Полина Елизарова
Картонные стены
Их колени будто случайно соприкоснулись, но ни она, ни он не сделали попытки изменить положение ног. Было очевидно, что здесь продолжала разыгрываться какая-то история.
На безымянном пальце правой руки прораба Варвара Сергеевна успела разглядеть тоненькое, словно одолжение той, с которой официально связал свою жизнь, кольцо. Размер кольца явно не соответствовал толстым пальцам, широким плечам и солидному животу владельца.
Когда воспоминания прораба иссякли, Самоварова, не сочтя нужным представляться ему первой, перехватила нить беседы.
– Мы здесь из-за Алины, – негромко, но многозначительно сказала она.
– Да я понял… Жанчик, молоко в доме есть?
В его дружеском небрежном тоне звучали нотки довольного собой хозяина положения.
Распоряжайка вскочила и пошла в дом за молоком.
Когда она ушла с террасы, лицо Ливреева вдруг сморщилось, сделавшись складчатым и старым. Этот любитель шашлычка под коньячок, к врачу не ходи, имел в анамнезе проблемы с желудком, гипертонию, невроз, скандалы с женой и кучу чьих-то неоправданных надежд. Но этот еще симпатичный немолодой мужчина хорохорился, изо всех сил пытаясь держаться в привычном ему образе классного парня из соседнего подъезда.
Ливреев сомкнул на груди руки и неприятно захрустел пальцами. Его до того бодрый, чрезмерно громкий голос упал до полушепота:
– Жанка ночей не спит… Даже предположить не может, куда могла деться Алина Евгеньевна… А я ей сразу сказал: психанула. Взяла и уехала куда-нибудь отдохнуть-развеяться. Устала она. В последние дни сама не своя была, и взгляд пустой, как у зомби. Муж, ребенок, стройка – только она всем здесь и занималась.
Варвара Сергеевна задумалась.
– Интересное предположение… Но почему она своих близких в известность не поставила? Такой поступок нетипичен для женщины с высокой социальной ответственностью.
– Всяко в жизни бывает! У меня вон товарищ есть, с юности такой был тертый калач! В девяностых ларьки крышевал, позже сеть своих аптек открыл на районе, плюс автосервисы, может, видели, «Недорогой Дорожкин» называются. Жена, дети, Таити-Маити… Бухал, правда, временами не по-детски: стресс снимал. Но все равно орлом держался! Всегда на позитиве, всегда в движухе. А тут раз – и находит его жена на третьи сутки в дурке. Сам пришел. Задолбало его все так, что уже собственной тени шугался. Он, оказывается, на антидепрессантах последние пару лет сидел. И никто об этом не знал, даже жена!
Валерий Павлович невесело усмехнулся:
– Не такая уж редкая для наших дней история. Выгоранием называется. Часто встречается в больших городах с бешеным темпом жизни.
– Угу… Не, Андрюха больницы и морги уже пробил, вы, наверное, и сами знаете…
Дверь на террасу приоткрылась, и вошла Жанна с молочником в руке.
Ливреев, кивком поблагодарив, тут же выплеснул в свою чашку добрую половину и, не поведя бровью, перевел разговор на тему текущих на стройке дел.
Забыв про гостей, они с Жанной стали обсуждать особенности водосточной системы.
Прораб, открыв записи в телефоне и вернув голосу бодрость, начал объяснять, что сделать задуманное Алиной Евгеньевной за оговоренные деньги не получится: металл в разы дороже пластика, к тому же необходимо большое количество нестандартных деталей.
И тут Варвара Сергеевна увидела уже третью за день Жанну: собранную, практичную.
Глядя на его цифры, она принялась с жаром убеждать прораба, что необходимо сделать все возможное, чтобы вписаться в деньги, которые планировала потратить на водосточку хозяйка дома. В ответ на его эмоциональные доводы она предлагала конкретные вещи, например, закупить материал у фирмы-изготовителя, отформовать в другом месте и смонтировать не с помощью чужих монтажников, но силами своей бригады.
Под ее напором Ливреев обещал подумать, как снизить расходы, а Жанна довольно жестко подчеркнула, что присутствовала при его разговоре с Алиной и в тот раз Ливреев озвучил именно ту сумму, в которую теперь якобы не может вписаться.
– Вадик, ты же умный, вот и придумай, как… Именно теперь мне тем более не хочется беспокоить Андрея лишними расходами, – отрезала она.
Когда стороны, преследовавшие в этом вопросе разные интересы, перешли к теме укладки камня, Варвара Сергеевна и Валерий Павлович допили кофе и, решив прогуляться по поселку, сообщили об этом переговорщикам.
Когда они выходили с террасы, Валерию Павловичу позвонил Андрей и клятвенно пообещал приехать к ужину, на который их уже успела пригласить переменчивая в своих настроениях распоряжайка.
11
Из дневника Алины Р. 26 апреля.
Скучную и долгую зиму восемнадцатого года мне раскрасили ставшие обязательными поездки по торговым точкам.
Жасмин водила меня к своим проверенным поставщикам, честно признавшись в двух вещах: во-первых, объемы большие, и мне придется со всеми с пеной у рта торговаться, во-вторых – при любой окончательной цене она все равно получит от них свои кровные пять процентов.
Обои, светильники, смесители и плитка всех цветов и мастей снились мне по ночам. Как и огромные, кишевшие прорабами и домохозяйками с детьми торговые центры, где чуть ли не за каждым поворотом за стеллажами с залежами ламината и плитки и скопищем китайских душевых кабин можно было встретить живые цветы в пластиковых горшках. При ярком электрическом освещении и в отсутствие свежего воздуха они казались такой же китайской дешевкой, как и большинство товаров вокруг. Еще почему-то запомнилась огромная гора кислотно-голубых мыльниц в форме дельфинов.
Девочка лети пяти схватила одного дельфиненка и положила в громоздкую, переполненную всякой всячиной тележку. Ее измученная мать, покрутив мыльницу в руках и поинтересовавшись ее в общем-то копеечной стоимостью, отбросила дельфиненка обратно в его кислотную кучу. Пробегая мимо, я встретилась глазами с малышкой, и мне захотелось так же горько, как она, в голос заплакав, остановиться, найти этого дельфиненка и вернуть ему шанс. Но в тот момент, как обычно, Жасмин крепко держала меня под руку. Не глядя на эту и ей подобную, как она выразилась, «порнографию», она заставляла меня стремительно перемещаться в конкретные, значившиеся в нашем списке отделы.
В элитных небольших магазинчиках нас встречал холод мрамора, хороший кофе и вышколенные лицемерные продавцы. Некоторые девахи выглядели так, будто по вечерам оказывали эскорт-услуги бизнесменам средней руки. Они закидывали ногу на ногу, демонстрируя красные подошвы паленых «лабутенов», и тщательно наманикюренными пальчиками листали перед нами нарядные каталоги. Все в них было дорого и очень, очень красиво.
На строительных рынках продавцами выступали по большей части кавказцы или азиаты, успевшие обжиться в столице и обнаглеть. Эти прерывали свои скороговорчатые разговоры по мобильному лишь ради жуликоватых, будто попавших сюда из девяностых, с кожаными барсетками через плечо и в кожаных же куртках прорабов, пузатых, похмельных, прибывших на рынок с внушительным списком в руках.
А еще были торговцы антиквариатом, с заговорщицким видом встречавшие нас на порогах нелегальных квартир-складов, полушепотом нахваливавшие давненько кем-то пропитые фамильные ценности.
Впрочем, куда бы мы ни зашли, моя экстравагантная и напористая дизайнер мигом переключала на нас внимание продавцов любой категории, даже если нам нужно было купить лишь пару плафонов в подсобные помещения дома.
Все тогда мешалось в моей голове…
На чем-то, как советовала Жасмин, нельзя было экономить ни в коем случае, а на чем-то, наоборот, нужно.
Приезжая по вечерам домой, я отпускала няню, наскоро готовила ужин и шла укладывать Тошку. Но прежней умиротворенности в нашей тихой болтовне, увы, уже не было – когда сын наконец засыпал, я уходила в гостиную, наливала себе чаю и садилась подбивать смету.
Я разделила ее на три части: оплата работы подрядчиков, оплата черновых и чистовых материалов.
Мой вечно занятой муж долго не мог понять, почему так разбухают графы, бюджет на которые определяем мы сами (весь чистовой материал), и не уставал чертыхаться в адрес Жасмин и Ливреева, которые, по его мнению, сговорились выкачать из нас как можно больше денег.
Я талдычила, что дело не в них, а в том, что мне хочется взять только качественную и красивую сантехнику или вот эти тканые обои в нашу будущую спальню или вот эту страшно дорогую, но очень стильную люстру для Тошки…
Через пару-тройку месяцев от начала ремонт стал стоить почти в два раза дороже, чем мы предполагали. С боями муж все же шел на уступки, но всякий раз просил не доверять «этим двум паразитам», а руководствоваться исключительно целесообразностью того или иного выбора.
Но главная подстава заключалась в той куче деталей, о которой мы с ним даже не думали: плинтуса напольные и потолочные, ручки на двери, ручки на окна, подоконники и батареи, – вся эта байда в конце концов вылилась в еще одну графу с огромной итоговой суммой. Скрипя зубами, Андрей не успевал распечатывать пахнувшие нашим будущим счастьем банковские пачки и отсчитывать купюры. Что поделать, шоу маст гоу он.
12
– По-моему, она очаровательна в своей зрелости, я бы даже сказала – бьющей через край сочности, но она-то думает как раз наоборот, считая себя списанным товаром. И в этом ее основная проблема. – На слове «проблема» Самоварова поморщилась и остановилась. Новая обувь была тесновата, неразношенная кроссовка впивалась в вальгусную косточку правой ноги.
Варвара Сергеевна и Валерий Павлович с переменным успехом пытались вести здоровый образ жизни. Оставив Ливреева и Жанну решать рабочие вопросы, они успели забежать в гостевой домик, загнать туда Пресли и переобуться в беговые кроссовки, которые, заранее договорившись, подарили друг другу на Пасху. Бегать по идеально вычищенным мощеным дорожкам поселка никто, конечно, не собирался. Перед отъездом в «Сосны» Валерию Павловичу удалось уговорить подругу лишь на модную нынче скандинавскую ходьбу. Теперь в руках у обоих были те самые палки, без которых она невозможна.
– Варь, неправильно! Да не маши ты ими, я же объяснял: синхронизируй движение и делай все размеренно. А Жанна эта, так и есть – недотраханная перезрелая девица, прибившаяся к чужому гнезду. Кстати, будет интересно вечерком посмотреть, как она взаимодействует с Андрюхой. Но с самооценкой, поверь, там все в полном порядке. Ей только одно лекарство показано – хороший, чтоб аж за ушами трещало, секс.
– Фу, мужлан… Не соглашусь. Уж чего-чего, а секса в ее жизни было предостаточно.
– Хм, с чего ты это взяла?
– Ха-ха-ха! Да с того, что она избирательна: вот ты, хоть и красавец мужчина, а ее бесишь!
Валерий Павлович на миг сконфузился и с преувеличенным безразличием пожал плечами.
– Валер… Ты видишь в чужих людях пациентов, а я даже в подследственных всегда видела людей. Особенно в женщинах.
– И что же ты там такого разглядела? Господи, да не маши ты ими! Ты сейчас похожа на лыжника, которого в поле застиг снегопад, а он еще и писать при этом хочет.
Тут, будто в насмешку, налетевший порыв ветра окутал их снежным облаком тополиного пуха.
Вместо ответной колкости Самоварова снова рассмеялась и продолжила:
– Она же втрескалась в него по уши, в этого Ливреева! Потому и сидит сиднем в доме, потому и помогает. Ей отношения нужны, а не просто секс. С сексом-то у прораба все на раз-два решается.
– Ее мотивация даже Пресли ясна. И это лишний раз подтверждает, что женской дружбы, не существует.
– Я вовсе не это сказала.
– Ладно… Давай сегодня хотя бы пару километров пройдем для начала.
– Валер, ты сдурел? Километр – и баста, – нарочито тяжело выдохнула Самоварова.
Валерий Павлович посмотрел на нее и невольно улыбнулся – в свои шестьдесят с хвостиком ей удавалось выглядеть максимум на полтинник. Но и это было обманкой. На все еще аккуратно очерченном овале лица хитро поблескивали карие глаза двадцатипятилетней девчонки.
– Эй, лиса! Меньше покуришь! Два километра – и баста, – не отступал Валерий Павлович. – Остановись, я покажу, как правильно захватывать палки.
Год назад этот поджарый, скорый на слова и действия психиатр неожиданно и цепко захватил свою пациентку Самоварову в серьезные отношения, наполненные склоками, чудесами и тихими признаниями в любви.
