Полина Груздева
И кнутом, и пряником
– Это все отец, – слегка смутившись, ответила Екатерина. – Людке было шесть лет. Отец разучил с ней это стихотворение к новогодней елке. Дед Мороз тогда подарил ей самую большую игрушку – медведя.
– Я думаю, – подвела итог беседе классная руководительница, – что в каждой семье должны уделять больше внимания чтению. «Книга, прочитанная в детстве», – говорила Надежда Константиновна Крупская, – производит настолько сильное впечатление, что остается в памяти на всю жизнь, она нужна ребенку не меньше, чем школа».
Нина Петровна раздала табеля с четвертными оценками, кое-кого из родителей оставила для личной беседы, и собрание закончилось. Екатерина, успокоенная сказанным о дочери, не стала донимать учительницу своими вопросами. Она тепло попрощалась с ней и направилась в Валькин класс.
Все уже разошлись, и только Ольга Ивановна, наставник младшей дочери, собирала со стола книги и тетради, готовясь идти домой.
–Здравствуйте! – радушно поздоровалась Екатерина. – Я – мама Вали Никитиной. Извините, что на собрании не была, – в пятом классе задержалась. Как моя Валентина?
– Скромная девочка, учится средне. Какие у вас условия в семье? – мельком взглянула на Екатерину Ольга Ивановна и, опустив взгляд на учительский стол, продолжила укладывать вещи в портфель.
– Да какие условия? Мы с отцом целый день на работе, вечером домашние дела. Нас шестеро все-таки, – будто оправдываясь, ответила Екатерина.
– Кто же уроки с Валентиной делает? − продолжила сухо спрашивать наставница, не прекращая заниматься своим делом.
– Сама делает, а старшая их потом проверяет. Они у меня самостоятельные, – в голосе матери зазвучали горделивые нотки.
– Это хорошо, что старшая помогает, но нельзя снимать с себя ответственность за воспитание и обучение Валентины. Это все-таки ваш ребенок, – назидательным тоном завершила разговор классная руководительница.
– Я постараюсь, извините, до свидания, – виновато проговорила Екатерина и вышла из класса.
Уже вечерело, когда Екатерина покинула здание школы. Она шла по затихающим улицам и переваривала то, что услышала. Разговор с Ольгой Ивановной взбудоражил ее и вызвал в душе отвратительное, непреходящее ощущение вины и обиды.
«Умница какая! – мысленно обратилась обиженная мать к учительнице. – А ты попробуй везде успеть. Голова пухнет от дум, чем семью накормить, напоить, одеть и за какие деньги. Разве это зарплата? Только получишь, уже денег нет. Как в прорву все летит. А тут еще Николай дурит. Замучил он меня совсем своим характером».
–Твой-то готовый пришел, – встретила ее у дома соседка. – Может, переждешь у меня, пока уснет?
–Нет, Люсь, я домой. Там дети. Может, обойдется.
Не успела Екатерина показаться на пороге дома, как тут же услышала:
− А, явилась, не запылилась! Ты где шлялась? Дети дома, а ее нет!
Николай сидел за столом, подпирая голову руками. Затуманенные алкоголем глаза тупо смотрели на жену.
− Нажрался, как свинья, и допрос устраиваешь! – резанула словом Екатерина и прошла в спальню переодеться.
Младшие уже лежали в кроватях, только Людка сидела за столом над раскрытой книгой. Она встревоженно посмотрела на мать.
− Ничего, ничего, – попыталась успокоить ее Екатерина и, надев халат, вышла на кухню.
– А губы-то накрасила! Для кого это? Для хахаля? – встретил ее пьяный голос.
– Да я на собрании родительском была, идиот! Залил зенки и не соображаешь, что мелешь.
– Так это для собрания ты так вырядилась, б… такая?!
Тут Людка услышала звук удара и материн крик:
− Ты что, озверел? Ты чего дерешься, гадость вонючая!
Девчонка влетела в кухню. Отец, подперев руками бока, слегка шатаясь, стоял возле матери. Дочь подскочила к ней и закрыла мать собой.
− Папа, не дерись! – умоляюще глядя на отца, заплакала Людка. Но потерявший над собой контроль Николай отшвырнул дочь в сторону:
− Пошла отсюда, а то тоже получишь!
Он снова потянулся к жене, но та отшатнулась, и Николай, не получив опоры, полетел на пол. Екатерина, схватив дочь за руку, толкнула ее к двери и выскочила следом за ней на улицу.
– Беги к тете Люсе! – приказала она дочери.
