Полина Рей
Спаси моего сына
– А мне плевать, – вру я. – Убирайся!
Выставив руку, я указываю мужу, куда ему стоит идти. И он уходит. Недолго размышляет, глядя на меня, но уходит.
И именно в этот момент я понимаю – это конец. Всё завершено. У нашей семейной жизни – финал. Вот только как с этим жить и продолжать дышать – я пока не знаю. И смогу ли узнать?
Не представляю.
– Ты выглядишь ужасно, – говорит моя напарница Вика, когда я выхожу на работу в визовый центр.
– Знаю, – пожимаю плечами. – Со сном проблемы.
Я ей не вру. С тех пор, как Даня про сына рассказал – спать толком не могу. Или скорее не хочу. Но это не может так продолжаться – я себя изведу окончательно, если не стану восполнять нормальные требования своего организма. Например, есть нормально. С этим, кстати, тоже проблемы.
– Может, Корвалольчику попить? – озадачивается Вика.
Я фыркаю. Корвалольчику. Тут и спирт медицинский не поможет. Перорально.
– Может, – пожимаю плечами и ненадолго отвлекаюсь, когда передо мной устраиваются сразу два клиента.
Желание лечь и уснуть прямо здесь и сейчас накатывает ближе к обеденному перерыву. Мне оно даже нравится – кажется, наконец-то меня просто «вырубит», и я смогу отдохнуть безо всяких сновидений.
– Вик, я в подсобку отойду. Поем чего-нибудь, – выдавливаю еле-еле.
– Конечно, сорок минут у тебя уж точно есть.
В подсобке притуливаюсь к стене на старом стуле. Всё руки никак не доходили его выбросить, и вот он пригодился. Закрываю глаза и тут же проваливаюсь в сон.
Меня всегда удивляло, как человек может за какие-то краткие минуты увидеть во сне столько много. Иногда – целые истории. Сновидение всё же приходит – яркое и такое светлое, что зажмуриться хочется. Дом, как будто деревенский и наличники на окнах с резьбой. Старые, уже обветшалые, но это придаёт им свой шарм.
Вокруг меня лето – настоящее, наполненное преддверием чего-то нового и чудесного. Словно волшебство кругом, и я его впитываю в себя каждой клеточкой тела.
Поднимаюсь на ветхое крыльцо, оно скрипит под моими шагами. Распахиваю дверь и взгляд тут же Марка находит. Мне не хочется просыпаться. Не хочется уколоть себя и вернуться в реальность. Я уже знаю, где этот малыш. Рядом с ним бабушка. Старенькая, сморщенная, напевает что-то, а когда взгляд на меня вскидывает, я слышу:
– Сооооня… заходи.
И Марк улыбается, хохочет, совершенно довольный.
– Сооняяя…
Вздрогнув, я просыпаюсь.
– Сонь! Зову-зову! – возмущается Вика, которая тормошит меня за плечо. – Еле разбудила. Там клиентов тьма. А обед твой уже закончился сто раз.
– Сейчас буду… – шепчу едва слышно. – Две минуты дай.
Морда лица у меня явно заспанная, но это ерунда. Меня сейчас занимает совсем не работа. Может, Даня был прав и я действительно смогла сейчас увидеть, где его сын?
Даже мысли о том, что ему родила его другая, отходят на второй план. Я могу помочь. Помочь спасти маленького мальчика, остальное ведь не настолько важно.
Я сильная, я справлюсь. А он маленький и беспомощный.
Когда возвращаюсь к клиентам, погружаюсь в водоворот работы. Это отвлекает, но нет-нет, на периферии сознания проскальзывает воспоминание о доме том, и о старушке. Кто она такая? Почему забрала Марка? Вроде бы не злая и никакой агрессии по отношению к ребёнку я от неё не чувствую.
– Софья Михайловна, здесь подписывать? – доносится до меня голос одного из клиентов.
Я машинально киваю и надеваю на лицо дежурную улыбку. И уже знаю, чей номер наберу, когда закончится рабочий день.
Юлька бы наверняка меня отругала и обозвала дурой. По сути, наверное, была бы права. Единственное, чем мне стоило сейчас заняться – разводом. Он бы и стал единственным поводом для встреч с мужем. И для того, чтобы с ним созвониться. Но… я не могу. Если не попытаюсь помочь – это будет угнетать меня, жрать изнутри, убивать. А подобного я не хочу.
