Пётр Таращенко
Котик, Васька и Люси
– Можешь не продолжать. Я все знаю: я ужасная; у меня не руки, а крюки; не голова, а бестолковка; я чай заварить не умею. На какой странице была заложена книжка у Манилова – запомнить не способна. Я все это отлично знаю.
«Когда она забудет про Манилова?.. Прошло уже двадцать тысяч лет, построены новые города, выросли дети и нарожали внуков, а те растопили льды Антарктиды и посеяли на их месте гречневую кашу. А она все еще помнит про Манилова…»
Льды, конечно, были еще не растоплены, но дети выросли, это правда. Гришка вырос, с ним стало трудно справляться. Скоро, очень скоро он прочитает бессмертную сатирическую поэму, и тогда мама торжественно вручит ему магическую пентаграмму в голубом конверте, которая сделает его неуязвимым, неподвластным критике, освободит от влияния ложных авторитетов. От его влияния в первую очередь.
«Ну, если ты такой умный да благоразумный, отвечай, старикан, да живо, – на какой странице была заложена книга у Манилова?» – будет кричать он на своего прогрессивного глупеющего отца.
«Книга была заложена на… на… тьфу, черт», – быстро сдастся он и беспомощно разведет руками.
«Прошлое отбрасывает тень», – внутренне усмехнулся Константин Петрович.
Тень отбрасывал ничтожный в сущности эпизод десятилетней давности.
Константин Петрович ухаживал за своей теперешней женой Людмилой Андреевной. Более точно: Котик ухаживал за Люси.
Студент Котик был начитан, безумно ироничен, спор в ученье и, вдобавок ко всему, имел достойные жизненные цели.
Люси была как яблоня в цвету: бела лицом, и пахло от нее очень приятно. Это была серьезная девушка. Она также имела достойные цели в жизни. Конечно, не такие высокие, как цели ее кавалера. Естественно, цели эти были женские цели.
Наличие высоких жизненных целей и собранность в ученье нисколько не мешали Котику проявлять в ту пору мятежность духа, быть истеричным и некрасиво, беспочвенно ревновать Люси. Он был влюблен в нее без памяти.
Безраздельная преданность Люси своему кавалеру удивительно естественным образом сочеталась с явной склонностью к кокетству. Это было вполне невинное кокетство хорошенькой девочки: она уже знает о том, что хорошенькая, но еще не сообразила, что детство кончилось.
Однажды после студенческой вечеринки Котик провожал Люси домой.
– Этот черненький, Додик, – жокей; он приглашал меня завтра на ипподром, кататься, – простодушно похвалилась Люси.
– Повезло тебе, – с плохо скрытым сарказмом позавидовал Котик. – Ты там поосторожней, смотри, чтобы лошадь не понесла.
Тоненький ледок – ледок отчуждения – хрустнул на зубах Котика. Умная и преданная Люси этот хруст услышала и немедленно перевела разговор в нейтральное русло. Она стала рассуждать о литературе.
Котик сохранил холодное достоинство и на эту удочку не поддался. Ему нравилось порой обижаться на свою Люси. Люси не успокаивалась. Она снова заговорила о вечеринке, но на этот раз в весьма критическом ключе и с привлечением литературных аналогий.
Про хозяина квартиры она, в частности, сказала: «Типичный Манилов!.. Ни то, ни се… Ни в городе Богдан, ни в селе Селифан. Представляешь, я случайно открыла книгу на его письменном столе – закладка лежала на четырнадцатой странице! Ну, не Манилов ли?!»
Котик хмыкнул. Уверенная легкость, с которой Люси продемонстрировала поверхностность своих литературных познаний, его покоробила. Котику было тогда неполных двадцать три года, и он, естественно, еще не сознавал всей меры несовершенства девичьей памяти. А поэтому посчитал необходимым избавить свою подругу от смешного заблуждения и сообщил ей, что маниловская книга была заложена не на четырнадцатой, а на двенадцатой странице. Для этой цели были мобилизованы значительные запасы весьма злой иронии.
С необъяснимой уверенностью Люси стояла на своем. И вот таким образом вместо приятной беседы между симпатичными молодыми людьми состоялась совсем некрасивая ссора.
У подъезда Люси распалившийся Константин собрал остатки сарказма и дал ей совет – неостроумный, нетактичный, глупый и даже грубый:
– Если завтра поедешь кататься с этим конюхом, попроси его, пусть подбросит тебя до Ленинки – совместишь приятное с полезным.
– Ах, вот в чем дело, – поняла что-то Люси. – Ну, пока.
И исчезла в темном подъезде.
По дороге в общежитие Котик заметно поостыл.
Ну и что из того, пусть не знает, на какой странице! (Хотя, конечно, следовало бы знать такие элементарные вещи…) Зато она как яблоня в цвету!
(Хорошо, пусть не знает, но зачем в ней столько упрямства! Яблоне в цвету это совсем не идет.)
– Люси,– сказал он в заиндевевшую телефонную трубку, – я был не прав.
И собрался было объяснить, что не стоило из-за такой мелочи… Но объяснение не удалось.
– Да,– немедленно согласилась Люси, – ты был не прав: закладка в книге Манилова лежала на четырнадцатой странице. Так что я уж, пожалуй, покатаюсь с конюхом, а ты посиди в библиотеке. Могу, кстати, одолжить тебе свой читательский, – мне он завтра вряд ли пригодится.
И тотчас раздались короткие гудки.
Прыгая через три ступеньки, Котик помчался на девятый этаж, где в тупиковой комнате с табличкой «Бельевая» на двери уже много лет проживал Миша Лисица, студент-ветеран и владелец довольно приличной библиотеки.
«Неужели? Неужели я ошибся? – терзался Котик, срезая углы.– Ложное воспоминание… иллюзия полной уверенности… есть такой психологический феномен. Ах, как стыдно!»
Дверь тупиковой комнаты была закрыта на ключ. Доносившаяся из-за нее музыка не заглушала довольный смех ветерана. Тот имел свои традиции и каждый уик-энд проводил весьма достойным образом: пил недорогие вина, ухаживал за девушками и смеялся над теми, кто этого не делал.
Котик преодолел неловкость и деликатно постучал в дверь согнутым пальцем. Внутри сигнала не услышали: ветеран ржал как сумасшедший, противно кудахтала ветеранова подруга, победно гремели литавры.
– Миша! – вполголоса воззвал Котик в замочную скважину и наддал дверь ногой.
