Пиня Копман В XV веке тоже есть… Часть 1. Возрождённый

Телеги уехали куда-то за дом. Я спрыгнул с коня и помог опуститься на землю Анне Розе. К нам тут же подошел еще один мавр, без оружия, и взял поводы лошадей. А мы следом за принцессой подошли к дверям дома. Красивые мозаичные двери, высокие и широкие, были собраны из красного и черного дерева и украшены бронзовыми вставками. Их отворил перед нами еще один, подбежавший мавр, одетый как воин. И тут из них выкатился к нам круглолицый толстячок в парчовом халате и шафрановой чалме. Он упал на колени перед шейхой и начал бормотать такие изысканные и витиеватые арабские приветствия-восхваления, что я уже через пол минуты перестал понимать, что он несёт. Шейха продержалась целую минуту, потом прервала толстяка: «Раваль, прекрати! Я не люблю, ты знаешь. Это мои гости, – Сеньор Леонсио Дези и его сестра Анна Роза Дези. Подготовь им комнаты и все, что положено. И пошли за этим византийцем… Ну, ты знаешь»

Потом обратилась ко мне и сестре: «Сеньоры, я прошу вас оставить заботы, и чувствовать себя как дома. Это Раваль, мой домоправитель. Сейчас он отведёт вас в тележный сарай, где вы укажете слугам, какие вещи вам могут понадобится сейчас. О сохранности прочих вещей можете не беспокоится. Затем вам укажут предназначенные вам комнаты, и вы переоденетесь, а после смоете дорожную пыль и немного отдохнете. Сегодня у всех нас отдых, а дела подождут до завтра. Да, к столу вас позовут чуть позже»

Когда мы шли вслед за толстячком по длинной галерее, выходившей окнами на великолепный цветник, я взял сестричку под руку и тихо сказал на уличном жаргоне Толедо: «Не расслабляйся. Здесь все чужие. Если что – свисни!» Я доверял шейхе, а вот толстяку – нет. Чувствовал что-то неприятное в нём. Раваль вывел нас из дома через менее помпезные двери и провел к нескольким строениям. Одно из них было конюшней. Мы убедились, что лошадка наша ухожена, и имеет вдоволь корма и воды. Второе строение было тележным сараем. Там стоял уже знакомый нам воз, наша телега, а также великолепно отделанный паланкин на шесть носильщиков. Я попросил Раваля дать нам немного времени разобраться с вещами и стал пристально смотреть на него. Так, чтобы до него дошло, что его присутствие нежелательно. На его любопытство мне было плевать. Помявшись, он поклонился и, пробормотав что-то про дела, удалился.

Баулы с нашими вещами я снял с телеги. Проверил самое ценное: Королевский ордер, два письма и перстень-печатку Дези. На всякий случай в свой баул положил мой лук и десяток стрел в кожаном туле, а в сапоги засунул по одному небольшому кинжалу в ножнах.

Потом снова стал инструктировать сестричку.

Я сказал ей: «Мне не нравится домоправитель. И вообще плохое предчувствие. Будь настороже. Прикасаться к тебе может только служанка, и только если ты ей позволишь. Ты сама не должна прикасаться ни к одному человеку. Если что-то не так, если ты видишь что-то плохое или непонятное, сразу свисти. И плачь, как маленькая. На глазах у тебя должны быть слёзы. Это твоё главное оружие»

Наконец, пришел Раваль. С ним конюх и один воин. Они взяли наши баулы, и пошли следом за домоправителем. У нас с сестрой оказались две комнаты рядом. Обе комнаты в одном из крыльев дома. Точнее, каждая комната состояла из двух частей: большая комната-спальня, с помостом-ложем, сундуками и полками для вещей и столиком с бронзовым зеркалом. И сбоку маленькая умывальня-туалет, отделенная стенкой с отдельной дверью, с мраморным полом. Вместо унитаза – табурет с большим отверстием и ведром под ним. А для умывания – кувшин на полочке, привязанный кожаным шнуром над медным корытом. Все чистенькое, без пыли и грязи. Ни тараканов, ни блох, ни клопов. Этим мусульмане и евреи принципиально отличались от христиан в лучшую сторону. В спальне большое окно, прикрытое изнутри занавесями, а снаружи – решеткой. В туалете, – небольшое окошко тоже с решеткой снаружи и занавеской изнутри. Двери: и общая, и в туалете имеют изящные засовы изнутри. А общая – еще и оригинальный замок, который можно открыть ключом снаружи, или зафиксировать изнутри.