– Привет, – тихо говорю в трубку, когда выхожу с работы.
– Привет, – выдыхает эхом муж. – У тебя что-то случилось?
В его голосе – неподдельная тревога. Но мне уже плевать на это.
– Нет, у меня всё прекрасно.
Соврать удаётся абсолютно ровным и уверенным голосом. Да уж, Верниковская, а ты молодец. Выдаёшь то, чего сама от себя не ожидала.
– Мне сегодня сын твой приснился.
Делаю ударение на слове «твой». Так проще расставить границы, которые нужны прежде всего мне самой.
– Да? Где? Что вокруг было? Может, видела что?
Он сыпет вопросами, которые произносит хриплым голосом.
– Видела, да. Бабульку какую-то видела. Она с ним сидела, пела ему что-то.
– А ещё?
– Крыльцо помню. И наличники резные на окнах дома.
– Если увидишь – узнаешь?
– Да.
Я не сразу понимаю, о чём спрашивает Даня, поэтому отвечаю слишком поспешно. Он что – хочет отвезти меня туда, где предположительно пропал его сын? Нет, нет-нет…
– Я за тобой заеду через полчаса, хорошо? – спрашивает он и я буквально кричу:
– Нет! Ты с ума сошёл? Я никуда с тобой не собираюсь.
– Соня…
– Нет, Верниковский! Даже не думай! Ты хотя бы меня пожалей… хоть на грамм.
Он замолкает, а мне хочется положить трубку. Но почему я этого не делаю? Наверное, оттого, что знаю – Даня приедет, как и обещал. Значит у меня снова будет повод для адовых мук. Или мне просто нужно сбежать из собственного дома за эти полчаса.
– Прости, Сонь… прости. Я сам не знаю, что делать.
Ну почему бабское сердце такое глупое? Почему я вообще продолжаю этот разговор?
– Где они живут? – спрашиваю вместо того, чтобы попрощаться и положить трубку.
– В Первомайском.
– Значит, дом там этот и ищи.
Он хмыкает в ответ. Невесело и словно бы… смиренно. Как будто уже принял тот факт, что сын не найдётся.
– Сама же знаешь, сколько домов там… с резными наличниками.
Между нами снова повисает тишина. Тягучая и плотная, похожая на чёрный мазут. Я не понимаю, что мне делать дальше. Ехать сейчас с Даней туда – это как собственными руками провернуть нож, загнанный мне в грудь. Увидеть эту самую Свету, ребёнка мужа… Но и не помочь я не могу. Просто не могу, и всё тут. Изведу себя после.
– Я поеду. Если смогу помочь – буду рада. Но хочу, чтобы ты избавил меня от того, чтобы я встретилась с твоей Светой, – наконец, выдавливаю из себя.
– Она не моя Света, – тихо откликается муж.
– С твоей девкой, да, извини, – не сдерживаюсь я.
Он ничего не отвечает, и я уже рассчитываю на то, что Верниковский просто поблагодарит меня и отключит связь, когда слышу его короткое:
– Обещаю. Не встретишься. Скоро буду.
И на этом наша беседа обрывается.
Когда сажусь в машину мужа – это снова своего рода триггер. Ведь несколько дней назад точно так же устраивалась рядом, ничего не зная. Ждала поездки на дачу, предвкушала. А теперь, как смею надеяться, еду с Даней вот так в последний раз.
Только горько от этого становится. Невыносимо. И страшно – что там, впереди.
– Всё в порядке? – тихо спрашивает он, выруливая на Выборгское шоссе.
– Я же сказала – всё прекрасно.
В салоне тихо играет музыка и витает запах – такой родной, узнаваемый. Въевшийся под кожу. Мой…
Нет, уже не мой. И жизнь наша семейная уже мне не принадлежит, потому что закончилась.
– Скажи, твой… сын, – тяжело сглатываю, но хочу разузнать то, что меня тревожит, – он нормально ведь развивается?
Даня останавливается на светофоре и смотрит на меня с непониманием.
– Да, насколько я знаю. А что?
– Да просто…
Сама не совсем понимаю, почему вдруг стала об этом расспрашивать. Не касается оно меня вовсе. Я сегодня поучаствую в процессе поисков, надеясь, что они увенчаются успехом, а дальше – всё.
– Просто он во сне как будто сказать не может моё имя. Только тянет «Соооо, Соооо»… а больше ничего.
Верниковский хмурится, я же впиваюсь в его профиль взглядом. Это не только потребность узнать что-то о ребёнке, отношения к которому не имею. Это ещё и повод впитать в себя вот эти самые последние мгновения, когда смотрю на лицо мужа.
Потом ведь я его забуду. Мы перестанем видеться, перестанем быть друг для друга значимыми людьми. У него будет другая, у меня – другой. И сейчас вроде как это кажется таким правильным, но… Но в данную конкретную секунду Даня всё ещё рядом. Я не могу вот так просто вырвать любовь к нему из своего сердца, хотя должна. Так стоит ли распинать себя за то, что просто сижу и как дура смотрю на его профиль?
– Марк нормально развивается. Иногда мне кажется, что даже слишком.
Он горько усмехается, снимает одну руку с руля и, заведя за голову, растирает затылок. А потом произносит то, что пригвождает меня к месту.
– Порой чудится, что вы с ним похожи. Он что-то скажет и это сбывается.
– СТОП!
Я выкрикиваю это слово внезапно даже для самой себя. Начинаю судорожно отстёгивать ремень, дёргаю ручку дверцы, которая, слава всем богам, заперта.
– Стой, Верниковский! Иначе я за себя не ручаюсь.
Даня жмёт по тормозам и останавливается на обочине. Смотрит на меня расширившимися глазами.
– Прости… прости, – шепчет сбивчиво. – Я не подумал…
Всё же совладав с ручкой, я буквально вываливаюсь из машины и начинаю делать жадные глотки воздуха ртом.
Муж оказывается рядом во мгновение ока. На его лице – тревога, оторопь, сожаление.
– Больше никаких рассказов… хорошо? – хрипло прошу я.
Да, я сама была инициатором, но не просчитала того, куда может свернуть этот разговор. И совсем не готова смириться с тем, что подробности параллельной жизни мужа могут всплывать и всплывать. И не готова буду к смирению в этом плане.
– Прости. Больше ни слова не скажу. Обещаю.
Смотрю на лицо Верниковского, на нём тревога – только понять не могу, за меня, или за нажитого на стороне сына. Да и важно ли это?
– Хорошо.
Я вновь устраиваюсь в машине и впиваюсь пальцами в телефон. Думает ли Даня о том, что будет после того, как Марк вернётся к нему? Размышляет ли над деталями нашего развода? Я не знаю, да и сейчас спросить об этом – равносильно добровольному погружению в тот ад, в котором и так нахожусь с головой. Поэтому весь следующий путь мы проделываем в молчании.
Даниил просто садится на место водителя, быстро бросает на меня взгляд и едет дальше. И хоть мелкая дрожь от того, что совсем скоро мы доберёмся до Первомайского и мне придётся лицом к лицу встретиться с тем, к чему я совсем не готова, охватывает моё тело, я знаю одно. Добровольно взошла на этот эшафот, стоя на котором сама себе кажусь такой уязвимой, будто разделась на глазах у толпы. И самой мне с этим бороться. Никто за меня этого не сделает.
– Давай так сделаем… будем медленно проезжать по улицам, а ты смотри кругом, хорошо? – говорит Даниил, когда мы оказываемся в посёлке.
Едва въезжаем в него, я выдыхаю. Нафантазировала себе бог знает что. Оцепление, отряды волонтёров, даже толпу папарацци. На деле же – ничего такого. Первомайское, на первый взгляд, живёт обычной для него жизнью. Люди идут по улицам, магазины открыты. Никакого апокалипсиса местного масштаба.
– Хорошо, – глухо откликаюсь, начиная вертеть головой.
А у самой страх внутри поселяется. Если вдруг увижу на одной из улиц эту его Свету? Я ведь её узнаю, потому что представляла себе сто тысяч раз. Не хотела подобного, ругалась на саму себя, но представляла…
Она – маленькая и стройная шатенка. Мило улыбается каждому, кто встречается на её пути. Волосы длинные, и она постоянно закидывает их за спину. Такие всегда нравились Даниилу.
– Пока ничего? – спрашивает Верниковский, вырывая меня из плена мыслей.
Только теперь понимаю. Я на чистом автомате еду и кручу головой, выглядывая «те самые» резные наличники.
– Ничего, – откликаюсь глухо.
– Ладно, – кивает муж.
– Мармеладно, – бурчу в ответ.
