Александр Прозоров
Люди меча
– Да ну тебя, Миша, – поморщилась Зинаида. – Вечно ты к столу какую-нибудь пакость ляпнешь! Помолчал бы лучше…
– А я чего? – возмутился Архин. – Я про мельницу.
– Я ведь подарки привез, – улыбнулся Росин. – Барабаны железные, специально для растирания тряпья кованные. С зубьями, с теркой, все как полагается. А то вы, небось, все еще мельничьими жерновами пользуетесь?
– Точно-точно! – радостно подпрыгнул Миша. – Мне жернова железные нужны! А то в порох песок попадает. Мякоть ведь не просеешь, шарахнуть может.
– Это мы еще посмотрим, кому нужнее, – осадил его Картышев. – С твоего пороха даже Стрелецкий приказ нос воротит, как их Зализа не подмазывал. А на бумагу Соловецкий монастырь даже гонца специального прислал, чтобы заказать.
– Так не берут-то как раз потому, что с песком получается! – опять вскочил Архин. – А коли железные приспособить, зелье пойдет самый класс!
– Чего вы ссоритесь? – пожал плечами Росин. – Коли нужно, я жене отпишу, чтобы еще несколько штук дала. Привезти, надеюсь, сами сможете? А то дела у меня тут намечаются…
– Ну ты деловой стал, буржуинский рабовладелец, – покачал головой Картышев, поднимая рюмку. – Ладно, давай выпьем, чтобы машины наши крутились и реки не мелели!
Растекаясь по жилам, водка быстро привела людей в благодушное настроение, и на дальнем конце стола уже начали вспыхивать споры о чем-то своем – там уже и забыли о причине общего сборища за праздничным столом.
– Какие у тебя дела-то могут быть в нашей глуши, монархист? – поинтересовался Игорь, хрустя маринованным огурцом. – Скажешь, али тайна страшная?
– Какая тайна, через пару месяцев все равно узнаете, – пожал плечами Росин. – Кажется, к зиме война новая начнется.
– С кем?
– А с кем здесь воевать? – даже оторопел от такого вопроса Костя. – С ливонцами, ес-с-сес-с-с-но… Тьфу, буква в зубах застряла.
– Ливонская, что ли, уже начинается?
– Похоже на то, – кивнул Росин. – Только вы не бойтесь. Исполчать никого царь не собирается. Ближние его бояре охотников только скликнуть хотят, и все. Вас никто не тронет.
– Х-ха! – передернул плечами Игорь. – Давай-ка еще по одной, и я тебе кое-что расскажу.
– Давай.
Они выпили, и Картышев подсел к гостю поближе.
– Понимаешь, Костя. Жил я в свое время в двадцатом веке. Ну, да все мы в нем жили. Тоска была страшная. То есть, пока в танковых служил, соскучиться не давали, ты знаешь, но как демобилизовавыва-али, так жизнь натурально кактусиная началась. Пенсией раз в месяц поливали, чтобы не засох, да в охране на стройке маленько зряплаты капало. И сидишь в своей комнатушке, как кактус в горшочке, да телевизор смотришь, и все веселье. Вот тогда я к тебе в клуб и пришел. Хоть иногда оторваться, мечом и топором помахать, древним ратником себя вообразить. Понятно излагаю?
– Вполне.
– Ну, дальше сам знаешь. Как нас сюда крякнуло, веселье началось по полной программе. Накушались желанного «ретро» по самое «не хочу». Вот. Ну, посидели, отдохнули. Три года я окромя стекла и печи ни хрена не видел. Так вот, Костя. Что-то я себя все больше и больше ощущаю кактусом… Ты меня понимаешь?
– Наверное, да…
– И я так думаю, за этим столом я такой не один. Потому, как в «Черного шатуна» любители телевизора не записывались. Так что давай, Костя, еще по одной, и дай мне слово, что своим дружбанам ты шепнешь, что десятка два добровольцев из деревни Каушта к ним в ватагу записаться отнюдь не прочь.
– Два десятка? – не поверил своим ушам Костя. – Ты уверен? А как же хозяйство все: стекловарня, лесопилка, бумажная мельница, пороховая?
