Растко Петрович
День рождения Индейца
Золотая Карта, или Тридцать лет спустя
Сказки должны заканчиваться, и заканчиваться хорошо.
Иначе они становятся былью.
Наутро голова была деревянная. Хотя трудно было ожидать чего-то иного от человека, выстроганного из полена. И все равно – другого сравнения в голову не приходило. В нее вообще ничего не приходило. Только, как заезженная пластинка (или теперь правильно говорить – зацикленный плей-лист?), в ней по кругу постоянно проигрывались грубые, примитивные звуки, выдуваемые из тубы, под пьяные крики: «Да это же просто праздник какой-то!» Вот ведь и мелодии-то никакой, а из головы не выходит…
Но пусть – хоть эти звуки, хоть обрывки даже не мыслей, а каких-то еще непридуманных фраз, неуслышанных речей, хоть две-три ноты постоянно по кругу – лишь бы не тишина, спутница полной отключки. Хотя бы не сейчас – сейчас страшно, а встать и занять голову какой-нибудь нехитрой механикой – например, умыться, почистить зубы, побриться – сил нет.
Когда лежишь и даже не пытаешься разогнать в голове мельтешащих мух, все равно себя осознаешь, а стало быть, пока еще существуешь. Чем-то даже интересен этот момент перехода от небытия обратно в бытие, но слишком уж часто в последнее время Буратино его ощущал на себе с утра.
Глаза набухли изнутри, как весенние почки, но в отличие от почек раскрываться не спешили. К тому же мозг и так знал, что увидят глаза, когда все-таки раскроются: несмотря на застольные излишества, в каком бы количестве их ни впитывал в себя организм, надежный автопилот всегда возвращал Буратино в его двухкомнатную каморку. Да и знакомый запах подушки не давал повода для беспокойства. А увидишь разбросанные по комнате вещи – настроение точно не улучшится. Так что, почки-глаза, весна для вас пока что не наступила.
Как Терминатор из старого доброго фильма, Буратино продолжал сканировать состояние своего организма. Пока что статус большинства критичных систем на мониторе высвечивался красным и тревожно мигал, что также раздражало. Изнутри виски долбили маленькие злобные дятлы. Сердце стучало в ритме какого-то джаза, постоянно импровизировало – то ускорялось, то замедлялось, то делалось громче, то затухало. Во рту держался вкус старых сырых подгнивших опилок. Отвращения добавляло чувство, будто бы это были его, Буратино, собственные опилки. Если бы длинный нос был сейчас в состоянии различать запахи, то – нет, лучше уж пусть пока не различает… Странные метаморфозы происходят со вкусами – ешь-пьешь все вкусное, почему же тогда спустя всего лишь несколько часов во рту такое говно? Вроде вчера не блевал. Или?.. Нет, точно не блевал. А может, лучше было бы, если б проблевался… Да какая теперь разница…
А стол вчера был по-старорежимному обильный и вкусный, одним словом – богатый. На свой юбилей Карабас пригласил всех в традиционное для таких застолий место – трактир «Три корочки». Предприимчивый Трактирщик в свое время быстро сообразил, каких барышей сулит внезапно свалившаяся на его заведение известность и даже слава после истории с золотым ключиком, он даже, скорее всего, своим трактирщицким чутьем уловил, что эта слава сохранится на долгие годы, и поэтому переименовал свой трактир в «Три корочки» и повесил на все стены огромное количество фото почетных гостей, в разное время навещавших его трактир, среди которых, пожалуй, самым почетным и известным был Карабас-Барабас. Хотя и его известность за эти годы почти испарилась – молодежь слышала о нем в основном из анекдотов или по присказкам-поговоркам, происхождения которых они уже не знали. У поколения тогдашних мальчишек за тридцать прошедших лет сначала несколько раз сменились кумиры, потом кумиров не стало вовсе. Да и без знаменитой бороды – мечты всех хипстеров как того, так и этого времени – трудно было узнать «того самого Карабаса-Барабаса» (с бородой, конечно, нехорошо получилось, Буратино до сих пор из-за того случая точил древесный червячок, да и сам Кар-Бар, как его называли старые друзья, нет-нет да и напоминал Буратино с укором – мол, ну бороду-то зачем? Но вроде все давно списали на молодость и глупость Буратино, да и с аккуратной седой щетиной на все еще холеном лице Кар-Бар даже в свои годы выглядел импозантным мужчиной).
