Пётр Ореховский
Бутылка, законченная питьём
АНТИ–ЭККЛЕЗИАСТ
Ничто никогда не кончается, однажды начавшись. Всё ново под луной, и ушедший ветер никогда не сможет найти круги свои.
Хочешь потерять друзей? Полюби женщину больше жизни.
Хочешь, чтобы твои подруги вновь и вновь приходили к тебе? Влюбись в мужчину.
Хочешь потерять семью? Люби чужих людей и отдай им хлеб свой.
Есть ли повтор в этом? Можно ли вступить в след ушедшего? Только те, кто живёт позавчера, наступают на свои вчерашние следы. И радуются – о, как здесь всё понятно!
А разве можно понять, что представляет собой жизнь, если не знаешь, что такое смерть? И как узнать смерть, если ни разу не умирал? А тот, кто умирал, тот боялся. Можно ли назвать храбрым того, кто ничего не боится? И понимает ли он жизнь?
Нам даны пять чувств и шестое – сердечное. Без него нет смысла в первых пяти – с помощью сердца мы различаем то, что нам нравится, от того, что не нравится. Что же ты делаешь равнодушным своё сердце? Не для того ли, чтобы уснули и твои пять чувств? Разве в этом мудрость?
Бывает и того хуже. Разложат костры, ударят в барабаны, задуют в трубы и возбуждаются от чужой любви. Как газовая плита – сжигают чужое топливо, добытое из сердца земли. И веселье кончается с поворотом крана горелки, с восторгом последнего мужчины, с улыбкой последней женщины. Они – устали. Но ты-то уже знаешь, что такое усталость сердца, правда, Равнодушный?
У каждого – своё. Видишь, я соглашаюсь с тобой. Но в чём же разница между мёртвым львом и живой собакой, если они равно бесчувственны. Согласишься ли ты со мной?
А когда болит сердце, чувства на пределе различают тончайшие ароматы. Можно чувствовать завтра и оттуда увидеть сегодня. Нам не договориться с тобой – ты был вчера и всегда, а моё время – из будущего в настоящее, оно никогда не наступит. Ведь прошлого – всё больше, а будущего – всё меньше, и ты в этом уверен.
Сердце моё говорит, что лучше быть мотыльком-однодневкой, чем пирамидой египетской. А я трачу время короткой жизни своей на спор с теми, чьи пальцы жёстки и не улавливают биения шёлковых крыльев.
И это уже принадлежит прошлому.
апрель 2001
БУТЫЛКА, ЗАКОНЧЕННАЯ ПИТЬЁМ
Начатая бутылка полна разговоров, пустая – сожалений. Раньше я спокойно относился к пустым бутылкам у себя на столе, теперь они меня раздражают, напоминая об объёме выпитого, и я сразу пытаюсь их убрать, а по возможности – и выкинуть. Если бы был шанс, то я попытался бы заменить свою судьбу на другую, как перегоревшую лампочку, или, если угодно, как пустую бутылку на полную, но Господь давно не желает ко мне прислушиваться. Хотя, признаться, я сейчас часто пытаюсь обратиться к Нему за помощью. Ничего другого не остается.
Искусство выпивать в одиночку требует бережного отношения к своей памяти. Для этого надо уметь разрешить себе вспоминать; недаром такие посиделки в народе называют "чокнуться с дьяволом". Мне предстоит длинный вечер. И я начинаю вспоминать. Прошлое путается с настоящим и сворачивается кольцом, как собака, свернувшаяся в клубок у порога. Несмотря на повышенную лохматость, два печальных собачьих глаза глядят на меня сквозь шерсть не отрываясь…
Этот город был ничем не хуже других, просто я прожил в нём уже достаточно много времени. Мне надоели его плоские пейзажи, грязная неширокая река, в которой уже давно никто не купается, пустыри и холода. Сколько я бываю в сибирских городах, столько же меня достают холода и пустые пространства. Почему бы какому-нибудь современному художнику не написать полную психологизма картину: «В ожидании общественного транспорта»? Или они одновременно с палитрой приобретают личный автомобиль?
