Рафаэль Дамиров
Курсант. Назад в СССР 5
Бум! Бум! Бум! – барабанил Федя по дери, показывая всю мощь советской милиции.
За дверью снова раздалось шарканье тапочек. В этот раз более энергичное. Глазок снова потух и оценивал нашу гоп-компанию. Признаться, на работников милиции мы слабо походили. Хоббит-следак с пронырливыми глазами. Пара поджарых парней (мы с Погодиным), напоминающие хулиганов городских джунглей. И громила дядя Вася, больше похожий на Франкенштейна, чем на советского милиционера.
В общем, товарищи армяне, естественно, нам не поверили и дверь не открыли. А даже если бы и поверили, и им есть что скрывать, то тоже бы не открыли. Эх… Жаль, что свидетели Иеговы еще не народились в Союзе. Так бы ими можно было притвориться. Этим блаженным почему-то всегда все открывают. Потому что знают, что если затихариться и не открыть, то паства будет приходить вновь и вновь, пока не добьется вашей аудиенции, чтобы донести слово божье.
Хотя я так и не понял, кто у них Бог. Вроде даже не Иисус совсем. Жаль, что их запретили. Забавные были люди…
Дверь нам так никто и не открывал. Возмущенный следователь, уже позабыв про свою должность, просто пинал ее ногами и плевался угрозами, спорил и пререкался с дверью, будто она была живой. Через несколько секунд выбился из сил и, насупившись, отошел в сторонку.
– Ну что, товарищи милиционеры? – я обвел всех взглядом начальника, решив временно взять командование на себя. – Ломаем? Все согласны?
– Вообще-то, как старший оперативно-следственной группы, – пискнул вдруг отдышавшийся следачонок. – Здесь я принимаю решения.
Он повернулся к сотрудникам и кивнул:
– Ломаем дверь.
– Вот это другой разговор, – оживился дядя Вася, засучивая рукава. – Кувалда есть?
– Неа, – растерянно захлопал глазенками следак.
– Да шучу я, – кинолог заботливо, словно малыша, отодвинул следователя в сторону. – А ну разойдитесь, пионеры. Сейчас дядя Вася фокус покажет.
Здоровяк отошел. Помотал головой, разминая шею (шея-то ему зачем в таком деле?) Разогнался и вдарил со всего маху по хлипкой дверце плечом. Вынес ее с петлями и другими корнями. Мы заскочили в квартиру.
– Милиция! – визжал следователь. – Никому не двигаться!
Но никто и не собирался двигаться. Более того, пузатый мужичок предпенсионного возраста с испуганной мордой Шурика (даже очки надел, как у Гайдаевского героя) вжался в стену прихожей. За его спинной держалась за сердце с барашками бигудей на голове пухлобокая жена.
– Не понял? – опешил следователь, чуть планшетку не выронив. – А где армяне?
– Какие армяне? – первой очнулась женщина. – Вы кто такие?! Мы сейчас милицию вызовем!
Глава 3
– Спокойно, гражданочка, – я достал удостоверение. – Милиция уже здесь.
Мужик еще не отошел от пережитого шока, хлопал глазами, тер очки о майку и боялся вякнуть, будто думал, что если молчать в тряпочку, наша бригада сама растворится.
– Та какая же вы милиция?! – хорохорилась хозяйка, тряся бигудями. – Этот бугай так вовсе на Фантомаса похож. А вы, извиняюсь, слишком сопливо выглядите для взрослых милиционеров. Еще и ребенка с собой притащили. – Кивнула она на следователя-полурослика, который в полумраке прихожей действительно по габаритам напоминал среднего пионера.
Тетя даже осмелела, сообразив, что грабить мы их не собираемся, потому как никаких требований материальных и корыстных до сих пор не выдвинули, а лишь смотрели с вниманием, судорожно ища в них кавказские черты. Но морды были у жильцов самые что ни на есть русские. Будто только что с Рязани понаехали…
Наша группа молчала, а хозяйка перешла в наступление, даже на конфликт провоцировала, наверное, подумала, что раз грабить мы их не собираемся, так, может, хоть снасильничаем? Она даже халат в пылу перепалки распахнула и из-под советских незатейливых кружев ляжку вперед выпятила.