– А что? – пожал плечами Картышев, наливая себе, госту и подставившему рюмку Мише Архину. – Мы же уже оставляли всю эту тряхомудию на половину ребят, и ничего, справлялись. Или забыл? Или думаешь, что у нас тут все разрослось до небес? Фиг! Зализа, гад, людей на работы брать не дает. Боится, смерды его к нам перебегут, и он без крепостных останется. Вот так. А новгородцев тоже сюда не зазвать, у них в городе деньги хорошие крутятся, не чета нашим. Выпьем?
Он опрокинул рюмку, крякнул, потянулся к копченому мясу, жадно зажевал.
– Я вот чего не понимаю, Костя, почему нам всю жизнь про безработицу говорили? У нас, сколько себя помню, все время рук рабочих не хватает. Так, Миша?
Архин кивнул.
– А в поход на ливонцев пойдешь?
– Конечно пойду! Тоскливо тут больно. Скука, кровь в жилах застоялась. Три года одних жерновов и мельничных крыльев! Нет, ребята, покой – это хорошо. Но чтобы понять его прелесть нужно хоть время от времени покувыркаться в горниле ада! Костя, если ты не возьмешь нас с собой, считай, что мы никогда не были знакомы, а я стану твоим кровным врагом!
– Миша, а ты не загибаешь? – покачал головой Росин. – Там, вообще-то, пули летать будут. И стрелы.
– Костя, – Игорь опять потянулся за бутылкой, – ты даже представить себе не можешь, какой это кайф, когда ты промчишься под этими пулями, и останешься жив! Я клянусь тебе, Костя! Когда тебе в лоб высадили очередь из крупнокалиберного пулемета, а ты не получил ни царапины, то после этого даже просто лежать на койке и смотреть в потолок – это и то кайф почище свежей бабы. Правда, надолго его не хватает и через неделю нужно искать или бабу, или снова лезть под пулемет. Блин, водка кончается… Ну что, по последней, или на ледник кого пошлем?
– Ага, – кивнул Росин. – У вас кончились свежие бабы и теперь требуется пулемет?
– Дурак ты, Костя, и шутки у тебя дурацкие. Ч-черт, Миша, посмотри во в том флаконе, там еще чего-нибудь осталось? Ага, хорошо… Как думаешь, Костя, как проще срубить денег, работая на огороде, или ограбив инкассатора? Ну, ответь!
– Инкассатора срубить проще, – ухмыльнулся Росин. – Но только посадят, если на месте не пристрелят.
– Нет, Костя, шанс есть… Ну, скажем, один к двум, что получится. К чему это я?.. А-а… Так вот, Костя. Все знают, что заработать честно столько, сколько у инкассатора в сумочке, невозможно. Все знают, что можно взять все одним махом, хотя и с изрядным риском. Однако решаются рискнуть единицы. Остальные продолжают копать свои грязные грядки.
– Игорь…
– Нет, нет, подожди! – вскинул руки Картышев. – Я знаю, есть еще честность, есть совесть… Но! Кто-то готов взять в руки меч, а кто-то всю жизнь предпочитает сажать морковку. Нет, подожди!
– Я не стану ждать! – стукнул кулаком по столу Росин. – Я хочу, чтобы ты налил именно сейчас!
– А, это пожалуйста, – Игорь набулькал понемногу себе, гостю, а оставшуюся в бутылке водку вылил Архину. – Так вот, Костя. Люди, которые предпочитают тяпку мечу никогда, ни-ко-гда не придут в наш клуб. Отсюда вывод. Если ты думаешь, что мы способны сидеть здесь три года и радоваться жизни ты не прав. Электрическая сила! Да я в двадцатом веке каждую неделю хоть раз, но на мечах рубился. А здесь, в шестнадцатом, уже три года как баран в стойле стою.
– Как боевой конь! – поправил со своей стороны Архин.
– Да, – кивнул Игорь. – Надоело. И еще… Зализа, говнюк, мужиков деревенских нанимать не дает. Вот если бы удалось хотя бы полсотни невольников в Ливонии заловить, мы бы нехило дело расширили.
– Вот значит как! – поперхнулся Росин. – Я, значит, рабовладелец, а ты невольников себе у немцев наловить хочешь? Не боишься, что они восстание Спартака тебе здесь устроят?