К известности Кар-Бару в те годы было не привыкать. На его представлениях всегда были аншлаги, его любила и власть (поговаривали, что не столько за верноподданнические постановки, сколько за доступных и неболтливых куколок из труппы, с которыми чиновники Города любили проводить время за кулисами), и богема (за неприкрытый эротизм с намеком на гомосексуальность и декадентские нотки в разыгрываемых сценках), и обычная публика (за понятность и социальную близость характеров, которые изображали куклы – Гопник, Чмо, Шалава, Мажор, Алкаш…). Попасть в труппу Кар-Бара было мечтой многих юных дарований, считающих себя артистами. Родители стремились изо всех сил просунуть хотя бы на кастинг своих девочек и особенно мальчиков, ведь предпочтения свои Кар-Бар практически не скрывал. На кастинг попадали все, кроме совсем уж убогих, в труппе же оставались немногие. Как ни странно, но разборки с Буратино и его друзьями из-за золотого ключика лишь добавили Кар-Бару не только известности, но и почти всенародной любви, чего вряд ли кто ожидал. Хотя на самом деле странного в этом было мало – жители Города всегда питали слабость к сильной руке и бородачам.
Вообще, та давняя история сильно изменила жизнь всех ее участников – у кого-то в лучшую сторону, как у Буратино, Артемона или того же Дуремара, но у кого-то и наоборот. Пьеро, самый лучший и, пожалуй, единственный друг Буратино, с детства имел неустойчивую психику. Беспричинная и частая смена настроения – он мог заразительно смеяться, а через минуту рыдать навзрыд, бессонница, отсутствие аппетита, постоянная депрессия, склонность к сочинительству декадентских стихов – все это лишь обострилось у него со взрослением. К тому же, став известным, Пьеро обнаружил, не без помощи сомнительных друзей из околотеатральной тусовки, что некоторые не вполне легальные вещества способны значительно увеличить амплитуду колебаний его настроения – от райской эйфории до адских мучений. На одном из таких взмахов этих безумных качелей он однажды и замер… Буратино оставалось лишь гадать, на каком полюсе – плюс или минус, Рай или Ад… Но никто и никогда не мог так выслушать Буратино, без фальшивого интереса или видимой скуки, ложного переживания чужих проблем или притворной радости чужим успехам, как это делал Пьеро. Его ум, когда не путешествовал между мирами, был острым и гибким, его слова всегда называли именно то, о чем Пьеро и думал. В его доме постоянно толпился народ – и никто никогда не слышал от Пьеро: «Сорри, я сейчас занят, я тебе попозже наберу» или «Бля, чувак, у меня на этой неделе совсем жопа со временем, давай ближе к следующей пятнице спишемся…» Грустный клоун ушел, веселые остались, но веселее от этого почему-то не стало…
А кто-то просто не успел насладиться славой. Джузеппе Синий Нос («Ты никогда меня не любил, старый алконавт», – подумал Буратино), Папа Карло – отец, мать и вся прочая семья Буратино («Прости, Па, я так и не купил тебе новую курточку»), Тортилла… Старуха, как и триста лет тому назад, все видела свое заросшее неприглядное болото с лягушками старинным прудом. И похоронить себя завещала в нем же. Спустя три аномально жарких лета и без того мелкое болото окончательно высохло и загорелось вместе с окружающими его торфяниками, так что каждый житель Города, дыша удушливым смогом, поминал не только природоохранителей, алчных застройщиков пустующих земель, пожарных, городские власти, но и заодно не причинившую за многие-многие годы своей жизни никому вреда старую черепаху…
