Полина Груздева
И кнутом, и пряником
– Мам, не хочу я это. Я в нем как бочка.
–А вот это? Цвет хороший, не маркий. И сидит на тебе хорошо. Правда, Валь?
– Красиво, – соглашалась сестра.
– А сколько стоит? – интересовалась Людка.
– Цена подходящая, – уговаривала мать.
–А Витьке со Светкой хватит денег, чтобы купить какие-нибудь игрушки?
– Иглушки, – повторяла Светка.
– Не беспокойся, хватит! – смеялась Екатерина.
– А Вальке?
– Всем хватит, не переживай, – успокаивала мать.
В этот день в доме Никитиных был настоящий праздник. Людка, надев обновку, кружилась по комнате. Витька шумно катал по полу красную машинку. Светка нежно нянчила маленького плюшевого медведя. Валька сосредоточенно рассматривала новую книжку.
– Мам, а тебе мы ничего не купили! – заглянув на кухню, где мать готовила ужин, вдруг спохватилась Людка.
– Ну-ну, не грусти, – благодарно взглянув на дочь, вздохнула Екатерина, – в другой раз купим.
Но другой раз всё не наступал. Ни писем, ни денег из далёкой Каракалпакии Екатерина с детьми не получали. Тридцать рублей, которые зарабатывала мать четверых детей, расходились очень быстро. Екатерина была человеком жизнерадостным и стойким. Огромное трудолюбие и крестьянская хватка помогали ей не впасть в отчаяние и преодолевать денежные затруднения. Но Людка все-таки заметила, что на обычно веселом лице матери погасла улыбка, и, как могла, старалась сделать для Екатерины что-нибудь приятное.
– Мам, а мы с Валькой суп сварили, – сообщила однажды Людка пришедшей с работы уставшей матери.
– Из чего же вы его сварили? – спросила Екатерина, зная, что в доме съестного хоть шаром покати.
– А мы нашли немного картошки и риса.
Екатерина подняла крышку маленькой алюминиевой кастрюльки и заглянула внутрь. В прозрачном, как родниковая вода, постном супе плавало несколько резаных кусочков картошки и с десяток белых палочек риса.
– Хорошо, что Витька и Светка в садик ходят: их там накормят. Правда, мам? – заглядывая в глаза матери, успокаивающе произнесла Людка.
У Екатерины к горлу подкатил комок, но она сумела сдержать слезы.
− Сходите в садик с Валькой за малышами и сидите дома, – сказала она и ушла. Вернулась домой Екатерина в девять часов вечера. В потертой дерматиновой сумке она принесла продукты.
– Мам, где ты это достала? – удивленно посмотрела на мать старшая дочь.
– В чайхану уголь привезли, я напросилась разгружать, немного денег заработала, – устало ответила Екатерина. – Дети спят?
– Да, я их уложила.
– Голодных?
– Нет, мы чай пили, с хлебом.
– Уроки сделали?
– Сделали. Мам, да ты не беспокойся, у нас все нормально.
–А ты почему спать не легла?
– Тебя ждала.
– Ах ты моя помощница, – улыбнулась мать. – Что бы я без тебя делала? Иди ложись, а то не выспишься.
Людка отправилась в постель. Легла и Екатерина. Она сразу уснула тяжелым мертвым сном, но вскоре проснулась: болели руки, ноги, ныла спина. Цену физическому труду женщина из крестьянской семьи знала хорошо: чаще в поле махала косой, чем стояла дома у печи. Скитания по Союзу за длинным рублем изменили ее жизнь – хоть и трудилась много, но давно не до изнеможения, как сегодня. Женщина слушала сонное дыхание детей, завывание февральского ветра за окном, не спала.
Ночного отдыха и покоя не давало не только утомление от работы. Кошки скребли на сердце.
«Что с Николаем? Почему не шлет вестей и денег? Может, что случилось? – волновалась Екатерина и здесь же сама себя уговаривала: − Нет, если бы в беду попал, то сообщили бы – в вещах адрес нашли и фотографии. А так…».
Тут ее мысли неожиданно потекли по другому руслу, а сердце наполнилось обидой и горечью.
«Наверно, подругу себе завел. Почему бы нет? Свекровь б…, снохе не верит. Меня к каждому столбу ревнует, а сам готов за первой попавшейся юбкой бежать. А сейчас тем более. Холостяк! С глаз долой – из сердца вон. Нет, девчонки на летние каникулы пойдут – надо ехать».
Еще долго, как снежинки в лучах уличного фонаря, роились в голове женщины, оставленной на произвол судьбы где-то затерявшимся кормильцем, невеселые думы. Забылась под утро, будто провалилась в глубокую яму.