Теперь меня начинает донимать вопрос нашего развода. Нет, я прекрасно понимаю, что в данный конкретный момент я сама вызвалась помочь, но и хочу получить хоть какое-то подтверждение тому, что для Дани я тоже важна. Пусть даже и в том, чтобы он выказал желание обсудить детали нашего расставания.
– Даааань, – тяну я, и Верниковский останавливает машину.
– Что? – выдыхает, впиваясь в моё лицо взглядом, и я уже готова сказать ему про развод, когда поднимаю глаза и вижу… тот самый дом.
Он же из моего сна. От и до. И вечер этот летний, и даже запах, который уже чувствую, хотя даже не всходила на крыльцо. Да и крыльца толком не вижу, но шепчу растерянно:
– Кажется, это здесь…
– Идём? – поворачивается ко мне Верниковский.
На это я отрицательно мотаю головой. Ну уж нет. Дом показала, на этом – всё.
– Ты иди. Один. Я просто выйду и прогуляюсь.
– Хорошо, – после некоторой паузы отвечает муж. – Если Марк здесь, я… волонтёрам его отдам, а тебя до дома докину.
Чёрт! Об этом я как-то не подумала. Хочется сбежать прямо сейчас. Вспомнить бы только какие маршрутки из Первомайки ходят до Питера.
– Окей, – киваю в ответ, мысленно просчитывая план побега.
Мы выходим из машины, Даня направляется к видавшему виды забору. Я же отступаю и озираюсь, как пойманное в ловушку животное.
Этот дом стоит на возвышенности – бросаю взгляд туда, где центр посёлка. Возле магазинов вижу какое-то движение. Машина то ли с надписью полиция, то ли что. Где-то там, кажется, должна быть остановка.
Но ноги почему-то словно вросли в землю. Наверное, мне просто нужно убедиться в том, что Верниковский всё же найдёт сына. Что я смогла им помочь.
Словно в полусне, иду к раскрытым воротам. Не могу объяснить себе, какая магнетическая сила притягивает меня, просто двигаюсь вперёд. Туда, на крыльцо, как во сне. Здесь, конечно, всё другое, но… Но ощущения, как из моего сновидения. Господи, как странно…
Я толкаю дверь, мне навстречу уже спешит старушка. Нет, тоже не та самая, какую я видела, но понимаю, что это она. И чувствую – Марк действительно здесь.
– Вы за мальчиком? Как хорошо. Он, бедный, извёлся весь. Всё папу ждал и о тёте какой-то говорил. И домой сказал, что возвращаться не хочет. Плохо ему там. А я что? Я ему и пирожков напекла, и кроксворды мы с ним гадали.
Она так и сказала – кроксворды, отчего у меня изо рта вырвался нервный смешок. Значит, Марк нашёлся… и на этом моя миссия вроде как завершена. Так почему стою сейчас перед покосившейся деревянной дверью, знаю, что за ней мой муж и его сын, и не бегу отсюда сломя голову?
– Заходи, доченька. Заходи. Там они.
Старушка открывает дверь, а я ведь как будто не в реальности. Словно в один из снов своих попала и покидать его не хочу.
– Заходи, там твой сынок.
– Он мне не сын, – шепчу, а сама на голоса иду.
Знаю ведь, что больно будет, когда увижу, как Даня к себе не моего ребёнка прижимает, но, наверное, это мне нужно, чтобы точку во всём поставить.
Они сидят на диване, Марк на коленях у отца. Обхватил Верниковского за плечо, что-то рассказывает ему. Когда захожу, Даня голову вскидывает и смотрит на меня затравленным взглядом. А у самого в глазах стоят слёзы. И мне тоже плакать хочется. Потому что я только сейчас чувствую, что всему конец. Да, думала об этом и раньше, но именно осознание пришло сейчас.
– А я эту тётю знаю. Во сне её видел, – говорит Марк, улыбаясь мне так, как это могут делать только дети. Открыто и искренне. – Здравствуйте, я Марк. Папа сказал, что всегда нужно так знакомиться. А вас как зовут?
Всё. На этом точно всё. Разворачиваюсь и выбегаю из дома. Моя миссия выполнена. Я больше ничего не должна прежде всего самой себе. И обязана накоцне почувствовать облегчение, как мне кажется, но его нет. Возможно, оно придёт позже, я этого не знаю… Просто бегу от мужа, от того, что он сотворил. И от самой себя, которая так остро воспринимает всё происходящее.