– Не, не боюсь, – мотнул головой Игорь. – Есть те, кто любит меч, и те, кто предпочитает тяпку. Первых тебе никогда не удастся поймать, потому, что они не станут прятаться, они выйдут навстречу и попытаются тебя зарезать. А вторые никогда не устроят бунт. Если, конечно, самому не свихнуться и сильно их не довести. А Спартак, если помнишь, был гладиатором. Человеком меча!
* * *
Росин проснулся на травке, заботливо укрытый верблюжьим одеялом, и со свернутым в длинный рулон войлочным ковром под головой. Судя по тому, что и одеяло, и ковер были из его сумок – о барине позаботились холопы. Правда, самих их вблизи видно не было.
«По девкам, небось, разбежались» – подумал Костя, но тут же вспомнил, что девок в Кауште нет. Те, что народились, для его дворни еще слишком молоды. А все остальные – староваты. Да и замужем уже поголовно.
Он покрутил головой, потом откинул одеяло и поднялся. Покачал из стороны в сторону головой. Как ни странно, она не болела. Наверное, не протрезвел просто еще толком. Похмелье до мозгов не дошло. Вдоль стола лежало еже не меньше десятка тел, и Росин подумал, что этой ночью свободные девки как раз должны иметься.
Неподалеку зашелестела трава, поднялась взъерошенная голова Антипа.
– Это ты, барин? У меня рассол есть, ввечеру с огурцов слил. Дать?
– Давай, – подошел ближе Росин. – Сторожишь?
– А как же… Вчера, почитай, все мужики накушались. А ну, случись что? Вот Семен мне, Лешке и Петру хмельного касаться и запретил.
– Молодец. Сам-то где?
– В конце стола лежит, – осклабился холоп.
– Вот засранец! – восхитился Костя. – Других на сухой паек сажает, а сам ужрался…
– Кому-то и караулить надо, барин, – пожал плечами Антип и протянул чашку с рассолом. – Ты извини, что с травы поднимать не стали. Потревожить боялись.
– Спасибо, – Росин вернул пустую кружку, потом вернулся на свое место, раскатал войлочный коврик, лег на него и снова уснул.
* * *
Новый день прошел в хлопотах: мужчины распаковывали привезенные Росиным вьюки, устанавливали на места новые жернова для мельниц, железные валы с шестернями вместо деревянных слег, примеряли чугунные колосниковые решетки для печей обычных и верхние плиты для печей кухонных, обменивались способами литья и выдувания стекла, найденными за то время, пока каждый работал на своих мануфактурах. Где-то к обеду разобрались со всеми вопросами, и снова собрались за общим столом – на этот раз уже с женами, и без водки. Хотя без шипучего яблочного вина, разумеется, не обошлось.
– Ты на счет участия в походе всерьез говорил? – решился спросить Игоря еще раз Росин.
– Вполне, – спокойно ответил тот. – С одной стороны, рабочих рук взять больше негде. С другой, руки по мечам соскучились. Не на игры же нам здесь собираться, Костя. Сам согласись – бред. Коли уж играть, так по-настоящему.
– Наверное… – прикусил губу Росин, вспоминая схватки в лесу на невском берегу, горячую сечу на люду Луги и берегу Чудского озера, острый холодок внизу живота при виде набегающих врагов и восторг победы, тяжелые переходы и отдых у походного костра. Теперь он начинал понимать, почему альпинисты лезут в горы, почему туристы скатываются на байдарках по бурным рекам, а спелеологи лезут в пещеры. С одной стороны – дурость, бессмысленное стремление навстречу смерти. С другой… С другой: отними у человека возможность хоть иногда взглянуть в глаза смерти и уцелеть – и жизнь навсегда станет пресной и бессмысленной.
– «Тачанка-то» наша с пищалями где?
– Здесь, в сарае стоит. Под сеном, – ничуть не удивился вопросу Игорь. – Стволам ведь без разницы, лишь бы сухо было. И внимания лишнего не привлекают.
– С порохом, как я понимаю, проблемы нет… – Росин принялся загибать пальцы: – сентябрь, октябрь, ноябрь. Нормально, успею обернуться. Короче, полсотни ядер под размер стволов и картечь я у себя на кузне сделаю и к зиме привезу. А ты костыли попытайся сделать у полозьев, чтобы в землю вколачивать. А то отдачей уже несколько раз лошадям ноги ломало.