Голод не тетка. Вскоре безденежье опять заставило Екатерину искать спасительный приработок.
– Людка, – оторвала она от книжки дочь, придя в субботу с работы, – завтра пойдем с тобой к тете Нюсе, уберем у нее в комнате.
– А кто такая тетя Нюся?
– Одинокая больная женщина, недалеко живет.
– Хорошо, – ответила Людка и снова уткнулась в книжку.
В многодетной семье Никитиных, живущей в двух небольших комнатках, одна из которых служила кухней, уединиться было невозможно. Вот и сейчас Витька верхом скакал на стуле. «Но, но, но!» – разносилось по всей квартире. Светка укладывала спать потрепанную куклу. «А-а-а», – тихо напевала она, затаившись с «дочкой» в углу. А Валька сидела рядом с сестрой за столом и что-то писала в тетрадке. Но Людка не обращала никакого внимания на шум и гам. Она упивалась «Русланом и Людмилой» Пушкина. Уборка у какой-то там тети Нюси не испугала ее и не отвлекла от приятного занятия – чистить, натирать, мыть девочка не боялась. Екатерина с малолетства приучала детей к физическому труду, и они каждый день в меру своих силенок помогали матери по домашнему хозяйству.
Впустив струю февральского холода, Екатерина со старшей дочерью вошли в маленький коридорчик чужого жилья и постучали в дверь комнаты.
− Входите! – послышался оттуда женский голос.
− Здравствуйте! Можно к вам? – войдя в тесное помещение, поздоровалась Екатерина.
Робко, следом за матерью вошла и поприветствовала хозяйку и Людка. Женщина уставилась на гостей больным взглядом, подождала продолжения.
− Я − Катя, – представилась Екатерина, − а это моя дочь Люда. Лена Прокофьева – мы вместе с ней работаем – сказала мне, что вам нужна помощь, − объяснила она свой приход.
В небольшой, тесно заставленной мебелью комнате, на кровати, спустив ноги, сидела хозяйка квартиры. Людку поразили размеры ее фигуры. Женщину будто накачали насосом для велосипеда. Ее руки, ноги, туловище, лицо − все было раздуто до предела. Казалось, легонько тронь ее иголкой, и она лопнет, как воздушный шарик.
− Проходите, не стесняйтесь, – тяжело дыша, проговорила женщина. – Да, я просила Лену найти мне помощницу. Сама, как видите, сделать уборку не могу. Раздевайтесь! Все необходимое для работы – в коридорчике.
Пока вычищали от мусора и пыли комнату, разговорились.
– Катя, у вас четверо детей? – то ли спрашивая, то ли утверждая, заговорила хозяйка квартиры.
– Да, четверо, – подтвердила Екатерина, складывая в таз грязную посуду.
– Как вы с ними справляетесь? Наверно, нелегко вам?
– Старшие помогают, Людка да Валька. Они у меня молодцы!
– А у меня детей нет, – с горечью проговорила Нюся. – Ни мужа, ни детей.
Екатерина промолчала: не любила она лезть людям в душу. Захотят – сами расскажут о наболевшем. Большинство одиноких людей разговорчивы. Женщине, которая из-за болезни не могла выходить из дома, хотелось поговорить.
– Сейчас я на пенсии, а работала бухгалтером, – изливала душу больная. – Работа не пыльная, с людьми. Получала неплохо – было, за что обуться и одеться. Это сейчас я на тумбу похожа (кривая усмешка пробежала по ее лицу и исчезла), а так была фигуристой и на лицо ничего.
Людка, вытирая на прикроватной тумбочке пыль и переставляя бутылочки с лекарствами, взглянула на тетю Нюсю. Короткие растрепанные волосы каштанового цвета с проседью, припухшие веки, обвисшие щеки, двойной подбородок и бледные губы – вовсе не красавица. Но ожившие от воспоминаний синие глаза, правильной формы нос говорили о том, что на эту женщину когда-то заглядывался не один мужчина и не одна соперница втайне завидовала ей.
– От кавалеров отбоя не было, – с перерывами делилась пережитым Нюся. – Особенно меня добивался один инженер, Соколов Юрий Витальевич. Нечего говорить, импозантный был мужчина. Жаль только, что женат. Ухаживал он за мной очень красиво. Приходил ко мне с цветами, шоколадными конфетами. Чай попьем – я его и прогоню: иди к своей жене. На чужом несчастье своего счастья не построишь. Не знаю, чем бы все это закончилось, но погиб мой воздыхатель в автокатастрофе.
