Полина Полякова
Лето одного города
– Если коротко, то архитектор, – ответил я и отхлебнул коктейль, который принесли на удивление быстро.
– А если длинно? – улыбнулась Нина и подперла голову руками, показывая, что готова слушать.
Я редко рассказывал о своей работе, но мне было приятно, что она интересуется, поэтому я постарался объяснить как можно проще:
– Я тот архитектор-энтузиаст, который верит в то, что нашу страну можно так благоустроить, что даже небольшие города будут восхищать. Если ты думаешь, что я днями и ночами черчу что-то, то нет, я скорее менеджер: организовываю создание проектов благоустройства.
– Это интересно? – уточнила Нина.
– Интересен результат, а всякая бумажная работа не очень, – ответил честно я. – Самое классное то, что ты этот результат можешь потрогать, понимаешь?
– Понимаю, – улыбнулась Нина. – Я своих учеников потрогать не могу, меня бы за это засудили. А что ты делаешь в свободное время?
В тот момент нам принесли еду, поэтому я ответил быстро, чтобы начать есть:
– Ходил в зал, но перестал, не хватает мотивации. Читаю, много читаю. Много гуляю по городу, изучаю его, путешествую по России. А ты?
– Ну ты уже знаешь, – начала Нина, параллельно запутывая свои волосы, чтобы снова собрать их во что-то непонятное. – Рисую, тоже гуляю и читаю. Если посоветуешь что-то, что поможет разбираться в домах так же, как и ты, – скажу спасибо. Еще хожу на йогу, это учит меня концентрироваться. Путешествую по миру, а вот в России мало где была.
– Посоветую гулять со мной больше, – ответил я, пережевывая стейк. – Прости, я действительно голоден, поэтому буду говорить с набитым ртом.
– Все в порядке, теперь я тоже, – засмеялась Нина и протянула руки к прибывшей тарелке.
– А чем занимаешься ты, когда у тебя не свободное время? – решил поинтересоваться я.
– Я преподаю в частной школе, куда приходят люди, мечтающие выучить французский, – отрапортовала Нина. – Кроме этого, подрабатываю частными уроками. У меня достаточно непонятный график, но зато я занимаюсь тем, что люблю: говорю по-французски и заражаю любовью к нему.
– Скажи что-нибудь, – попросил я.
– Je me disais tantôt que c'était la belle race pure des nomades, tantôt la race pauvre et desséchée des jouisseurs, – выпалила она, будто ожидая этого вопроса.
– И что это значит?
– Цитата из «Здравствуй, грусть». «Я то убеждала себя, что это прекрасное, чистокровное племя кочевников, то говорила себе, что это жалкое выродившееся племя прожигателей жизни». В 16 лет мне она казалась ужасно умной.
– А сейчас?
– А сейчас я ем, и ты ешь, – засмеялась Нина.
Спустя два часа вина, еды и диалогов ни о чем мы с шумным смехом вышли на улицу. Я уже не помню, над чем мы смеялись и почему, но я тут же совершенно естественно поцеловал Нину, а она ответила тем же. Минут пять мы стояли у входа. Я держал ее за талию, потому что она была ниже и стояла на цыпочках. Когда нас в очередной раз толкнули посетители ресторана, я предложил проводить Нину до дома. Она кивнула, и мы пошли в сторону Театральной.
Мы вышли на Кривоколенный переулок, и я решил впечатлить Нину:
– Не правда ли литературное местечко?
Она прыснула от смеху, но подыграла мне:
– Отчего же?
– Как же, вы не слышали о драке Пастернака и Есенина? – притворно удивился я.
– Заслушалась Вертинским, очевидно, – Нина вошла в образ.
– Значит, как было. Есенин самым наглым образом надрался и задирал Пастернака, говоря, что тот сорняк, выросший посреди русской поэзии. Доподлинно неизвестно, кто победил, «сорняк» ли или «королевич», как назвал Есенина Катаев. В любом случае разнимать их пришлось Казину и Вронскому. Вот такие страсти у редакции «Красная новь».
– Скажите, пожалуйста, а ведь пишут о любви! – сетовала моя собеседница.