Всё на свете имеет начало и конец, но эта история кажется мне нескончаемой. Было время, мне казалось, что я никогда не смогу из неё выпутаться. Всё началось несколько лет назад, когда я взял взаймы у своих друзей пятнадцать тысяч долларов. Дело моё процветало, но не хватало оборотных средств. «Зачем тебе банк? – сказали они. – Мы дадим тебе деньги гораздо дешевле».
Процент действительно был намного ниже, и я согласился. Через год у них якобы случилась какая-то беда, и уже они попросили у меня взаймы. Тридцать тысяч долларов. Для того чтобы собрать эти деньги, я выгреб свои чёрно-белые кассы и ещё пришлось занимать под разные активы. Друзья исчезли, а я остался должен кредиторам после всех расчётов теперь уже пятьдесят тысяч.
С тех пор я перестал быть автомобилистом, хотя и редко пользуюсь общественным транспортом.
Впоследствии я узнал, что подобные операции у нас в ходу, даже термин есть: «откормить поросёнка». Однако обидно, когда в качестве поросёнка выступаешь ты сам. И, как мне объяснили, я должен ещё радоваться, что меня не убили. Действительно, одно время радовался. Сейчас как-то уже не очень.
Впрочем, всё и в самом деле не так уж плохо. Хотя мы и разъехались с женой, но ни её, ни сына всё это практически не коснулось. Можно сказать, они даже выиграли материально после официального развода – естественно, большая часть имущества у нас была оформлена на жену. Жизнь идёт дальше, говорю я сам себе, затягиваясь в туалете своего номера самокруткой из местной анаши. Как ни смешно, я не курю табак. Но анаша примиряет меня с ситуацией.
Официально я торгую в этом городе продукцией одной московской фирмы. На самом деле у этой фирмы нет своей продукции, она – чистый посредник. И её прибыли напрямую зависят от эффективности действий сети местных дилеров. А я контролирую их действия. Но уже неофициально. Это – мой секрет Полишинеля. Этакий Хлестаков наоборот.
Большая часть наших поставок – это соли, увеличивающие отдачу нефтяных пластов. И соли, которые, наоборот, помогают консервировать скважины после окончания нефтедобычи. Это приносит фирме большой доход. Своего рода лекарства от медвежьей болезни Земли. Мне приятно причислять себя к почтенной когорте медиков.
За последние четыре года я уже отдал сорок тысяч не считая процентов. А проценты оказались большие. Собственно, их я и отрабатывал. По мере уменьшения долга у меня всё чаще возникал вопрос: а что же я буду делать дальше? Прямо будущий декабрист во время войны с Наполеоном. Может быть, опять сойдёмся с женой. Или я обзаведусь другим домом. Может быть.
Я стараюсь запретить себе такие мысли, пока окончательно не погашен долг. Но – поневоле думается. Мы ведь часто нужны людям в качестве их должников. Пока ты должен, в тебе заинтересованы. Ты возвращаешь долг, платишь проценты. Тебе помогают. А когда ты никому ничего не должен, ты – сам по себе. И никому не нужен. И начинаешь бороться за то, чтобы теперь тебе стали должны другие. Такая вот нехитрая логика жизни.
После анаши я тщательно чищу зубы, умываюсь, пью слабый чай и сажусь писать диссертацию на заказ. Вообще-то, я, как нынче принято выражаться, дипломированный химик. Кандидат наук. Мой приятель в Москве эти диссертации продаёт. Говорят, в области естественных и технических наук эти труды стоят сравнительно дёшево: сейчас в основном котируются экономисты, философы, социологи. Не знаю. Мой гонорар должен составить две тысячи зелёных. Почему бы за эти деньги не обработать данные о результатах применения наших солей на различных месторождениях. Даже самому интересно.
Фирма поделила страну на «зоны ответственности». В каждой зоне есть своя «столица» – город, где расположен филиал фирмы. С филиалом связываются дилеры. Всего филиалов десять. Я больше всего люблю Северо-Западный – там представительство фирмы расположено в Питере. Мне нравится этот город, да и кому он, собственно, не нравится? Но я там редко бываю.