– А ты куда?
– Не знаю, похожу где-нибудь, пока наш зверь не успокоится.
Людка забежала в квартиру к соседке:
– Тетя Люся! Можно, я у вас посижу. Папа дерется.
– Вот кобель неуемный! Опять руки распускает. Конечно, посиди, а я сейчас. – И вышла из дома.
Не успела Людка сесть, как неожиданно дверь распахнулась. Только в самом страшном сне девочка могла увидеть такое: на пороге стоял отец, а в его правой руке холодно сверкал широкий кухонный нож. Николай обвел мутным взглядом помещение, в упор посмотрел на обреченно застывшую на месте дочь и исчез в темнеющем пространстве. Людка мгновенно сообразила, что он ищет мать, и выскочила следом за ним. Увидев спину отца, сворачивающего за угол, она побежала в ту же сторону.
С ножом в руке, похожий на бандита, Николай размашистым шагом шел по пустой вечерней улице и не оборачивался. Перепуганная Людка, прячась за деревьями, кралась за отцом, не выпуская его из вида. «Куда он идет?» – думала она. Прохожих, как назло, не было видно. Все будто попрятались в свои дома, чтобы не быть свидетелями этой ужасной сцены. И разбушевавшийся мужчина, чувствуя себя хозяином положения, беспрепятственно продвигался вперед.
Перед аптекой Людка наткнулась на большую клумбу с пышными розами. Только недавно обрызганные водой, цветы выглядели свежо и празднично. «А зачем здесь розы?» – почему-то мелькнуло у нее в голове. Видя, что отец все дальше и дальше уходит от дома, девочка повернула обратно.
Мать Людка застала на кухне. Екатерина только что успокоила напуганных малышей и теперь убирала со стола.
– Ты где была? У тети Люси? – спросила она, увидев дочь.
– Нет. Шла за отцом. У него в руке нож. Он ищет тебя. Мам, он нас убьет? – В глазах у девочки заблестели слезы.
– Ну что ты! Ничего он нам не сделает. Побесится и остынет.
Екатерина подошла к дочери, обняла ее и, прижимая ее голову к своей груди, тихо сказала:
− Напугал он тебя. Успокойся и иди спать.
Лежа на кровати, Людка долго прислушивалась к каждому звуку, доносящемуся из кухни − там было тихо.
Отец долго не приходил. Мать закрыла входную дверь на крючок, везде погасила свет и тоже легла. Ночная мгла, как заботливая нянька, приласкала обеих уставших и измученных женщин и укачала их. Разбудил Людку негромкий шум голосов. Лежа в полной темноте, она прислушалась.
– Кать, ты прости меня. Ну, не хотел я. Это все водка, будь она неладна, – просительно говорил отец.
– Ты чего за нож схватился? Совсем из ума выжил? Детей до смерти напугал. Людка вон дрожит от страха как осиновый листок.
– Да не хотел я, – повторял виноватым голосом отец, – бес попутал.
– Не заглядывал бы в рюмку, так не путал бы, – вычитывала мать, – совсем совесть потерял, папочка родимый. Забыл, как Людке-малютке из вагона-ресторана колбасу носил, по математике помогал ей в младших классах, стихи с ней разучивал. На собрании ее похвалили за учебу и эти стихи.
– Неужели не забыла? – удивился отец.
– Не забыла. Вырастет, будет, что девчонке вспомнить – и хорошее, и плохое.
– Ну, не буду я больше.
– Валька вон плохо учиться стала. Вместо того чтобы пьянствовать, ты бы лучше с ней позанимался. Да и на Витьку со Светкой совсем внимания не обращаешь. Некогда тебе. Они тоже: вырастут и вспомнят «заботливого» папашу.
– Да-а-а, – вздыхал отец. – Ну, не буду. Сказал, не буду, значит, не буду.
– А меня за что? – тихо заплакала мать. – Что я тебе сделала? Замучил ты меня своими придирками и драками.
– Кать, прости, а? Никогда больше на тебя руку не подниму.
Разговор прекратился, и Людка услышала мягкий звук поцелуя. «Мама и папа помирились», – успокоенно подумала она и закрыла глаза.
Скандалы бывают в каждой семье. Только проходят они по-разному. Одни супруги, поссорившись, перестают разговаривать друг с другом. Это означает одно – каждый обижен, считает себя правым и не желает мириться первым. Другая пара переходит на официальный стиль общения: один к другому обращаются на «вы», как сотрудники. Третьи хлещут друг друга словами, словно розгами, не прочь доказать свою правоту руками, схватиться за холодное или горячее оружие, а то и в ход его пустить.