Теперь, когда решение было принято, на душе сразу стало легко и спокойно.
– Вы к декабрю готовьтесь. Пойдем, я думаю, с Зализой. С ним спокойнее, уже знаем, что не дурак.
– Все сделаю, Костя.
– Самое главное… В доме, в комнате нашей… Теперь твоей… Там два тюка лежит. Как ладья от Баженова придет, ты эти тюки на нее в первую голову грузи. А что с ними делать потом Зализа объяснит. Ты кормчего предупреди, что опричник с ним по Луге вниз пойдет. Обязательно предупреди!
– Понял, не дурак.
– Тогда, кажется, все, – поднялся Росин из-за стола. – Семен! Седлайте коней, отправляемся!
– Так сразу и уезжаешь?
– Теперь ненадолго, – улыбнулся Костя, притянул Игоря к себе, обнял, похлопал по спине, потом помахал рукой всем остальным: – Осенью увидимся, мужики. До встречи!
Глава 3
Фогтий Витя
Зализа самолично проводил старого знакомца до безымянного ручья у ливонской деревни Трески, за которой стояла епископская застава. Возможно, предосторожность была излишней – но опричнику не хотелось, чтобы кто-то проявил излишний интерес к тому, куда и зачем направляется тульский помещик со своей свитой. А ну, к литовцам решил перебежать? Подметных писем литовский князь и польский король ноне немало знатным людям отправляют. Присутствие же государева человека, едущего бок о бок с боярином, сразу решало все вопросы – значит, нужно так. К царским делам лишнего интереса лучше не проявлять.
У мостка опричник остановился, съехал с дороги к рано пожелтевшей акации.
– Доброго пути тебе, Константин Алексеевич.
– До встречи, Семен Прокофьевич, – кивнул Росин. Он хотел было напомнить Зализе про необходимость спуститься с баженовской ладьей по Луге до Куземкино, про то, что к пятнадцатому сентября драгоценный груз должен быть в Гапсоле, но вовремя сдержался: ни к чему такие вещи говорить при лишних ушах. А потому просто кивнул на прощение и пнул пятками бока своего мерина.
Конь, гулко стуча копытами по жердям пошел через ручей прямо на ливонского пикинера, устало привалившегося к перилам и не столько держащего свое копье, сколько висящего на ней. Воин, одетый в потертую кирасу, с завистью смотрел на всадников, путешествующих в одних рубахах, и молча обливался потом. А навстречу путникам из тени клена поднялся другой воин – усатый, в шапке с широкими полями, похожей на ковбойскую шляпу, но только выкованную из железа и украшенную длинным петушиным пером, в кирасе с узорчатым воронением, бордовых кальцонах до колен, серых чулках и черных туфлях с большим бантом. На боку болтался длинный тяжелый меч, едва не волочась ножнами по земле. Видать, не просто служивый, а породистый рыцарь из местных – крестоносцы дерптскому епископу не служили.
Почему-то именно тонкие суконные чулки, носимые в Европе почти всеми, вызвали у Росина ощущение беспредметной брезгливости как к подобному наряду, так и к самому несущему службу кавалеру.
– Кто таков, куда едете? – лениво спросил начальник караула, оглядывая отряд из одиннадцати молодых парней, ведущих в поводу по паре заводных коней.
– Боярин Константин Алексеевич Салтыков, – откинул на спину капюшон Росин. – Еду в Гетеборг, к сестре, за барона Ульриха фон Круппа замуж вышедшей, на крестины. Племянница у меня родилась.
Костя отнюдь не врал. Получив через жену имение Салтыковых, он мог смело называть себя по наименованию поместья. В конце концов, так почти все бояре делают, прикидываясь белыми и пушистыми. Род Годуновых, например, от Димки Зерна родословную ведет; род Захарьинских и Колычевых – от Андрюшки Кобылы; Романовы еще полвека назад прозывались Кошкины.[1] Главное, найти имение с красивым названием – и ты уже не Ванька какой-нибудь, а Овчина-Оболенский-Телепнев!
– А почему через Ливонию?
– Мне так ближе, – хмыкнул Росин. – Пешком через чухонские болота ехать, так это вкруголя изрядно получится.