Женщина замолчала. Было слышно ее затрудненное дыхание и чмоканье мокрой тряпки – Екатерина домывала пол.
– С тех пор я одна: ни с кем свою жизнь не разделила, – досказала задумчиво Нюся.
Екатерина расстелила тряпку у порога. Людка в это время уже ждала мать.
– Кажется, все! – Екатерина направилась к умывальнику.
– Спасибо вам большое, – поблагодарила помощниц больная. − Вот вам пять рублей. А под кроватью возьмите баночку вишневого варенья. Если сможете, приходите через неделю.
Невыносимо стыдно было Екатерине брать плату с больной пенсионерки за незначительную, на ее взгляд, работу. При случае сама последнее бы отдала. Но дома ее ждали голодные дети, и Екатерина, сердечно поблагодарив женщину, взяла.
– Мам, – по дороге домой спросила у матери Людка, – а почему тетя Нюся не вышла замуж за другого мужчину?
– Я думаю, очень любила Соколова, – задумчиво ответила мать и, помолчав, досказала: – Счастливая и несчастная женщина.
Вечером семейство Никитиных уплетало густое, засахаренное, казавшееся необыкновенно вкусным варенье с хлебом, пило дешевенький чай и было чрезвычайно довольно. Екатерина с Людкой до самого отъезда в Каракалпакию ходили убирать у Нюси, а та платила им, чем могла: деньгами, вареньем и историями из своей и чужой жизни.
Глава 10
Чайханщик Улугбек
Долгожданной радостью пришла, наконец, весна. Она в Узбекистане роскошная. В этом солнечном крае народ о весне говорит так: «Наступил хамаль – все кругом набухает». Сначала весь растительный покров наполнился живительным соком, окреп, а затем зацвел ошалело и дурманяще, словно не воздухом дышишь, а куришь кальян, до отказа набитый травами и цветами.
Несмотря на то, что от Николая очень редко приходили какие-либо известия, Екатерина вздохнула свободнее: вешнее движение природы подарило ей ожидание близких перемен. Скоро конец учебного года. Она с детьми поспешит в далекую Каракалпакию, где, очевидно неплохо, устроился ее муж, отец их четверых детей.
Времени до отъезда оставалось немного. Надо было подумать, куда девать пожитки. Их невесть сколько, но все не увезешь. Продать? Конечно, можно, но кто знает, как сложится жизнь. Нет, лучше у кого-нибудь оставить. У кого? У Люськи? Та такая же, как перекати-поле: сегодня – здесь, завтра – там. У Насти? Живет одна, с Лилькой. Мужиков водит. Пропьют! Екатерина ломала голову, но придумать ничего не могла.
В чайхану в очередной раз привезли уголь, и чайханщик Улугбек, зная, что женщине позарез нужны деньги, снова позвал Екатерину помочь с разгрузкой топлива. Между молодой женщиной и Улугбеком давно установились приятельские отношения. Бывало, живой, разговорчивой русской мужчина давал деньги в долг, угощал пловом, шурпой или мантами. Екатерина понимала, что неспроста смазливый узбек так внимателен к ней и щедр. У азиатов кровь горяча. Смотрят на привлекательную женщину, особенно на славянку, как удавы на добычу. А тут еще мужа давно рядом нет, место свободно. Притворяясь наивной простушкой, она повода для сближения не давала, а гостинцы брала как плату за работу и несла детям.
– А, Катья! Салом алейкум! – в очередной раз заиграл масляными глазами ей навстречу Улугбек. – Как дела?
– Дела как сажа бела, – усмехнулась Екатерина. – Вот уезжать собираюсь.
– Зачем уезжать? – приподнял брови чайханщик. – Живи в Риштан. Что мешает?
– Не хитри, Улугбек, сам знаешь, что мешает. К мужу ехать надо.
– Муж – карашо. Муж – любов.
Екатерина пропустила мимо ушей опасные слова сластолюбца.
– Не знаю вот, куда вещи деть: все не увезу, – неожиданно для себя вдруг пожаловалась она.
– Зачем не знаю? Моя оставляй, – предложил Улугбек.
Екатерина с интересом взглянула на приятеля. А почему бы нет? Живет с семьей, в своем доме. Никуда не денется из городка. Нежадный – на чужое добро не зарится.
–А жена не будет против? – снова усмехнулась она.
–Зачем против? Я сказаль – жена сделаль.
– Хорошо, – кивнула головой Екатерина, – после работы зайти сможешь? Покажу, что надо будет к тебе перевезти.