– Вы на удостоверение внимательно посмотрите, – я единственный продолжал давать ей отпор. – Что там написано?
– А что мне ваши удостоверения? Думаете, я знаю, как оно выглядеть должно настоящее? И кто за дверь платить будет? А?
– У вас какая квартира? Одиннадцатая?
– Четырнадцатая у нас, – несмело проблеял “Шурик”, решив, наконец, что как хозяин он тоже должен подать голос. Но не слишком усердно и громко, потому как вдруг мы все-таки снасильничать соберемся. Не для для детских же забав мы дверь вынесли и полчаса до этого по ней барабанили. Не стоит, так сказать, нас провоцировать.
Предусмотрительная такая несмелость.
– Как – четырнадцатая? – следователь аж шапку снял и полморды в ней спрятал, будто стыдился, гад. – А этаж? Четвертый?
– Пятый! – взвизгнула тетя, уже не надеясь на интимные поползновения с нашей стороны, решила хоть за дверь деньжат отбить. – Вы что? Квартирой ошиблись?
Япона мама! Так дядя Вася, получается, своими граблями не тот этаж в лифте нажал. То-то мы долго ехали вверх. Теперь понятно, почему у хозяев морды славянского пошиба. Даже толстый кот, что выбрался посмотреть на шум, очень на русского похож – морда сытая и работать не хочет.
– Извините, граждане, – я чесал репу, размышляя, как загладить инцидент. – Ошибочка вышла. От лица всех внутренних органов приношу вам искренние извинения.
Прозвучало слабо. Надежда умерла в муках рождения.
– А что нам ваши извинения?! – напирала хозяйка, тряся брылями. – Мы как теперь без двери жить должны? Спать по очереди?
– Да ладно, Галя, – пытался урезонить ее муж. – Мы же все равно эту рухлядь менять собрались. До утра как-нибудь доживем, а там плотник придет. На утро с ним уже договорились.
Только сейчас я увидел в глубине прихожей новенькую проолифенную дверь, местами с застывшей смолой. Даже запах хвойный ощутил от свежего дерева.
Эпоха железных дверей еще не наступила, и двери вообще не принято было менять, пока те не умрут от старости. А если и меняли, то не на сваренные из рельс и листов брони, как в девяностые, а на такие же хиленькие конструкции из древесных пород. Да что двери? Даже ключи до сих пор под ковриками оставляли. И чтобы домочадцы точно нашли этот самый ключ, еще и записки в дверь совали, мол, мама, ключ под ковриком.
– Ну, раз все так замечательно разрешилось, – проговорил я, пятясь к лифту. – Еще раз прошу прощения, нам пора, на чай не останемся…
– Куда это вы собрались? – Гале явно было скучно.
Рутина с Шуриком заела, а тут столько мужиков на нее свалилось разом. Не хотела нас отпускать:
– А кто нас до утра сторожить будет? Если вы милиция, вы должны отвечать за имущество и безопасность граждан!
– А вы милицию со сторожами не путайте, – уже осмелел следователь, когда понял, что никакого материального ущерба по его (или дяди-Васиной) ошибке мы не причинили, лишь неудобства. – В наши обязанности сторожить не входит. И вообще! Вы нам еще спасибо должны сказать!
– За что это?! – хозяйка от наглости “ребенка” аж челюсть забыла подобрать, так и замерла с отвисшей.
– За бесплатный демонтаж, так сказать, старой конструкции. Сэкономите на замене двери, благодаря нам.
Тетя еще что-то верещала и возмущалась, как вдруг в прихожую протиснулся мужичок чернявый, как Муслим Магомаев. Только носом больше и крючковатей.
– Ви што шумити? – возмутился джигит, одетый в красный спортивный костюм с кофтой на голое тело (шерсть кудрями пробивалась поверх молнии на груди) и в клетчатые тапочки. – У меня дэвушка в гостях. А ви амарагидон устроили, панимаишь!
– Земляк, – обратился я к нему. – А ты с какой квартиры?
– Снизу, из адинадцытой!
– Гражданин Агавелян?