Рыцарь еще раз окинул собравшуюся за спиной путешественника дворню, недоверчиво покачал головой:
– Люди твои, кавалер, одеты богато, а сам ты в рясе монашеской. С чего бы это?
– А ты что, портняжка, платья чужие оценивать? – Росин, уже отвыкший от того, чтобы ему перечили, начал злиться. – Не нравится ряса – отвернись!
– Я здесь поставлен, чтобы видеть все, а не отворачиваться! – вскинул гладко бритый подбородок кавалер.
– Я тебе что, купец какой, али смерд безродный? – тихо поинтересовался Росин, склоняясь к караульному. – Сейчас кистень возьму, да и в леплю тебе по голове так, что перо из плеч торчать станет. Что тогда скажешь, господин рыцарь? Или думаешь, господин епископ из-за тебя войну начинать начнет? С государем московским ссориться?
Рыцарь заметно побледнел. Переехав мост, русский боярин ступил на территорию ливонской конфедерации, и строгий Разбойный приказ за его поведением более не доглядывал, дыбой за разбой и убийство не угрожал. Однако внешне ливонец попытался волнения своего не показать, и даже повысил голос, указывая на лежащие поперек седел холопов пищали:
– Пошто мушкетонов так много везете?
– Так ведь земли впереди дикие, – ласково улыбнулся Росин. – Разбойнички там иногда шалят и прочие крестоносцы. Как же без оружия?
– С мушкетонами нельзя! – решительно замотал головой кавалер. – Не пропущу! Оставляйте здесь.
– Зачем тебе ружья, дикарь?! – взорвался Росин. – Ты все равно не умеешь ими пользоваться!
– Нельзя! – рыцарь с надеждой оглянулся на пикинера, сонно наблюдающего за перебранкой и положил руку на рукоять меча. – Не пропущу!
– Ты что-то сказал, чухонец? – Росин сунул руку в широкий рукав рясы, и тут услышал позади тревожное ржание. Оглянулся. Опричник, горяча коня, крутился на одном месте, ожидая окончания спора. Костя тяжело вздохнул и выпрямился в седле: – Семен! Собери пищали, подвяжи на спину своему коню и отведи Семен Прокофьевичу.
Холоп спрыгнул на мост, в несколько минут собрал огнестрельное оружие отряда, перетянул ремнем, перекинул через спину чалого коня и под уздцы отвел обратно к Зализе.
– Ну, теперь доволен? – кивнул Росин ливонцу и, не дожидаясь ответа, дал шпоры коню. Холопы немедленно сорвались следом, и начальнику караула пришлось шарахнуться с моста в сторону – чтобы не затоптали.
Некоторое время рыцарь смотрел путникам вслед, потом раздраженно сплюнул:
– Ладно, еще встретимся, – и пошел обратно в тень.
Конный же отряд, сорвавшись с места, продолжал мчаться все тем же стремительным галопом, оставляя позади одну версту за другой. Разумеется, Костя понимал, что домчаться до замка Сапиместкой фогтии за один день он не успеет, но стремился пройти за первый переход как можно большее расстояние. Они неслись вскачь примерно час, после чего холопы перекинули седла на заводных коней, и отряд помчался дальше. Через час настал черед принять всадников на спины третьей смене скакунов.
Первым не выдержал Костя – отбив о седло всю задницу, он перешел на более спокойную рысь, и бешенная гонка превратилась просто в быструю езду. Тем не менее, еще задолго до темноты они добрались до Дерпта, обогнули его, не въезжая в город и повернули в сторону Пернова, достигнув к концу дня реки Педья.
Здесь Росин и приказал разбить походный лагерь – без палаток и шатров, но с костром, чтобы сварить нормальную кашу на ужин и на завтрак. Свернуть такой лагерь можно было так же быстро, как и развернуть – а посему с рассветом отряд двинулся дальше, на развилке перед следующей рекой повернув в сторону Вайсенштайна. Здесь боярин снова перешел на галоп, желая узнать – успеют бывшие «ливонцы» отреагировать на появление конного отряда, или он застанет их врасплох?
По узкой, но гладкой ухоженной дороге они домчались до цели своего путешествия примерно за два часа, перейдя в густом яблоневом саду на шаг, дабы дать скакунам возможность отдышаться и немного остыть, и спустя еще десяток минут увидели замок.