– Якши, – пристально взглянув на приятельницу, к которой ему не раз хотелось прижаться, да покрепче, чайханщик понес клиенту заказ.
Екатерина привычно схватила лопату и принялась за работу.
Чайхана, или чайная, – особое место. Это и столовая, и клуб, и ресторан, одним словом, заведение, без которого не может обойтись ни один азиатский город, ни один кишлак. Пользовалась чайхана популярностью и в Риштане.
На широких деревянных топчанах, покрытых шерстяными паласами, поджав под себя или скрестив перед собой ноги, в риштанской чайхане любят отдыхать местные жители-мужчины. С удовольствием сюда заходят и гости. Каждый посетитель этого заведения обязательно закажет ароматный зеленый чай. Его подают в маленьких расписных чайниках, а пьют из пиал – круглых чашек без ручек. И чайнички, и пиалы местного производства. В большом почете у гостей и любимые национальные блюда узбеков: шашлык, плов, шурпа и обязательно свежие лепешки.
Под ласковыми лучами весеннего солнца отдых в чайхане особенно хорош. А если еще там окажется хафиз с чудесным голосом, считайте, что вам здорово повезло: риштанские певцы славятся на всю страну.
Екатерина трудилась с черного хода заведения, поэтому хафиза не видела, но проникновенный голос мужчины, который, конечно же, пел о любви, долетал до нее и будил в сердце молодой здоровой женщины неясные желания.
Вечером дети с удивлением глазели на незнакомого человека, пришедшего вместе с матерью.
− Это дядя Улугбек, – представила им незнакомца Екатерина. – Он возьмет к себе наши вещи. Мы ведь все не увезем, правда?
После осмотра вещей сели ужинать. Малыши сначала с недоверием и опаской поглядывали на чужого дядю, затем постепенно успокоились и к концу ужина признали его за своего: Улугбек, коверкая русские слова, смешно им подмигивал и шутил. Девочки постарше, изредка бросая на гостя короткие взгляды, застенчиво работали ложками.
Уложив детей спать, Екатерина закрыла дверь в спальню и вернулась на кухню. Улугбек не уходил.
− Катья, мая вино есть. Кароший. Давай выпьем? – он пытливо посмотрел на женщину.
Катя знала, что за этим может последовать. Прогони она сейчас настойчивого ухажера, он уйдет и слова не скажет. Мужчина не наглый. Но ей не хотелось его прогонять. Уже много месяцев никто не смотрел на нее так нежно и призывно, никто не помогал ей так от души, как это делал симпатичный узбек.
− Давай, – просто сказала она и поставила на стол стаканы.
Они пили терпкое красное вино и говорили о чем-то неважном и легком. И ее душа, и тело, истосковавшиеся по мужским ласкам, все таяли и таяли, как асфальт под горячими лучами солнца. Сейчас она не хотела помнить о том, что замужем, что у нее четверо детей и что наступит завтра, когда ей будет ужасно стыдно за то, что произойдет сегодня.
Улугбек уловил это мгновение ее полной покорности ему, красивому и сильному мужчине. Он не спеша поднялся и выключил свет. Затем в полутьме отыскал руки Екатерины и потянул ее к себе. Она не стала сопротивляться, и два жаждущих друг друга существа слились в едином порыве непристойной, но такой желанной страсти.
Среди ночи Людку разбудили неясные звуки. Она затаила дыхание и стала прислушиваться. Звуки слышались с кровати, где спала мать. Вот кто-то что-то сказал. Легкий приглушенный смешок. Затем четко произнесенные слова:
– Тише! Кажется, Людка проснулась.
– Нет, спит.
Девочка узнала голоса. Лицо ее вспыхнуло. Мать с мужчиной! Что они там делают? И вдруг ее осенило: конечно же то, что делала с ней когда-то Лилька, что делают мужчины и женщины, когда, раздевшись, ложатся в постель. От этих мыслей она вспотела, но не двигалась. Так и лежала неподвижно, пока снова не погрузилась в глубокий сон.
Проснувшись поутру, дочь увидела мать на кухне. Та готовила завтрак и выглядела немного смущенной и какой-то расслабленной, умиротворенной.
– Доброе утро! Как спалось? – Екатерина испытующе посмотрела в лицо дочери, но ничего на нем не прочла.
– Хорошо, – ответила Людка и пошла к умывальнику.
Людка умела хранить тайны. А их у нее было уже две: любовь к Женьке Воронину и ночное приключение с Лилькой. Если маме хорошо, значит, у Людки появится еще один секрет. Она будет молчать, и ни одна живая душа никогда ничего не узнает.