– Да-а… Аршак…
– Замечательно! – я ткнул ему корочками в изумленное смуглое лицо. – Мы к вам в гости сейчас пойдем. Постановление у нас на проведение обыска имеется по вашему месту жительства.
Агавелян вдруг потух, глазки опустил и даже как-то погрустнел, забыв спросить, а по какому, собственно, поводу обыск намечается. А скорее всего, не забыл – рыльце в пушку потому что.
– Пойдемте, гражданин Агавелян, – подтолкнул я его к выходу.
Тот нехотя поплелся, еле-еле переставляя ноги. Но в следующий миг вдруг рванул со скоростью африканского страуса. Сшиб “ребенка”, увернулся от Погодина и уже почти выскочил на лестничную площадку, как напоролся на кулак дяди Васи. А это вам не хухры-мухры…
Василий еще минут пять назад вышел из квартиры в подъезд, чтобы не стеснять своим телосложением узкое пространство прихожей. Да и тетя в бигудях на него как-то жадно поглядывала. Смутила здоровяка.
Бегунок распластался на лестничной клетке, как утка, подстреленная дуплетом, и не подавал признаков жизни.
– Убили… – выдохнула Галина, прикрыв вновь отвисшую челюсть рукой.
– Спокойно, граждане. Работает милиция, – я подошел к дяди-Васиной добыче и осмотрел ее безжизненную морду. На скуле уже назревал синяк. Пока багрянцем. Нормально, жить будет:
– Вставай, земляк, – я потащил его за ворот вверх. – Хорош притворяться.
Тот открыл глаза и непонимающе вертел головой. Пришел в себя и все вспомнил:
– Может, договоримся, начальник?
– Может, и договоримся. Пошли к тебе домой договариваться, несподручно как-то в подъезде, – я вручил пленника Погодину и дяде Васе.
Те вцепились в него, как коршуны в куренка. Больше никому не хотелось опростоволоситься, а сам я поспешил, перескакивая сразу через две ступеньки, на заветный четвертый этаж. Где-то сзади болтался следак. Сопел, и ещё слышно было, как по ляжкам хлопает планшетка.
Вот и одиннадцатая квартира. Номера на двери нет, но судя по расположению – она. Я толкнул дверь – открыта. Ну, значит, точно она. Полумрак, запах терпкого вина и парафина, где-то в комнате мерцают свечи. Агавелян-то, оказывается, романтик у нас. Свидание девушке устроил по полной. Все-таки умеют кавказцы за дамами ухаживать красиво, не то что мы, оболдуи. И где-то это самая девушка должна быть. Не напугать бы ее, дурочку. Где тут, блин, свет включается? А вот, вижу. Но свет я включить не успел…
В проеме появилось нечто… Виден был лишь громадный силуэт на фоне отблесков свечи. Это было что-то среднее между другом Астерикса и Шреком. Но только в юбке. Мать моя… Это что? Та самая дэвюшка?!
– Вы кто такие? – пробасила “Фиона”.
В этот раз я позволил в дело вступить следаку. Все же он главный в опергруппе. Пусть хоть немного почувствует, наконец, свою значимость. Не все же ему за нашими спинами прятаться. А то комплекс разовьется, не дай Бог, и так на Гитлера похож. Только усиков не хватает.
Я пропихнул следователя вперед. Тот с важным видом парторга самого большого колхоза стал доставать удостоверение. И нет, чтобы сразу сказать заветное слово “милиция”, он же жеманно затянул с представлением.
Зато Аршак среагировал быстро. Он появился на пороге с заломанными за спиной руками. Позади него маячили громила и молодой парень. Естественно, Фиона поняла все не так. Да еще и возлюбленный ее заверещал:
– Катька! Спаси!
Не долго думая, Катька ринулась на помощь своему возлюбленному – со всем пылом преданной женщины. По пути смела хлипкую тушку следака, отшвырнув его об стену. Тот ойкнуть не успел, так и впечатался в желтую обоину, не успев вытащить даже руку с ксивой из нагрудного кармана. Сполз по стене и лежал, не дрыгался. Бл*ть! Надеюсь, живой!
