб через пять минут вернул, мне еще кошке глаза закапывать.

– Я мигом.

Вернулся в комнату. Нурлан сидел на стуле и тер глаза.

– Руки убери, придурок, хуже будет! – рявкнул я с порога.

Тот аж подскочил и мигом спрятал руки за спину.

– На, возьми. По три капли в каждый глаз, – протянул я ему пипетку и лекарство. Пипетку предварительно ополоснул из чайника над миской, неизвестно, с какими там кошками она контактировала. Вряд ли пушистую мадам водили к ветеринару перед этим.

Ахметов благодарно кивнул и принялся за процедуры. От его былой спеси не осталось и следа. Я ухмыльнулся и даже себя похвалил. Молодец, Морозов, жизненный опыт никуда у тебя не делся. Вот, что значит правильный подход к людям найти. Раньше на моей памяти ребята перец использовали для посыпки следов, чтоб овчарка не учуяла. А теперь вот, пожалуйста: для налаживания коммуникативностей с соседями, оказывается, его можно применять. Пока Нурик ойкал, шипел и заливал щёлки из флакончика, я, наконец, спокойно осмотрел жильё. И вздохнул.

Прямоугольная комнатка заканчивалась окном с двойными деревянными рамами. По бокам у стен – две кровати легендарной советской конструкции. По-научному – «кровать металлическая одноярусная с панцирной сеткой». Этакий предмет мебели из мира, где о комфорте не слыхивали. Скрипучий и вечно провисающий, но при этом чисто по-советски – надежный, неубиваемый. Можно было снять скобы-спинки и присобачить сверху такую же кровать вторым ярусом. У нас на зоне такие же были, только там они нам не в поощрение, надо думать, достались, а в наказание, а в этом времени они повсеместно: в квартирах, пионерских лагерях, больницах, казармах и даже в гостиницах.

У Нурлана была не просто кровать, а такой себе «панцирный диван». Такая же сетка (без козырьков) прикреплена к стене в качестве спинки и закинута подоткнутым одеялом. Этакий общажный шик по-советски.

Взгляд мой побежал дальше. У стены потрепанный двустворчатый шкаф для одежды – один на двоих. Стол письменный, он же стол кухонный из поцарапанной полировки. Судя по истерзанной местами поверхности, на нём кто-то явно любил резать сало на газетке. Ещё была пара тумбочек у изголовий кроватей. Два деревянных стула с треснутой обивкой, растерявшей всю вату. Вот и весь набор мебели. Неброско, небогато, но в целом опрятно и по-спартански аскетично.

Тем временем сосед вылил уже полфлакона себе в глаза, оклемался и теперь смотрел на меня пришибленным волком – если бы у волка с подбородка могла капать эта медицинская жижа. Будто опасался, что я все его прошлые притеснения припомню. Я, правда, не помнил о таковых, но по его поведению вполне мог догадываться.

Вот дурень, я же помог ему. Правда, сначала глаза чуть попортил, но тут уж он сам виноват.

– А ты чего расселся? – уловив очередной недобрый взгляд на себе, пробурчал я. – Сортир сам себя не вымоет. Ты в графике висишь? Висишь. Ноги в руки, швабру в зубы и вперед. Или не знаешь, где инвентарь? Поди ни разу и не пользовался им?

Я взял в руки пакетик с перцем и повертел, будто с интересом читал этикетку.

– Да я ж чуть не ослеп-на, – Ахметов с болезной миной прищурился. – Ты чего, Мороз? Как я мыть буду?

– В общем, так, – прихлопнул я ладонью по столу, не сильно, но сосед вздрогнул. – Шуруй к коменде. Скажи, что у тебя травма, несовместимая с трудодеятельностью, мол, перца сыпанул не туда, куда хотел. Пусть график дежурств сдвинет или пропуск сануборки примет. Мне без разницы. Ты мужик, ты и решай вопрос. Заодно и капли отнесешь. Только за стенку держись, чтобы точно поверила.

– Ага, – кивнув, Нурлан подорвался со стула, схватил флакончик и замер, будто опомнившись. Насупился и пробормотал:

– А ты чона тут раскомандовался-то? Так-то я и сам разберусь, что делать.

Правда, вышло у него как-то вяло. Без наскоку.

– Слепые пассатижи… – вздохнул я. – Ахметов, смотрю, глаза у тебя все-таки лишние?

– Да, ладно, я ж пошутил, – пожал плечами сосед и на всякий случай отступил на шаг назад. – Уже и спросить нельзя…

– Если что, конечно, спрашивай, не стесняйся, обсудим и сделаем, как я сказал.

Сомнений в том, что так и будет, у соседа не возникло. Но он вдруг замер и стал разглядывать меня, будто я хамелеон какой.

– Слушай, Мороз, а что с тобой случилось? – протянул он.

– Не выспался.

– Да не-е… Ты всегда был, ну, такой… как… Короче не такой. А тут вдруг это самое… Будто не ты совсем.

– Ты хочешь спросить, что изменилось во мне?

– Да нет, я так. Не отвечай, если не хочешь.

– Понимаешь, Нурик, сон мне приснился, – я картинно закатил глаза. – Пришел ко мне Он и сказал, что так жить больше нельзя. Неправильно это… Вот я его и послушал.

– Кто пришел? Бог?

– Какой на фиг Бог, Нурик? Ты советский человек или нет? Генеральный!

– Сам Леонид Ильич?! Врешь!

– Так говорю же, сон. Но после него что-то щелкнуло у меня внутри. Будто другим человеком я проснулся… Так что будешь барагозить – выселю и тапки не отдам.

Я махнул рукой – мол, шуруй к коменде, пока жив.

– Да я чо? Я ничо… Было и было. Как говорил Кутузов, кто старое помянет, тому глаз вон. А может, это… По чуть-чуть? – Ахметов показал двумя пальцами дозу в воображаемой стопке. – За дружбу нашу с тобой?

И как-то даже заискивающе улыбнулся. Надо сказать, такая лыба его не красила.

– Ты в отпуске?

– Не-а, после смены.

– А я?

– Не понял…

– Спрашиваю, я в отпуске?

– Ха! Прикалываешься, да? – сосед ещё шире растянул улыбку и попытался засмеяться, но, видя мою серьезность, проглотил весь хохот. – Ты в отгуле. Ночью работал, вот у тебя это… как его-на? Отсыпной! Точно. Ты что, не помнишь?

Я поморщился и призадумался. Если я работал ночью, получается, что должностюшка у меня совсем не великая. Кто я есть на мясокомбинате? Формовщик колбасного цеха? Забойщик? Мотальщик кишок? Какие там еще специальности бывают, не знаю. Ну а чего я хотел, вчерашний школьник? Надеюсь, ПТУ хоть у меня за плечами имеется, а то и разряда не видать.

В голове зазвенело папановское: шоб ты жил на одну зарплату! Да, невелика небось получка…

– Да я шучу, Нурик, – улыбался я. – Помню, конечно, что сегодня первое июня, четверг, – я посмотрел на него и год 1978-й не стал упоминать, слишком подозрительно будет.

– Конечно, четверг! Сегодня чемпионат мира по футболу начался. Жалко, что наши туда не попали… Уже второй раз пролетают мимо, как фанерка над Алма-Атой. Мешки-на! Ну ничего, когда-нибудь все равно станут чемпионами мира.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru