Пол Фил
Осторожно! Никта!

Глава первая

Смятенные дни

Дни складывались неплохо. Общая толерантность окружения и довольно интенсивная работа над собой делали это время радостным, а основной характеристикой периода была сдержанность и аскетизм.

Из холодильника я достал сливочное масло и буженину. Из шкафчика – кофе. Это означало, что будет завтрак.

Когда начинаешь откусывать бородинский с маслом и правой рукой берешь чашку с кофе (черный, два кусочка сахара), а в это время звонит телефон, ты понимаешь: до совершенства в этом мире – очень далеко.

– Выезжай, позавтракаешь в студии! – заявила Никта.

– Ложь, никакого завтрака там не будет. На него просто не останется времени! Да и готовишь ты неважнецки.

– Ах ты… Я…

– Я флегматично поем и неторопливо доберусь.

– Я нормально готовлю.

– Хорошо. Нормально.

Положив трубку, вновь сосредоточился и принялся за вкусный завтрак.

Нельзя позволять разрушать свою privacy никому. Даже бывшим женам, которые, уйдя, контролируют вашу личную и общественную жизнь.

Несмотря на общую стабильность ситуации, оставалось мерзчайшее ощущение от различного рода недосказанностей и нюансов с предельно невыгодным для меня уклоном в сторону моего долженствования. Причем, я вынужден был поддерживать нормальный тон именно в тех фрагментах светской возни, где нес максимальные потери.

Переживания, от которых устал, которые с таким трудом удалось когда-то подавить и заменить светлым творческим королевским ходом начинали вновь и вновь прорываться, оставляя на поверхности и внутри либидо бездарные разрушительные травмы.

Сначала утренний звонок, а теперь безмолвное сдержанное приветствие Никты кивком головы стало сигналом к моему выходу. «Сколько можно терпеть все это?» – подумал я.

Как перед поединком, я сделал паузу и несколько раз глубоко вдохнул.

– Ты такой противненький. Эти твои вдохи и выдохи… Слабо! Очень слабо, дорогой, – сухо заметила Никта.

– Какой же я противненький? – весело проговорил я, обрадованный предсказуемостью такого штурма. Я подошел к большому зеркалу у двери в кабинет и внимательно изучил себя. Никта смотрела в том же направлении. – Посмотри, дорогая: новые джинсы от Levi’s, кардиганище кофферовский, спинджак от Gucci, чейтуфлямоё от Carnaby. Лицо после голубой глины – отпад, на животе – квадратики под легким слоем жира, взгляд уверенный, несколько суровый. И это без всяких потуг и претензий! Поэтому я не противненький, а очень даже приятный и хороший.

– Ну, может быть кому-то такое и понравится, а мне нет, – стервозно прошипела Никта.

– А кто тут хотел сейчас тебе нравиться, собственно? – из последних сил дотягивал я.

– С тобой невозможно разговаривать. Ты неадекватен. Хватит! Люди ждут в студии уже сорок минут, – снисходительно улыбаясь, свирепо-ласково сказала Никта.

– И это прекрасно, Никта! Это прекрасно! – подняв указательный палец на уровень ее бровей, заключил я.

Я шел в павильон. Никта шла за мной, но на полпути вернулась.

– Я позже подойду, если вообще я нужна, – крикнула она.

– Не нужна, – вполголоса ответил я, теряя самообладание.

Я зашел в павильон и понял, что Никта все же вырубила меня из мелодичного настроя, который удавалось поддерживать вот уже много дней. Сделала это в два приема: совершенно беспричинным наглым утренним звонком в ту кухню, где мы когда-то завтракали вместе. А позже вырубила склокой в рецепции.

– Добрый день! – задумчиво начал я с самого порога. – Прошу прощения за столь некорректное с моей стороны начало нашего знакомства, но всему виной мой вкусный завтрак и пробки.

Девушки, которых было чуть более двадцати, улыбнулись. Сквозь белые зубы. У некоторых из них между зубов проявились раздвоенные языки. Сделав над собой усилие, они быстро спрятали их.