«Депрессняк накатил, плохой признак, – шевельнулась в голове Буратино первая за утро здравая мысль. – Надо заставить себя встать, дальше – как пойдет». Тааак, головку на бочок, правую ручку в сторону, правую ножку свесили с кроватки, туловище пе… Еще раз, туловище пе… ре… вер… нули. Упор, подъем! «Поехали!» Вот только не надо резких движений! Все-таки болеем… Сначала надо посидеть минутку, вестиблюварный аппарат должен привыкнуть к вертикальному положению – мы же не хотим потом убирать зловонную лужу, правда? Таак, привыкли?.. Встаем! И тихонечко, медленно движемся в сторону туалета, по пути замечая возможный ущерб. Ничего не разбито в квартире? Вроде нет. Часы??? А, вот, под зеркалом. Кошелек??? Внутри похолодело, и Буратино даже вроде немного протрезвел. Кошелек он всегда оставлял вместе с часами. Часы – вот они, кошелька – нет… Бог с ними, с наличными. Буратино всегда носил с собой тот минимум наличных деревянных, который не жалко было потратить или потерять. Главное, в кошельке лежала его надежда, его нынешний золотой ключик, открывающий ему дверь в новую, светлую жизнь – его Золотая Карта.
***
Казалось бы, ну чего страшного – даже если ее потеряешь, заблокируй сначала, потом через несколько дней банк выдаст новую. Или заведи несколько запасных карт на один и тот же счет (ведь сколько раз хотели это сделать, а, Буратино?). Все так. Все эти возможности были. Не было только одного – времени на все это. А раз времени нет, будем думать по возможности максимально быстро и надеяться на лучшее. Во что ты был вчера одет? Серый пиджак, синие джинсы, рубашка… Какая на тебе вчера была рубашка? Да при чем тут рубашка?! В ней не мог остаться кошелек! Ты еще про носки вспомни… Пиджак… Вот он, аккуратно… лежит слева от тумбочки в прихожей… В карманах пусто… Джинсы… Где джинсы?! Топаем обратно в спальню… О, вот они, слева от кровати! Уже поднимая их с пола, Буратино почувствовал облегчение, увидев оттопыренный задний карман. Ух, есть! Нельзя же так пугать… Вооот она, родная, Золотая Карта на BURATINO KARLOV! Жить будем!
Карта была для Буратино не просто удобным платежным средством. Она была его талисманом, его фетишем. Даже несмотря на то, что средства на этой карте были далеко не безграничны, с ней у Буратино возникало ощущение того спокойствия, которое дают деньги – не настолько маленькие, чтобы это ощущение прошло до обидного быстро, не настолько большие, чтобы потерять связь с реальностью и возомнить себя всемогущим, заработанные не настолько честным путем, чтобы уже и забыть, ради чего горбатился всю жизнь, но и не настолько «нетрудовые», чтобы от стыда за них стремиться как можно скорее от них избавиться, причем потратив соответственно – на бухло, блядей, ну или просто на что-то, даже и не вспомнить, на что. А стыд за нечестно полученное (деньги, оценки в школе, благосклонность дам, повышения по службе) был у Буратино привит еще с детства. Для Мудрого Сверчка, которого Буратино считал своим настоящим Учителем, самым страшным ругательством было «жулик». Жуликами Сверчок называл и своих нерадивых коллег, и вещавших из телевизора лицемеров, и настоящих жуликов, и иногда своих учеников. «Вы, Буратино, – Сверчок ко всем обращался на вы, даже к школьникам, что необыкновенно повышало их самооценку, – вы жулик!» – говорил он, если Буратино не выучил урок или не сделал дополнительное задание. От этого Буратино становилось ужасно стыдно. Уж лучше бы дебилом называл, как другие учителя, честное слово… Как ты теперь поживаешь, Мудрый Сверчок? Надеюсь, что жив и воспитываешь очередное поколение маленьких «жуликов». Где-то ведь был номер твоего телефона… Надо найти и позвонить тебе… Потом, попозже… Как-нибудь… Так вот, из-за тех денег, что были на Карте, Буратино жуликом себя не считал.
