Полина Олеговна Чиркова
Маленькие, большие, страшные. Сборник рассказов
Праздника не будет, мистер Джонс?
– Праздника не будет. – Он проговорил эти слова с явным удовольствием, с толком, чувством и расстановкой, и с усмешкой обвел взглядом тринадцать детских лиц.
Они были такими разными, но сейчас выражали смесь одинаковых эмоций – растерянность и неверие. Мистер Джонс почувствовал удовлетворение, которое растекалось по груди, по плечам, стекало к локтям и собиралось теплым морем прямо в ладонях.
– Праздника не будет. Поэтому после школы вы вернетесь в интернат и останетесь там до завтра. Завтра миссис Элипсон отвезет вас на экскурсию.
Тринадцать детских лиц, возрастом от десяти до двенадцати лет, выражали обиженную обреченность. А в тринадцати парах разноцветных глаз плескалась потаенная ненависть к своему куратору, этому мистеру Джонсу, маленькому, обиженному жизнью учителю. Но тринадцать детей ни слова не сказали, только некоторые мазнули взглядом по календарю и снова вернули взгляд к страницам учебников.
Честно было бы сказать, что мистер Джонс ненавидит своих подопечных. Его раздражали эти молчаливые копии взрослых, которые сразу прекращали свои странные детские игры при его приближении. Но эти еще ничего, вот был у него класс младше… А эти просто внимательно смотрят, словно россыпь маленьких паучков на своей паутине. И в паутину эту попало слишком большое насекомое, и теперь тринадцать паучков совершенно не знают, что с ним делать.
У мистера Джонса была теория, что дети – это маленькие инопланетяне. С возрастом они забывают о своем ином происхождении и превращаются в обычных взрослых, но, конечно, иногда бывают исключения. Например, художники, или писатели, или скульпторы, да и все эти странные творческие люди, которые не в состоянии решить простейшее математическое уравнение, зато в совершенстве владеют кистью или пером. А вот эти, которые бьют себе татуировки? Не это ли отклонение от нормы, дикость, демонстрация своей необычности?
Мистер Джонс боялся и ненавидел все необычное и странное, а дети были именно такими.
Поэтому он и решил, что эти маленькие чудовища не достойны этого языческого праздника тыкв и странных костюмов. Они будут сидеть в своих комнатах, прилипать носами к оконным стеклам и смотреть на чужое веселье, а он, он уж точно позаботится о том, чтобы они не почувствовали радости в этот вечер!
Он так упивался своими фантазиями, что даже почти не обратил внимания на то, что класс опустел, и эти маленькие человечки направились к своему корпусу. Мистер Джонс пронаблюдал за грустно опущенными детскими головами, которые скрывались в черной пасти входа в интернат, и довольно кивнул. Школа была прямо через дорогу, поэтому он мог проследить за тем, как на первом этаже в трех их комнатах зажигается свет. Он достаточно выдрессировал своих подопечных, чтобы они выполняли его приказы.
В груди мистера Джонса стыла радость победы.
***
Закончив с делами в школе, он вышел из здания на улицу, полной грудью вдыхая свежий осенний воздух. Уже стемнело, и улица полнилась разнообразными уродами.
Мужчина поморщился, поправляя шляпу, и направился к переходу через дорогу, не обращая внимания на серебрящийся в ночи смех и рвя своим мрачным видом паутину веселья. Кто вообще мог придумать такой идиотский праздник? Зачем вообще нужны праздники? Пустая трата денег и времени.
Кто-то оставил тыкву с вырезанной рожей прямо на поляне перед интернатом.
Пляшущий внутри огонек свечи заставлял зубы тыквы гнуться и прыгать, и мистера Джонса передернуло от отвращения. Именно поэтому он от всей души пнул ненавистный оранжевый шар, и после этого его снова продернуло – свеча потухла, а ошметки тыквы были похожи на чужую разбитую голову, да еще и ботинок испачкал.
В интернате было очень тихо. Праздник поклонения тыкве пришелся на выходные, когда родители забирали своих детей домой на выходные. Только у класса мистера Джонса по тем или иным причинам не было возможности вырваться из-под опеки ненавистного учителя. Его комната находилась на первом этаже, рядом с комнатами других детей. Это была лишняя возможность помучить, держать под контролем, показать свою власть.
Интересно, сколько таких людей живет по всему белому свету – обиженных, вымещающих свою злобу на более слабых, на тех, кто не может сопротивляться.
Комната мистера Джонса была такой же напыщенной, с первого взгляда, как и ее хозяин, и такая же бесполезная по своему наполнению. Он собирал маленькие безделушки, которые во множестве стояли на полках; отвратительная бульварная писанина в изобилии заполняла шкаф, предназначенный для одежды; а сама одежда небрежной кучей валялась в дальнем углу комнаты. Также здесь противно пахло чем-то кислым, а окно, плотно занавешенное черной тканью, никогда не открывалось с того момента, как Джонс въехал сюда.
Он как раз устроился в любимом кресле и листал журнал, когда из коридора раздался неожиданный топот маленьких ног, звонкий смех и хлопнула дверь. Джонс подскочил в кресле, как ужаленный, а изнутри взбухала и поднималась волна злости. Да как они вообще смеют?! Обычно эти маленькие чудовища тихо сидели в своих комнатах, зная, что рядом находится их учитель. Топот стих как раз в тот момент, когда Джонс открыл дверь, только мелькнула маленькая фигурка в самом конце коридора, где была лестница в подвал.
Возмущенный учитель направился туда, гневно раздувая ноздри и попутно заглядывая во все три комнаты детей. Судя по скрюченным фигуркам под одеялами, которые слабо освещались светом из окон, они уже давно были в своих кроватях. Досконально проверять Джонс не стал – нарушитель спокойствия должен был быть пойман прямо сейчас, иначе успеет проскочить и скрыться, а этого Джонс точно не мог допустить.
Он направился в конец коридора. Дверь подвала была приоткрыта, и снизу снова раздался смех, он грозно упер руки в бока и гаркнул вниз, в темноту:
– Быстро поднимайся сюда! Я говорил о том, что непозволительно выходить из своей комнаты!
Ответом ему был задорный, дразнящий смех снизу, словно приглашающий его спуститься и самолично заняться нарушителем. Гнев заполонил сознание мистера Джонса, словно внутри его черепа лопнул надувной шар с красной жидкостью. Он начал медленно спускаться по лестнице, кипя гневом и мыслями о том, как накажет этого маленького человечка, в красках представляя его казнь. И он даже не понял сначала, что произошло. Мир замер, после чего с головокружительной скоростью темнота подвала ринулась ему на встречу. Он падал, ударяясь о ступеньки, пока в шее что-то не хрустнуло, заполняя сознание уже тьмой настоящей.
Конечно, все решили, что это был несчастный случай, хотя никто так и не понял, что понадобилось Джонсу в подвале в столь позднее время, и почему он не включил свет, но, не кривя душой, можно было сказать, что все выдохнули после его похорон.
Главное, что дети успели отвязать веревку, благодаря которой они избавились от Джонса.
Красная Королева
Макс сидел в приемном покое городской больницы, закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на нудящую боль в левой руке, которой он старался не шевелить. Часы над дверью в кабинет врача показывали три часа ночи, и Макс мрачно подумал о том, что лучшего способа встречать день рождения он придумать не смог бы. Теперь сидит здесь, со сломанной, по ходу дела, рукой и неизвестно, чем это еще закончится, благо, что медсестра дала ему обезболивающее, иначе бы давно на стену лез бы от боли.
Врач пока был занят, поэтому Макс старался думать о чем-то хорошем. Хотя, в последнее время в его жизни было не так уж и много хороших вещей. На работе неурядицы, с девушкой поссорился. Это она, кстати, приложила его дверью так, что пришлось ехать в больницу на ночь глядя. Он старался переключить мысли с руки на спину, которая болела от неудобного и жесткого стула, или на раздражающую, помигивающую лампочку под потолком.
В такое время тут народу совсем не было, не считая самого Макса и бомжа, храпящего в самом углу. Благо, что помещение достаточно проветривалось и вонь была вполне терпима. Макс уставился на спящего. Интересно, что низвергло этого человека с нормальной черты его существования на самое дно человеческого общества? Проигрался? Потерял все? Стал никому не нужен? Или просто в один момент он сам опустил руки, не захотел как-то бороться и в итоге оказался на самом дне?
Макс не испытывал к таким людям ненависти, только легкую брезгливость, и то только из-за запаха. Однако он не испытывал к ним и сострадания. Люди сами себе роют могилы.
Когда появилась девушка, он не увидел. Краем глаза он зацепил красное мельтешение на самой границе зрения и заинтересованно повернул голову.
Это было как… Искра. Девушка была…сногсшибательной. Он никогда не видел настолько прекрасных девушек. Но также он неожиданно почувствовал… омерзение. Красное платье выгодно облегало фигуру. Подчеркивало высокую грудь и широкие бедра, длинные черные волосы выгодно очерчивали овал ее лица, но он чувствовал какое-то противоестественное омерзение к ней и, одновременно, влечение.
Макс тряхнул головой, пытаясь сфокусироваться на девушке, которая села прямо рядом со входом. Открытое красное платье. И лицо, скрывающееся за длинными черными волосами.
Бомж неожиданно с хрипом проснулся, подскакивая на своей картонке, которую притащил с собой. Сев ровно, мужчина вытаращился в сторону девушки и снова захрипел, бессмысленно тыкая в ее сторону пальцем.
Макс не понимал, что происходит, и почему бомж так бурно реагирует на обычную девушку.
Все произошло за секунду. Мужчина неожиданно захрипел и завалился на спину, и Макс увидел, как по его подбородку потекла кровь. Яркая, красная, особенно в свете ламп больничного освещения. Макс сидел, не в состоянии что-либо сделать – его словно парализовало. Мимо него прошла девушка и наклонилась над мужчиной, Макс все никак не мог сфокусировать взгляд на ее лице, оно словно было покрыто рябью. Тошнота подкатила к горлу парня – он даже про руку свою забыл, голова закружилась, а перед глазами мельтешило красное платье. Что девушка делала с мужчиной, он не мог разглядеть.
А потом он понял, что девушка повернулась к нему.
– Ах, как жаль. – Голос с легкостью мог принадлежать как старухе, так и молодой девушке, не слишком высокий и не слишком низкий. Но, безусловно, принадлежал женщине. – Тебе еще рано. Косточки твои высосут, над могилой плакать будут. Но пока еще рано.
– Молодой человек! – Окрик заставил его вздрогнуть, и он уставился на медсестру в белом, стоящую перед ним.
– Да?
– Врач готов вас принять.
Макс кивнул, хмурясь. Он что, заснул, пока сидел и ждал здесь? Он глянул в угол, но кроме ободранной картонки там ничего не увидел. В голове мутилось какое-то мутное воспоминание о чем-то красном, но он решил, что это был сон, пока он дремал.
Стряхнув с себя наваждение, он направился в кабинет врача.