– И не говорите, Нина, – вздохнул я. – А справа тоже про искусство. Позвольте-ка продемонстрировать вам дом Строгановского училища, созданный талантливым Шехтелем. Уж очень его люблю!
– Красивое, – восхитилась Нина, всматриваясь в здание в сумеречном свете.
– Согласен, но у здания-то были балкончики. Где они? Что же их не восстановили-то?
– Только ты можешь так расстраиваться из-за балкончиков, которые никто из москвичей уже и не вспомнит, – рассмеялась Нина.
Я хотел было возразить, но в тот момент мы вышли на Мясницкую, где прямо перед нами стоял великолепный особняк Черткова, поражающий своим изяществом даже спустя столько времени.
– Я так люблю такие дома, – ахнула Нина. – А ты?
– Я тоже, – кивнул я и сжал ее руку чуть сильнее. – Знаешь, раньше в этом доме было много-много книг, читать их приходили совершенно разные люди, к примеру Толстой и Циолковский.
– Надо же, – удивилась Нина. – И куда их дели? Революция?
– Да нет, – отмахнулся я. – Их передали в музей, а оттуда они переехали в библиотеку. Кстати, помнишь, я тебе про Шехтеля говорил?
– Вот где балкончики!
– Нет, – рассмеялся я. – Здесь он сделал очень красивую лестницу.
– А сейчас там что?
– Иногда выставки, но что на самом деле – кто его знает…
Медленным шагом мы вышли к Центральному детскому магазину, где Нина уговорила меня задержаться у витрин.
– Знаешь, – начала она, – хотя конечно ты знаешь, сейчас там классная смотровая площадка и музей старых игрушек. Я приходила туда несколько раз, искала что-то из детства.
– Не был там, – честно признался я. – Зато могу много рассказать про это здание и то, как его отреставрировали. Если честно, ничего там не осталось: бронзовые торшеры демонтировали, а мраморные балюстрады разбили. Представляешь, сколько усилий нужно для того, чтобы разбить мрамор? И как мало нужно, чтобы он сохранился. Если до нас Венера Милосская дожила, то балясины прошлого века явно бы в этом преуспели.
– Это так грустно, – помрачнела Нина. – А помнишь часы со зверушками? Мы там ничего не покупали, мама говорила, что мне это все не нужно.
– Часы помню. Пойдем, а то совсем загрустим.
На платформу станции Театральная с грохотом подъехал старый поезд. Мы нашли пустые места и сели подальше от всех.
– Постоянно забываю, что на этой ветке так шумно, – крикнул я.
– А я и не замечаю уже, – крикнула мне в ответ Нина.
– Да уж, по синей каталась целая галерея Андрияки, а что у вас?
– У нас только моя, – пошутила Нина. – Правда, у всех конечная остановка в моей квартире.
– Далеко от метро? – поинтересовался я.
– Минут десять, наверное, – попыталась прикинуть Нина. – Увидишь, ты же провожаешь?
– Да, – ответил я и обнял ее.
– Показать тебе картины?
В тот момент я опешил, потому что приглашение можно было трактовать двусмысленно. Хуже всего было бы то, если бы она после того достала смартфон и показала фото. Поэтому я выбрал максимально нейтральный ответ:
– В смысле?
Нина смутилась, понимая, как выглядит ее приглашение.
– Ну нет, в смысле просто покажу – и по домам. Ничего лишнего сегодня. Окей?
– Окей, – коротко ответил я, решив, что буду разбираться по обстоятельствам. Разумеется, мне хотелось остаться, но напирать было бы глупо.
Через полчаса я стоял у шикарной сталинки прямо около «Поселка художников». Нина копалась в бездонной сумке в поисках ключей.
– Готово, – ликующе крикнула она и потрясла ключами перед моим носом.
Вечер становился все интереснее, и я с нетерпением ждал его продолжения.
Квартира Нины
Пока мы поднимались на лифте на пятый этаж, в воздухе ощущалась какая-то неловкость, которую не мог перекрыть даже наш прекрасный вечер с коктейлями и вином. Мне казалось, Нина нервничала и жалела о своем предложении, а я был бы и рад уйти, чтобы разрядить обстановку, но мой побег выглядел бы странно для нас двоих.