Носорог уже мчался на меня. Тело привычно встало в стойку. Один точный удар и все. Но мозг включил заднюю. Не привык я девушек бить в лицо. Я их вообще не привык никак бить. Вот незадача. Однако делать что-то нужно, иначе обыск сорвется. Решил преградить путь своим спортивным телом и, если получится, подножку применить.
Но спортивность своего тела я малость переоценил. В плане его габаритности, удельной плотности и массы. Мышцы, конечно, кремень, но если против тебя волна от цунами идет, то ничего не поможет. Катька смела и меня, даже не споткнувшись. Я откатился вбок, стараясь не шваркнуться башкой о потертую стену.
Погодин даже не пытался ее остановить. Просто вжался в рисунок обоев, притворившись розочкой. Катюха пронеслась дальше, и вот уже почти воссоединилась с любимым.
Но на пути цунами выросла скала. Дядя Вася, словно каменный менгир, храбро встал на пути врага, выпустив вперед длиннющие руки-бревна.
Девчуля, не сбавляя хода, ударила в колосса. Битва титанов отдыхает. Дядю Васю откинуло чуть назад, но собачник устоял на ногах и одной рукой теснил Фиону вглубь квартиры, а в другой у него болтался Аршак, что отчаянно пытался вырваться и смыться. Неизвестно, чем бы все кончилось, но я вскочил на ноги и, выхватив удостоверение, ткнул, наконец, этой самой Катьке прямо в лицо:
– Спокойно, Катерина, мы из милиции. Немедленно перестаньте избивать советских милиционеров. Между прочим, за это статья соответствующая предусмотрена.
Катька обмякла и перестала душить дядю Васю:
– Как из милиции? Что что же вы сразу не сказали?
– Так вы нам не дали, – пискнул из угла пришедший все-таки в себя следователь. – У нас постановление на проведение обыска по месту жительства граждан Агавелян. Вот, смотрите, – следователь дополз до планшетки и дрожащими руками выудил спасительную бумажку.
Слава богу, без жертв при исполнении.
– Аршак! – заревела Фиона. – Ты что опять натворил, скотина?!
– Я ничего, – блеял Агавелян. – Не знаю, в чем дело.
Катя подошла к нему и посмотрела сверху вниз. Армянин втянул голову в плечи, но деваться ему некуда, тяжелая рука дяди Васи держала его за шкирку, как котенка. Казалось, Аршак сейчас больше всего на свете хотел оказаться где-нибудь в безопасном месте, в СИЗО, например, ну или хотя бы просто в обезьяннике.
В общем, уладив все недоразумения, подняв следователя с пола, мы надели на всякий случай наручники на Агавеляна и позвали понятых. Искать их не пришлось. На шум битвы сверху спустились старые знакомые. Шурик с женой. Они даже успели застать эпическую концовку сражения, где героическая девушка-Халк пыталась свернуть шею Василию.
Сердобольные соседи с удовольствием согласились побыть понятыми. Вечер для них давно перестал быть томным.
Тетя в бигудях даже рыскала по квартире вместе с нами и все спрашивала, что в первую очередь нужно искать – оружие или наркотики.
Следователь ожил и многозначительно кивал ей в ответ, но молчал, как рыба, потому что сам не знал, что мы тут ищем. Но, судя по поползновениям Аршана, найти мы все-таки что-то должны. Не зря же он в бега пытался удариться и носорога на нас ловко натравил.
Искать пришлось недолго. Сначала обшарили самые простые места схрона: шкафы, тумбочки и прочие шифоньеры. В одном из платяных шкафов обнаружили любопытный стратегический запас в виде целой горы кильки в томатном соусе.
– Это что? – недоумевал следователь, пытаясь оценить в некоем количественном показателе огромную батарею консервных банок.
– Нэ видишь? Риба, – пожал плечами Аршак, но голосок его предательски дрогнул.
– А зачем тебе столько кильки? – давил следак. – У вас в Армении моря нет, и ты решил наладить туда поставки кильки?
– Люблю рибу, – пробурчал пленник. – Что тут такого?
– И ты молчал? – встряла Катя, грозно зыркнув на возлюбленного. – Что у тебя столько ее? М-м-м… Обожаю! В томатном соусе. Хоть бы угостил даму.
