Татьяна Полякова
Ставка на слабость
Татьяна Полякова
Ставка на слабость
Я повернула ключ в замке и толкнула дверь. С кухни валил дым и пахло горелым, квартира моя напоминала стан половецких воинов. Это могло означать только одно: Люська жарит блины. Лично я блины терпеть не могу, а в Люськином исполнении они мне кажутся особенно отвратительными. Я бросила ключи на тумбочку и прошествовала на кухню. Люська в моем переднике стояла у плиты и скалила зубы. Как всегда в присутствии дорогой подруги, кухня показалась мне несуразно маленькой, впрочем, не только кухня, я сама себе начинала казаться слегка недоразвитой.
Рост у Люськи 180, бюст и бедра – закачаешься. Некоторое время назад она подвизалась манекенщицей, но чрезмерное увлечение блинами свое дело сделало, впрочем, некоторая дородность, на мой взгляд, прибавляла Люське шарма. Лет ей было за двадцать пять, если быть честной, то далеко за двадцать пять, а приди мне фантазия повредничать, я бы сказала: ох как за двадцать пять, но так далеко моя вредность никогда не заходила. По профессии Люська была зубным врачом, мы и познакомились, когда вместе работали в 4-й городской поликлинике, но несуразностей в жизни моей подруги было столько, что запутаешься, и в настоящий момент Люська трудилась в ларьке, снабжая страждущую публику целебной жидкостью импортного розлива.
Люська перестала скалить зубы и спросила:
– Чего кислая такая?
– В отпуск прогнали. С понедельника.
– А деньги дали?
– Нет. Сказали, через неделю.
– Ну и ладно, проживем. Деньги пока есть. А отпуск… что ж, будем отдыхать.
– Я летом хотела.
– Не ной, что толку-то? Слетай к мужу, а? Что? На билет пришлет. Этих, мишек бы посмотрела.
– Иди ты с мишками. Блины горят.
Люська занялась блинами, а я – созерцанием ее спины.
– Письмо было? – спросила она.
– Посылку прислал.
– Потрошеная?
– Нет. Со знакомым.
– А чего прислал-то?
– Куртку, костюм, так, по мелочам всего и 200 долларов. – Так что сидишь-то, показывай, – обрадовалась Люська.
– Лень.
– Давай-давай, хвались.
Я пошла в комнату, надела костюм, прихватила куртку и вернулась в кухню. Люська критически оглядела меня с ног до головы и кивнула:
– Блеск. Не женщина, а конфетка. Обмыть бы надо.
– Не надо. Мы сегодня на концерт идем. Забыла, что ли?
– Да? Тогда завтра обмоем. Что муж-то пишет? К себе зовет?
– Зовет, – вздохнула я.
– А ты?
– Что я?
– Поедешь?
– Что мне там делать?
– И то верно. Австралии мы, что ли, не видели? Вон ее по телику то и дело кажут. Одни кенгуру, только и хорошего в них, что сумки, а русскую бабу сумкой не удивишь, мы сами все в кошелях. Однако муж тебя любит.
– Ага, – хмыкнула я.
Славка уехал пять лет назад, через семь месяцев после нашей свадьбы. Где его только не носило, год назад осел в Австралии, как будто надолго. Сначала звал меня очень настойчиво, теперь больше по привычке. Не знаю, кто из нас не прав, но Славку простить не смогла, записав в предатели.
– Как он там? – вернула меня на кухню Люська. – На автобусе катается?
– Ага.
– Ну и слава богу. Давай блины есть.
– Я их терпеть не могу. Ты ж знаешь.
– Знаю. Я сосисок купила. Ешь.
Пять минут мы жевали молча, потом Люська сказала, мечтательно разглядывая стену:
– Я у тебя поживу.
– Это еще зачем? – встрепенулась я.
– С Борькой поцапались. Отправила его сама знаешь куда. Надоел алкаш.
– А моя квартира здесь при чем? – решив стоять насмерть, поинтересовалась я.
– Так ты ж Борьку знаешь. Начнет таскаться каждый день, всю душу вымотает.
– Слушай, Люська, – подхалимски предложила я, – а давай ты у моих поживешь. Отец с матерью в санаторий едут, а? Чего нам в однокомнатной квартире тесниться?