Буратино всегда удивлялся тому, как одни и те же слова, сказанные одним и тем же человеком, по-разному воспринимаются разными людьми. Сидевший в школе за одной партой с Буратино (а Буратино все-таки пошел в школу и успешно ее окончил – спасибо Папе Карло, его крепкой рабочей руке и старому армейскому ремню с тяжелой бляхой), Арлекин, похоже, с самого детства мечтал стать жуликом. Причем таким Жуликом, определения которому Мудрый Сверчок не смог бы найти в своем богатом лексиконе. Обделенного способностями, трудолюбием, отзывчивостью к людям, да вообще какими-либо традиционными человеческими добродетелями, природа с самого рождения щедро наградила Арлекина другим – богатыми родителями. С трудом получившего аттестат Арлекина тем не менее приняли, не без их участия, в престижный вуз на экономиста (в то время эта профессия почему-то считалась перспективной). Не набравшись экономической мудрости, из вуза Арлекин вышел законченным циником и мерзавцем, к тому же обросшим полезными связями. И жену себе подобрал (вернее, ему подобрали родители) себе под стать – некрасивая, но из «хорошей» семьи, неумная, но с четким представлением о жизненных приоритетах, бездушная, но умело манипулирующая людьми. Поэтому, когда Кар-Бар искал для своего театра сразу и исполнительного директора, и коммерческого, лучшего варианта, чем эта парочка, он не нашел.
С театром у Буратино тоже не сложилось. На волне успеха после победы над Карабасом-Барабасом и властями Города все права на театр перешли ему, Буратино. Да по-другому и быть не могло – в то бурное время жителей Города внезапно охватил такой пафос справедливости и веры в светлое будущее, что любой другой выбор публика сочла бы за личное оскорбление, и скорее всего, театр бы просто закрыли. Но вскоре Буратино выяснил, что руководство театром состоит в основном из контроля доходов-расходов, общения с городскими чиновниками – от Губернатора до начальника городской пожарной части, нагоняев нерадивым актерам и техперсоналу, обхаживания капризных писак из местной театральной прессы и прочей далекой от чистого искусства ерунды. При этом удовольствия регулярно пороть артистов, доступного ранее Карабасу, Буратино лишился – подул ветер перемен, знаете ли, теперь это стало неполиткорректным и даже вовсе недемократичным… А иногда так хотелось… В итоге, когда шумиха вокруг театра стихла, Буратино и Карабас по обоюдному согласию вернулись к прежнему руководству. Карабас стал не только владельцем театра, но и художественным руководителем (ни Арлекино, ни его жена ни черта не понимали в искусстве), а Буратино выбил для себя непыльную должность директора по общим вопросам – звучало непонятно, да и отвечал он непонятно за что, иногда подписывая какие-то документы, которые ему подсовывали Арлекино или его супруга, якобы потому что без его подписи документы могли не принять городские власти. В суть бумажной волокиты Буратино не вникал – гарантией от подставы был Кар-Бар, деньги на Карту поступали в достаточном для безбедной жизни количестве, «а что еще нужно, чтобы достойно встретить старость?» Какое-то время Буратино продолжал выступать на сцене, играя самого себя. Сначала ему это нравилось. Особенно когда публика устраивала ему овацию после его коронной фразы: «Я создан на радость людям!» Вскоре, впрочем, овации сменились вялыми аплодисментами, потом публика вообще перестала реагировать, а затем и вовсе стала ржать после этой фразы. Видя недоумение Буратино, Кар-Бар объяснил ему:
– Видишь ли, мой дорогой, в наше время если кто-то что-то предлагает, причем бескорыстно, то точно для того, чтобы наебать. А чем больше предлагает, тем вернее и крупнее наебет. Ты вот им радость обещаешь – а они ржут, думают, что ты играешь разводилу лохов.