Катюха облизнулась. По-быстренькому смоталась на кухню и вернулась уже с ножом. Схватила одну банку и ловко вспорола крышку. Отогнула жестяной кругляш и поддела острием ножа вожделенное содержимое. Но содержимое рассыпалось на пол черными бусинами.
– Это что? – хлопала глазами Катька. – Что за нафиг, Агавелян?
– Позвольте? – я протянул руку и взял банку с черной икрой под бутафорной этикеткой. Взял ножичек, подцепил аккуратно глянцевые бусины и отправил в рот.
– Икра, мужики! – радостно выдохнул я. – Черная!
– Дура ты, Катя! – вскрикнул армянин с отчаянием в голосе. – Дура!
Следующие минут десять мы отчаянно пытались защитить “потерпевшего” от возлюбленной. В какой-то момент нам это даже почти удалось. Общими усилиями затолкали разъяренную Фиону в ванну. Но она выставила дверь и вновь кинулась на Агавеляна, чтобы отомстить за страшное оскорбление.
Успокоилась только, когда расквасила ему нос и посадила знатный фингал под левый глаз. Потом отряхнулась. Сунула ноги в сапоги, надела пальто (больше похожее на драповый парашют) и с гордо поднятой головой удалилась из квартиры.
Выдохнули все. Особенно Аршак. Отпираться было бесполезно. Он рассказал, как через его родственника, что работал директором в “Океане” Новоульяновска, они переправляли черную икру в Ереван под видом кильки. Рассказывал сбивчиво и торопливо. Уж очень ему скорее хотелось в камеру. Где двери железные и решетки на окнах – почти как по Булгакову, бронированные. Там его точно никто не достанет.
Глава 4
Рыбное дело в Новоульяновске раскрыли быстро благодаря нашему “грамотно” проведенному обыску. Погодину и дяде Васе руководство УВД пообещало премию, а следаку посулили должность повыше. За грамотное руководство оперативной группой в ходе проведения обыска и умелую организацию следственных действий готовили на него представление о назначении старшим следователем.
Таких плодов, правда сказать, мы не ожидали, да и узнал я о них немного позже, не сразу.
Потому что на следующий день я уже летел в стольный град. Соня на меня дулась, друзья тоже поворчали, и лишь родители не высказали ничего против моего скорого отъезда. Понимали, что сын давно вырос и у него своя жизнь.
На Петровке я был уже после обеда. Распахнул дверь кабинета. Горохов восседал в гордом одиночестве и копошился в каких-то бумажках.
– Андрей! – он радостно вскочил со стула и протянул руку. – Привет! Извини, что не дал поболеть по полной программе, но дело серьезное.
– Да ничего, – отмахнулся я. – На пенсии вдоволь наболеюсь. А пока работать надо…
После всех приключений в родном городке я уже и забыл, что больничный мой был так спешно закрыт.
– Вот это правильно! Кофе будешь? Индийский, – следователь с гордостью выставил на стол коричневую жестяную баночку “для гвоздей” с желтыми индианками на боку.
– Не откажусь.
Горохов налил кипятка из никелированного чайника. Такие советские чайники были устроены допотопно – просто железяка с нагревательной спиралью внутри. Этакий кипятильник в броне. Но служили эти нехитрые приборы долго и исправно. Как правило, ломались, только если их забывали вовремя отключить. Вода выкипала, чайник щелкал, сбрасывая перегретую скорлупу накипи, и с дымком и гарью приказывал долго жить.
Кофе оказался неплох, но и ничего выдающегося. Хотя по нынешним меркам дорогой. Аж четыре рубля за банку – Горохов, как всегда, был гостеприимен и для своих ничего не зажимал. Но большинство простых граждан предпочитали так называемые кофейные напитки из цикория, ячменя и желудей, где настоящего кофе было не больше тридцати процентов, а то и вовсе без него обходилось.