– Дело в том, что я, в сущности, совсем не умею проводить кастинги, но мне удается сделать это лучше, чем профессионалам в данной области. С чего бы это? Как вы думаете? – пошучивал я, внимательно изучая пришедших. – Да, кстати, давайте сразу определимся: кто работал с ВиктОром?

Три барышни подняли вверх растопыренные пальчики.

– Девушки, вас я прошу прийти завтра, во второй половине дня, лучше в четыре-четыре тридцать с предварительным созвоном. Никакой дискриминации, просто экономлю ваше время, – извинился я. Три озадаченные царицы неторопливо удалились.

Я прошел в середину павильона. Снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Сел. Пауза была крохотная.

– Мне нужны люди сдержанные, спортивные, красивые, без блеадских наклонностей, владеющие английским или французским языками. Поймите правильно, китайский и испанский – это модно и результативно в области бизнеса и социальных проектов. Здесь же нужны шарм, стильность, в том числе, в области языка. Я не хотел бы объяснять то, что излишне объяснять в студии, где идет съемка тонких тем. Кто владеет английским или французским?

Большинство участниц подняли руки. Извинившись, несколько девушек тотчас покинули павильон.

Из дюжины оставшихся, я сразу выделил трех, на которых и построил дальнейшие события кастинга.

– Только посмотрите что происходит! Еще и о деле-то не говорили, а народа уже почти нет, – обратился я к оставшимся. – И это становится в нашей компании приятной закономерностью. Представьте, что я начал бы обсуждать наши замыслы со случайными людьми. Поэтому, надеюсь, в нашем, теперь уже довольно тесном кругу, не возникнет ничего лишнего.

Я говорил недолго, с паузами, сканируя каждую и ожидая когда же они, наконец, заговорят. Лед стал громко, по-апрельски, трещать приблизительно минут через пятнадцать, когда гибрид Умы и Кейт спросила громко:

– А что надо будет делать?

– А что хотите, то и делайте! – мгновенно ответил я. – Но при одном условии.

– И при каком же? – услышал я сразу несколько приятных голосов.

– Вкус, дорогие! Во всем должен быть вкус!

– Ну, в этом можете не сомневаться!

– Поживем – увидим! Позвольте моему коллеге, которого зовут Джордж, сделать дополнительные снимки. Вы в его распоряжении. Мы позвоним каждой из вас вечером. До завтра!

Стайка симпопуль была разочарована такой короткой и несколько скучной встречей. Я услышал обрывки тихо произнесенных прощаний и, не оборачиваясь, вышел.

Никта сидела на маленьком стульчике возле кулера. Едва я зашел, она приблизилась.

– Я могу уйти раньше? – спросила она.

– Ты можешь и уйти сейчас раньше, и уволиться позже, – безразлично ответил я, понимая, что Никта никогда не уволится сама, но сегодня раньше уйдет запросто.

Она молча оделась и резко вышла.

Никта пришла вечером. Как всегда «случайно» встретив меня на одном из сайтов, она начала ознакомительный спарринг словом «Привет!». Я выждал семь с половиной минут и бросил в ответ то же слово. Не стал подбирать синонимы к приветствию, которое мне безынтересно.

– Ты не хочешь общаться? – спросила она почти сразу же.

– ??? – ответил я.

– Как дела?

Офигенный вопрос человека, который лучше всех знает как у меня дела.

– +.

– Как недвусмысленно.

Что тут скажешь? И послать неудобно, и ответить нечего. Молчу.

– Так что, общения не будет?

Издевается.

– Если у людей плохие отношения, а один из двоих приходит с общением, это – что? – напечатал я.

Пауза минут в пять.

– Ладно, я пошла спать. Завтра во сколько будешь?

– Трудно сказать. Я не сплю.

– Надо спать. У тебя с утра дела.

– Не пошла бы ты со своей «заботой»? – запросто напечатал я, и Никта исчезла. Я вздохнул. Жаль, что ушла. И пока была – было невозможно. Трудные времена.

Никта прилипла ко мне через пару лет после развода, когда узнала, что я все-таки воплотил свою мечту. Она переспала со мной и попросилась на работу. Поначалу я был рад ее видеть. Мне казалось, что Никта, наконец-то, оценила меня по достоинству. В моем воображении рисовалось наше воссоединение, в котором Никта уже не так сильно любила меня, но и не подвергала меня издевательствам, одновременно даря мне прекрасный секс. Однако, я ошибался. Меня всего лишь использовали.

Я с грустью наблюдал, как за ней подъезжают разные мужики в дорогих авто, и жалел, что вновь связался.

Меня всегда интересовало – как именно думает мужлан, который понимает, что на глазах у некогда дорогого ей человека увозит чужую жену в своем авто. Меня всегда тошнило от этих улыбающихся довольных рож, которые «подъезжают» за новой знакомой или чьей-то женой, бахвалясь своим хорошим автомобилем.

Один раз я не выдержал. Когда Никта садилась в очередной джип, я подошел.

– У тебя такое довольное лицо, мужик, что я думаю: ты должен быть очень добр! – сказал я.

– Не жалуюсь! – прозвучал ответ. – А мы что на «ты»?

– Не просто на «ты». Выйди-ка из машины. А то неравные условия диалога у нас.

– Прекрати и уходи. Это смешно, – сказала Никта.

– Так ты выйдешь, ублюдок? – спросил я.

– Теперь – да! – разъяренно ответил мужик.

Знакомый моей жены вышел из машины и резко кинулся на меня. Он был чуть тяжелее, и я решил его подвымотать. Побежал по тротуару. Он оказался азартным и догонял меня. Никта стояла у его авто и наблюдала этот цирк.

Когда мужланчик подзапыхался, я резко остановился и шагом направился к нему. Он остановился и испуганно оглянулся вокруг. Никта была далеко, людей было немного, а я шел навстречу. Я не был похож на испуганного убегающего еще минуту назад. Я вполне мог составить поединок, и шеф струхнул.

– Слушай, да чего ты хочешь? А?

– Ничего, – сказал я и провел легкий джеб в глаз.

– Ну, сука! – зарычал запыхавшийся шеф и ринулся на меня. Я встретил его прямым в нос. Кровь не заставила себя долго ждать, и обескураженный мужик отказался от противостояния. – Нет, ну, это вообще бред, блядь, какой-то! – шептал он, меняя стороны платка.

– Ну, все! Все хорошо! Иди теперь. Вези ее, – сказал я и быстро ушел.

– Ты труп, напарник! Я еще вернусь! – послышалось сзади. Он еще что-то обещал.

Никта вела себя скандально, цинично и… заботливо. Она не отходила ни на шаг, демонстрируя мне свое полное равнодушие.

Я с ужасом признавался себе, что Никта вновь овладела мной, и теперь – уже в более изощренном варианте. Она и на работу ко мне устроилась, и спать со мной прекратила. Никта знала все о моих делах, в то же время общаясь с конкурентами, а с мужской частью еще и встречалась по настроению. Естественно, такое поведение становилось катализатором моих негативных эмоций. Дестабилизация внутренней гармонии, казалось, была ее основной задачей.

В конце концов положение стало таким, что я и уволить ее опасался (она знала всю подноготную фирмы и могла сдать секреты моим врагам), и терпеть эту фемину в своих пенатах более не находил возможным. Никта же, прекрасно понимая это, издевалась на всю катушку, устраивая микроскандалы на каждом шагу, морализируя в моем направлении и флиртуя с неприятными мне людьми у меня на глазах.

«Ты попал, дружище! Она тебя сделала. И ты лично помог ей в этом! В твоей конторе троян! Избавься от нее», – писал один из немногих старых приятелей, которые еще сочувствовали мне.

Я, как всегда, приехал к одиннадцати с относительно созревшим решением. Никта сосредоточенно смотрела в монитор.

– Тебе придется оторваться ненадолго, – сказал я. Она не отреагировала. Улыбаясь, она читала какое-то письмо. – Ты слышала?

– Да, я скоро освобожусь, – пропела Никта.

Я выдернул из розетки вилку пилота, и Никта весело посмотрела на меня.

– Какой молодец! – сказала она. – Просто верх этики поведения и эталон обращения с офисной техникой!

– Пока что не такой уж и молодец, если мой офис-менеджер так ведет себя, на хрен, – негромко сказал я.

– Каков шеф, таков и офис-менеджер, – надменно, скучающе протянула она.

– Ты уволена. Тебя ждут по меньшей мере пять-шесть агентств. Поэтому свои действия негуманными не считаю. Придется все-таки уходить, – я сказал это просто. Очень просто. Я удивился себе. Она мне – тоже, но виду не подала.

– Ну, это и так понятно. Работать с таким человеком могу только я, но и я уже теперь не могу, – сказала ироничная героиня.

– Но ты ведь еще здесь. Я все же ожидаю, что мой рабочий день пройдет спокойно. А ты не торопишься. Думаешь свое увольнение превратить в шоу? Тебе помочь? Что сделать, чтобы ты ушла с максимальными для меня потерями?

Никта молча ушла к себе и собрала сумочку.

– Мне нужно зайти в компьютер. Там много личного.

– Это исключено. Компьютер принадлежит фирме, а не тебе лично. И поэтому все, что в компьютере тоже принадлежит фирме. А если в компе, который принадлежит фирме и предназначен для фирменной работы, много твоего личного, это уже твои проблемы! Ты не находишь?

– Но ты не можешь так поступить.

– Кто это говорит?

– Мне нужен компьютер! Пропусти меня!

– Нет! Пошла вон!

– Ты еще пожалеешь об этом!

– Я переехал в другую квартиру, а агентство я закрываю. О чем же я пожалею? Вот видишь. Я ни о чем не пожалею. Что же касается тебя, то ты уже очень скоро пожалеешь о стольком, что у тебя зубы будут чесаться. Вон отсюда!

Удар такого свойства был неожиданен для нее. Она была растеряна и заплакала.

– Что случилось? – сквозь слезы спросила она. – Ты совсем нездоров?

Я молча ждал ее ухода.

Никта подошла ко мне. Поцеловала в щеку и медленно вышла из рецепции.

Я отключил ее системный блок, погрузил его в огромный толстый мешок, опечатал его и поставил к себе в кабинет.

Собрал всех, кому доверял.

– Мы переезжаем. Срочно сворачивайте все оборудование. Джордж, садись в net и ищи любой приличный сарай в центре квадратов на двести восемьсот-девятьсот. Говори, что на долгий срок, обещай все, что попросят. Времени – ноль. Всё, идите. Кроме всего этого, работаем по прежнему плану дня. Станислав, модели пришли?

– Да! Не все.

– Их ко мне в павильон, сам настраивайся под ландыш. Видео тоже будем снимать.

– Зонтиков не хватает.

– Хрен с ними. Делай без зонтиков. Все равно будем двести раз это снимать. Зонтики завтра привезут.

– Без зонтиков будет лажа.

– Значит, это будет тренировка, приброска, вызов. Что еще?

– Хорошо.

Я позвонил Шумахеру.

– Шум, – сказал я уставшим голосом. – Есть тачка, отчет по которой мне нужен завтра к вечеру.

– Двести баксов, – ответил Шум.

– Без проблем.

– Я приеду через пару часов.

– Идет.

Пришли девчонки.

– Вот это убирай, – сказал я Эвелине, показав ей на прозрачный черный газ, который она напялила в качестве дорогой штуки, которая всех должна сводить с ума.

– Я без ничего, – сказала Эвелина.

– Футболку возьмешь у Станислава. А тебя бы я обрил, – обратился я к Ирине. – Готова?

– Ну, вобщем-то, не совсем… – растерянно ответила та.

– Решайся, тебе пойдет, – поторопил я Ирину. – Девушки, сегодня мы работаем телевиком*, поэтому те, кто сзади не расслабляйтесь. Всех будет видно предельно четко и работаем так, будто пылесос у носа. Ирина, давай все же обреем тебя, – я возвращался к жизни.

Обрить Ирину в итоге удалось. Девочки ахнули, увидев ее в платье с высоким воротником и короной на бритой голове.

– А можно другим тоже обриться? – спросила плотненькая и самая молоденькая Аня.

– Тебе – точно можно. Это будет интересно. С остальными будем разбираться по ходу. Все, давайте за работу! Я подойду через пятнадцать минут.