– Но так ведь и есть по сценарию! – не понимал Буратино.
– Так, но по сценарию лохи находятся на сцене, а не в зале.
В общем, актером Буратино так и не стал.
…Обнаружив в квартире Карту и приняв контрастный душ, Буратино начал оживать. Сначала он было подумал о том, чтобы спуститься в магазин в доме напротив, чтобы купить пива на опохмел, но потом благоразумно решил этого не делать. Сегодня важный день, даже не так – сегодня Очень Важный День! Поэтому нельзя расслабляться, а выпьешь пива – и понеслась… «На пьяницу не нужен нож, ему пивасика нальешь – и делай с ним что хошь…» – досочинил Буратино популярную когда-то песенку. Нет, не сегодня, не сейчас, ну хотя бы до самолета – ни-ни… А то уже бывало такое – присядешь вроде «на дорожку», а потом две недели отпуска на дорогом курорте как корова языком из памяти слизала… Поэтому – лучше кофе. Что у нас со временем? Время есть – до такси в аэропорт еще час, успеем.
Пока готовился кофе, Буратино включил телевизор. Вообще, он не любил никакие СМИ, в том числе и телевидение. Он относился к ним как к цыганкам на городском вокзале, которые беглой болтовней, мельтеша руками перед глазами, пытались вытащить из него побольше деревянных. Его раздражали эти бесцеремонные, наглые попытки залезть ему в мозг, отвлечь внимание, пока товарка шарит по карманам. Его слух, зрение, здравый смысл пытались грубо изнасиловать, и даже если у них это не получалось, все равно на душе у Буратино оставался гадкий осадок – ну неужели он настолько похож на доверчивого идиота, что к нему липнут эти пиявки? Газет он не читал вообще никаких, в интернете избегал новостных или псевдоаналитических площадок, на которых разводился надоевший уже срач между «государственниками» и «оппозицией» – ну какая к черту в столице, и вообще, в Стране Дураков оппозиция?! Те же дураки, что и «государственники», только с противоположными по смыслу лозунгами, да и лозунгами этими они друг с другом спустя какое-то время меняются. Тем не менее по телевизору Буратино время от времени смотрел всего два канала. Один – круглосуточный новостной канал официальной власти Страны Дураков. Во-первых, для того чтобы быть в курсе, в какую нынче сторону приказано дуть ветру, чтобы случайно, по неведению, не пытаться поссать против него. Во-вторых, эти новости даже своей подачей создавали ощущение стабильности и надежности. Обычно давалось четыре блока новостей: в первом официальные лица величественно проводили официальные мероприятия, даже если эти мероприятия задумывались как спонтанные, например общение с народом. Мудрый взгляд официального лица, спокойная речь, впрочем не без примеси словечек и прибауток – а вокруг улыбки на благоговеющих лицах, ну или задумчивость о судьбах Отечества, в зависимости от темы мероприятия. Во втором блоке давался обзор внутренних новостей – рост всех показателей (кроме биржевого курса деревянных к глобалу) по сравнению с, достижения и инновации, забота о нуждающихся, даже если и было что негативное, то складывалось ощущение, что это временно и вполне поправимо, тем более под руководством тех, из первого блока новостей. Если же в Стране Дураков случались незапланированные народные выступления – а в последние годы они случались все чаще и чаще, – то в представлении тележурналистов все выглядело так, будто довольные жители вышли на праздник демократии, чтобы вежливо и в корректной форме поблагодарить власть за заботу и дать ей обратную связь, а еще чтобы их в шутку поносили на руках такие же вежливые и корректные полицейские, ради маскарада нарядившиеся Чебурашками-Робокопами, и покатали на своих смешных автобусах. Ну а что у некоторых демонстрантов потом оказались морды разбиты – так то сами виноваты, под ноги не смотрели, такое случается. Далее шел блок новостей зарубежных, из которого зритель узнавал, что у Страны Дураков вновь обострились отношения со Страной Сильных, что Страна Хитрых на всякий случай решила поддержать и тех и других, что Восточная Страна построила очередной авианосец и объявила своей исключительной экономической зоной огромный кусок океана вблизи Острова, где по случайному совпадению Страна Сильных решила провести свои военные учения, мировая общественность традиционно выразила свою озабоченность, МИД Страны Дураков был рад хоть в чем-то совпасть во мнениях с остальной мировой общественностью, но в этот раз несколько переборщил, решительно осудив и тех и других, Восточные выразили недоумение, ведь они со Страной Дураков номинально числились в союзниках… В общем, Страна Дураков находилась в кольце как минимум недоброжелателей, впрочем, как и всегда в своей истории. Ну и четвертый блок новостей – о спорте и о погоде, после просмотра которого зритель, проживающий каждый день со стойким ощущением, что происходит какое-то дерьмо, а какое конкретно – непонятно, убеждался, что все дерьмо – это лишь наш футбол и холодное лето.