Основные нарушения дилеров заключаются в том, что они начинают «крутить» деньги фирмы как свои собственные. Иногда это совсем плохо для них кончается. Иногда же нарушения бывают сравнительно незначительные: задерживают средства клиентов на два-три дня. При больших оборотах это немалые суммы, а выявить задержку бывает очень непросто. Примерно этим я и занимаюсь. Разговариваю с заказчиками, спрашиваю, как идут дела, в какие сроки исполняются их заказы и как быстро они перечисляют деньги… И пошло-поехало.
Мне платили неплохие деньги, основная часть из которых уходила в оплату за долг. Но с таким долгом из жалованья, конечно, не расплатишься. И я занимался взаимозачетами. Кто же только их придумал, особенно налоговые. На нефтепродуктах это – беспроигрышное дело.
Гляжу на очередного чиновника, подписывающего проведение взаимозачета, в котором участвует нефтяная компания, управление транспорта и моя фирма при дисконте в тридцать процентов. Фактически эти деньги теряет бюджет, а я думаю о любимой милиции. Напрямую платить им нехорошо, поэтому деньги перечисляются… куда-нибудь. Например, в фонд общественной безопасности с юридической физиономией некоммерческого партнёрства. В качестве спонсорского взноса. И ведь всегда они тут как тут. Вместе с государством, которое они помогают обворовывать.
Суть взаимозачёта проста: нефтяная компания говорит, что у неё нет денег, чтобы заплатить налоги. Но есть нефтепродукты. Если с этой позицией государство соглашается, то начинается поиск тех, кто получает деньги из бюджета. Например, предприятие общественного транспорта. Оно получает дотации на погашение своих убытков. Почему бы вместо денег ему не взять бензин?
Оно и берёт. Только вот бензин немножко дороговат по сравнению с тем, что можно купить на соседней бензоколонке. В этом и суть взаимозачёта: разница между ценами на бензин за деньги и по взаимозачёту и есть дисконт. Его пилят… то есть делят, между всеми участниками сделки. Моя доля в этом пироге уж совсем невелика, от трех до пяти процентов. И со мной тоже осуществляют взаимозачёт: деньги идут через Москву моим кредиторам по фиктивным договорам. Все обо всём знают. Что ж, иногда я даже горжусь своей репутацией честного идиота.
В последний год мысли о будущей свободе стали приходить чаще. Я, видимо, стал выдыхаться. И вот тогда-то я познакомился с Таней.
Это было забавно – я принял её за девицу в поисках развлечений, скажем так. Кочевой образ жизни располагает к знакомствам. Торговые партнёры фирмы, в свою очередь, всегда стараются познакомить меня с какими-нибудь дамами. Делается это на самом деле не только из мужской солидарности: из чужих рассказов я знаю, сколько деловых секретов обсуждается в постели. Но за себя я не боялся. Не то чтобы я неразговорчив. Просто то, что интересно обсуждать мне, мало волнует ещё кого-нибудь. Так что в постели я предпочитаю действовать и слушать, а не говорить.
В этом ночном клубе я часто покупал свою траву. Здесь же ошивался сынок одного большого городского начальника, поэтому в клубе было сравнительно прилично. Можно было даже поужинать без риска съесть кошку вместо кролика. И был очень неплохой эспрессо, от которого мне в последние дни приходилось с сожалением отказываться. Бессонница – еще один повод для того, чтобы заснуть рядом с женщиной. Правда, засыпая рядом с проституткой, имеешь очень большой шанс проснуться один и без последних штанов. Поэтому предпочтительней, конечно, дамы с рекомендациями; я стараюсь избегать случайных знакомств. Здесь – не такая тонкая грань, как кажется. Дам с рекомендациями, в свою очередь, тоже – лучше не обижать. И меня, и их это устраивает.
Забавно, между тем. Брак по расчёту – довольно неприятная и нервная штука. А секс по расчёту – милое дело. К общему удовольствию.