Я скинул уже несвежую одежду. И шемизу, и брэ, и портянки нужно было стирать. Но тут у меня хоть была смена. А как быть с бархатной одеждой? И котарди, и штаны пропылились и попахивали конским потом. У нас в доме несвежую одежду отдавали прачке. Правда, бархатный кафтан был лишь один – у отца, а ему перешел от деда. Кафтан мама стирала сама. И использовала не щелочь, а особый состав, который стоил недёшево. И все равно, после каждой стирки кафтан приходилось подшивать в разных местах, на что мама папе жаловалась нередко. И говорила, что мастера и посолидней, например, ювелиры, носят себе сукно и не горюют. Ну да ладно, с этим и потом разобраться можно. Но вот я помоюсь сейчас, вытрусь. Благо кусок полотна для того есть. Но как потом это полотно просушить? И тут раздался робкий стук в дверь. Я подумал, что это сестричка тем же озаботилась. У нас в семье не поощрялось разгуливать нагишом, но и стеснятся наготы не было принято. Потому я, как был, голышом открыл дверь, даже не спросив: Кто?

За порогом стояла мавританка. Одета она в желто-зелёную джеллабу, такую распашную рубаху с капюшоном, длиной почти до пола, под которой угадываются шальвары. Смуглянка с открытым лицом. Желто-зелёная косынка, плотно увязанная на голове, скрывает волосы. Моей голой фигуры она не пугается. Я не чувствовал себя смущенным. Вероятно, верх над телом взял Шимон. Девушка на арабском спрашивает: «Господин позволит Айше ему помочь?» Очень хорошо! Мне помощь не помешает. Я говорю: «Заходи» и пропускаю её в комнату, не забыв закрыть и зафиксировать замок. Айша явно и раньше помогала гостям не раз. Она видит разбросанную одежду и спрашивает: «Это надо постирать?» Я киваю. Потом показывает на меня: «Помыть?» Здорово! Я опять киваю. Айша сначала аккуратно сносит снятую одежду и обувь к двери. Потом открывает один из сундуков, и достаёт оттуда синий халат с богатой вышивкой, я спрашиваю, как называется, она отвечает «Абайя». Кроме халата из сундука вынимается круглая белая шапочка. Это я знаю. Она называется по-арабски тафья. А евреи такую называют «кипа». Халат и шапочку Айша кладёт на покрывало на помосте. Потом из другого сундука достаёт белую шелковую галабию, длинную, почти до пола, мужскую арабскую рубаху с вышитым воротом, и светло-серые штаны. Но не те широкие шальвары, в которых мавры ходили по Толедо. Эти штаны по ширине такие же, как снятые мною бархатные. Только ткань явно шелковая. Кладёт поверх абайи, а галабию поверх штанов. Наконец, из третьего сундука она достаёт большой белый платок. Называет его «вузар», складывает особым образом и кладет поверх галабии, в районе чуть пониже пояса. Это, я так понимаю, нижнее бельё, типа брэ, только без верёвки. А еще из-под того же сундука она вытаскивает плоский деревянный ящик, раскрывает и достаёт красные тапочки без задника с острыми носами. Я спрашиваю: «Бабуши?» Она кивает. У нас в Толедо их так же называют. Айша ставит их рядом с помостом.

Потом она вновь открывает второй сундук и достаёт сложенную белую ткань. Называет «Муншафа», и кладет поверх всей одежды.

Затем без стеснения Айша снимает с себя джеллабу и шальвары, укладывает их рядом с тапочками, берёт меня за руку и ведет в умывальню.

Тут мыслительные процессы на какое- время прерываются. Тело юноши реагирует эрекцией. Я-Шимон воспринимал привлекательность женщин несколько отстранённо. В двадцать втором веке нагое тело само по себе не вызывало вожделения. И на пляжах, и в соляриях городов, загорали чаще нагими. А вот для Мисаила любая девушка или женщина была привлекательна, дразнила воображение, возбуждала, даже в одежде. А уж без… Но Айша эрекции как бы не замечает. Я становлюсь в корыто, а Айша обливает меня из кувшина, затем из-за корыта достаёт деревянную коробочку, открывает. Там белая масса. Я улавливаю слабый запах сандала. Понимаю: это современное мыло. Девушка размазывает массу сперва у меня по волосам, для чего мне приходится присесть, а затем и по всему моему телу. Затем, поливая водой, размыливает и постепенно смывает это с меня. Делает это мастерски, так что вода в кувшине заканчивается, когда я уже весь чист. Причем, хозяйство мое она моет с той же невозмутимостью, что и всё тело. И Айша при этом спокойно замечает: «Господину стоит поберечь силы на ночь» Вот не знаю, на что это она намекает… Потом она ведет меня, еще мокрого, в комнату к помосту и тут, раскрыв «муншафу», то есть полотенце, вытирает сверху донизу. Потом начинается одевание. Девушка сначала одевается сама. Затем повязывает мне на пояс вузар, по-особому его подворачивая. Так во времена моего-Шимона деда на детей надевали подгузники. Потом идут шальвары. Следующей надевается галабия. Поверх неё халат- абайя. И на голову водружается тафья.

Я спрашиваю: «Я могу надеть пояс и оружие?» Айша отвечает: «Вы мужчина. Вам самому решать» Тапочки я надеваю сам. Айша сказала: «Отдохните немного, господин. Трапеза будет готова до первой звезды», и ушла, забрав мои ношенные одежду и обувь.

Пояс я все же решил надеть. Халат не застёгивался, и поясом я его прихватил. Но меч не брал, а нацепил на пояс впереди кинжал в ножнах. Еще один кинжал я прикрепил с внутренней стороны запястья левой руки, как это делал Насир. Попробовал вытащить несколько раз, пока не стало получаться почти на автомате. Наконец, третий кинжал я засунул за пояс под халат с левой стороны. Ну так, на всякий случай. Потом я устроился на ложе. Хотя там было несколько покрывал, но все же жестковато. Дома у Мисаила на ложе стелили тюфяк, набитый конским волосом. Ну а Шимон пользовался специальными ортопедическими кроватями.

Я лежал и думал. И чем больше думал, тем тяжелее становилось на душе. Я начал вновь вспоминать все, с момента как мы подъехали к усадьбе. Кое-что царапало сознание.