Второй канал был чисто развлекательный. Так, обычная пустышка, яркий фантик, внутри которого спрятан еще один фантик, только плотно смятый, чтобы с первого взгляда было похоже на конфетку. Но одну передачу Буратино смотрел постоянно – она была про путешествия. Еще не до конца зажравшиеся и потому интересные ведущие в начале каждого выпуска разыгрывали в орлянку, кому быть в новом незнакомом городе со ста глобалами на два дня, а кому с безлимитной золотой картой. Такой сюжет нравился Буратино. Он мысленно представлял себе, как бы он распорядился своей Золотой Картой, будь она и правда безлимитной, а потом сравнивал свои мечты с тем, на что, где и как тратили деньги ведущие. Фантазии Буратино всегда побеждали телевизионную реальность, из-за чего закрадывалось подозрение, что безлимитная карта в телепередаче все-таки имела свой лимит – лимит жадности продюсеров. Да и к тому же Буратино впервые в этой передаче увидел Остров…
Сказать по правде, та передача не очень его впечатлила. Ведущие всячески давали понять, что за свою телевизионную жизнь видали они места и покруче. Ни тебе частных самолетов, ни высоченных отелей с вертолетными площадками на крышах, ни ультрасовременных городов, ни мишленовских ресторанов… Ну океан, ну многокилометровые безлюдные пляжи, ну изумрудная зелень нетронутых лесов… «Ну, такое…» – как выразился один из ведущих. Но как раз об этом и мечтал Буратино! Он любил зелень, океан и приватность. А еще, скорее всего случайно, в кадры то и дело попадали островитяне – и хоть было видно, что живут они, мягко говоря, небогато, но таких искренних и не заискивающих перед телекамерой улыбок на всех без исключения лицах аборигенов Буратино не встречал еще со времен своего детства. Поэтому вопрос о том, куда ему отправиться в следующее путешествие, отпал сам собой. Только на Остров!
Буратино любил путешествовать и успел повидать многое. Поэтому первое его впечатление от Острова не было шоком. Да он и не ожидал, что будет чем-то потрясен. Скорее наоборот: он хотел бы, выйдя из аэропорта, испытать то чувство, когда ты возвращаешься – даже не в дом, где ты родился, даже не в утробу матери, а еще дальше, туда, где всегда жила, живет и будет жить твоя бессмертная душа, в некое абсолютно комфортное именно для него место. И первые впечатления у Буратино были именно такими, хотя он не признавался себе в этом – из страха обмануться. Всю свою первую поездку на Остров Буратино не раскрывался ему целиком и не впускал его в себя полностью, он играл своими чувствами и ощущениями, проверял их. Потом, уже вернувшись с Острова в Город, он аккуратно сортировал и раскладывал по полочкам воспоминания об Острове, тщательно подбирал определения своим чувствам, пока не решил для себя, что он не просто хочет вернуться на Остров. Он мечтает там жить. А чтобы мечта сбылась, нужна Золотая Карта, ну и разумеется, то, что на ней лежит.