Меня познакомил с Таней в клубе наш торговый партнёр. Потом, конечно же, у него обнаружились какие-то срочные дела, и он ушёл. А я к тому времени уже успел несколько нагрузиться и… Полагаю, что я мог быть весьма навязчив. Но ничего не получилось. Я проводил её домой, в квартиру меня не пустили, и я уехал к себе в гостиницу с твёрдым намерением больше с ней не встречаться. Собственно, наутро я и помнил-то её плохо.
Однако к вечеру она позвонила и предложила прогуляться вместе с ней и её дочерью. Последнее обстоятельство меня позабавило, и я решил согласиться.
Дочери Тани было пять лет, и она страстно любила мороженое. Как всегда в таких случаях именно мороженого ей и было нельзя. У неё было слабое горло и лёгкие, она легко простужалась. Прежде чем мы уселись в кафе, её мать перебрала пару столиков, чтобы избежать сквозняков.
Она ела мороженое с клубничным вареньем и горячим чаем. Каждый раз, прежде чем съесть мороженое, она дисциплинированно грела чайную ложку с ним в горячем чае. Я впервые такое видел.
Как ни странно, Лена – так звали дочь Тани – сблизила нас, а не разделила. Я смотрел на неё и вспоминал своего сына, которому было в два с лишним раза больше лет и которого я теперь так редко видел. К тому же эти редкие встречи теперь бывали всё время немного тягостными. Он торопился домой, к каким-то своим друзьям и матери. Всё меньше рассказывал мне о том, как он живёт. И уже не спрашивал меня, когда я приеду снова и останусь с ним навсегда. А Лена – Лена пока ещё рассказывала обо всём.
Она была на удивление неэгоистична, в отличие от тех детей, которых я хотя бы немного знал. Бросалось в глаза, как она пытается ухаживать за матерью, а Таня заботится о ней. И обе они были ужасно доверчивы.
Таня была замужем, но каким-то странным современным браком. Уже после того, как мы стали любовниками, она познакомила меня со своим мужем. Признаться, я напрягся и приготовился ретироваться. В последний раз я дрался (если это можно так назвать) пару раз с нанятыми для физического воздействия людьми своих кредиторов. В первый раз это были местные бандиты, с которыми я вдобавок был знаком. Они, если так можно выразиться, схалтурили. Второй раз была любимая милиция. Эти отработали на совесть.
Не люблю ни драк, ни скандалов. Тем более в крайне неприятной для себя роли наглеца, разрушающего семью. Никак не могу привыкнуть к новому писку моды коллег по бизнесу – рассматривать жен приятелей как свою собственность.
Знакомство с мужем Тани произошло дежурно: всё в том же клубе. Мы пришли туда в одной компании, он – в другой. Потом компании частично объединились. Но провожать свою жену домой он не пошёл.
Этим же вечером мне было заявлено, что в меня влюбились. О да, конечно.
В этот год любимое федеральное правительство сделало нефтяникам подарок. В связи с ростом цен на энергоносители они приняли постановление из двух пунктов. В первом говорилось, что королям нашей экономики устанавливаются задания по продаже энергоносителей муниципалитетам согласно усреднённым нормам. А вторым пунктом… вторым пунктом разрешалось вывозить газ и мазут за рубеж столько, сколько они захотят. А разница между ценой на внешнем рынке и внутреннем была всего пять раз.
Это был последний мой взаимозачёт. На этот раз мы за нашу соль взяли газом и мазутом по внутренней цене и отправили товар за рубеж. В городе поговаривали, что с нефтяниками заключили договора на поставку, закрыв только половину потребностей, но меня это мало волновало. Я доживал последний месяц в гостинице и ждал сообщения о том, что мой долг закрыт.
Думаю, теперь я способен понять рыбу, которую снимают с крючка и отпускают обратно в воду.
Я почти ничего не рассказывал Тане о своей истории. Да и зачем это учительнице математики в средней школе? Из любопытства я узнал, чем занимается её муж. У него было несколько мини-заводиков: по производству майонеза, сметаны и молока, прохладительных напитков плюс небольшая крупорушка в деревне. Просто отец Фёдор со свечным заводиком. На жизнь ему более чем хватало. Но Таня вечно сидела без денег. Это тоже меня не удивляло: я давно заметил эту манеру богатых мальчиков без крайней нужды не давать своим жёнам наличные.