Я видел в доме пять воинов, и у них должна быть смена. Значить – десяток. Есть Насир, минимум один конюх и этот толстяк. Но что-то было не так, что-то, на что шейха не обратила внимание, но меня-Мисаэля это задело… А вот оно. Такие небольшие поместья и в нашем еврейском квартале были у тех, кто побогаче. В них нет кастеляна, то есть коменданта, объединяющего военную и гражданскую власть. Здесь управитель отвечает за хозяйство, а начальник охраны за безопасность. Если есть хоть два охранника, один из них назначается старшим. Должен был быть командир, начальник охраны. Если его нет – это же непорядок. И начальник охраны должен был принцессу встретить если не у ворот, то в доме у дверей. Ну, предположим, тот ушел по делам раньше, чем приехала принцесса. Но по каким-таким делам? Его дело – охрана дома. А Насиру пришлось стучать, а потом еще переругиваться со стражником у ворот. Охрана не бдит, и начальника охраны нет в доме. А домоправитель завел восхваления, так что шейха должна была его останавливать. Он её просто вывел из себя, отвлёк внимание. И что это значит? Два варианта: либо начальник охраны гуляет с дозволения домоправителя. По бабам, к примеру пошёл. А домоправитель его покрывает. Либо его уже нет вообще. Домоправитель его, к примеру, уволил за непочтительность. Фигня. Домоправитель сам слуга. Без согласия хозяйки уволить не может. Тут порядки одинаковые у мавров, христиан и евреев. И сам уйти начальник охраны не может. Даже если, к примеру, хозяйка умерла или убита, пока не придет новый хозяин, её наследник, начальник охраны не уйдет. У него с домоправителем равная ответственность за сохранность имущества. И как раз поэтому первая часть доклада домоправителя – о начальнике охраны. Ладно, предположим, принцесса уволила начальника охраны перед своим отъездом. Не катит. Она бы назначила начальником охраны одного из стражников. Даже если бы стражников оставалось только два. Только если вовсе нет охранников, всю ответственность несёт домоправитель. И это правило будет соблюдаться чуть не до конца XVII века. Если начальник охраны вернётся с гулек через час-два, то ничего страшного. Но если больше…Значит, этот жиртрест предал и продал хозяйку. На усадьбу нападут и всех здесь вырежут. В том числе и нас с сестричкой. С другой стороны, стемнеет через час. А пока не стемнело, нападать не станут. Район богатый. Это мавры, а правят в городе и в королевстве христиане. И скрыться разбойникам и убийцам, если поднимется шум, никак не удастся. Значит, вырезать будут по одному, тихо. И домоправитель убийц проведет сам. А охранников либо куда-то ушлет, либо усыпит, подсыпав зелье. Что я могу сделать? Прежде всего не паниковать, действовать тихо. Нужно обеспечить безопасность сестры. Потом найти Насира. Потом, как я где-то читал, война план покажет.

Достаю из своего баула перчатку, кольцо, лук и эррамьенту (малый тул) с десятью стрелами. Надеваю перчатку на левую, а кольцо на правую руку. Тул на ремне подвешиваю наискосок слева направо.

Беру меч. Тихо открываю дверь в коридор. Небо темнеет едва-едва. У меня уже сильно меньше часа. Выхожу в коридор. В доме полная тишина. Остался ли кто живой? Тихонько стучу в комнату сестры. Слышу её голос: «Кто?» Отвечаю: «Это я, сестричка. Впустишь?» Она открывает дверь. Ну, хоть что-то.

Шаг седьмой. Защитник

Со 2 на 3 июля 1492 г. Город Валенсия. Леонсио Дези

Сестра одета в белый с серебряным позументом облегающий халат с высоким воротником. На голове шапочка, похожая на чалму. И в руке кинжал. Какая умница! Она тоже всё просчитала. Смотрит на меня с мечом и луком, и только спрашивает: «Раваль?» Я киваю головой. Она вопросительно поднимает брови. Я отвечаю на незаданный вопрос: «Сначала пробуем найти Насира. Только, боюсь, уже не сможем. Хорошо, если он еще жив. Нападающих впустит Раваль. И, скорее всего, через какую-нибудь калитку, а не через ворота. К принцессе нам дорогу наверняка перекрыли. Местные нам ничего не расскажут. Мы для них чужие. Кто тебе помогал мыться?» Анна Роза ответила «Нанна» Спрашиваю: «А она не сказала, где она будет?» Сестра пожимает плечами. Я рассуждаю: «По идее калитка должна быть рядом с кухней, чтобы можно было занести продукты и дрова. Давай выйдем во двор, принюхаемся и прислушаемся» Мы выходим к конюшне и тележному сараю. Людей здесь нет. Звуки слышны от другого крыла дома. Небо уже частично потемнело. До первой звезды меньше получаса. Меч я передаю Анне Розе, а сам натягиваю тетиву. Пытаюсь расслабиться, полуприкрыв глаза. Это помогает чуять. Ага, опасность оттуда, из той части сада, что за дальним крылом дома. Она еще слабая. Я говорю сестре: «Побежали!»