***
И все шло вроде бы в правильном направлении. В Стране Дураков его особо ничего не держало. Брак с Мальвиной распался давно. Буратино так и не понял, каким образом они оказались мужем и женой, испытывая друг к другу стойкую антипатию с самого первого своего знакомства. Буратино раздражали ее постоянные капризы и привычка красить волосы в кислотные цвета. Мальвина не видела в нем добытчика и защитника, считала фантазером и вообще несерьезным – то ли дело Артемон! И красив, и со спортом дружит, и дослужился за короткий срок до совсем не рядового силовика, уважаемый человек. Поэтому, когда Мальвина однажды объявила Буратино, что уходит от него к Артемону, Буратино испытал какие угодно чувства – обиду, облегчение, но только не удивление. Чтобы выглядеть достойно в глазах и Мальвины, и в своих собственных, Буратино решил набить Артемону морду. Все равно бы ничего у Буратино не вышло из этой затеи – они с Артемоном были закадычные друзья, да и Артемон был банально сильнее, поэтому закончилось выяснение отношений в «Трех корочках», когда пьяные в хлам Буратино и Артемон, обнявшись, горланили песни, от «Наша служба и опасна, и трудна…» до «Скажите, как его зовут?». В общем, победила дружба. Вскоре Буратино и Мальвина развелись. И вот что странно: после Мальвины все девушки Буратино были в чем-то на нее похожи – взбалмошные, капризные и смазливые. Буратино нравился девушкам («Я обаятельный», – с грустью думал он), но особых чувств к ним уже не испытывал – так, просто физкультура. «Ты какой-то деревянный», – сказала ему как-то одна из них. «Еще какой», – подумал Буратино и совсем не обиделся.
Конечно, развод нанес Буратино финансовый ущерб. Восполнить его можно было, экономя на развлечениях и путешествиях, откладывая на неопределенный срок осуществление своей мечты об Острове. А можно было дождаться случая и удачно провернуть крупную сделку. И такой случай вскоре представился Буратино.
– Короче, Бурый, такая тема, – даже разговор по телефону с Арлекином вызывал у Буратино раздражение, – есть покупатель на наш театр. При баблосах, хоть и наш, театральный. Хэзэ, где он их нарыл. По ходу, бабки не совсем чистенькие. Предлагает по документам провести по заниженной стоимости, остальное налом.
– Налоговая за жопу возьмет, а там и до прокуратуры недалеко, – предположил Буратино.
– Не ссы, дубина! У меня все схвачено. Треть из того, что налом, я заношу в мэрию. Они подтверждают, что здание аварийное, художественной ценности не представляет, и вообще, включено в программу реновации, то есть под снос. Ну это их хуйня, как они это проведут. Главное, что вопросов ни у кого не будет. Треть суммы – моя. Тут давай без базара – я клиента нашел, и вообще, идея моя. Треть – Кар-Бару, он уже в курсе. Остальное – твое.
– Эй, Рыжий, где ты меня кидаешь? Подстава какая-то, что ли? Иначе нахуй бы я тебе был нужен?!
– А ты мне и так нахуй не нужен, брателло! Этот чел стремается, хочет, чтобы все владельцы сделку согласовали, типа чтобы потом наездов не было. От Кар-Бара у меня доверенность, ты знаешь, да и ему похуй на театр. Ну а ты прежний владелец. Какая подстава, в натуре?
– Тащи своего чела.
– Завтра в обед, норм?
– Давай.
– В «Корках»?
– Ну давай там.
– Добазарились.