Тем временем наша интрижка стала перерастать в роман. Полагаю, всему виной Лена, опять-таки Лена. Я водил её в цирк, катал на пароходе, занимался ещё какой-то кучей жизненно важных детских дел. А Таня – она была просто весёлой.
Да, ещё – в ней отсутствовала хищность. Я этого не то что не понимал. Я просто не мог в это поверить.
Наступила осень – время моего Юрьева дня. Я попрощался с Сибирью и уехал в Москву. Таня немного поплакала и сказала, что она будет всегда меня любить. Что ж, очень приятно – и без последствий.
Я уволился из фирмы и получил выходное пособие. Мне сказали, что я зря ухожу, да я и сам это знал. Но мне хотелось какой-то другой жизни.
Приехав в свой бывший дом, я сказал, что рассчитался с долгом. Моя жена спросила меня, где мои вещи. «В чемодане», – ответил я. «В этом одном чемодане?» – уточнила она. – «Ну да, конечно».
Я её обманул, и она не поверила. Те две недели, которые я провёл у неё с моим сыном, она внимательно следила, не пойду ли я обновлять гардероб и куда я звоню. А потом познакомила меня со своим гражданским мужем, как нынче принято выражаться.
Забавно – люди, знавшие меня, рассказали, что они обвенчались в церкви, но не зарегистрировались в загсе. Всё смешалось в моей жизни, в отличие от любимого коктейля «Микеланджело». Никогда не мог его сделать: у меня даже водка с томатным соком смешивалась, не желая существовать отдельными слоями. Такой уж вот я химик.
И всё же спать со мной в одной постели при своём венчально-гражданском замужестве ей было совсем не обязательно.
Впрочем, я совсем ненамного обманул свою жену. Моих денег, оставшихся после работы в фирме, хватило только на частный дом в трёх часах езды от Москвы. Это уже не Московская область, потому и отдали сравнительно дёшево. Зато недалеко – Ока.
По весне я собираюсь посадить картошку в своём огороде. С ума сойти. Не занимался этим последние лет пятнадцать.
Мне отдали деньги за написанную для кого-то диссертацию, и я решил заняться преподаванием и наукой. Я решил держаться подальше от российского бизнеса какое-то время и нашёл своих старых приятелей. Они помогли мне устроиться доцентом в московский вуз. Смешно: я и представления не имел, сколько зарабатывают нынешние доценты. Оказалось, что в два раза больше, чем учителя математики.
Хотя… Мне почти сразу начали предлагать заняться репетиторством, охотой за грантами и ещё невесть чем. Но в эту зиму мне ничего не хотелось. У меня были соседи, с которыми я ходил в баню и выпивал водку по выходным. А во дворе меня всё время ждала взявшаяся откуда-то здоровая косматая собака, по виду – помесь немца с колли.
Иногда казалось, что вокруг меня вдруг появилась уйма народу.
Бывало, я вспоминал Таню. Это всегда поднимало волну тёплой горькой грусти. В феврале я собрался позвонить.
Я попал на её мужа, который дал новый номер её телефона. Не понимая, я набрал ничего не говорившие цифры. Трубку сняла Таня.
Оказалось, что произошло много событий. Осенью они с мужем развелись. В качестве признательности за отсутствие претензий он купил ей с дочерью однокомнатную квартиру. Но в ней зимой было очень холодно.
Холодно было и во всём этом далёком теперь сибирском городе. Не хватало газа, мазута, даже угля. Правда, не отключали свет, и огромной популярностью пользовались электроплитки. Таня радовалась, что уже февраль и основные холода позади. Лена у неё опять часто болела, а сейчас лежала в детской больнице.
Таня не спросила меня, зачем я звоню, но сказала, что рада меня слышать. Повинуясь какому-то неясному мне чувству, я стал звать их с Леной приехать ко мне. И она сказала, что если я их перевезу, то они поедут.