При первом же их случайном и нелепом, предшествовавшем встрече в его кабинете знакомстве, ей показалось, будто она знала его всегда.
Ему же, умеренному цинику, прекрасному доктору и отцу-одиночке ничего тогда не казалось, он просто полюбил эту необычную женщину и надеялся провести с ней остаток своих земных дней.
Варвара Сергеевна сделала сердитое лицо и попыталась скопировать движения Валерия Павловича.
– Даже не видя еще твоего Андрюху, могу сказать: что-то в этом доме давно уже не так…
– Что-то не так с твоей дыхалкой. Вдох носом, выдох – ртом. Идем неторопливо, размеренно дышим, чай не на поезд опаздываем.
– Интересно, далеко ли отсюда ближайшая железнодорожная станция?
– Ты думаешь, она могла вот так просто, оставив ребенка и мужа, сесть на поезд и свалить?
– Пока ничего нельзя исключать.
– Уверен, Андрюха подобные варианты уже пробил по своим каналам.
– А я уверена в том, что твой Андрюха тот еще фрукт. Любящий, напуганный неизвестностью муж встретил бы нас вчера на вокзале.
– Ну, Варь… У него работа. Он же наш приезд организовал…
– Кстати, где же он работает? – с наивным видом уточнила Самоварова.
– Я рассказывал тебе, со слов моего сына. Но конкретней ответить не могу, – начал раздражаться доктор. – Сейчас время такое, не принято выспрашивать. Познакомишься – вот и допросишь.
– Обязательно! – с вызовом ответила Варвара Сергеевна. – Я ставлю себя на его место и совершенно не понимаю… Пропала жена, мать его единственного ребенка и хозяйка дома, а у него на первом месте работа.
– Ты мыслишь как женщина. При любой нестандартной ситуации вас захлестывают эмоции, вытесняя здравый смысл. И потом мы по-прежнему ничего не знаем о личности пропавшей. Может, у нее тайный любовник, а может, она – подосланный к Андрюхе агент американской разведки. Хапнула ценную инфу – и поминай как звали.
– Ну у тебя и фантазии!.. Но самое главное мне уже и так понятно.
– Что же?
– Она была здесь очень одинока.
– Даже с Жанкой?
– Даже с сыном.
– С чего ты делаешь такой вывод? Неужели только по фото в столовой? Кстати, она мне чем-то напомнила молодую Эдит Пиаф. Эдакая большеглазая самозванка.
– И давно ты видел молодую Пиаф? По-моему, ничего общего… Да, по фото в том числе. Не сбрасывай со счетов физиогномику, она сразу приоткрывает часть карт в колоде. А еще по скрытности ее подружки. Ее рефлекторная самооборона говорит о том, что она не знает наверняка, но о чем-то догадывается. И это что-то очень личное или постыдное… Валер, прошу тебя, не дави ее прямыми вопросами! За обедом я готова была тебя прибить! Пока ты дрых, мне едва удалось нащупать с ней контакт, тут врываешься ты со своим мужским здравым смыслом и – оп-ля! – она снова закрывается!
– Что-то скрывается за ее злобным мычанием…
– …Догадался психиатр с более чем тридцатилетним стажем…
Валерий Павлович беззлобно и легонько ткнул Самоварову локтем в бок.
Сделав в ответ куда более сильный тычок, она продолжила:
– Или ты думаешь, что она должна вот так, с бухты-барахты, первым встречным выложить свои догадки о тайнах лучшей подружки? Плохо ты знаешь женщин… Поверь, у нас существуют и дружба, и умение держать рот на замке. Так что давай, общайся со своим трудоголиком Андрюхой, а эту воинственную дамочку я беру на себя. Кстати, с третьим днем отпуска тебя, любимый.
13
Из дневника Алины Р. 27 апреля.
С В. мы сошлись на почве вертебро-базилярной недостаточности.
Увидев меня впервые в палате отца, он почему-то сразу спросил, что у меня с шеей.
С шеей?!
Надо же, я никогда не думала, что вспышки моего безумия как-то связаны с шеей. И, конечно, я не думала, что у этой дряни есть конкретное заумное название – вертебро-базилярная недостаточность, сокращенно ВБН.
Из-за искривления шейных позвонков нарушается отток крови, что несет с собой кучу разных «прелестей». Ну кто в наше время не стоит в пробках и не работает за компьютером? И у кого, хотя бы время от времени, не возникают в шее боль и дискомфорт? Меж тем я действительно верю, что любая болезнь имеет соматическое происхождение и прогрессирует на фоне обстоятельств, связанных с серьезным внутренним конфликтом.
Случай В. куда более запущен, чем мой…
Но поскольку он заслуживает подробного описания, о нем позже.
Проявлений у этой «болезни нашего века» много.
Один из них называется красивым словом «вертиго». Даже фильм такой есть старый – «Vertigo». Там один мужик, который боялся высоты, вляпался в мутную историю с чужой женой, которая оказалась вовсе не женой, а изощренной аферисткой, залезшей в чужое платье. Почти как я. Только, в отличие от героев фильма, муки обоих достались мне одной.
Сначала становится тревожно, так, будто не можешь вспомнить наверняка, выключила ли утюг. Будто адская карусель, тревога быстро нарастает, и за какие-то считаные минуты ты уже уверена, что нет, не выключила. Начинает кружиться голова. Люди и предметы остаются на своих местах, голова как бы кружится внутри головы – но это сложно объяснить… И тогда рождается паника. Как будто кто-то костлявой длинной рукой отжимает у тебя воздух. Нет, воздух есть, но этот кто-то, издеваясь, выдает его скудными порциями – только чтобы сразу не сдохнуть. Кончики пальцев дрожат, а ноги с трудом двигаются и становятся ватными.
Вскоре паника поглощает все и захватывает над тобой абсолютную власть. Адскую карусель трясет из стороны в сторону. И каждой клеткой уже будто ставшего не твоим тела ты ощущаешь страх неминуемой смерти.
Собственно, ты ждешь ее каждую секунду.
А потом вдруг понимаешь, что просто ждешь и даже почти не боишься.
Это похоже на размытую границу между явью и сном.
Сон как состояние неизбежен, но точку перехода в него никто не может зафиксировать.
А после приятия неизбежного вдруг мучительно хочется спать.
Но надо заставить себя дышать!
Просто дышать!
Только не так, как обычно, потому что как дышишь обычно – ты не знаешь.
Можно выпить любую таблетку, неважно какую, главное – успокоить себя тем, что ты попыталась хоть что-то сделать.
Отпускает так же внезапно, как накатывает.
В следующие несколько часов ощущаешь полную апатию…
Паника не дает нормально мыслить, а когда она проходит и мысли возвращаются в свое русло, привычные действия словно теряют всякий смысл.
Принимать пищу? Наверное, надо. Отвечать на вопросы? Вроде бы тоже. Еще – одеваться, краситься, готовить, трахаться, садиться в машину и ехать по делам, считать деньги, звонить Андрею, готовить ему еду.
Осмысленными до конца остаются только действия, связанные с Тошкой.
Впервые это началось в одном нарядном торговом центре, за несколько дней до того, как я познакомилась с В.
Мне ничего там не было нужно, я просто, без всякой цели, остановилась возле до тошноты кичливого, всегда полупустого шопинг-молла и решила по нему прогуляться.
Как раз позвонил Андрей, и я попыталась поболтать с ним на отвлеченные темы, но он быстро закруглил разговор, сказав, что ждет меня вечером в новом японском ресторане, в компании нужных по работе людей.
Уже через полгода после начала нашей страстной любви мы никогда никуда вдвоем не ходили.
Проигнорировав лифт, я добралась до третьего этажа на эскалаторе.
В центре первого этажа бил красивый мраморный фонтан. Я подошла к чугунным перилам, чтобы сфотографировать его с высоты.
С приклеенными на губах победоносными улыбками мимо меня продефилировали две барышни восточной наружности. Они показались мне совсем юными, но даже при беглом взгляде можно было определить, что экипировка каждой в разы превышала стоимость подержанной «Шкоды» отца, которую мы с матерью уже месяц безуспешно пытались продать через инет.
Мне отчего-то стало неловко, и я, так и не сделав фото, поспешила убрать мобильный в сумку.
И вдруг, вместо того чтобы почувствовать, как рассеиваются тревожные, но хотя бы выстроенные в единую логическую цепочку мысли, я испытала свой первый приступ.
У любого действия есть противодействие.
Тогда это было мощным предупреждением свыше.
Но я его проигнорировала.
«Энергия, заблокированная в травме, рано или поздно выльется в телесный симптом».
Так считает психолог Анастасия Д., на чью книгу я совсем не случайно наткнулась несколькими днями спустя в приемной В.
Если в это поверить, становится странным, почему я все еще жива…
Но ведь во время беременности и после рождения Тошки приступов не было!
Это вернулось внезапно, вчера…
И без каких-либо особых предпосылок.
Да, я не слишком тепло рассталась с утра с мужем, но это в порядке вещей: он круглые сутки думает о своей работе, он напряжен, скуп на слова и ласки, – ко всему этому я давно привыкла.
После его отъезда на службу я хотела было разбирать бесконечные коробки, сваленные в цоколе, которые мы целых полгода привозили сюда с Жасмин, – с посудой, постельным бельем, подсвечниками, статуэтками и ворохом всего такого, о чем уже и не вспомнишь, пока не достанешь.
Пронумерованные маркером коробки под свою ответственность принимал у нас Михалыч и даже (по настоянию Жасмин) вел отдельную тетрадь их учета.
Жанка с утра пораньше успела зависнуть в телефоне и что-то хихикала себе под нос, не отреагировав на мой призыв на помощь, а Тошка, к счастью, еще не проснулся.
Я спустилась в цокольный этаж, подошла к здоровенному коробу под номером пять (предыдущие четыре были уже разобраны), с трудом сорвала с него тягучий скотч и сразу наткнулась на несколько тяжелых бронзовых фигур, которые мы с Жасмин удачно приобрели прошедшей зимой на распродаже имущества обанкротившегося ресторана.
Перед глазами тут же возник проклятый образ В., чей кабинет был густо напичкан похожими увесистыми безделицами – подарками коллег и пациентов.
Вроде бы там было «денежное дерево» на тяжелой малахитовой подставке, какие-то львы и пегасы…
Нет, прошлое никуда не ушло. Сначала оно обдало меня жаром, а потом, в считаные секунды, проникло в меня, заставляя снова испытать потерянность и, одновременно, липкий, мучительный страх – ощущения, которые были во мне, когда я впервые вошла в его кабинет.
В цокольном этаже (за исключением комнаты, где спала Жанка) было прохладно, но я почувствовала жуткую духоту, мне катастрофически не хватало воздуха.
Картонная свалка заплясала перед глазами, а на безносом лице мраморного атланта, подглядывавшего за мной из раскрытой коробки, застыла гримаса ужаса.
Едва удерживая равновесие и борясь с головокружением, я стала подниматься к себе в спальню.
Жанке, продолжавшей сидеть на лестнице с прилипшим к рукам телефоном, я на ходу сказала, что у меня скакнуло давление и мне нужно полежать.
Она поскреблась в мою дверь, затем – в мобильный, а потом, видимо, с головой погрузившись в эсэмэс-кокетство с Ливреевым (которого знала на тот момент всего пару недель), наконец оставила в покое. Я металась по комнате и молила Бога о том, чтобы сын подольше поспал. Пыталась дышать «по-йоговски», стояла под контрастным душем, бегала на месте и даже, придумав какой-то дурацкий повод, позвонила, чтобы отвлечься, своей свекрови. Минут через сорок паника начала отступать…
Когда я вышла из спальни, Тошка как раз проснулся и искал меня, бегая по дому в своей яркой клетчатой пижамке.
С самого его рождения я старательно делала так, чтобы сын не соприкасался с непонятным или отвратительным, исходящим от нас, родителей.
Я никогда не повышала в его присутствии голос (даже если Андрей провоцировал меня на скандал), не показывала своего дурного настроения и, если он был рядом, пила не больше, чем полбокала сухого вина.
Мой мальчик должен расти спокойным и счастливым, и только так!
Но вчера, когда он подбежал ко мне и прижался для утреннего поцелуя, я вдруг почувствовала себя самой грязной лгуньей. Наклонившись к нему, я почувствовала, что между нами выросла незримая стена, ведь то, что я переживала за минуты до его пробуждения, всю эту липкую, бессмысленную муть, вопящую о том, что я больная на всю голову дура, – отбирало у меня возможность насладиться им самим, его живостью, его чистотой.
Почему эти приступы снова вернулись?!
Я же почти победила… Я была хорошей женой, я родила сына, я построила всем нам красивое убежище.
Все, о хронологии дома завтра.
А то из моих записей никто никогда ничего не поймет.