Когда же в семьи приходит мир, то все одинаково счастливы: муж и жена свежо улыбаются друг другу, оказывают знаки внимания – правда, каждая пара по-своему – и надеются, что разногласий больше не будет. Екатерина после очередного семейного раздора тоже верила, что муж возьмется за ум, перестанет глотать спиртное, больше времени станет проводить с детьми. Действительно, Николая на какое-то время будто подменили: он возвращался раньше с работы, долго возился с малышами и помогал жене и своим ученицам.
Глава 8
Глубокая тайна
Людка, спокойная за родителей, продолжала страдать по Женьке Воронину и частенько бегала секретничать к подружке Лильке, дочери Насти. Правда, о своих чувствах к симпатичному жизнерадостному мальчишке она соседке не рассказывала. «Лилька! – отправляясь гулять, звала она подружку, постучав той в дверь. – Пошли качаться на качелях?» Выходила рослая, не по годам развитая девчонка с куском хлеба в руке. Подруги шли к дворовым качелям, окруженным местной детворой.
Азиатская осень, как обычно, щедро лила на землю тепло. И дети нежились в солнечных лучах, стоя вокруг взлетающей вверх и вниз широкой доски на толстых веревках. Дворовая ватага зевак следила за взлетающим к небесам Мишкой Гончаровым. Туда-сюда, туда-сюда мелькали взъерошенный рыжий чуб мальчишки, его цветная рубашка и серые штаны.
– Миш, ну хватит, дай другим покачаться, – канючила детвора, – ты вон уже сколько качаешься.
– Сейчас, еще немного, – на лету ронял разошедшийся Мишка.
– А я домой пойду, – томно вздохнула Маринка, дочь инженера и большая задавака. – Сейчас кино по телевизору будут показывать. «Сорок первый» называется.
Внимание ребят мгновенно переключилось на Маринку. Телевизор в ближайшей округе был только у нее, и дети из простых рабочих семей частенько подлизывались к девчонке, чтобы она пригласила их посмотреть что-нибудь по телевизору, неважно что. А тут кино! Екнуло сердечко и у Людки. Кино она особенно обожала. Может, потому, что редко его видела. Телевизор же был для ее семьи недосягаемой мечтой. «Марина, а нас с Людкой пустишь на кино? – заискивающе начала Лилька. – Мы тоже хотим посмотреть». Ребятня замерла в ожидании, уставившись Маринке в глаза: у нее было из кого выбирать. Владелица магического ящика в это мгновение чувствовала себя королевой.
– Хорошо, Лиля, – жеманно протянула Маринка, – беру тебя с Людой, Мишу и Диму. Извините, больше никого не могу: мама не пустит. Миша, пойдешь ко мне кино смотреть? Я приглашаю, – перевела она на мальчишку глаза красавицы.
Он в это время летел вверх.
– Что? – свободно падая на доске вниз, прокричал Мишка.
– Идем ко мне смотреть телевизор! – громко, уже не кокетничая, сказала Маринка.
– Нет, не хочу, я буду качаться! – отказался тот.
– Как хочешь! – обиженно поджала губки хозяйка телевизора. – Пойдемте, ребята.
Маринка, а за ней Лилька, Людка и влюбленный по уши в Маринку Димка направились в сторону небольшого домика, в котором жили инженер с семьей.
− Подождите, я сейчас, спрошу у мамы, – остановила ребят у калитки девчонка и, поднявшись по деревянным ступенькам крыльца, скрылась за дверью.
На душе у Людки было гадко. Ей очень хотелось посмотреть фильм, и в то же время она чувствовала себя не в своей тарелке оттого, что ей приходится напрашиваться к незнакомым людям в дом, долго стоять перед закрытой калиткой и ждать милостивого разрешения войти. Через несколько минут Маринка показалась в полуоткрытой двери и позвала:
− Заходите, разрешили!
В прихожей ребят встретила милая стройная женщина, Маринкина мать.
− Проходите, не стесняйтесь, − пригласила она гостей в комнату, служившую семье залом. – Располагайтесь вот здесь, на полу.
«Зрители» суетливо опустились рядком на ковер.