– Слушай, Андрей Григорьевич, вводную, – начал Горохов издалека. – Грядет значимое событие. Летняя олимпиада. Все-таки мы решились. Хотя поговаривают, что генсек сомневался и хотел отменить Игры. Мол, экономика наша не вывезет и оправляться долго будем. Сам видишь, какое в столице сейчас изобилие. Любой деликатес без очереди купить можно, чуть ли не на каждом углу. Показуха, мать их… А в глубинке шаром покати. Но в разгар холодной войны не можем мы в грязь мордой ударить перед нашими врагами. Понимаешь? Олимпиада в СССР – шаг, скорее, политический, нежели спортивно-общественный. Покажем, так сказать, всему миру, кто тут батька.
– Согласен, Никита Егорович, – кивнул я. – А мы что, теперь экономикой заниматься будем?
– Да ты погоди, дослушай… У нас ведь как в стране считается? Организованной преступности нет и не может быть.
– Да куда же она делась? – улыбнулся. – Не в таких масштабах, конечно, как… – чуть не ляпнул про будущее и девяностые, но выкрутился, – как на Западе.
– И я про то же… Сейчас в Москву стянуты лучшие кадры МВД со всего Союза. С десятого по двадцать пятое марта КГБ совместно с милицией проводили рейды по оргпреступности. Отработали все известные банды. Облавы, обыски, задержания. Операцию “Арсенал” назвали.
Я вспомнил, что потом этих “Арсеналов” будет миллион – чуть ли не каждые три месяца будут проводиться. А потом еще “Вихрь-антитеррор” добавится. Скоро уже наступят весёлые времена, а пока, Горохов прав, у нас даже организованной преступности официально вроде как нет…
– Так вот, – продолжал следователь. – В ходе рейдов у преступников было изъято почти семь тысяч единиц огнестрельного оружия. Из них аж двадцать пять пулеметов. Плюс еще тыщу гранат изъяли и более тонны взрывчатки.
Я присвистнул. Больше для виду, чтоб начальник был доволен.
– С таким арсеналом можно переворот устроить в банановой республике, – улыбнулся я.
– Так и в Москве тоже… – нахмурился Горохов. – Есть опасения, что во время Олимпиады теракты будут. Представляешь? Как на Мюнхенской в семьдесят втором, с заложниками. А тут еще члена одного ограбили.
– Какого члена? – удивился я. – ЦК КПСС?
Безобразие, но не так чтоб совсем невидаль.
– Хуже! – всплеснул руками Горохов. – Члена МОК. Международного олимпийского комитета, так сказать.
– Да и хрен с этим членом, – пожал я плечами. – Нам-то что?
Я не понимал, куда клонит Горохов. Когда уже, наконец, он отставит текущие реалии и выдаст конкретику, скажет, что за новое темное и трудное дельце нам поручили.
– Да не скажи! Этот представитель МОК из полувражеской ФРГ оказался. Представляешь, каким скандалом пахнет? Они ведь бойкотировали проведение олимпиады в СССР. Ты многого не знаешь. Еще в январе на заседании стран НАТО чертова троица англо-саксов из Великобритании, США и Канады инициировали этот самый бойкот. Сволочи. Никак наша страна им покоя не дает. Может, потом в будущем все изменится.
– Не изменится.
– Почему? – удивился Горохов.
– Потому что, Никита Егорович, люди не меняются. Сами знаете. Времена меняются, но не люди…
– Ты прям как Света говоришь, – Горохов вскинул на меня бровь. – Ну так вот, поводом для бойкота стал ввод наших войск в Афганистан. Но если бы там не случилось войны, то эти паразиты и другой повод бы нашли. Не сомневаюсь. Например, притеснение инакомыслящих или других юродивых в СССР. Понимаешь? В любом случае державу нашу мордой в грязь хотят макнуть. Тем более сейчас, когда противостояние длится хрен знает сколько лет уже. Не могут нам американцы простить переброску ядерных ракет на Кубу.
– Так они первые начали. В Турции свои боеголовки поставили.
– Вот и получается, что Олимпиада сейчас как арена битвы мировых держав. Какой уж там спорт вне политики! Союзники у нас, конечно, тоже есть, но врагов больше. Каждый хочет нас клюнуть и не допустить распространение красной заразы.
– Никита Егорович, – не выдержал я часа политинформации, которую и без того прекрасно знал, и знал даже, чем все это в будущем закончится (в отличие от самого начальника). Когда начнется новая жопа, будет она больше и страшнее нынешней. – А задание у нас какое все-таки?