Странно, но у меня всегда были какие-то обязанности. Даже сейчас, когда я вёл вольную жизнь, переговоры о моём отъезде, подменах на лекциях и прочем отняли у меня почти неделю. Но и это осталось позади. И я снова позвонил Тане. И в ответ услышал, что Лена умерла. «Но от воспаления лёгких не умирают», – глупо сказал я. «Умирают», – сказала Таня.
Я перенёс свой отъезд на два дня и ушёл в холодное расчётливое пьянство. Жизнь научила меня понимать причинно-следственные связи. Я был одним из тех людей, из-за которых умерла Лена. У меня было множество оправданий, жаль только, что мне некому их было рассказать.
Я не представляю, как буду смотреть в глаза женщине, которая меня любит.
Водка не помогала, и я достал последний пакетик своей травы. Мне необходимо было дойти до состояния, когда в голове помещается не больше одной мысли. Оказалось, что это совсем не просто.
По приливу идиотского веселья я понимаю, что обкурился южной конопли. Через час это пройдёт; сейчас главное не выходить из дома и не предпринимать никаких действий. Я заставляю себя лечь, уставиться в потолок и пробую считать слонов. Вместо слонов вспоминается старый разговор с одним колоритным сибирским бухгалтером. «Изделие, законченное производством», – сказал он.
Любовь, законченная ребёнком.
Долги, законченные деньгами.
Бутылка, законченная питьём.
В конце концов, не так уж и смешно.
Я приехал в этот сибирский город спустя одиннадцать дней после смерти Лены. Таня не повела меня на кладбище, а сам я не просил её это сделать. За два дня я оформил документы об увольнении её из школы и забрал трудовую книжку, в которой оказалось всего три записи.
Всё время мне приходилось уворачиваться от множества её подруг, которые смотрели на меня стеклянно-блестящими птичьими глазами. Наверное, был кто-то и ещё, кто пытался объяснить Тане, что она должна делать в эти и все последующие моменты её жизни. В два-три дня, которые понадобились для того, чтобы собрать семь или восемь килограмм её личных вещей, она плакала и изредка криво и жалко улыбалась мне дрожащим лицом.
Я познакомил её со своими соседями. Как оказалось, в огородах она понимает больше меня. За три недели пустырь вокруг дома приобрёл вполне ухоженный вид, и к Пасхе из земли стало вылезать множество невиданных мной зелёных ростков. Как-то Таня посвятила целых десять минут довольно энергичному объяснению мне разницы между стеблями моркови и укропа.
Я стою в церкви. В этом старом русском городе недалеко от Оки много старых православных храмов. Я шепчу молитвы, которым в детстве учила меня строгая бабка, смысла которых я не понимаю и до сих пор. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный…» Господи, накажи моих кредиторов. Укажи мне путь. Укрепи волю мою.
Я стою перед старыми потемневшими иконами. Здесь красиво и спокойно, и мне не хочется уходить. Тем более что дороги мои не ведут никуда.
Я допиваю свою бутылку, приканчивая остатки воспоминаний. Она задержалась с соседками в бане, и, как мне кажется, это уже хорошо. Таня много времени проводит с ними, и уже занимается математикой с их детьми. Сегодня она говорила мне, что собирается на следующей неделе сходить в местную школу, – оказывается, о её занятиях узнали и передавали приглашение на работу.
Она нравится моим соседям, и я даже зафиксировал пару мужских взглядов, брошенных украдкой. При мысли об этом я усмехаюсь над собой.
Мой лохматый барбос свернулся рядом на крыльце; я никак не могу заставить себя посадить его на цепь. Ночью здесь ещё прохладно, и светят апрельские крупные звёзды.
В этом году мне исполнится тридцать шесть лет, а Тане двадцать восемь.
Пёс лижет мне руку. Где-то далеко начинают свой концерт коты. Они начинают на низких октавах, постепенно повышая мяв до визга. Мне вдруг начинает казаться, что это плачет ребёнок. Я ухожу в дом.
Я достаю чистые простыни и собираюсь постелить общую постель.
январь 2001