Включили телевизор. Заканчивалась какая-то передача, и Людка осмотрелась. «Как чисто и красиво!» – сразу заметила она. Очевидно, в доме только что сделали уборку. Все вещи красовались на отведенных им местах. Коричневый пол блестел так, будто его не вымыли, а только что выкрасили заново. Девочка с удовольствием рассматривала дорогую мебель, яркие ковры на полу и стене, хрустальную посуду в серванте и фарфоровые безделушки на вязаных крючком салфетках. Такого достатка и уюта в скромной квартире многодетной семьи Никитиных не было.
На маленьком экране телевизора появились титры фильма, первые кадры, и Людка погрузилась в атмосферу революционных бурь. Красноармейцы с ружьями за спиной, трудный переход по безводной пустыне, пленный кадет с секретным заданием, взятый красноармейцами в плен и отданный под охрану девушке, отличному стрелку, − есть на что посмотреть.
А вот пленный и девушка на небольшом безлюдном острове. Он мягкий, покладистый – она суровая, непримиримая, но с чутким сердцем. Он образованный, начитанный – она простая, малограмотная. Совсем разные люди – белый и наша.
И вдруг…любовь! Они счастливы. И нет им никакого дела до гражданской войны, до вражды и крови. Но…одинокий парусник в море как вестник приближающейся беды. «Наши!» – радостно восклицает поручик, устремляясь навстречу лодке. «Стой, кадет поганый!» – непримиримо кричит девушка, нацеливая на любимого ружье. Выстрел! И тоскливый вопль по возлюбленному: «Нет! Синегла-зень-кий…».
На девчонок жалко было смотреть. Они, не отрывая глаз от экрана, размазывали руками по щекам соленую влагу, горько шмыгали носами, прерывисто вздыхали. Димка тоже переживал, но, как стойкий оловянный солдатик, не плакал.
После кино Лилька зашла к Никитиным.
– Тетя Катя, разрешите Людке у нас ночевать: мама сегодня в ночную смену, а мне одной страшно.
– Хорошо, – разрешила Екатерина, – только не безобразничайте там. А сейчас садитесь ужинать.
Спать девчонки легли на одной кровати.
– Лиль, а кино тебе понравилось? – тихо проговорила Людка.
– Еще бы! – протянула та. – Белый-то какой красавец! В такого можно влюбиться.
– Жалко, что она его убила. Сама-то вон как потом кричала от горя.
– А как они целовались! Прямо страсть смотреть. Наверно, это очень приятно, когда мужчина крепко прижимает тебя к себе. А потом гладит вот так. – Лилька медленно провела рукой по округлым крепким зародышам на Людкиной груди. – А потом вот так. – Рука подруги двинулась в обратном направлении.
Ошеломленная Людка не успела сообразить, что к чему, как Лилька повернулась набок, затем всем телом навалилась на нее, пластом лежащую на спине.
− А потом он делает вот так, – горячо зашептала она Людке в ухо и медленно задвигалась на ней вперед, назад.
Лилька была тяжелая, ее движения по запретным местам были необычны. Несколько мгновений в комнате слышалось только шумное дыхание девчонок. Неожиданно Людка уперлась руками подруге в грудь и резко оттолкнула от себя. Наездница полетела с кровати на пол.
− Тьфу, дура! – выругалась она, поднявшись с пола. – Так еще и детей делают. Ну и спи одна, а я на диване лягу.
Людка повернулась лицом к стене и затихла. От волнения и стыда она долго не могла успокоиться. Откуда Лилька знает такие вещи? Никогда дочери Никитиных не приходилось видеть ничего подобного. Объятия и поцелуи – да, сколько угодно. А все остальное… Ну, знает она, как рождаются дети – в ее медицинской книжке нарисовано. А как они попадают в живот, об этом она не задумывалась. У матери она ни о чем не спрашивала. Та ей об этом не говорила. Оказывается, вот как!
Но не только это открытие потрясло девочку. Сильно смутило ее само действо. Она сознавала, что Лилькин поступок плох, что так хорошие девочки не делают, и решила, что о происшедшем не должен узнать никто, что теперь это их с Лилькой глубокая тайна. После этого случая Людка с подругой продолжала водиться, но ночевать к ней больше не ходила и никогда о том, что произошло, с ней не говорила. Не поделилась она своим секретом и с матерью, хотя та думала, что дочь с ней вполне откровенна и при случае обо всем расскажет.
Наивные правильные мамы! Они думают, что пользуются полным доверием у своих детей, что их чада никогда ничего от любимых мамочек не скрывают. Попробуйте убедить самоуверенных родительниц в обратном. Ничего не выйдет. Давно замечено: слепа и глуха материнская любовь.