– Задание наисложнейшее, – Горохов опустил глаза, взял уже пустую кружку из-под кофе и бесцельно погремел там чайной ложечкой. – Обеспечить безопасность проведения Олимпиады. Чтоб прошла без сучка и задоринки, так сказать.
– В смысле? – вытаращил я глаза. – Мы что, порядок общественный будем охранять? Вы что такое говорите?
– Понимаешь, Андрей… Тут такое дело. Со всего Союза сотрудников нагнали. Щелоков только этим сейчас и занят. До нашей группы им теперь дела нет. Говорят, глава МВД даже сделку с ворами в законе заключил, чтобы те приструнили на период проведения Игр своих подопечных. Чтоб не криминалили – взамен на прощение старых грешков. Не знаю. Плохая эта идея, – Горохов понизил голос. – Но начальству в задницу не заглядывают. Я бы на месте Щелокова и Андропова репрессии усилил бы в отношении криминального мира, а не договаривался бы с ними. Как сказал Володя, вор должен сидеть в тюрьме…
Да, про Высоцкого и сейчас, и потом так говорили – как о родном или будто про соседа. Не имело даже значения, что реплика-то – персонажа, её писатель написал.
Но сути все это нисколько не меняло.
– Так вы меня что? Обманули? Когда сюда вызвали? – возмущался я.
– Ну ты чего такое несешь, Андрей? Пока ты в Новоульяновске прохлаждаешься, мы тут тухнем. Каткова прикомандировали к группе экспертов-баллистов, что арсенал изъятый на предмет боеспособности исследуют, да по картотеке стволы проверить нужно. Свету опять в НИИ МВД забрали. Там работы у психологов сейчас – вагон, много обострений весенних, а сам понимаешь, психи нам в Москве в такой ответственный момент не нужны… Репутацию страны блюсти должны мы… Я вот тебя и вызвал. Мы с тобой как приданные силы по зачистке города.
– Так и знал, – с грустью проговорил я. – Что общественный порядок охранять будем. А ведь вы сказали, без меня никак.
– Да нет, – Горохов хитро улыбнулся. – Как только подвернется стоящее дельце, мы от этой рутины сбежим. Я сводки штудирую каждое утро… Если что-то будет, мы тут как тут. Срываемся и в бой. Вот поэтому ты рядом должен быть. Чтоб в мгновение ока. А то будешь болеть – и не срастется ничего.
– Ясно… А Свету и Каткова как вызволять будем?
Я немного оживился, но все равно казалось, что все это “вензеля”, которые Горохов для красоты на самую черновую ментовскую работу наводит.
– Я же говорю, будет стоящее дело, там и посмотрим… А пока ты поступаешь в распоряжение «олимпийского» управления МВД, что совместно с КГБ мероприятия профилактические проводит для подготовки столицы к действу великому…
Ну, Горохов! Ну жук! Выдернул меня из-за такой ерунды. Хотя конечно, это не ерунда для нашей страны, но не совсем то, чем бы я хотел заниматься.
– А вы тогда что будете делать, Никита Егорович? – я ехидно прищурился.
– Заниматься планированием оперативно-розыскных мероприятий и разработкой следственных версий по некоторым неочевидным делам.
– Так сами же говорите, что конкретно нам пока ничего не поручили.
– Так надо проштудировать почву, так сказать. И вот, сводки у меня, – следователь стал перебирать бумажки на столе. – Иди уже, Петров. В триста седьмом отметься. Там приданные силы регистрируются. И кружку за собой помой…
Я сделал недовольный вид, но на самом деле на Горохова не обижался. Ему во что бы то ни стало нужно было сохранить нашу группу и показать ее полезность. Для этого он меня и выдернул, чтобы потом тыкать недругам, мол, смотрите, у меня сотрудники даже больничный прерывают, чтобы в строй незамедлительно встать на боевое дежурство. Как говорится, we are the best of the best… Надо перед Олимпиадой английский подтянуть, что ли. Вдруг пригодится.
