Радомира Берсень
Последняя надежда
И она уткнулась лицом в колени, подол ее платья начал пропитываться слезами. Крупная полыхнула взглядом в сторону членов команды, группой сидящих по ту сторону костра.
– Ну, а вы, парни? С виду вы молодые и здоровые. Хоть вы что-то можете?
Самый старший из них лениво хмыкнул и с нарочитым безразличием бросил веточку в огонь.
– Да может быть и можем. Но не будем. Мы ПАГС. И это навсегда.
У капитана брови уползли на лысину.
– Это еще что такое? – Спросил он строго, но неуверенно.
– ПАГС – полиаморная гомо-семья. Мы четверо, – он махнул рукой на жавшихся к нему матросов, – одна семья, понимаете? Мы не можем предать друг друга. Мы вместе. Всегда.
Повисла еще более тягостная пауза. Звезды над головами, крупные и яркие как алмазы, весело перемигивались, словно потешаясь над людьми и выдуманными ими проблемами.
Первым зашевелился капитан, он, словно очнувшись от оцепенения, ткнул пальцем в женщину неопределенного возраста, сидевшую справа от него. У нее были крупные кисти рук и грубые черты безупречно накрашенного лица.
– А ты? Ты? Тоже не можешь? – Начиная задыхаться, спросил он.
Женщина, с кислым лицом, печально взглянула на капитана.
– Да, не могу. До двадцати пяти лет я была мужчиной, а потом сделала операцию и наконец обрела себя. Но родить не смогу.
Капитан, сжав губы, издал глухой вопль горлом. Осталась одна женщина и трое мужчин, которые еще не высказались, но уже и так все было ясно. Надежды на возрождение человечества практически не осталось.
Молодая девушка, сидящая рядом с дружной матросской семьей, печально оглядела всех и медленно произнесла:
– Понимаете, так не должно было получиться. На меня тоже нельзя рассчитывать. Я небинарный человек. Меня как будто нет среди мужчин и женщин. Иногда я вообще не понимаю кто я. Где я. Мое тело будто чужое для меня. Иногда я понимаю, что я вообще не человек.
Двое невысказавшихся парней крепко прижались друг к другу, один из них зарыдал и второй прижал его к груди.