Димыч нашел другое помещение, и я понял, что день удался.

Я добрался до постели уже за полночь.

Мысли естественно сразу же обратились к утреннему сюжету с Никтой. Я осознавал, что поступил так, как должен был поступить, но событию этому суждено было навсегда уничтожить надежду на общение с некогда любимой женщиной.

Мне еще предстояло узнать что в ее машине, и чем она занималась в моей компании на самом деле.

«А можно другим тоже обриться?», – вспомнил я вопрос Ани и с улыбкой провалился в сон.

В компьютере Никты действительно оказалось много личного. Папки носили названия: «Бигмак», «Время Pi», «Denis», «Список плюс», «С Димой»… И другие папки. Не заглядывая в это «белье», я сделал ее архив на отдельном жестком диске и, положив его в коробку из-под конфет, засунул в дальний ящик.

Остальное порадовало меня. Шум сказал, что утечка маловероятна. Девушка просто флиртовала. Никакого промышленного шпионажа обнаружено не было. «Хотя, братан, в наше время я уже ничему не удивлюсь. Возможно, пользователь тачки – неплохой компьютерщик, и ежедневно аккуратно подтирал за собой. Есть у меня одна идея. Если получится что-то узнать, сообщу», – вяло сказал Шум.

Состояние было средним: от блистательных характеристик недавнего восстановления и начала мерзостных дней, когда Никта вдруг решила вновь потренировать свои щупальцы на моей шее, до спокойного коллегиального профессионального процесса, в котором ко мне справедливо отнеслись абсолютно все. Даже новые девочки. Сплетня про наш с Никтой окончательный нелицеприятный разрыв незатейливо витала в маленьком коллективе, не вызывая у меня ничего, кроме улыбки.

Безусловно, я преувеличивал твердость параметров ‘виктории’, и мысль о том, что все не так просто и не так, как кажется, сигнальным маячком присутствовала в повседневном цикле самоощущения и всех дел. Я ловил себя на том, что делаю много допущений, немалая часть которых зиждется на некогда позитивном отношении к Никте. Это характеризовало мой настрой, как в целом позитивный, но и вызывало опасения в том, что в определенный момент я могу принять слишком мягкое решение, случись нам еще раз в жизни столкнуться.

Сцены прошлых и таких светлых отношений возникали в остывшем уме и приносили сладостное чувство. Но это же и порождало промежуточные депрессии, поскольку я все же был живой человек, которому ничто человеческое не чуждо. Невозможность коснуться ее тела и чувствовать близость, хоть и была вульгарным проявлением любви, все же с большим трудом приучала меня к её отсутствию. Я не считал, что это сильнее меня, но и уважал это. Ведь это когда-то возникло вместо чего-то другого и было мною признано.

С новым офис-менеджером повезло. Я давно ни с кем не беседовал с такой приятностью. Глория была молода, но не по возрасту серьезна. Немаловажной деталью было ее происхождение. Она была дочерью военного. Отец не разделял влечение к шоу-бизу, но и не препятствовал дочери в ее интересах.

Я наслаждался нашими диалогами, пытаясь не многословить и не надоедать. Но у Глории возникали вопросы, и общение происходило большей частью по ее инициативе.

Новое помещение представляло собой нечто вроде старого спортзала с высоченными потолками и огромной площадью. Был сделан ремонт. Офисную часть было решено не отделять от студии.

Компания была небольшой, а процесс часто требовал взаимодействия студии и офиса. Поэтому Глория геометрически и логически находилась в самом центре помещения и событий. Ей это нравилось, работе это не мешало, а новизна такого сочетания уже в первые дни начала приносить плоды. Процессы ускорились, а коллектив стал сплоченнее.

Наше присутствие в новом месте сразу вызвало несколько приятных ассоциаций у всей команды. Мы стали светлее. Улыбка не покидала наши лица. Сначала все думали, что это синдром переезда в новые условия. Но позже мы стали замечать, что дом, в котором находилось помещение, все подходы и подъезды к нему были светлыми.