Даня перехватывает меня через несколько секунд. Впивается в руку, разворачивает лицом к себе.
– Соня… – шепчет он, а я, развернувшись, испытываю только желание впиться ему в лицо. Расцарапать, причинить боль, сделать хоть что-то, чтобы он встряхнулся и понял, какие страдания причиняет мне.
– Я сделала всё, что ты просил. Теперь оставь меня в покое.
– Нет! Нет, я ещё не искупил свою вину.
Он не искупил вину! Да её попросту невозможно искупить, как он этого не понимает? Невозможно! Это я поняла сейчас совершенно точно.
Запрокинув голову, я начинаю смеяться. Нет, даже не смеяться – ржать. Именно это слово как нельзя кстати подходит тому, что со мной сейчас происходит.
Верниковский смотрит на меня, понурив голову. И этот взгляд исподлобья вызывает ещё более громкий и раскатистый приступ смеха.
– Всё, Дань. Я хочу уехать. На этом у нас всё закончено.
Выпростав руку из захвата его пальцев, я отступаю на пару шагов.
– Я отвезу тебя домой. Скажу всем, что Марк нашёлся – и отвезу.
Верниковский говорит это так уверенно, как делал всё это время по отношению ко мне. Только вот теперь всё иначе, и очень странно, что он этого не понимает.
– Хорошо, – отвечаю, уже зная, что сделаю, стоит ему только пропасть из поля моего зрения.
– Точно хорошо? – уточняет он.
– Точно.
– Сонь… я очень тебе благодарен. Сделаю всё, что скажешь. Спасибо тебе, но мы с тобой ещё не завершили наш разговор.
Сделает он всё. Да уже сделал, да так, что теперь вовек это дерьмо не разгрести. Но сейчас у меня нет сил на то, чтобы это обсуждать. Да и впредь явно не появится.
– Окей. Ребёнок найден – это главное, – киваю я с кривой улыбкой на губах.
Даня смотрит в ответ, а у меня зуд под кожей. Как же хочется просто взять и исчезнуть. Раствориться, чтобы только не находиться в этом месте.
Но вот рот мужа растягивается в улыбке и он кивает.
– Да, я сейчас. Я мигом.
И он разворачивается и уходит быстрым шагом.
Всего мгновение – и я мчусь туда, где видела машину спецслужб. Побег кажется мне длинным – едва ли не вмещая в себя целую вечность. И всё чудится, что меня догонит муж, схватит за руку, утащит туда, где я совсем не хочу сейчас быть.
– Отвезите меня в город, – шепчу, едва ли не задыхаясь от быстрого бега, нагло распахнув дверцу и плюхнувшись на пассажирское сидение рядом с водителем. – Пожалуйста.
И только тогда перевожу взгляд на того, кто сидит за рулём.
– Без проблем, – хмыкнув говорит он, после чего выбрасывает окурок в окно, заводит двигатель и увозит меня из того места, которое стало в этот день моим личным адом.
– Я Софья, – представляюсь, когда мы выезжаем на трассу «Скандинавия».
– Александр, – кивает он в ответ. – От кого бежите?
Он усмехается, и я с облегчением выдыхаю. Находиться рядом с ним… спокойно. Как будто оказалась там, где в итоге и должна быть.
– Не бегу. Просто мне в город нужно, – безбожно вру, но этот незнакомец не должен заподозрить ничего такого.
Он бросает взгляд в боковое зеркало, и мне становится не по себе. Быстро оборачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо, что творится сзади.
– А говорите, не бежите.
– Не бегу, я же сказала.
– Ладно, ладно… не против, если снова закурю?
Александр кивает на пачку сигарет, лежащую на торпеде. Я мотаю головой.
– Конечно, не против. Это же я вторглась в вашу машину, а не наоборот.
– С этим не поспоришь, – улыбается он. – Но не спросить не мог.
Чёрт побери, Верниковская, что ты творишь? Села в тачку к абсолютно незнакомому мужику, пусть это трижды представитель спецслужб. А теперь тебя везут… кажется, в город. По крайней мере, вроде бы туда, куда ты сказала.