Сложенный из темно-красного кирпича, он представлял собой прямоугольное знание почти пятидесяти метров в длину и двадцати в ширину, с единой двускатной крышей из покрытой мхом черепицы. Фасад, смотрящий в открытое поле, возвышался на высоту девятиэтажного дома, причем его органичную часть составляла круглая башня со множеством бойниц, с каменными зубцами и флагштоком наверху. Левую сторону фасада венчала махонькая, укрытая островерхим шатром башенка с тремя узкими бойницами и тремя же круглыми окнами над ними, а рядом с узкими бойницами на высоте трех человеческих ростов над землей раскрывались широкие и высокие окна в готическом стиле. Уходящие в дубовые заросли тылы замка строители сделали примерно втрое ниже фасада, однако искать черный ход Росин не собирался. Он спешился у дубовых, обитых толстыми железными полосами и многократно проклепанных ворот, толкнул дверь калитки. Та, естественно, не поддалась.
Гость отступил на несколько шагов назад, поднял голову.
– Хоть бы спросили, кто пришел, что ли?
Сверху неожиданно донесся детский плач, который смолк так же резко и внезапно, как начался.
– У-у-у, – разочарованно потянул Росин. – Оказывается, и здесь детский сад появился. Погрязли рыцари в пеленках. Эй, есть кто живой?!
Никто не откликнулся.
– Ау, люди! – еще громче закричал Костя. – Пустите доброго человека, а не то он выломает дверь.
– Подождите, у нас обед, – откликнулось какое-то из окон.
– Еще чего! – хмыкнул Росин, и выкрикнул фразу, понятную только тем, кого он рассчитывал увидеть: – Дайте жалобную книгу!
Наверху загрохотало, и из окон высунулось сразу несколько голов.
– Чего смотрите? – миролюбиво поинтересовался гость. – Ворота открывайте, кабанчика закалывайте, вино на стол ставьте. Баньку можете не топить, я поутру в реке купался.
– Ешкин кот! – наконец-то узнали его хозяева. – Да ведь это же мастер из «Шатунов»! Клепатник, а ну бегом к воротам! Тащи его сюда!
Спустя несколько минут Росин уже сидел в уже знакомом ему большом зале. Он увидел все те же грубо сколоченные лавки, столы, составленные из положенных на козлы сколоченных из досок щитов, на которых во множестве стояли блюда с мясом, порезанной на крупные куски капустой, печеной рыбой. Правда, на этот раз тут имелись еще и крупные казаны с какой-то похлебкой, пахнущей вареной убоиной и миски с рассыпчатой белой сарацинской кашей – то есть, вареным рисом. Разумеется, здесь же возвышались и кувшины с вином.
Правда, на этот раз среди мужчин за столами восседали и женщины, одетые, не смотря на жару, в парчовые платья. Как минимум каждая вторая из них держала на руках по завернутому в полотняные пеленки младенцу. Время от времени малютки начинали хныкать, и матери, ничуть не стесняясь окружающих, обнажали грудь и начинали их кормить.
Помимо малышей, по залу, радостно визжа, носились еще и голозадые детишки лет по четыре-пять. Разговаривая между собой, людям приходилось повышать голос, перекрикивая детей, и в воздухе постоянно висел разноголосый гул.
– Костя, родной! – Кузнецов встретил гостя в дверях, устало обнял и повел к столу, посадив на скамью по правую руку от себя, а сам опустившись в кресло, за спинкой которого, положив на верхнюю перекладину скрещенные руки, стояла светловолосая Неля. – Давай, угощайся. Мясо вон, рыбка. Тут на блюде заяц. Сервы вчера принесли, сказали, что посевы портил. Я их за охоту не наказываю, коли дичь поля травит, но требую, чтобы добытое к нам на кухню приносили. Думаю, дурят они меня, от силы треть отдают, ну да ладно. Пусть и сами чего пожрут, коли так добычливы.
– А сам не охотишься?
Витя только отмахнулся, потом наполнил высокий оловянный кубок вином, поставил перед гостем, к себе притянул чей-то оставшийся без присмотра бокал.
– Эй, мужики! Давайте на мастера нашего выпьем! За встречу!