– Гонишь, что ли? – гневно спросила Люська.
– Да нет, живи, – струсила я.
– То-то. Ты в отпуске, я недельку возьму. Отдохнем.
От радости у меня схватило зубы. Я поморщилась, а Люська подозрительно на меня уставилась.
– Что, зубы?
– Ага.
– Давай посмотрю.
– Ну уж нет.
Я вскочила и стала посуду мыть.
– Концерт-то во сколько? – поинтересовалась Люська.
– В семь.
– Поеду домой. Переоденусь. Может, мне прямо в филармонию подъехать, чего по городу колесить? Где-нибудь без пятнадцати семь, а?
– Давай, – согласилась я. – Только в половине седьмого, и не опаздывай.
– Когда я куда опаздывала? – возмутилась Люська, я могла бы возразить, но спорить с ней настроения не было.
Я прыгала возле остановки на сыром апрельском ветру. За моей спиной росли голубые ели, скрывая разноцветные огни и толпу нарядных граждан, дружно тянувшихся к концертному залу. Душа моя тянулась туда же. Я посмотрела на часы: восемнадцать сорок пять. Люська девка необязательная. Решив подождать еще пять минут и идти в одиночестве, я пританцовывала и проклинала себя за то, что берет не надела. Весна весной, а холодно.
Прошло пять минут, и я дала Люське еще минуту, тут рядом возник белый «Мерседес», и из него выглянула Люська.
– Садись, – сказала она.
– Ну уж нет, я на концерт.
– Но подойти-то ты можешь?
Я подошла и заглянула в машину. Рядом с Люськой сидел негр и радостно улыбался. На мой взгляд, зубов у него было слишком много.
– Ну, что? – с тоской спросила я.
– Слушай, может, концерт перебьется? Я покупателя нашла, пихну видак за двести двадцать долларов, а Димка мне продает за сто семьдесят. Слышишь? Пятьдесят долларов навара, а у тебя отпуск.
– Я на концерт пошла, – твердо заявила я.
– Ну, чего ты…
– Отстань.
Люська ткнула в спину сидящего перед ней парня.
– Сашка, сходи на концерт, а?
Сашка окинул меня взглядом, заулыбался.
– Я чего, пожалуйста.
– Сходи с Сашкой, – заныла Люська, – а мы вас встретим. Идет?
– Идет, – зная, что спорить бесполезно, согласилась я.
– Вот и хорошо. Не злись, ладно?
Сашка вышел из машины, запахнул куртку и мне улыбнулся.
– Пошли?
Я взяла его под руку, и мы отправились вслед за немногими, как мы, подзадержавшимися гражданами.
– Что за концерт-то? – поинтересовался Сашка.
– «Реквием» Моцарта.
– Это чего, только музыка, что ли?
– Не только. Еще и поют.
Сашка вздохнул:
– Ладно, помучаюсь. Тебя Таней зовут?
– Откуда знаешь?
– Интересовался. Видел вас с Люськой пару раз. Муж есть?
– Есть.
– А чего с Люськой таскаешься?
– А он в Австралии.
– Ишь ты, куда занесло. В командировке, что ли?
– Вроде того.
Мы сдали в гардероб вещи и еще раз пристально посмотрели друг на друга. По моему мнению, Сашка ни на что не годился. Я мысленно обругала Люську и пошла в зал.
– А буфет здесь есть? – беспокойно поинтересовался Сашка.
– Есть, только в перерыв.
– Ладно, – согласился он, мы заняли свои места; Сашка привалился ко мне плечом, сграбастал мою руку, а я настроилась на тоскливое пререкание под чудесную музыку. Но счастье мне улыбнулось: Сашка оказался вполне мирным парнем, спросив каких-нибудь раз восемь: «Тебе правда нравится?» – он успокоился и уснул. Спал тихо, без храпа, ноги не вытягивал, я высвободила свое плечо и про Сашку забыла.
После концерта, пережидая очередь в гардероб, мы зашли в буфет, выпили по бокалу шампанского, и Сашка поинтересовался, как мы убьем вечер. Пока выяснялись мнения друг друга, очередь растаяла, мы получили свои вещи и вышли на улицу.
Белого «Мерседеса» не наблюдалось. Лично меня это ничуть не удивило, но Сашка стал возмущаться. Помучившись с пять минут, он предложил:
– Возьмем тачку – и в ресторан, идет?
Тут рядом затормозило такси, и появилась Люська.
– Садись быстро, – зашипела она.
Я села, Сашка тоже было собрался, но Люська гаркнула:
– А ты куда? Отбой!
Пока Сашка думал, что сказать в ответ, мы уехали.
Люська была без спутников. Это радовало.
– Ну что? – спросила я. – Продала, купила?
– Ага. Пятьдесят долларов в кармане. Сколько это по курсу? Отпуск обмоем.
– А куда направляемся?
– Как куда? В «Купола», попьем винца с хлебцем.
Однако с «Куполами» вышла неувязка: закрыто на спецобслуживание. Люська поматерилась, иссякла и стала на меня смотреть со значением, я стойко разглядывала свои ноги.
– Ну, чего? – наконец спросила она. – Куда махнем? Давай идею.
– Поздно уже. И холодно.
– Нешто вот так домой и поедем?
– Я спать хочу. У меня сегодня три колотые раны, раскрошенная челюсть и перелом бедра. А на десерт сотрясение мозга у бабки-одуванчика.
– Ты мне ужасов не рассказывай. Шла бы в стоматологию, рви себе зубы, и никаких ночных, благодать.
– Спать хочу, – сказала я и зевнула.
– Вот так всю жизнь и проспишь, – разозлилась Люська. – Ладно, поехали домой. Купим шампанского с шоколадкой, выпьем на сон грядущий, как белые люди.
Люська пошлепала к ларьку, а я стала ловить машину. Люська вернулась как раз вовремя: рядом остановилась серебристая иномарка, каких до черта развелось в нашем тихом городе. Дверь открылась, и мужской голос весело нас поприветствовал:
– Куда, красавицы?
– К рынку, – сказала Люська, устраивая свои девяносто килограммов, я приткнулась рядом и сразу пожалела об этом: в машине было двое мужиков, и оба жаждали приключений. Вонь стояла отвратная: табак и стойкий запах алкоголя. Пассажир повернулся к нам, скаля зубы и держа бутылку шампанского.
– Чего, девчонки, хлебнете? «Абрау-Дюрсо».
– Из горлышка хлещем только водку, – усмехнулась Люська.
– Так и водка есть. Хочешь? Слышь, Гоша? – полез он к водителю. – Девки водки хотят.
– Налей, в багажнике целый ящик.
– Слышала? А чего это вы такие красивые и одни?
– А не подобрал никто, – опять усмехнулась Люська.
– Как никто? А мы?
– А чего с тебя взять-то, ты и так по сиденью размазываешься, того гляди бутылку проглотишь.
– Это ты зря, я еще очень ничего и очень даже могу… А что, девчонки, махнем в казино?
– Туда тащиться тридцать километров, – заметила Люська, я подозрительно на нее покосилась, никуда ехать я не собиралась.
– А чего тридцать километров? Двадцать минут – и там, – заливался парень. – Что, поехали, отдохнем. Там все схвачено, ну?
– Сворачивай к рынку, – сказала я, однако водитель, хохотнув, повернул налево. Люська хлопнула меня по руке:
– Не зуди. Прокатимся в казино. Интересно ведь. – Я выдернула руку и злобно на Люську уставилась, с таким же успехом я могла взирать на пульмановский вагон.
– Поехали, – сказала Люська. – Отпуск обмоем.
Мы выехали на объездную, свернули, не доезжая поста ГАИ, на проселочную дорогу, стрелка спидометра лезла к сотне, машину странно бросало из стороны в сторону. Только тут до меня дошло, что водитель пьян в стельку. Я почувствовала себя неуютно.
– Надо бы познакомиться, – сказал тип с бутылкой. – Меня Валеркой зовут, это Гоша.
– Это Таня, а я – Людмила, – чему-то радовалась Люська.
– Чей отпуск обмываем? – спросил Гоша.
– Татьянин.
– Молчунья у нас Татьяна. Где трудишься-то?
– БСП, – ответила я.
– Чего?
– Больница «Скорой помощи».
– Вон оно что. Это кем же?
– Доктор она у нас, – хохотнула Люська. – Хирург. Руки золотые.
Валерка сурово покивал и сказал:
– Хирург – это профессия. Пулевое ранение обработать сможешь?
Мне стало ясно: мы нарвались на законченных придурков.
– Не, – ответила я. – Я все больше по чирьям.
Валерка хлебнул из бутылки, получил горлышком по зубам и заорал:
– Гоша, поддай газку, прокати девчонок!
Гоша поддал. Просить их сбросить скорость было бессмысленно, такие идиоты скорее всего начнут гоготать и пугать еще больше, следовало стиснуть зубы и уповать на то, что мы куда-то сможем доехать.
– Ты бы руль получше держал, – не выдержала Люська.
– Не учи. Я машину с семи лет вожу. – Гоша принялся выписывать кренделя на дороге, Валерка ржал, задрав ноги на панель, а стрелка спидометра падала вправо. Впереди сверкнули фары.
– Машина, идиот! – заорала Люська.
Две секунды казалось, что мы столкнемся лоб в лоб, я зажмурилась, истошно звучал сигнал, что-то мелькнуло слева, и Гоша сказал, смеясь:
– Отдохни в кювете, сынок.
– Ты, придурок, – закипела Люська. – Права за барана купил?
– Ты чего это? – ответил он, слегка удивленно.
– Тебе на велосипеде кататься, и то в деревне.
Страсти накалялись. Я открыла сумочку и нащупала газовый пистолет, недавний подарок одного моего знакомого. Если честно, я им никогда не пользовалась, но тяжесть в сумке приятно успокаивала.
– Останови машину, – как можно спокойнее попросила я.
– Выйти хочешь? – глумился Гоша. – Выходи. Дверь рядом.
Он нажал газ, и машина едва не взлетела. Тут Люськино терпение истощилось. Она сделала борцовский захват правой рукой, Гоша дернулся, но против Люськи не потянул.
– Останови, сволочь, – спокойно сказала она, – не то шею сверну, как курице.
Валерка хотел было другу помочь, но я попросила:
– Не шали, – и показала подарок.
– Да пусть катятся, – разозлился Валерка. – Ножками пройдутся, шлюхи.
Мы вышли из машины. Через двадцать секунд от нее и след простыл, но остались лишь дурные воспоминания.
– Не злись, ладно? – попросила Люська. – Кто ж знал?
– Не злюсь.
После машины ветер пробирал до костей.
– Ну, чего, в какую сторону?
– К дому, – ответила я и побрела по дороге. Люська вышагивала рядом, ее жизненному оптимизму оставалось только позавидовать.
– Что ж теперь? – рассуждала она. – Дойдем. Может, кто поедет. Ты чего молчишь?
– Не говорится. Холодно.
– Давай я тебе платок дам?
– Не надо.
– Чего ты, повяжи платок. Холодища-то. До города далеко?
– Вон указатель на Глебовское, значит, пятнадцать кэмэ.
– Вот черт, а до Глебовского?
– До Глебовского два, только на чем ты оттуда уедешь? Топай уж. Одна радость, завтра не на работу.
Дорога шла лесом, темно, даже Люськин оптимизм стал трещать по швам.
– Пойдем побыстрее, – сказала она. – Холодно.
Тут Люська дернула меня за руку:
– Танька, чего это?
Впереди справа откуда-то от земли пробивался свет, расходясь лучами в ночном небе.
– Тарелка, что ли? – ахнула Люська.
– Да заткнись ты, – не выдержала я.
Мы зашагали быстрее, через минуту стало ясно: это машина. Двигатель заглох, а фары продолжали гореть. Машина нырнула в кювет, мы могли бы ее не заметить, если бы не свет.
– Это тот парень, да? – почему-то шепотом спросила Люська.
– А кто ж еще?
Мы спустились к машине.
– А шофер-то где? – не унималась Люська. – Ушел, что ль, куда?
Шофер был в кабине, сидел, навалившись на руль. Я открыла дверь, мне сразу стало ясно: парень мертв. Впереди на уровне капота торчал здоровенный пень. Люська, выглядывая из-за спины, спросила тревожно:
– Чего с ним?
– Ничего. Мертвый.
– О господи. Как же так? Может, ты посмотрела плохо?
Я повернула голову парня, нащупала артерию.
– Нет.
– Да как же так?
– Перестань дергаться. Покойников, что ли, никогда не видела?
– Ну надо же, сволочи, ублюдки пьяные. Ты хоть номер запомнила?
– Нет.
– Черт с ним, с номером. Найдут. Ты посмотри еще раз, на нем и крови-то нет.
– Висок видишь? И грудь. Не повезло парню. Одно хорошо, что сразу. – Что делать-то будем?
– Пойдем в город, на посту сообщим.
– А он как же? Здесь оставим?
– На себе потащим.
– Ты бы свет выключила, – жалобно попросила Люська. – Страшно.
– В темноте еще страшнее будет. Закурить дай.
– Так нет ничего. У этих козлов в машине оставила.
– Вот черт.
– У него сигареты есть, – тихо сказала Люська, кивая на покойника. – Вон лежат.
Пачка сигарет валялась на полу, со стороны сиденья пассажира.
– Взять?
Я кивнула. Люська обошла машину и подергала дверь.
– Заперто.
Я протиснулась вперед, стараясь не касаться парня, и отперла дверь. Внизу на полу что-то блеснуло. Люська подняла пачку и стала рукой шарить.
– Чего ты? – удивилась я.
– Смотри, «дипломат».
На переднем сиденье лежала спортивная сумка. «Дипломат» Люська положила рядом, к ручке на цепочке был подвешен ключ, он скорее всего и блестел.
– Тяжелый, – сказала Люська, жадно глядя на меня. Любопытная она была, как обезьяна. – Давай посмотрим?
– Зачем? – усмехнулась я.
– Не знаю. Может, там что интересное.
Люська сняла ключ, открыла «дипломат», откинула крышку, потом медленно подняла голову. Лицо у нее было совершенно ошалелое.
– Чего там? – спросила я. – Еще один покойник?
– Деньги, – тихо ответила Люська.
Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.
– Десять по пять, – уже торопливо начала Люська. – Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят миллионов… убиться дверью!..
Мы посмотрели друг на друга.
– Свет выключи, – тихо сказала Люська. – Не ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.
Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.
– Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.
– Как пошли? – ужаснулась Люська. – Ты чего, хочешь деньги бросить?
– Что значит «бросить»? Они чужие.
– Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то нервов.
– Покойника обворовываешь?
– Да заткнись ты… за такие деньги…
– Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку оторвут.
– А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам деньги посылает.
– Ага, – хмыкнула я. – И неприятности в придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят миллионов в «дипломате» не возит.
– Тем более, – обрадовалась Люська. – Значит, и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и вся недолга.
Последнее Люськино замечание показалось мне весьма здравым.
– Пошли, – согласилась я.
– Давай в сумке посмотрим, – заговорщически предложила Люська и потянулась к «молнии». В сумке лежали четыре пачки двадцатидолларовыми купюрами.
– Денег чертова прорва. Восемь тысяч баксов. Прям беда. Теперь главное – смыться, – бубнила Люська. У меня схватило зубы.
– Доллары сунь в карман, – зашипела я. – «Дипломат» в руки, и за мной.
На дорогу мы выходить не стали, пошли в глубь леса.
– Ты что задумала? – спросила Люська.
– Если уж мы с этими деньгами связались, заткнись и делай, что скажу.
Отойдя от машины с километр, я достала из сумки два пакета и переложила в них деньги, «дипломат» спрятала под корягу, конечно, если будут искать, все равно найдут, но так спокойнее.
– Пошли, – сказала я Люське, и мы зашагали лесом параллельно дороге. Было это страшно неудобно и тяжело.
– А чего мы назад идем, а не в город? – волновалась Люська.
– Если кто чего спрашивать будет, так эти козлы выкинули нас за Глебовским. Туда мы и притопали. А здесь нас не было, ясно?
– Ясно.
Два километра мы преодолели за час. В Глебовском лаяли собаки и царила темнота. Мы встали на остановке, дружно молясь и вглядываясь в пустынную дорогу, перспектива стоять до утра не прельщала. Проситься на постой смысла не имело, все равно не пустят.
Примерно минут через двадцать сверкнули фары, и мимо нас проехала машина, водитель притормозил и сдал назад, задняя дверь открылась, и мы, стуча зубами, полезли в тепло. В машине было трое молодых ребят, вполне симпатичных, а главное – трезвых.
– До города довезете? – проблеяла Люська.
– Довезем. Вы чего ночью путешествуете?
– Да мы давно в пути, – не давая Люське открыть рта, ответила я. – Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли пешком почти от Семеновской.
– Не слабо, – удивился парень. – Километров восемь. Что ж у вас женихи-то такие?
– Не повезло.
Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с водителем, сказал:
– Притормози, Витя, чего это там?
Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.
– Чего там?
– Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова разбита.
– Жив?
– Не знаю, – поежился парень. – Пошли вместе.
Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и проделала все то, что и два часа назад: повернула парню голову, нащупала артерию и сказала:
– Он мертв.
– А ты в этом понимаешь?
– Я хирург из БСП.
– Ясно. Поехали, сообщим на посту.
Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным: находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.
– Ты что купишь? – спросила Люська, разглядывая потолок.
– Заткнись, – огрызнулась я.
– Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.
Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:
– Едем.
– Куда это? – встрепенулась она.
– Деньгам здесь не место.
– Не в банк же их.
– Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.
– И мое чует, – поддакнула Люська. – Где зароем?
– На даче, где ж еще?
– Сейчас поедем?
– Сейчас.
Через двадцать минут мы двигали к гаражу, где стоял мой «жигуленок», точнее, принадлежал он родителям, но ездила на нем я. Папа восемь месяцев в году исправно лежал под машиной, что позволяло мне оставшиеся четыре без проблем ею пользоваться. Машине было восемнадцать лет, но выглядела она благодаря папе вполне прилично. Еще через двадцать минут я тормозила возле рынка.
– А сюда зачем? – удивилась Люська, деньги ей, как и мне, спокойно сидеть не давали.
– Миллионы, Людмила Сергеевна, вещь хлопотная. Привыкай много суетиться и думать.
– Вот-вот, думать. С моими-то нервами.
– Сиди в машине, сторожи состояние.
Я отправилась к воротам, где красноносые мужики торговали саженцами, купила пять прутиков крыжовника и две рябинки.
– Дичок? – сурово спросила я, мужик возмущенно заклохтал и пообещал урожай на железнодорожный контейнер. Спорить я не стала и вернулась к машине. Люська, увидев саженцы, хмыкнула и сказала:
– Головастая ты у нас баба.
– Смотри-ка, сообразила, – ответила я. – Варит головка. Деньжатами запахло, и шестеренки завертелись.
Люська хохотнула и опять мечтать принялась. Ко-гда из города выехали, она уже скупила всю местную барахолку и в Москву отправилась, но с полдороги вернулась и сказала, только что не мурлыча:
– Машину тебе подарю, импортную. Будешь ездить, как белая женщина.
– Ага, – хмыкнула я. – И тебя возить.
– Нужна ты мне. Я себе «Вольво» куплю и шофера к нему: блондина с голубыми глазами. – Люська немного помолчала и добавила: – Машина нам бы и вправду не помешала, мало ли что, а на твою «копейку» никакой надежды, возьмет да и развалится.
– А ты не каркай.
Возле указателя я свернула на проселочную дорогу, проехала еще пару километров и увидела крышу своей дачи. С виду дача была ничем не примечательная: типовое двухэтажное сооружение с большой верандой, однако внутри имелись настоящий камин и настоящая медвежья шкура. Шкура мне досталась по наследству от дядьки-лесничего вместе с парой оленьих рогов, а камин собственноручно выложил Славка перед своим отбытием за границу. Он же сделал винтовую лестницу с резными перилами на второй этаж и прочие заслуживающие внимания детали интерьера, которые вызывали трепет у моих гостей. По общему мнению, у Славки были золотые руки. Мы подъехали к крыльцу и, прихватив саженцы, вошли в дом.
Деньги упаковали в металлический ящик, в котором папа хранил инструменты. Пока Люська растапливала камин, я взяла лопату и вышла в сад. Крыжовник следовало посадить на боковой грядке, а рябинки возле забора. Через полчаса вышла Люська, и работа пошла быстрее. Деньги положили в тележку, прикрыв навозом, и вместе с ним поместили в ямку. Я держала рябинку, а Люська обгребала землю, аккуратно ее притаптывая. Потом мы помыли руки и пошли в дом.
– Да, миллионы дело хлопотное, – покачала головой Люська. – Думай теперь: ну как выроет кто.
– А я что говорила? Оставили бы их в машине, и душа б не болела.
– Не-а, все равно б болела, потому что человек так устроен: не возьмешь, будешь думать: «Что ж я, дура, не взяла», возьмешь – «Что ж я, дура, с ними связалась».
– Разливай чай, психолог.
– А что? Думаешь, я только зубы рвать умею? Нет. Посидишь в моем ларьке, такого насмотришься, куда там Фрейду.
После чая мы немного вздремнули и к вечеру вернулись домой. Люська решила ехать к себе, заявив, что я ей мечтать мешаю, отговаривать ее я не стала.
Воскресенье я провела у родителей, в понедельник отправила их в санаторий, съездила на работу, в надежде получить деньги за отпуск. Деньги, как ни странно, дали, что прибавило мне настроения. Я прошлась по магазинам, заехала к знакомым и только поздно вечером вернулась домой.
Следующие два дня прошли спокойно, и я робко засомневалась: может, зря я ждала неприятностей? Четверг начался с телефонного звонка в восемь тридцать утра. Я сняла трубку, и незнакомый мужской голос спросил:
– Таня?
– Да.
– Это Виктор. Я с друзьями подвозил вас в пятницу, ну, когда авария была, помните?
– Конечно, помню. Здравствуйте, Виктор. А что случилось?
– Тут такое дело, – неуверенно начал он, – даже не знаю, как объяснить. Прийти к вам могут. Так вы поосторожней.
– Кто может прийти? – спросила я, чувствуя, как сердце куда-то проваливается.
– Этот парень в машине, не знаю, кто он, но есть люди, которых эта авария очень интересует. Такие люди, с которыми надо быть поаккуратней. Вы понимаете?
– Нет, – ответила я, прекрасно все понимая.
– В общем, расскажите все, как было, и… спокойнее. Спорить с ними не стоит. Я просто хотел предупредить.
– Спасибо, – сказала я. – Только я ничего не поняла.
Мы простились, я повесила трубку и пошла на кухню выпить валерьянки. Итак, хозяева денежек объявились и, как следовало ожидать, незамедлительно вышли на нас. Хотя я предвидела это, но испугалась страшно. Чтобы немного успокоиться, приняла душ, подкрасилась и стала размышлять, где лучше ждать неприятностей: дома или в гостях. Вот тут как раз и позвонили в дверь. Сделав три глубоких вдоха, я пошла открывать. На пороге стояли двое верзил в одинаковых кожаных куртках. Спортивные стрижки не скрывали от мира мудрых лбов и мечтательных глаз.
– Здравствуйте, – сказала я, – вы к кому?
– Кузнецова Татьяна Михайловна это вы?
– Да, это я. – Я улыбнулась, помня, что это лучший способ наладить контакт.
– Мы по поводу аварии, надо поговорить.
– Проходите, пожалуйста. Так вы из милиции?
– Да, оттуда.
– Раздевайтесь, проходите на кухню. – Я продолжала улыбаться и демонстрировать готовность к сотрудничеству.
– Спасибо, мы так. – В кухню они прошли и сели на диванчик, кухня стала вдруг страшно маленькой, а я поставила на плиту чайник, не забывая между делом выставить свои достоинства в выгодном свете: отношение к женщине – это одно, а отношение к красивой женщине – совсем другое.
– Выпьете чаю? – предложила я.
– Спасибо, не надо. – Парни несколько пообмякли, на лицах появилось вполне человеческое выражение.
– Вы нам про аварию расскажите.
– Я даже не знаю, что, собственно, могу рассказать, – озаботилась я и плечами пожала. – Мы ведь аварии не видели. Володя, он впереди сидел, говорит: «Притормози, Витя» – и вышел посмотреть. Вернулся, сказал: «Авария». Он водителя в окно увидел, дверь открыть побоялся, знаете, как бывает… вернулся за нами.
– Долго он ходил?
– Нет, он очень быстро вернулся.
– Быстро, это как?
– Полминуты, минута, не больше.
– В руках у него было что-нибудь?
– В руках? Нет. Он ничего с собой не брал.
– И что дальше?
– Мы пошли все вместе, нет, моя подруга осталась в машине, испугалась, а мы пошли. Я хирург по профессии, думала, если водитель ранен, помогу, но…
– Как вы думаете, долго он там лежал?
– Я затрудняюсь ответить. Может быть, час, может, больше. Это работа патологоанатома.
Парни переглянулись:
– Значит, у машины вы все вместе были?
– Да, вчетвером. Открыли дверь, я убедилась, что он мертв, и мы поехали к посту ГАИ.
– Кто-нибудь из вас садился в машину?
– Нет, конечно, зачем?
– Ну, посмотреть документы, они могли лежать в сумке, и все такое…
– Извините, но находиться рядом с покойником занятие не из приятных. Как только стало ясно, что ничем ему не поможешь, мы ушли.
– Все вместе? Я имею в виду, может быть, кто задержался, нехорошо стало, или в туалет…
– Нет, мы ушли все вместе.
– А когда ехали, встречных машин много было, за вами кто-то ехал или впереди?
– Дорога пустынной была, в сторону города вообще никакого движения, и, пока ехали, от Глебовского навстречу никто не попадался.
Тут входная дверь хлопнула, из прихожей послышался шум, словно там резвились два взрослых слона, потом прогрохотало по коридору, первый этаж сотрясся в конвульсиях, и появилась Люська. Я поняла, что неприятности только начинаются. Кухня сжалась до размеров консервной банки, парни выказали легкое замешательство, а Люська победно хмыкнула, удовлетворясь произведенным эффектом, и сказала:
– Привет.
– Здравствуйте, – сказали парни несколько неуверенно, их чувства были мне понятны.
– Да у тебя гости, – громыхнула Люська. – А чего в куртках сидят?
– Это из милиции, по поводу аварии, – ласково ответила я.
– Серьезно, а удостоверения ты у них проверила? – Люська сурово уставилась на парней. – Так, граждане, удостовереньица предъявим. А то Татьяна Михайловна у нас святая простота, цыганам на бедность подает.
Парни переглянулись, поднялись как по команде.
– Ну что ты, Люда, – забубнила я, изображая неловкость. – Нельзя же так.
– Извините, до свидания, – сказали парни и направились к двери. Люська стала гневаться:
– А удостоверения-то где, мальчики? Ты, Танька, дура неувязанная, они ей по ушам ездят, а она и рада. Нужна им твоя авария, обворуют квартиру, прости господи.
Не вступая в перепалку, парни покинули квартиру. Я прислонилась к двери и стала сверлить Люську особенным взглядом. Люська растянула рот до ушей, хохотнула и спросила:
– Здорово я их?
– Жаль, что ты не подзадержалась малость.
– А по-моему, все как по нотам. Ты простая и доверчивая девчонка, а я подозрительная и злющая. Про то, что мы к машине никакого отношения не имеем, ты им напеть успела?
– Успела.
– Вот и ладненько. А начни и я блеять, показалось бы подозрительным. Психология.
– Для твоих-то нервов, – ввернула я. Люська усмехнулась, прошла в комнату и села в кресло.
– Значит, и мне гостей ждать. Как думаешь, отбрешемся?
– Как будут спрашивать.
– Что значит, как будут спрашивать? Это ты про увечья, что ли?
– Это я про них.
Люська задумалась:
– Миллионы, конечно, вещь, но что делать, если эти жлобы мне утюг на брюхо поставят?
– А ты на них сядь.
– На кого? – удивилась Люська.
– На жлобов.
– И что?
– Думаю, ты их раздавишь.
– Хорошая мысль, – миролюбиво согласилась она. – Однако безопасность – дело серьезное и шуток не терпит. Поэтому обеспечение безопасности я беру на себя. И уже предприняла кое-какие шаги.
– Бронежилет купила? – ввернула я.
– Узко мыслишь. Богатые люди во всем мире имеют телохранителей.