Александр закуривает и я исподтишка его рассматриваю. Он не обладает чертами внешности красавчика. В любой другой момент показался бы мне скорее отталкивающим, чем притягательным. Губы, сжатые в тонкую полоску, обхватывают сигарету и выпускают сизый дым. Глаза с прищуром, а волосы… они едва ли не касаются плеч. И такие… небрежные, что ли? Ловлю себя на мысли о том, что мне хочется их поправить.
– Так куда едем? – спрашивает Александр, докурив сигарету и вновь выбросив окурок в окно.
– В город, – с непониманием произношу я.
– Это я понял. Адрес скажешь?
Он так легко переходит на ты, что это не вызывает ни капли возмущения. Как будто мы с ним всю жизнь вот так вот ехали в машине и болтали ни о чём, или же просто молчали.
– Николая Рубцова, дом двенадцать, квартира тридцать шесть.
Александр снова усмехается. А я понимаю, что только что сморозила глупость.
– Вы тоже из волонтёров? – спрашиваю, чтобы чем-то заместить тишину, которая повисает между нами.
Она мне не нравится. Не нравится сидеть вот так, смотреть на профиль незнакомца и дрожать всем телом. Особенно от того, что телефон разрывается вибрацией от входящих звонков.
– Нет, – мотает он головой. – Но что-то близкое к этому.
– А как на поисках оказались?
Я выдавливаю из себя эти слова, а сама понимаю – он вообще может не иметь отношения к поискам Марка. Выходит, я вообще ошиблась со всем.
– Всегда приезжаю, когда вижу, как в группе по поиску клич кидают. Рад, что пацана нашли. А ты – из волонтёров?
– Нет.
Отворачиваюсь и смотрю в окно, за которым пролетает обычный для летнего дня пейзаж. Александр больше ни о чём не расспрашивает, и я ему благодарна. Не хочу говорить. Вообще ни о чём.
Надеюсь только на то, что доберусь до города целой и невредимой, но, кажется, переживать об этом повода нет. Мы вправду едем в Питер, и чем скорее я окажусь дома, тем больше шансов у меня на то, чтобы со скоростью света покидать в сумку всё, что попадётся под руку и сбежать к Юльке. Потому что Верниковский будет меня искать. Наверняка.
– Не против, если на пару минут остановимся? Я воды на роднике наберу? – спрашивает Саша, чуть сбрасывая скорость. – Это ненадолго, – заметив мой взгляд, метнувшийся на часы, добавляет поспешно.
– Совсем не против. Считайте, что меня с вами нет.
Покачав головой, он притормаживает у родника. Выходит из машины, и я инстинктивно распахиваю дверцу. Хочется вдохнуть кислород полной грудью в безуспешной попытке напитаться уверенностью, что я всё ещё жива.
– Кто крайний? – спрашивает у нескольких человек в очереди Александр.
– Я! – откликается совсем молоденькая девчонка. – И что за слово такое – «крайний»? – фыркает тихо, но так, что её слышу даже я. – Можно же сказать «последний». Небо от этого на голову не рухнет. Да и вообще так правильно!
Она говорит это своему парню, но явственно желает, чтобы это услышал именно Саша.
– Ты права, малая, – хмыкнув, соглашается тот. – Только у нас, спасателей, приметы свои есть. Ты же не против, если будем суеверными?
Он смотрит на неё. Без злости какой-то, просто устало. И она опускает глаза, потупляет взгляд.
– Если вам только одну баклаху набрать, так мы уступим, да? – выступает кто-то в очереди.
– Только одну, – кивает Саша. – Но я и подождать могу.
– Нет, давайте.
Они расступаются, и Александр быстро набирает пятилитровую бутыль воды. Благодарит всех, после чего возвращается к машине и мы уезжаем.
«Значит, спасатель», – вертятся в голове мысли. Сама не знаю, почему обратила на это внимание. Вроде как сейчас он просто докинет меня до дома и на этом всё, но я раз за разом ловлю себя на том, что бросаю на Сашу быстрые взгляды. Изучаю его исподволь, и быстро отворачиваюсь, когда кажется, что он поймает меня на месте преступления.
– Приехали. До квартиры провожать не стану, ничего?
Саша улыбается, и я киваю. На губах тоже появляется улыбка, которая гаснет, когда слышу:
– О, Верниковский здесь.
Чёрт! Моя взгляд мечется по двору, что не укрывается от внимания Александра. Когда нахожу глазами припаркованную чуть поодаль машину, возле которой стоит муж, вжимаюсь в кресло. И хочется попросить увезти меня куда угодно, но Саша уже берётся за ручку дверцы. Да и глупо это – бегать. Всю жизнь ведь не побегаешь.