* * *
В Москве вовсю шла подготовка к Олимпиаде-80. Руководство страны опасалось повторения кровавой трагедия Олимпиады-72 в Мюнхене, когда радикальные палестинские арабы из террористической организации «Черный сентябрь» порешили тринадцать спортсменов израильской команды. Также еще свежи были в памяти воспоминания января 1977-го, когда в Москве прогремели три взрыва.
В МВД было создано специальное «олимпийское» управление, которое занималось сбором всей информации, связанной с обеспечением безопасности Игр. Подобная структура параллельно возникла и в КГБ, ее окрестили одиннадцатым отделом.
МВД мониторила всю информацию, что могла пригодиться для охраны общественного порядка, а КГБ нацелился на контртерроризм и контрпропаганду. Совместная делегация МВД и КГБ СССР даже совершила командировку в Монреаль, чтобы перенять в этом плане опыт зарубежных коллег.
В Москве начались самые настоящие зачистки. На неблагонадежных элементов, начиная от путан и заканчивая диссидентами и фарцовщиками, устраивали облавы. Задержанных ставили на учет и выдворяли из столицы.
Также к лету планировалось снизить плотность населения города легитимным путем: продлить смены пионерских лагерей, студентов отправить на картошку и в экспедиции, рабочих – в стройотряды.
Градостроительная политика тоже внесла свою лепту. В бездумном стремлении создать новое (которое не всегда, как известно, лучшее) были уничтожены целые районы за пределами Садового кольца, деревянные постройки Москвы – памятники русского зодчества.
Партия решила, что город, в котором проводится Олимпиада, не достоин деревянных лачуг, и невзирая на протесты сотрудников НИИ теории и истории архитектуры, что с пеной у рта пытались защитить интересные, на их взгляд, образцы застройки от классицизма до модерна, конструкции все-таки безжалостно снесли.
Небезызвестный в научных кругах профессор Скворцов из этого самого института даже пытался своим телом воспрепятствовать работе стенобитной машины, встал на пути огромной болванки на тросе. Но ученого быстренько повязали и упекли в соответствующее лечебное учреждение на несколько месяцев, здоровье поправить. Душевное, естественно.
Дела делаются – щепки летят.
В итоге исчез целый район Мещанских улиц, который поглотил «Олимпийский». Пострадали и окраины – дачные Сокольники с шедеврами деревянного модерна и село Коломенское с антуражными избами, которые превратили в труху ради того, чтобы туристам глаза не мозолить.
Полностью исчезло множество переулков и тупичков. Почти ничего не осталось от старинной застройки улиц Щепкина и Дурова. Прогресс, мать его за ногу, шел семимильными шагами…
Вот уже две недели я в составе группы одетых в штатское милиционеров мотался по столице, выискивая неблагонадёжных элементов. Ловля “бутафорных” преступников мне изрядно надоела. Но однажды нам повезло нарваться на наркоторговца, что делал бизнес не где-нибудь, а прямо у Большого театра. Судя по сей наглости, местные ППС-ники были у него хорошо прикормлены.
На контрольный закуп пошел я, так как морда моя, из всей нашей компании усатых милиционеров, до сих пор больше других походила на студенческую. Хотя студенты в эти времена не слишком баловались таким зельем. Увлекались этой заразой больше люди сидевшие или, наоборот, артисты и прочие ранимые творческие натуры, тонкая душевная организация которых остро нуждалась в подобном допинге.
Вычислили мы торговца по наводке спекулянта билетами, что продавал контрамарки у Большого театра втридорога. Билетный делец как-то повздорил с наркобизнесменом и решил его слить правоохранителям. Курировали его комитетчики, так как «билетер» часто имел дело с иностранцами, что желали попасть в царство Мельпомены. Он стуканул конторским, а те, в свою очередь, спустили инфу ментам. Не барское это дело, наркодилеров вязать. Наш конопляный продавец долгое время чувствовал себя вольготно и не стеснялся барыжить запрещенным товаром прямо на театральной площади.
В общем, дело было стоящее, хоть и не в том смысле, что мог предполагать Горохов.
– По чем баш? – я подошел к плюгавенькому мужичку в модных кроссовках с тараканьими усиками на пронырливом лице.