На это предложение откликнулись почти все мужчины и многие женщины, но некоторые, занятые своими делами, пропустили тост мимо ушей. Можно было подумать, что Росин приезжал сюда в гости чуть не каждый день и успел изрядно надоесть.
– Ты чего в рясе-то ходишь? – поинтересовался Витя. – Никак, в монахи подался?
– Достали вы меня уже с этой рясой! – зарычал Росин. – Нравится она мне, нравится! Неужели непонятно?!
– Ничего не сделал, – Кузнецов вскинул руки и округлил глаза в деланном испуге. – Только спросил…
– Извини, – Костя понял, что перегнул палку. – Я как со своего поместья выехал, меня про эту рясу чуть не каждый день кто-нибудь спрашивает.
– Ага, – сделал глубокомысленный вывод Кузнецов. – Раз ты выехал со своего поместья, значит не монах.
– Да, кстати, – спохватился Росин. – Дворня со мной, десять холопов. Лошадей расседлывают. Их как, покормят, или пусть припасы достают?
– Обидеть хочешь, да? – хозяин замка поднялся, подошел к дверям. – Клепатник! От, черт, ничего не слышно… – он спустился по лестнице, позвал еще раз: – Клепатник, Егор!
Наконец внизу послышался торопливый топот, показался запыхавшийся слуга.
– Егор, холопов нашего гостя, как с конями закончат, на кухню отведи пусть их там накормят досыта.
– Слушаюсь, господин фогтий, – поклонился серв и снова скрылся внизу.
– Ну как, теперь твоя душенька довольна? – оглянулся на Росина хозяин.
– Вполне…
– Слушай, – Витя, поморщившись, посмотрел в сторону дверей, из-за которых доносились крики, радостный детский визг, разноголосый гомон. – Слушай, пойдем лучше в мои покои? Поговорим спокойно. Подожди, я сейчас Неле скажу, чтобы вина прихватила, и закуски.
Они незамеченными прошли вдоль стены зала, свернули в скромную дверь в углу, а потом долго поднимались по круто закрученной винтовой лестнице, тускло освещаемой светом из редких бойниц. Наконец впереди открылась прочная дубовая дверь из толстых досок. Кузнецов толкнул ее и первым вошел внутрь.
Покои фогтия представляли собой округлую комнату примерно десяти метров в диаметре с четырьмя бойницами, три из которых шли по фасаду, а четвертая смотрела в сторону яблоневого сада. Напротив окон стояла широкая кровать под нежно-салатовым атласным балдахином. Возле постели стоял низкий шкафчик, видимо, исполняющий обязанности трюмо – над ним висело толстое, с гранями по краям, венецианское зеркало. Немного дальше вдоль стены белел деревянный диван со спинкой и подлокотниками, но без мягкой обивки – просто покрытый светлым лаком. Еще в комнате имелось несколько похожих на диван кресел – с такими же тонкими, изящно выгнутыми ножками, подлокотниками в виде улыбающихся грифонов, и легкий столик.
– Мебель ты заказал? – оценил обстановку Росин.
– Я, – довольно улыбнулся Кузнецов, усаживаясь на край дивана. – Нравится? Рижский купец специально столяра привозил заказ принимать.
– Красиво жить не запретишь. Ты ведь все-таки фогтий!
– А мы все так живем, – небрежно отмахнулся Кузнецов. – Нас ведь двадцать душ всего. Так что каждому в замке комната по вкусу нашлась. Да и на обстановку жмотиться мы не стали. Коли золото есть, так почему и не потратить? Один раз живем!
В комнату вошла Неля, поставила на стол три кубка и кувшин.
– А закуска? – возмутился Витя.
– Ты что, голодный? – приподняла брови женщина.
– Это смотря в каком смысле… – Кузнецов быстро наклонился вперед, обхватил ее за талию и притянул к себе, усадив на колени. Неля, не сопротивляясь, откинулась немного назад, привалившись боком к спинке дивана, запустила пальцы мужчине в волосы, нежно перебирая пряди.
Росин уселся в кресле напротив, с интересом склонив голову набок.
– Ну и как живете?
Витя приложил палец к виску и издал звук «Кх-х», словно попытался застрелиться.