Екатерина, не впадая в излишнюю, на ее взгляд, откровенность, будет часто рассказывать уже подросшей старшей дочери разные поучительные истории, в которых девушки попадали в беду из-за нескромности, любопытства и излишней доверчивости. Мать, прежде всего, хотела, чтобы дочь выросла чистой, целомудренной девушкой; чтобы ошибки других помогли ей не наделать своих; чтобы она не принесла в подоле, не опозорила родителей и была счастлива.
Бывальщину Людка слушать любила, и Екатерина была уверена, что ее материнскую науку дочь усвоит на всю жизнь. Правда, говорят, душа людская – потемки, и много в жизни коварных соблазнов, перед которыми трудно устоять женщине и слишком юной, и умудренной жизненным опытом.
Глава 9
Трудные будни
Вскоре зеленый змий снова одолел Николая. Он частенько являлся домой под градусом. Войдя, покачиваясь, в дом, пьяный мужчина обводил мутным взглядом голубоватых глаз своих домочадцев, тяжело усаживался за стол, молча ужинал, затем рывком отодвигал пустую тарелку и начинал показывать, кто в доме хозяин. Душа у Людки и Вальки уходила в пятки, когда на подпитии отец требовал у них дневники. Медленно переворачивая страницу за страницей, он высматривал в них двойки и тройки.
– Валька! – упруго нажимая на каждое слово низким голосом, говорил отец. – Опять тройка по математике.
– У меня задача не получалась, когда самостоятельную писали, – слегка заикаясь, оправдывалась та.
– А я вот возьму ремень, так она быстро у тебя получится.
– Я больше не буду, – начинала хлюпать носом Валька, не сознавая, чего она больше не будет.
– А у тебя что? – отец, с трудом двигая неподдающимися пальцами, открывал школьный документ старшей дочери. – Сейчас посмотрим.
Девочка знала, что там все в порядке, но ожидание приговора отца было крайне неприятно.
– Молодец! – подводил итог изучению Людкиных достижений осоловевший от алкоголя родитель. И, уже обращаясь к младшей дочери, заканчивал:
– Валька! Бери пример с сестры, а то будешь бита.
От пьяных выходок главы семьи Екатерина с детьми не знали покоя ни днем, ни ночью.
– Коля, почему ты опять пьешь? Ты же обещал не пить. И уже не один раз, – возмущенно выговаривала Екатерина мужу.
– А как тут не запьешь? Опять денег нет. На Устюрт надо ехать. Там хорошо платят. За счет коэффициента.
– Сколько же мы мотаться будем? Еще не весь Узбекистан объездили? Сначала Чимион, потом Риштан, а теперь Каракалпакия? Только немного прижились, и опять в погоню за этими чертовыми деньгами?
– Нечего было столько рожать. Настрогала четверых, теперь помалкивай, – раздражался Николай.
– Дети-то здесь причем? Ты говори, да не заговаривайся. Вместе клепали. Раньше надо было головой думать, – сердилась Екатерина.
– Что ругаться-то без толку. Скандалом дела не поправишь, – примирительно продолжал Николай. – Может, поедем?
– Хорошо, поезжай! – в сердцах однажды бросила уставшая от бесконечной нервотрепки женщина. – Сначала один поедешь, а как устроишься, так меня с детьми вызовешь.
На том и порешили. Екатерина собрала мужа в дорогу, и в начале ноября старший Никитин подался в Каракалпакию. Через полмесяца от него пришло письмо. Глава семейства сообщал, что устроился работать дизелистом в нефтеразведочную экспедицию, что живет на плато Устюрт в рабочем поселке и что, как только появится возможность, сразу вышлет деньги.
Потянулись однообразные трудные будни. Мать целый день пропадала на работе. После школы Людка с Валькой наводили порядок в доме, делали уроки, а потом забирали малышню из детского сада.
Сухая разноцветная осень уступила место хмурой, дождливой зиме, а письма от кормильца все не приходили. И вот наконец в середине декабря семья получила от него перевод на пятьдесят рублей. Екатерина улыбалась, детвора прыгала от радости.
– Мам, а что мы будем делать на эти деньги? – поинтересовалась Людка.
– Купим тебе новое пальто.
– А еще что?
– А еще колбаски, конфет и новые тетрадки вам с Валькой.
В выходной день все отправились за покупками. Пальто Людке действительно было нужно: из старого она давно выросла. Выбирали долго. Людка, увидев цену, отказывалась покупать дорогую, как ей казалось, верхнюю одежду.
– Люд, как тебе это пальто идет! – расхваливала очередную одежку Екатерина.