– Ты от него что ли уехала?
– Это мой муж.
– О… так значит, вашего пацана искали? Как же он сбежал? Не досмотрела?
В голосе Александра появляются стальные нотки. А у меня внутри – злость.
– Не моего пацана. Сын у мужа… от другой.
Выходит насмешливо-болезненно. Не знаю, зачем эта информация нужна Саше, но меня распирает. И мне нравится то, что чувствую – сейчас уже готова просто выйти и расставить все точки над «i» с Верниковским.
– Спасибо. Я пойду, – говорю уверенно, после чего покидаю машину и направляюсь в сторону дома.
Саша уезжает. Я даже не вижу это – слышу. Он так и не выходит к Верниковскому. Просто движок его машины ревёт, после чего этот звук отдаляется.
– И откуда ты знаешь Дарьялова? – требует ответа муж, когда я равняюсь с ним.
Набираю в грудь воздуха и устало выдыхаю ртом.
– Верниковский, если бы ты знал, как я от тебя устала, – качаю головой.
Пройдя мимо мужа, иду к подъезду, но каждой клеточкой тела чувствую – Даня так просто от меня не отстанет. Он подтверждает это подозрение почти сразу. Догоняет, чеканит шаг рядом со мной.
– Так откуда знаешь Дарьялова? – повторяет свой вопрос.
– Какого, ко всем чертям, Дарьялова? – не выдерживая, разворачиваюсь лицом к мужу.
Господи! Как же я ненавижу его в этот самый момент! За всё, что он с нами сделал… за всё, что сотворил со мной. И за то, что до сих пор маячит рядом, как будто свершившееся можно исправить. Он ведь в этом уверен. Недаром сказал мне это буквально час назад.
– Значит, не знаешь? – выдыхает он. – Тебя подвёз… незнакомый тебе мужик? Соня, ты в своём уме?
Он подаётся ко мне. Хватает за предплечье. Ещё несколько дней назад я была бы в восторге от такого проявления заботы, сейчас же пытаюсь в ужасе отпрянуть.
– Ты о Саше, что ли?
Саша. Александр Дарьялов. Спасатель. Боже, почему же сейчас мне кажется, что я бы предпочла остаться с ним в его машине? Смотреть на то, как он курит, как уверенно сжимает пальцами руль… Хочу быть рядом с ним, а не со своим мужем, предавшим меня, себя и нашу семью.
Верниковская, ты просто сошла с ума. Вот и всё.
– Ах, Саша, – хмыкает муж.
– Да, представь себе, он назвал своё имя. Так делают культурные люди. Не знал?
В памяти сразу Марк всплывает. «Папа учил меня, что так нужно знакомиться». Господи, кажется бы всё отдала, чтобы это наш сын на руках Даниила в тот момент сидел и говорил эти слова.
– Я хочу всё обсудить, – тихо говорит муж, стоит мне только высвободиться и направиться в сторону подъезда.
– А нечего обсуждать, Верниковский, – откликаюсь я. – Нечего. Я уже сказала, что дико от тебя устала. Марк твой найден – на этом всё.
– Я тебя не отпущу.
Что? Я не ослышалась? Он меня… не отпустит? Брови помимо воли взлетают вверх. Поворачиваюсь к Дане и смотрю на него с удивлением.
– Ты меня не отпустишь? А что сделаешь? Привяжешь к батарее? – смеюсь коротко и зло. – Или, подожди-ка… дай подумать. Может, у нас с тобой есть общее что-то? Ребёнок там, квартира, на худой конец?
– Сонь…
– Хватит. Я хочу побыть одна. Что ты хотел от меня – выполнила? Выполнила. Теперь, будь добр, свали в туман, Верниковский. Обстоятельства развода обсудим позже.
Уже почти добираюсь до подъезда, когда слышу позади себя тихое:
– Я очень виноват перед тобой, Соня. И я это знаю. Просто мысли до этого все Марк затмил. А он убежал потому, что плохо ему. Я бы всё отдал, чтобы он нашим сыном был. Твоим и моим.
Застыв на крыльце, я закрываю глаза и пытаюсь досчитать до пяти. Что он от меня хочет? Почему продолжает мучить? Уверен в том, что всё можно исправить этими его признаниями?