Наконец двери дребезжащего лифта распахнулись на пятом этаже, и мы подошли к самой старой из всех дверей на лестничной клетке. Нина повесила свои сумки на непонятно откуда взявшийся крючок на стене и стала возиться с замками.
– Проходи, чувствуй себя как дома, – смущенно сказала она, распахивая вторую дверь.
Еще в метро я пытался представить, как может выглядеть ее квартира. Пустая ли она или заполнена вещами до потолка? Новая или старая? Просторная или крохотная?
Она щелкнула выключателем, и я увидел светлую прихожую с ремонтом двадцатилетней давности. Высокие потолки заканчивались антресолью, под которой было большое зеркало, обрамленное множеством фотографий, открыток и записок. Нужно было постараться, чтобы увидеть в нем себя. Рядом стояла самая обычная вешалка из IKEA с куртками, плащами и кучей обуви самых разных цветов.
Нина бросила кеды и прошла босиком вглубь квартиры, повсюду включая свет, а затем скрылась в ванной, откуда раздался шум воды. Я аккуратно поставил кроссовки у порога, не решаясь вторгнуться в ее маленький мир.
Обои в широком коридоре были аккуратно закрашены белой краской, но прямо на них висели плакаты и постеры старого кино. Казалось, она хотела создать целую галерею, но тут и там были пропуски, на которых будто бы вчера что-то висело. Я прищурился и увидел следы кнопок, подтверждающие мою догадку.
Нина вышла из ванной в домашней одежде и уточнила:
– Руки мыть будешь?
Я кивнул и нырнул в помещение со старым кафелем, тоже покрашенным белой краской, чтобы придать комнате хоть какую-то свежесть. Все поверхности ванной были заставлены баночками, бутылочками и пузырьками, на веревках за душевой занавеской сушилось кое-какое белье, а в воздухе стоял запах стирального порошка и парфюма. Громко чихнув, я открыл подтекающий кран. Гостевое полотенце терялось среди прочих, поэтому я потряс руками над раковиной и вытер руки об джинсы.
Очевидно, Нина была на кухне, откуда донесся щелчок газовой плиты и грохот чайника. Я прошел в большую кухню и сел за стол. Часть него была завалена учебниками, книгами, тетрадями и журналами, на другом углу стояло небольшое зеркало.
– Будешь чай? – спросила хозяйка квартиры и поежилась от ветра, колыхавшего желтые занавески.
– Буду, – лаконично ответил я. – Тебе неловко?
– Немного, – призналась Нина. – Не стоило тебя так быстро приглашать, вдруг ты маньяк какой-то.
– А вдруг ты? – засмеялся я.
– Похожа? – улыбнулась она, довольная тем, что я понимаю ее смущение.
– Нет, но вдруг ты хорошо маскируешься?
– Тогда ты попал, – уверенно заявила она и насыпала заварку в чайник. – Пойдем, покажу свое творчество, пока вода кипятится.
Мы прошли в единственную жилую комнату, где царил не беспорядок, но точно творческий бардак. У батареи стояли два коврика для йоги, балкон был открыт нараспашку, и на нем стояли цветы. Большая кровать была наспех застелена фиолетовым покрывалом и забросана подушками всех размеров. Никакого намека на шкаф, только две вешалки и куча одежды на них. Она висела на плечиках, была набросана сверху и даже лежала на двух чемоданах. Круглый коричневый стол был удивительно пустым, а около него выстроились стопки с книгами, заменяющие хозяйке шкаф. В оставшемся углу стояли мольберт и куча холстов, отвернутых к стене. Всю комнату пересекала гирлянда белых фонариков, а люстру заменяли три торшера, расставленные по углам. Комната казалась необжитой, несмотря на обилие вещей.
– Недавно переехала? – поинтересовался я.
– Собираюсь уехать, – неопределенно ответила Нина.
– А куда?
– Пока не знаю, – пожала она плечами и почесала руку. – Нужно найти варианты, и как можно скорее. Вот и работы, – перевела она тему.
Она продемонстрировала мне несколько пейзажей и натюрмортов. Не сказать, что Нина была талантлива, но ее скрупулезность давала свои плоды. Картины были яркими, красивыми и определенно нашли бы место в любом современном интерьере.