Глава 11
Турсуной
Обычно у Людки к концу учебного года откуда-то появлялась чрезмерно деятельная трудоспособность. Ее не расслабляли ни повторение уже изученного на уроках, ни мысль о скорых каникулах, ни наступающая жара. Изо дня в день она подолгу просиживала над книгами и зубрила домашние задания. Сейчас же все было иначе. Отличница нехотя открывала дневник, быстро писала в тетради и, полистав несколько минут учебники, безразлично откладывала их в сторону. Одна мысль будоражила ее: она скоро уезжает!
Предстоящий отъезд беспокоил не только Людку. Он ломал привычки всей семьи. Мать уже не ходила на работу: оформляла документы. Вечерами всем семейством собирали чемоданы и каждый решал, что можно оставить, а без чего никак не обойтись и нужно взять с собой. «Еще целых десять дней учебы!» – с тоской думала Людка, идя в школу. Валька также нехотя плелась рядом.
В один из майских дней не успела Людка войти в класс, как к ней сразу же подскочил Алимат Иргашев:
– Никитина, ты отчет о своей работе подготовила?
– А что, на сегодня надо было? – удивилась та.
– Так я же тебе уже говорил! – возмущенно крикнул командир отряда.
– Нет, не говорил! – сердито посмотрела на одноклассника Людка.
– Говорил!
– Не говорил!
Все ребята смотрели на расходившихся активистов, когда в открытую дверь вошла классная руководительница. Разгоряченные спорщики бросились к ней:
– Нина Петровна!
– Тише, ребята! – остановила она раскрасневшихся учеников. – Все потом: умерла Турсуной.
Двадцать девять пар широко открытых детских глаз застыли в немом вопросе.
− Вы же знаете, Турсуной пропустила много уроков: она сильно болела, – будто оправдываясь, тихо проговорила Нина Петровна. – Все уроки в нашем классе на сегодня отменяются. Мы едем на похороны.
Смерть взрослого – печальное событие, но, когда уходит из жизни ребенок, печальнее вдвойне. Что Турсуной никогда больше не придет в школу, что они, ее одноклассники, не услышат звонкий голосок девочки, не увидят ее хрупкую фигурку – этого осознать сейчас не могла ни Людка, ни кто-либо из стоящих с ней рядом мальчишек и девчонок: слишком неожиданным было известие и страшным.
Портфели пятиклассники оставили у себя в классе. Та самая грузовая машина с наращенными бортами, на которой школьников возили на хлопок, направилась к дому Ахмеджановых. Снова тесной кучкой в ней стояли ребята, но ни один из них не толкался, не смеялся и не кричал.
Широкие ворота двора были открыты. Возле ворот и в глубине небольшого тенистого дворика Людка увидела большое скопление людей. Седобородые старцы в чалмах, в белых халатах и с палками в руках сидели на длинной скамейке в тени деревьев. Из дома во двор и обратно незаметно сновали молчаливые женщины. Зрелые и молодые мужчины в цветных тюбетейках и полосатых халатах, подпоясанных платками, готовили носилки. Молча и непривычно спокойно стояли дети.
Людка с Ниной Петровной и несколькими девочками вошли в комнату, где находилась покойница. Но ни гроба, ни открытого лица умершей, ни ее тела они не увидели. Длинный белый сверток, стянутый у изголовья и у ног веревками, лежал у стены на полу, застеленном паласами и одеялами. Это было все, что осталось от жизнерадостной звонкоголосой Турсуной. Мертвая тишина непосильным грузом висела в воздухе комнаты, и Людка поспешила выйти на свежий воздух.
Она однажды уже была в этом доме, когда Турсуной пригласила свое пионерское звено познакомиться со своим отцом, знаменитым риштанским мастером-кузгаром Умаром Иргашевичем Ахмеджановым.
Турсуной привела одноклассников после школы. Ее мать, Садихон-апа, сначала накрыла дастархан, накормила гостей пловом, напоила зеленым чаем с узбекскими конфетами, изюмом, сушеным урюком. Затем Турсуной повела их в мастерскую, где работал ее отец.
– Ота, можно к вам? – спросила она у него, войдя с ребятами в небольшую постройку, состоящую из одной маленькой комнаты.
– Заходите, не стесняйтесь! – радушно встретил детей невысокого роста смуглый мужчина в кожаном фартуке. – Гости – дар божий!
Посетители с любопытством огляделись. Стены мастерской украшали блюда разных размеров. Но больше всего Людке приглянулась голубая, как небо в ясный январский день, большая тарелка, висевшая как раз против входной двери.