– Виселица! Ты же сам видел? Дети, визги, крики. Я после каждого обеда или ужина просто дурею. Бабы местные обжились, обнаглели, нарожали кучу маленьких ливончиков. Все время канючат себе новые тряпки, платья и украшения, жрут только мясо, пьют только испанские вина и временами начинают драться из-за мужиков. Зрелище, скажу тебе, еще то. Ребята наши тоже звереют и их несколько раз приходилось растаскивать, пока до смертоубийства не дошло. В общем, полный дурдом. Соседей я данью обложил. Теперь, вроде, и воевать с ними не за что. Они, как бы, под моей крышей. Блин, козлы трусливые! Хоть бы кто на поединок вызвал или за свободу свою сразиться решил. Не рыцари, а чмошники какие-то квелые.
Кузнецов ссадил с коленей свою даму, подошел к столу, наполнил кубки. Один принес гостю, другой отдал Неле, после чего надолго прильнул губами к своему.
– Ты знаешь, Костя, о чем я думаю, – наконец оторвался от вина он. – Недоделанные все эти немцы. И я, кажется, начинаю понимать, почему. Понимаешь, современная Европа создавалась где-то три тысячи лет назад. То есть, сюда нахлынула волна той самой, любимой фюрером арийской расы. А поскольку возникла она в северном причерноморье. То есть, в ареале, ограниченном Черным морем, Кавказом, рекой Урал, границей лесостепи и на Западе где-то Киевом, то те, кто не выплеснулся наружу, как раз и составили впоследствии ту самую скифо-славянскую федерацию о которой писал Геродот. То есть, самые автохтонные арийцы – это как раз славяне. И Гитлера как раз разбили арийские племена. То есть, можно считать, что его расовая теория превосходства арийцев успешно подтверждена. Поскольку немцы на самом деле арийцы – но вырожденные. А потому у них сильно развит комплекс арийской неполноценности. В чистом виде. Этои для нас это просто лабуда, мы на эту фигню внимания не обращаем, и все. Ну, арийцы и арийцы. Фигли ажиотаж-то устраивать? Вон те же якуты или татары – в неменьшей степени арийцы, генетики это подтверждают. Да и кочевать в степь они отсюда ушли.
– Ты, Витя, со своими теориями можешь пока помалкивать в тряпочку, – искренне посоветовал Росин. – Весь твоей национализм от начала и до конца был выдуман всякого рода демократиями взамен честной вассальной присяги. Как еще людям объяснить, почему они должны вместе, в одной стране жить? Сейчас как: коли Ивану Грозному присягнул, стало быть в России живешь. Хочешь свалить – изменник. А какого ты роду-племени, всем по барабану. А как феодализм разваливаться начал, так сразу изобретатели всякие и нашлись: самоопределение наций, Франция для французов, Германия для немцев, Украина для украинцев. А кто такие эти немцы? Еще в середине девятнадцатого века они были пруссами, саксами, баварцами, тюрингами и прочими народами. Объедени тогда Бисмарк Австрию вместе со всеми, и не было бы сейчас такой народности – «австрийцы», все считали бы себя обычными немцами. Или Хохляндия, родина слонов. Сейчас и понятия-то такого нет, как Украина. Ну нету, и все!
– Комтур неанурмский, чтобы меня приструнить, в прошлом году полсотни наемников откуда-то из Ольштыма привел, – ухмыльнулся Кузнецов. – Я уж не говорю про бредовость ситуации: рыцарь-крестоносец, вместо того, чтобы самому сражаться, наемников приводит. Так ведь подловили мы эту немецкую котлу на дороге, да и изметелили в мелкую лапшу. Полсотни вояк, вместе с несколькими проводниками и парой каких-то бродяг. Двух ребят, правда, потеряли, и комтура я за это оштрафовал. Он теперь повышенные отступные платит. Но ты подумай: наемников, псов войны перебили, как цыплят!
– Ты забываешь один момент, – прихлебнув оказавшееся сладким вино, поднял палец Росин. – Наемники твои, псы войны, наверняка были обучены правильному бою. Быстрое построение, слитный удар, посменная работа пикинеров и мушкетеров. Ну, и так далее. А вы в своем клубе несколько лет к индивидуальным поединкам готовились: дуэли на мечах, топорах, копьях, алебардах. И когда вы, как ты говоришь, поймали их на дороге, то вы делали то, что имеете лучше всего: дрались один на один. А они как раз к этому и непривычны.