– Я бы их продавал, – подвел я итог.
– И все? – Нина тут же спрятала полотна, повернув их к стене.
– Нет, нет, – поспешно заявил я. – Очень красивые, я даже не ожидал! Если честно, когда ты сказала, что рисуешь, я подумал, что это любительская мазня, но у тебя есть потенциал.
– Думаешь? – прищурилась художница.
– Уверен, – заверил я. – Так почему ты переезжаешь?
Она замялась, явно решая, рассказывать мне свою историю или нет. Наконец она сказала:
– Знаешь, я же тут не одна жила.
– Я так и понял, – кивнул я, ожидая продолжения.
– Мы жили тут вдвоем, а месяц назад расстались, и он уехал. Аренду я одна не потяну, поэтому придется подыскать что-то другое. Ты не думай, – начала оправдываться она, – тут были шкафы, даже полки, было гораздо уютнее, но мы как-то все поделили, и теперь вот так, – закончила она и обвела руками комнату.
Внутри меня все перевернулось. Я обрадовался, что она была стопроцентно свободна, с другой стороны, я разозлился на то, что они так нелепо все поделили.
– Вот как, – осторожно протянул я. – Почему вы расстались?
Нина вышла на балкон, укутавшись в плед с кровати.
– Долгая история, – обтекаемо сказала она куда-то в ночь. Я плохо слышал и подошел к ней. – Мы просто пришли к этому, мирно и тихо, но все равно как-то неожиданно. Знаешь, привязываешься как-то, что-то планируешь, но видишь, как все ломается. Понимаешь?
– Понимаю, – ответил я и осторожно обнял ее, ожидая, что она отойдет на шаг, ведь на балконе было не так уж много места. Она осталась и укуталась сильнее.
– Ну и вот, – продолжила Нина. – Я знала, что к этому все идет, но до последнего надеялась, что как-то все наладится. К счастью, – неожиданно бодро закончила она, – быстро отболело и прошло. Никакой тоски, только странные и милые парни.
После этого она повернулась ко мне и прижалась к груди. Я прижал ее посильнее, но в голове была каша. Легко ли она отпускает людей? Отпустила ли она его? Чего хочет от меня, назвав милым парнем?
Словно отвечая на мой вопрос, Нина поцеловала меня. Спустя полчаса мы лежали на кровати и по-прежнему целовались. Одетые, не переходя черту, как она и просила. Я смотрел на Нину, а она на меня. Ее взгляд выражал решительность и смиренность в одно и то же время. Челка вот-вот грозила коснуться ресниц, из-за чего она часто моргала и смешно морщила нос.
– Чувствуешь гарь? – вдруг спросила она.
Я вдохнул носом воздух и понял, что что-то горит.
– Чайник! – вскрикнула она и вскочила с кровати.
Действительно, все это время на плите кипятилась вода, которая успела окончательно исчезнуть к нашему возвращению на кухню. Нина констатировала свою потерю.
– Хочешь, устроим ему достойные проводы? – предложил я.
– Нет, – возразила Нина. – Я его перекрашу и буду использовать как лейку для цветов.
– Стильно, – удивился я и, чувствуя какую-то вину, добавил, – я принесу тебе новый чайник.
– Идет, – согласилась она и посмотрела на часы.
Я понял, что момент упущен и нужно ехать домой.
– Я пойду, завтра на работу, – сказал я, завязывая шнурки.
– Буду ждать чайника, – ответила Нина, облокачиваясь на стену. – Хочешь, сходим в кино?
Я удивился вопросу, но однозначно хотел пойти с ней куда угодно, поэтому ответил энергичным кивком.
– Давай поищем что-то интересное и сходим в пятницу? – предложила она.
Мы договорились, что выберем фильм завтра, я еще раз поцеловал ее и вышел в подъезд. Дверь тут же закрылась, без всяких проводов до лифта. Я решил, что доберусь до дома на такси.
Желтый автомобиль ехал по пустой Ленинградке, а я смотрел на яркие огни города и думал о том, что у меня с Ниной уже общие планы.
Кинотеатр «Художественный»
В пятницу вечером я стоял в центре зала Арбатской и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. В тот день я решил надеть новые кеды, и к концу дня они будто бы немного жали. Мимо меня то и дело проходили торопливые пассажиры, спешащие домой или навстречу теплым июньским выходным. Люди не смотрели на окружающих, но удивительным образом не врезались друг в друга. Тот момент был идеальным подтверждением теории о том, что величина населения влияет на его скорость передвижения. Возможно, в 50-х годах, когда в Москве было в три раза меньше людей, станция была гораздо спокойнее.
Я отошел к скамейке и с облегчением выдохнул, хоть и не стал вытягивать ноги, об которые кто-то да обязательно бы споткнулся. Толпа то уменьшалась, то увеличивалась, но все 220 метров станции были заняты людьми. До 70-х они попадали на платформу через красивый наземный вестибюль, теперь же спрятанный суровым зданием Генерального штаба Министерства обороны. Мне всегда хотелось увидеть его и фонтан перед ним, заодно и мозаичный портрет Сталина.
Сохранять спокойствие в такой обстановке было трудно, меня уже не отвлекали попытки воспроизвести в голове первоначальный вид станции. Когда я в очередной раз посмотрел на наручные часы, ко мне неожиданно кто-то подсел. В нос сразу же ударил запах уже знакомых духов. Это была опаздывающая Нина.
– Привет! Мы идем? – как ни в чем не бывало крикнула мне она, пытаясь быть громче приезжающего поезда.
– Ты опоздала, – отрезал я, вместо приветствия, но тем не менее встал и подал ей руку.
Нина не ответила на мой жест, схватив вместо этого ручку своей очередной холщовой сумки как спасательный круг. Она даже не подумала встать и лишь прищурила свои глаза:
– Всего пять минуточек, а ты даже не поздоровался.
– Здравствуйте, – выпалил я быстро. – До сеанса всего десять минут, а нам еще дойти надо.
– Вот так бы сразу и начал, – удовлетворенно отметила она и встала со скамейки.
Я взял ее за свободную руку и повел к эскалатору, ежесекундно лавируя между людьми. Нина была обута в ярко-красные туфли и едва ли поспевала в них за мной. Она встала на ступеньку повыше и обвила меня руками.
– Ну ты правда сердишься за эти пять минуточек?
– Правда сержусь, – ответил я строго, но чувствовал, что не могу сердиться. – Можно предупредить, написать. Я не люблю опоздания.
Нина обхватила мое лицо руками и поцеловала.
– А так сердишься? Я же не нарочно, меня задержали на занятиях. В следующий раз предупрежу.
Вместо ответа я притянул ее к себе и ответил на поцелуй тем же.
На сеанс мы успели вовремя. Кинотеатр «Художественный» распахнул свои двери после долгой реконструкции. Первый раз я был в нем всего пару минут, поэтому в тот день хотелось рассмотреть все получше.
Мы сели в зале, и я прошептал:
– Ты спешишь после фильма?
– Зависит от того, что ты предложишь, – загадочно ответила Нина.
Я взял ее руку в свою и ответил:
– Я хочу посмотреть, как восстановили кинотеатр. Заодно расскажу тебе про него, хочешь?
В ответ я получил энергичный кивок, из-за которого непослушные пряди выбились из прически. Нина выдернула заколку, и волнистые волосы спустились до самой груди. Я мысленно отметил, что так ей идет гораздо больше.
Погас свет, и начался фильм.
Почти весь сеанс голова Нины лежала на моем плече. Из-за такой близости я чувствовал аромат ее парфюма и какой-то выпечки, будто она принесла дом с собой.
Фильм был, как обещано, на французском и с субтитрами, поэтому я то и дело терялся в сюжете. Вместо этого, я пытался представить жизнь этой любительницы nouvelle vague, а точнее новой волны, потому что первое могла произнести только Нина.
На экране разыгрывалась черно-белая драма о девушке-журналистке и ее любовнике, убившем человека. Я честно пытался понять основную идею и проникнуться сочувствием к главному герою, но за полтора часа у меня ничего не получилось. Едва зажегся свет, Нина подняла голову и убрала руку.
– Ну как тебе? – спросила она вполголоса. – Правда потрясающе?
– Да, – неожиданно для себя соврал я. – Только я не совсем его понял.
Немногочисленные зрители поспешили покинуть зал, а мы остались сидеть на своих местах.
– Знаешь, – начала Нина, – этот фильм нужно смотреть дважды, обращая внимание на детали. Хочешь, расскажу?
– Хочу, – ответил я в этот раз правду.
– Ладно, я попробую. Все равно нас пока что никто не выгоняет. Мое самое любимое в фильме то, что его концовка известна заранее.
– Что ты имеешь в виду? – удивился я.
– Помнишь Патрицию с ее плакатом? Она ходила с ним по всей квартире и в итоге свернула в трубочку, направив на Мишеля?
– Припоминаю, – нахмурил брови я и понял, что, скорее всего, в этот момент я был увлечен моими мыслями про ее дом и жизнь.
– Так вот и оно! – воскликнула Нина. – Мишель сразу был жертвой и пал по причине предательства Патриции.
Тут я искренне восхитился.
– Кроме этого, Патриция постоянно проводит пальцем по губам, а это вообще фишка Хамфри Богарта. Смотрел классику нуара «Касабланку»?
– Нет, но слышал, – ответил я и встал с кресла, так как в зал зашли работники кинотеатра. Я подал руку Нине, чтобы переместить нашу импровизированную лекцию в холл.
По пути к нему она продолжала:
– Обязательно посмотри, это классика. Годар, без преувеличения, был новатором. Он создал динамичный фильм без прописанных диалогов. Они часто придумывались на ходу, а еще он снимал много на улице. Тут я не знаю, это из-за гениальности или отсутствия денег, но думаю, и то и другое.
Я снова восхитился, потому что никогда до этого момента не увлекался старым кино. Мы сели на диван около фонтана. Многочисленные прутья, колбочки и стеклянные шары с живыми цветами резко выделялись из всего интерьера, но удивительным образом подходили ему.
– И посмотри, как она все время переспрашивает слова! – продолжала восхищенно Нина. – Это же отсылка к «новой волне», переосмыслению.
– Откуда ты все это знаешь? – удивлялся я.
Она, казалось бы, смутилась этому вопросу, потому что тут же посмотрела на свои туфли и поправила невидимые несовершенства на джинсах.
– Старые фильмы мне всегда нравились больше новых. Они настоящие, без этой пошлости и неровностей, когда герои знают друг друга пять минут, а уже раздеваются.
Я засмеялся и обнял ее.
– На нашей прогулке мы разве что не раздевались. Но все было очень целомудренно.
– Ночью не бывает целомудренно, – отметила Нина. – Ладно, давай смотреть твой кинотеатр, а потом попьем кофе. Идет?
– Идет, – кивнул я и наклонился, чтобы завязать шнурок.
Мы вышли в центр, и я встал позади Нины, чтобы обнять ее сзади.
– У нас с тобой такие кинематографичные прогулки, – начал я. – В общем, в 1912 году он мог вместить в себя почти тысячу человек. Ладно, на самом деле девятьсот, но все равно много.
– Если бы Мадонна тогда пела, она собирала бы этот «стадион», – хихикнула Нина.
– Кстати да, – согласился я. – Но история кинотеатра началась в 1909 году, здание было другим. Зрители пришли смотреть фильм «Жоржетта». Видишь, прошло больше века, а мы все французское кино смотрим.
– Потому что Годар – гений.
– И это тоже, – не стал спорить я. – Потом здание стало вмещать в себя еще больше людей, в СССР так вообще было, кажется, залов пять. Вот 90-е вспоминать не хочется, ведь тут было казино и всякие игровые автоматы.
– Что такого? – удивилась Нина.
– Просто представляешь, – вздохнул я, – в начале века в это место ходила интеллигенция, даже Толстой приезжал, а в конце столетия тут было непонятно что.
– Уверена, интеллигенция была бы не прочь и в казино сходить.
– Явно не в такое. В любом случае доработал кинотеатр до 2014-го, а потом его долго восстанавливали. Я в восторге от серого цвета. Знаешь, как долго его подбирали?
Нина высвободилась из моих объятий и стала ходить по холлу.
– А тут что? – спросила она.