Здание было относительно и по-хорошему пустынным. Народ попадался навстречу какой-то элегантный, воспитанный. Для Москвы две тысячи одиннадцатого года это было странно. Одним словом, мы были рады, что переехали, хоть я поначалу и не был до конца уверен в правильности своего решения, принятого в сердцах.

Признаться, я чрезвычайно переживал по поводу такой концовки с Никтой.

Самое сложное заключалось в том, что, отрекшись от Никты, я продолжал любить ее. Слава богу, у меня хватало ума понимать это и не путаться в своих чувствах, сбивая с толку совершенно невинных людей. Как и компьютер Никты в день разрыва, позже, я сложил все мое-наше в виртуальный мешок и убрал это в очень глубокие пространства своей души. Убрал туда, откуда не возвращаются.

Этот сложный период закончился несколько несуразно. Я вышел на парковку. Меня нагло подперли, и выехать ни влево, ни вправо не получалось, поскольку мою машину сносило вправо, прямо на авто неизвестного. Провозившись в злосчастном углу стоянки около часа, решил ехать на такси. Два с половиной часа ушло на пробки. Часа полтора – на супермаркет. В сущности можно было уже домой и не ходить, а сразу ехать обратно в офис.

«Наплюй на комфорт и езжай. Переночуешь в офисе. Завтра важный день», – вопил внутри меня трудоголик, но я остался дома. Здесь у меня было несколько интересных занятий.

В гостиной я устроил парад цилиндров и конусов. Это были подходящие для выставки цилиндры и конусы, которые мне удалось сделать за прошедшие годы. Но идея никому не нравилась, и я сделал выставку дома.

Этот город из геометрических фигур, раскрашенных в яркие цвета, радовал меня. Я ложился на пол и разглядывал его. Вставал, комбинировал предметы по-другому. Потом снова ложился и снова смотрел. Меня успокаивал этот футуристический инопланетный пейзаж, рядом с которым можно было спокойно заснуть.

Вторым самым интересным занятием моей теперешней жизни были фото Никты. Я садился за комп и часами занимался ее фотонаследием. Кадрировал любимые фото, рассматривал детали, вспоминал. Поначалу я избегал смотреть наши с ней фотографии, думая, что так я скорее забуду ее. Но, когда понял, что не забуду никогда, стал без всякого страха открывать и делать ее изображения настолько хорошими, насколько это было возможно.

Я так глубоко погружался в тот мир, где мы были родными любящими людьми, что забывал о кошмарах, которым суждено было возникнуть в наших ссорах и при разрыве. Для меня было дикостью понимать, что мы с Никтой – участники глупейшего жесточайшего противостояния, которое не несет никому ничего: ни плохого, ни хорошего. То есть, является бессмысленным.

Я смеялся над ее смешными мордочками, которые она корчила там, в снимке, разглядывал по сотне раз одни и те же фрагменты ее тела, ‘изувеченные’ пикселами. Иногда срисовывал особенно памятные и понравившиеся сюжеты карандашом на картон.

Но постепенно, осознание того, что такого уже никогда не будет, что это прошлое, которое всегда будет ярким, хорошим и добрым, возвращало меня в сегодняшний, загруженный работой период. Становилось тяжело, и я переходил к чему-нибудь другому, чтобы отвлечься.

Третьим занятием была студия. «Прекратите стучать ногой по полу! Мы не можем заснуть!» – просила меня соседка снизу. Да, человек, пишущий какой-то трек всегда правой ногой отбивает темп, и соседи снизу – в дерьме.

***

Мое сознание угасало перед телевизором. Вы видели когда-нибудь взрослого мужика, который живет один и смотрит телевизор перед сном (ну, при условии, что это здоровый человек)?

В моем случае это совершенно голый мужик в двуспальной кровати с одной только мыслью: «Не забудь почистить зубы». И вот, когда голова несколько раз сонно упала на грудь, я иду чистить зубы. Я рад. Сегодня засну до двенадцати. Процедура в ванной напрочь изгоняет Морфея, и начинается… Глоток пива. Бутерброд с семгой. Пельмени. Яблоко. Черный кофе.

Глава вторая.