– А нет у нас сына, Верниковский. – Развернувшись, цежу эти слова сквозь зубы. – Нет, как ты помнишь. Ведь ты его на потом оставлял. И не будет. Никогда. Я бы тоже всё отдала, чтобы тебе ребёнка родить. Но это в прошлом. Сейчас ты для меня – чужой. Даже не думала, что родной человек таковым может стать за считанные секунды.
Приложив ключ к домофону, отпираю дверь и быстро скрываюсь за её преградой. Когда еду в лифте, размышляю о том, почему, например, до сих пор не придуман какой-нибудь виртуальный развод. Хотя, надо будет погуглить об этом хоть что-то, ведь я напрочь не интересовалась данной темой. Всё казалось, что она меня не коснётся… и вот теперь…
Спрятавшись дома, я запираю дверь на все замки. Теперь снаружи ко мне не попадут. Но всё же знаю – я опрометчиво решила, что хочу быть одна. И отдаю себе отчёт в том, кому позвоню, как только у меня будет уверенность, что Верниковский отбыл и не станет ломиться в нашу квартиру.
– Мда, Сонь, вот это история. Ужас! – Юлька растирает лицо и смотрит на меня так, будто я только что рассказала ей главу из фэнтези-романа.
– Сама в ужасе. – Опускаю голову на сложенные на столе руки и повторяю: – Ты не представляешь, в каком я ужасе.
Мы молчим. Я думаю о том, как же хорошо, что всё же за десять лет брака я не родила ребёнка мужу. Не представляю, что сейчас бы он чувствовал, и как бы стала объяснять ему, почему мы с папой разводимся.
И вообще, почему я так уверена была, что наш брак с Верниковским идеален? Наверное, слишком рано он меня себе забрал. Именно себе – я ведь считала с восемнадцати лет, что он центр всего. Теперь же мне очень многое нужно переосмыслить. Передумать. Перекроить.
– А Свету эту его не видела? – спрашивает Юлька.
Тут же отрицательно мотаю головой.
– Нет, и видеть не хочу. Ещё не хватало на неё нервы тратить.
– Это верно. Ну вообще, какая же он скотина. У меня просто цензурных выражений нет!
Юлька хватает бутылку мартини, которую принесла с собой. Льёт нам по щедрой порции. Я совсем не против – хочется забыться. Затуманить свой мозг хоть чем-то помимо мыслей о том, как докатилась до жизни такой.
– А родители его? Вроде же у вас отношения прекрасные. Ты с ними не говорила? – спрашивает Юля после того, как мы опустошаем бокалы.
– Нет, конечно. Это его дело – сообщить им радостную весть о внуке и о новой… жене.
– Если они ничего не знали до этого, – мрачно комментирует подруга.
Я застываю, так и не донеся стакан до столика. Об этом я, чёрт бы всё побрал, не подумала…
– Если они знали и не говорили – я не переживу.
Я и вправду это не перенесу. С Викторией Павловной у меня отношения, пожалуй, даже лучше, чем с моей матерью. Нет, она не могла знать. Сколько раз намекала, что ей хочется увидеть внуков… И если всё это время она не только знала о Марке, но ещё с ним и встречалась…
Поставив стакан на столик, я кошусь на телефон. Дурман в голове затмевает всё, кроме одной мысли – позвонить свекрови и спросить у неё напрямую.
– Тебе вообще во всей этой истории нужно разобраться. Для себя самой – в первую очередь. Всё понять.
– А что тут понимать? – вскинув взгляд на Юльку, хмыкаю я. – Он переспал с первой встречной после ссоры. Уже этого я бы не простила. А если бы простила – сама бы себя и извела. Но он ещё и скрывал ребёнка. Ребёнка, понимаешь? Шесть лет он знал о нём, ездил к нему, звонил. Жил второй жизнью.
Отмахиваюсь, не желая продолжать. Чувствую на кончике языка такую горечь, которую не перебить ничем.
– Я понимаю. – Юлька опускает голову и вздыхает. – Насколько могу – понимаю. Правда.
Беру телефон в руки и верчу его в пальцах. От бывшего – почему-то хочется сейчас думать о Верниковском именно так – никаких новостей. Но это и ожидаемо, наверное. Сейчас он с сыном. Пытается восполнить те пробелы, которые так или иначе появились в их общении с Марком.