– Тут ресторан, хороший говорят, но я пока не был.
– Сходим?
– Сегодня? – удивился я, прикидывая в голове, сколько будет стоить. Я вспомнил, что зарплата пришла буквально вчера, поэтому с облегчением выдохнул.
– Нет, сегодня нет. Я не одета для ресторана, – покачала головой Нина, уходя в сторону гардероба. – Можем выпить кофе, если хочешь. Кстати, а этот фонтан , где мы сидели, тут и был?
Я оглядел ее с ног до головы. Белая рубашка, будто бы немного старомодная, джинсы и туфли. Я видел в ресторанах одетых и попроще. Тем не менее, я очень обрадовался вопросу и ее интересу к моим рассказам,
– И да и нет. Он был в исходных чертежах Шехтеля, даже основание уже сделали. Хорошо, что его восстановили, – подвел итог я. – Кстати, кофе можно выпить прямо в этом здании.
– Давай, – согласилась она и направилась в сторону выхода.
Тяжелые двери отделяли нас от звуков музыкантов у метро и шума дороги. Мы сразу переместились из прошлого века в современность.
– Что ты будешь? – спросил я у Нины. Она устраивалась на высоком стуле и изучала меню в телефоне.
– Вишневый круассан и раф «Художественный». Очень интересно, что это такое.
– Круассан? Продолжаешь французский вечер? – предположил я.
– А вот и нет, просто вишню люблю. Подожди, я отвечу маме, ладно?
Я кивнул и пошел делать заказ. Спустя десять минут на столике появилось две чашки, обещанный круассан и бейгл. Еда и напитки исчезли быстро, а мы остались разговаривать обо всем. О жизни, работе и мечтах.
– Я хотела открыть пекарню где-то в Провансе, – делилась Нина, отщипывая кусочек маковой булочки, пришедшей на смену опустевшей тарелке. – Что? Не смотри так на меня, я часто была во Франции, и там так спокойно.
Она угадала мои мысли о слишком банальной мечте, поэтому я продолжил расспрос:
– Почему ты была там часто? Путешествия с родителями?
– Не совсем, – ответила Нина и потупила взгляд. Ее руки будто бы не могли найти места, и она стала собирать пальцем маковые зерна в тарелке. – Мои родители развелись, потому что мама влюбилась в преподавателя с ее кафедры. Он прилетел всего на семестр, а улетел уже с ней.
Я понял, что задел очень личную тему.
– Извини, я не знал, можем не говорить об этом, – поспешно заявил я и накрыл ее руку своей.
– Да нет, ты чего? – Нина резко встряхнула головой и посмотрела на меня. – Это было очень давно, и я рада за нее, они давно с отцом не ладили. Я еще в школе была, но осталась, конечно, с ним. На лето стала прилетать к маме, потом университет и французский. Две страны, две семьи – это даже интересно.
Как бы она ни убеждала меня в тот вечер, я видел, что она была рада за мать, но та причинила ей большую боль.
– А папа что? Он нашел кого-то?
– Да, – улыбнулась Нина. – Работу и командировки. Ему больше ничего не надо. По крайней мере, он так говорит. Так о чем мечтал ты? Рубрика «Мечталось и не сбылось».
Я понял, что продолжать разговор на эту тему не нужно, поэтому открыл ей секрет:
– Я мечтал быть космонавтом.
– Шутишь? Это же клише!
– Нет, серьезно, – заверил я. – Бабушка отвела меня в планетарий, и я был поражен. За все время существования космонавтики в космосе побывало меньше тысячи человек. Представляешь, каково увидеть нашу планету целиком?
– Страшновато, наверное, – задумалась Нина. – Я сто лет не была в планетарии. Последний раз лет в десять наверное, вместе с классом.
– Можем сходить, – тут же предложил я. – Как насчет этих выходных?
Она задумалась, будто бы не решаясь ответить.
– Давай в воскресенье, в субботу мы с друзьями едем на пикник. Кстати, мне еще вещи собирать, поэтому давай пойдем?
Вечер оборвался быстрее, чем я думал, но я нашел решение:
– Проводить тебя до Тверской? И мне по пути, да и тебе тоже.
– Конечно, – ответила Нина и взяла сумку.