Глория

Утром я осознал всю нещадность положения, создавшегося в моей личной жизни. Как ни старался свалить все на чрезмерное вечернее питание, все же, я определенно чувствовал вину за поступок с Никтой, и уже вполне допускал, что в ближайшее время захочу извиниться.

Офис своей энергичной жизнью отвлекал от раздумий, но стоило собратьям на секунду притихнуть и, в создавшейся тишине, мысли неотвратимо обращались к Никте. Я понял, что влип. Дошло до позорного посещения ее страницы в нете, на которой я рыскал в поисках компры. На человека, который давно свободен от каких-либо обязательств))))))).

Поймав себя на таких делишках, я рассмеялся. Глория, которая в этот момент зашла с каким-то вопросом, улыбнулась, как бы говоря: «Я рада, что Вы рады!»

– Вы просили напомнить, что сегодня съемка в павильоне, – сказала Глория. Она должна была уйти, но не ушла.

– Что-то не так? – всмотрелся я в ее глаза.

– Простите, но я мечтаю поучаствовать, – Глория зарумянилась. Она была вполне хороша, и офисная роба не могла скрыть ее соблазнительные формы.

– Но только при условии, что ты не бросишь меня в конторе одного на произвол судьбы, – у меня отсутствовало всякое желание вновь искать офис-менеджера, когда Глория меня более, чем устраивала в этой роли.

– Обещаю не бросить, – со всей серьезностью сказала Глория.

Анна что-то объясняла Глории, и я с довольствием покачал головой, мол, давай, помоги ей. Аня вопросительно взглянула на меня и легким кивком головы ответила: «Ну, я, конечно, ничего не поняла, но какие проблемы! Поможем. Что нам, господи, трудно что ли?»

Я тоже кивнул: «Нелепо даже обсуждать. Помогите, и любите, как родную.»

Идея съемки состояла в том, что я пою под гитару, сидя напротив девушки, а Джордж снимает ее эмоции по поводу исполняемого произведения. Эту идею многие не считали хоть сколько-нибудь серьезной и продуктивной, а я тайком пользовался ею и получал изумительные результаты. Идеи такого свойства – очень целостны. Но для их осуществления нужно много трудиться.

Когда вечером, мы с Джордже отсматривали материал, оказалось, что самая эмоциональная и восхитительная реакция – у Глории. Мы посмотрели друг на друга и торопливо отвернулись, снова уставившись в монитор.

– Не смей даже думать об этом, – негромко сказал я, подразумевая, что Джордж может заграбастать Глорию к себе в студию. – Будем считать, что это случайность.

– При условии, что она будет продолжать пробовать, – испуганно-вопросительно-утвердительно сказал Джордж.

– Еще бы! Конечно!

– А если это не случайность? – спросил он.

– Тогда у меня нет офис-менеджера.

– Зато добавляется красивая модель.

– Прекрати пороть горячку, – безысходно проговорил я.

– Конечно. Я же все понимаю, – быстро ответил Джордж, с трудом сдерживая радость.

Очередной вечер прошел в размышлениях о том, как странны и многофункциональны женщины. Еще вчера я воспринимал Глорию, как просто девушку, которая заменила Никту в конторе, а сегодня пялился на ее полуоткрытый рот, карие глаза, приподнятый подбородок и понимал, что завтра все уже будет, не как раньше. Оставалось только решить: хорошо это или плохо. Задремав у изображения Глории, я пролил сок на клавиатуру. За пару недель до этого я нечаянно опрокинул сюда молоко, а еще раньше, горячий кофе. И на этот раз я решил, что клавиатуре кранты.

Каково же было мое удивление, когда утром она продолжала безотказно работать. Ни одна клавиша не залипала, а от засохших в устройстве напитков, все работало без лишнего стука и смещения при нажатии. «Какая офигительная клавиатура», – подумал я.

Совет. На выключенном компе залейте клавиатуру горячим кофе. Через неделю повторите акцию с молоком, а еще через неделю – с соком, лучше с мякотью (персиковый подойдет. Но, кстати, очень хорошо идет томатный в таких случаях). Если после всего шум клавиш не устранится, а функциональность снизится или прекратится, значит, ваша клавиатура – не фонтан.