Проспер Мериме
Федериго

Привели его пред очи царя бездны.

– Кто ты? – спросил тот.

– Игрок Федериго.

– Какого черта ты сюда пришел?

– Плутон! – молвил Федериго. – Если ты считаешь, что первый игрок мира достоин сыграть с тобою в ломбер, то я тебе предлагаю вот какие условия. Мы сыграем столько партий, сколько тебе угодно. Если я проиграю хоть одну, моя душа будет принадлежать тебе, как и все те, что населяют твои владения. Если же я выиграю, то за каждую выигранную партию я имею право выбрать по одной душе из подчиненных тебе и унести ее с собой.

– Ладно, – сказал Плутон.

И потребовал колоду карт.

– У меня карты с собой, – сказал Федериго и поспешно вынул из кармана заветную колоду.

Начали играть.

Первую партию выиграл Федериго; он потребовал себе душу Стефано Пагани, одного из тех двенадцати, которых он задумал спасти. Душу эту ему дали сейчас же, и он взял и положил ее в мешок. Выиграл он и вторую партию, потом третью – и так до двенадцати, причем каждый раз он требовал себе и прятал в мешок по одной из душ, которые ему хотелось освободить. Забрав все двенадцать, он предложил Плутону продолжать игру.

– Охотно, – отвечал тот (хотя ему уже надоело все проигрывать). – Но только выйдем отсюда на минуту. Здесь чем-то воняет.

Просто он искал предлога избавиться от Федериго, потому что, как только тот со своим мешком и двенадцатью душами вышел наружу, Плутон изо всех сил закричал, чтобы за ним закрыли двери.

Федериго снова прошел двор преисподней: Цербер так заигрался с борзой, что и не заметил его. Дошел он с трудом до вершины Монджибелло. Там он кликнул Маркезеллу, она сейчас же догнала его, и снова спустился к Мессине, радуясь духовной своей добыче так, как никогда не радовался мирским успехам. Прибыв в Мессину, он сел на корабль, с тем чтобы провести остаток дней в своем старом замке.

(Через несколько месяцев Маркезелла произвела на свет множество маленьких чудищ, среди которых были даже трехголовые. Всех их бросили в воду.)

Через тридцать лет (Федериго было тогда семьдесят) приходит к нему Смерть и говорит, чтобы он привел в порядок свою совесть, потому что смертный час его настал.

– Я готов, – говорит умирающий, – но раньше, чем утащить меня, Смерть, дай мне, прошу тебя, плод с того дерева, что растет у моих дверей. Доставь мне это маленькое удовольствие, и я умру спокойно.

– Если тебе только этого надо, – говорит Смерть, – я охотно исполню твое желание.

Влезла она на дерево сорвать апельсин. Захотела слезть – не может: Федериго не позволяет.

– Ну, Федериго, ты меня надул, – закричала она. – Теперь я в твоих руках. Дай мне свободу, я тебе обещаю десять лет жизни.

– Десять лет! Подумаешь! – говорит Федериго. – Если хочешь слезть, моя милая, нужно быть пощедрее.

– Двадцать дам.

– Шутишь!

– Тридцать дам.

– Ты до трети еще не дошла.

– Что же, ты еще сто лет хочешь прожить?

– Вроде этого, милая.

– Федериго! Ты не знаешь меры.

– Ну и что же! Я люблю жизнь.

– Ладно, получай сто лет, – говорит Смерть. – Ничего не поделаешь!

И тогда ей удалось слезть.

Как только она ушла, Федериго поднялся здоровешенек и начал заново жить с силами молодого человека и с опытностью старца. Все, что известно о новой его жизни, – это то, что он продолжал с прежним рвением удовлетворять все свои страсти, особенно плотские желания, понемногу делая добро, когда представлялся к этому случай, но о спасении души так же мало заботясь, как и в продолжение первой своей жизни.