Чел оказался известным театральным режиссером, из «оппозиции». Сделку обсудили быстро, складывалось впечатление, что покупатель хотел как можно скорее избавиться от денег. Буратино тоже не было смысла тянуть – причитающаяся ему сумма как раз позволяла вместе с другими его накоплениями заняться осуществлением мечты. Через неделю документы были готовы. При их подписании режиссер передал всю сумму – в глобалах, как и договаривались. В воздухе запахло океаном, перед глазами стояли изумрудные леса Острова… Буратино даже не верилось, что мечты осуществляются таким вот банальным, скучным образом. Накаркал…
…Веселье на юбилее Кар-Бара было в той поре, когда все гости разбились за большим столом на маленькие группы, ведущие каждая свой разговор. Кто-то обсуждал свежую постановку Кар-Бара и молоденьких артистов, кто-то спорил из-за недавно разогнанного с особым азартом городскими властями митинга «оппозиции», вернее, из-за символа, который на этот раз выбрали организаторы для митинга – презерватива (одни утверждали, что имелась в виду власть как болезнь, передаваемая по наследству, то есть половым путем, от которой нужно предохраняться, другие – что имелся в виду сам Губернатор как символ того, на что презерватив надевают). Кто-то язвил в адрес носатого Дуремара, приславшего из Страны Хитрых в подарок на юбилей старому другу поздравительную бумажную открытку… Нет, бедным или нуждающимся Дуремара назвать язык ни у кого не поворачивался. Все прекрасно помнили, какой ажиотаж у населения в свое время вызывали акции компании «Поле Чудес Лимитед», потом с каким грохотом рухнуло это предприятие. Пока власти разбирались, что произошло, кто виноват и где, собственно, деньги, Дуремар с Алисой объявились в Стране Хитрых как жертвы режима. К тому же форма носа Дуремара и рыжий цвет волос Алисы недвусмысленно указывали на принадлежность их носителей к титульной нации Страны Хитрых. После их побега МИД Страны Дураков вяло потребовал от Страны Хитрых выдачи беглецов, но тут поднялась такая волна возмущения в мировой прессе, якобы до честных предпринимателей пытается дотянуться кровавая рука бывшей Родины даже в свободной стране, что про историю решили просто забыть. На новом месте «честные предприниматели» тоже не потерялись – целебные пиявки Мертвого моря раскупались по всему миру. А ведь когда-то Кар-Бар в прямом смысле слова вытащил Дуремара из Болота, а Алису из борделя. И вот теперь – открытка на юбилей… В отличие от этой парочки их бывший компаньон – Базилио – не мог похвастаться ни характерной внешностью, ни родственниками по материнской линии, поэтому и был назначен властями Города виновным за аферу с акциями. После отсидки, больной, опустившийся и никому не нужный, Базилио, или теперь просто Кот, стал бомжевать. Буратино его как-то раз случайно встретил на вокзале и, с трудом узнав, брезгливо отвернулся – от Кота резко воняло псиной.
Буратино не присоединился ни к одной из групп. Он вполуха слушал разговоры за столом, не вникая особо в их суть. Он пил вино, слегка закусывал и размышлял о том, как он распорядится средствами с Карты на Острове, когда к нему подсел Артемон.
– Ты че творишь, в натуре, дубина? – с ходу спросил он.
– В смысле? – не понял Буратино.
– На врагов работаешь?
– Ты охуел, Темыч???
– Ты нахуя театр продал этому гандоннику?
– Рыжий напиздел?
– Ты на Рыжего стрелки не переводи! Чья подпись под договором??? У нас в мэрии свои люди.
– А кого это ебет? Захотел – и продал!
– Дебил, блядь! Да этот пидор давно у нас в разработке! Заебал он уже своей политической активностью. Давно хотели его прессануть, но по финансовой части, у нас же типа демократия. Никак не могли определить, через кого он бабки отмывает, а тут ты, бля, нарисовался… Как вовремя, епта! Теперь как соучастник пойдешь.
В животе у Буратино похолодело.
– Че делать-то, Темыч?
– Сухари, бля, сушить… Валить тебе надо и по-быстрому… Хотя бы на годик-два, пока все не утихнет. Из гандонника мы бабки выжмем в качестве компенсации за ущерб – и материальный, перед Родиной, и моральный, перед нами, и пускай себе валит в демократию, там от него вреда никакого. А то Главный сейчас злой, потребовал к выборам почву подготовить и заразу извести, так что щепки полетят – никому не поздоровится… Бабло-то есть у тебя?
