Пиня Копман В XV веке тоже есть… Часть 1. Возрождённый

Мы были большой и весьма зажиточной семьёй. Но еще пять лет назад один из вероучителей, цадик Авраам Александрийский, своим письмом предупреждал всех евреев Испании, что нас ждёт беда, Вавилонское пленение. И хотя старейшины общин говорили, что это всё глупость и мусульманский обман, наши деды решили «толедские» клинки не продавать, а хранить на чёрный день.

Королевским указом вывоз стального оружия за пределы Кастилии был запрещен. В Валенсии наш длинный клинок стоил примерно 100 реалов. Так что, продав 40 клинков в этом городе, мы могли получить 4000 реалов, то есть 285 флоринов. А это большой дом с садом и мастерской.

Но самое интересное, – это то, что я нашел в вещах того из рыцарей, который стоял выше всех на пригорке с копьем, на котором был флажок. Всего три документа. Это был, во первых, ордер Фердинанда II Арагонского от 1491 года на ленное владение Кастль Эскузар, в бывшем Гранадском эмирате, с присвоением идальго Леонардо Дези титула «Сеньор де Эскузар». Во-вторых, это было письмо субдиакона церкви Святого Себастиана в Толедо от 1490 года о захоронении умерших от поветрия Катарины Дези, 35 лет, Леонсио Дези, 14 лет и Анны Розы Дези 7 лет. Аббат сообщал, что останки захоронены с северной стороны кладбищенского двора, и расходы на обряды составляют 2670 мараведи.

И. наконец, в-третьих, это было письмо виконта Алонсо Дезире де Ферруссак от февраля этого, 1492 года, в котором тот сообщал, что вернулся из долгого путешествия в Османскую Империю, где представлял Арагон при дворе Султана Баязида II, и был бы рад принять у себя своего племянника Леонардо. Была там и приписка после официальной подписи «Захвати детей. Я их представлю моему королю».

С пальца этого рыцаря я снял золотой перстень-печатку, на котором, на фоне щита была стрела, пронзающая полумесяц, и надпись «Desi». Слово это, – сокращение от латинского «desiderium». На латыни, на французском и на испанском означает «Желание», или «Мечта».

У меня в голове стал складываться рискованный, но всё же заманчивый своими перспективами план…

Трупы в яме я забросал ветками, а потом, уложив сверху кучу хвороста поджег. Было непросто, потому что хворост был сырой. Но я очень настойчивый. Туда же, в огонь, я скинул одежды с тел. Дым рассеивался в низинке, и со стороны его никто увидеть не мог. А тела теперь дикие звери долго не растащат. Не любят звери запах гари.

Попросил Ханочку прочесть со мной кадиш, а потом «Эль мале рахамим», а еще попросил у Всевышнего не оставить и нас, сирот, своей милостью.

Потом я сказал:

«Хана, мы теперь остались вдвоём против всего мира. Против всех людей.

Ты видела, как на нас нападали две ночи назад. Но не прискакали солдаты, не пришли алькальды чтобы нас защитить. Бандиты убили тогда маму, дядю и тётю, нашего старого деда и украли маленьких братиков и сестричек. Никто нам не помог. Сейчас на нас напали рыцари и их воины. Напали не потому, что мы им что-то плохое сделали, а потому что мы верим в Бога не так, как они хотят. Поэтому они могут нас ограбить и убить, и ничего им за это не будет.

Мы с тобой не боимся смерти, потому что наши души в руках Божьих. Но мы не должны отдавать им свои жизни просто так. Они сильнее нас. Но мы, Хана, умнее и Бог нас любит больше.

Я молился и просил совета у Бога, и Он мне помог и дал совет.

Мы должны притвориться, что мы такие же, как они. Мы должны говорить, как они, делать всё, как они, и даже молиться, как они. Бог сказал, что Он один, и как ты его ни называй, ты всегда в душе обращаешься к нему.

И вот сейчас мы возьмём себе другие имена, чтобы нас не узнали.

Ты будешь Анна Роза и тебе 9 лет, а я буду Леонсио, и мне 16 лет. Ты должна быть вежливой, но манерной девочкой из благородной испанской семьи. Ты ведь немало видела таких в Толедо. И говорить ты должна только на Castellano. Я тоже буду говорить только на этом наречии. И буду вести себя как юный заносчивый идальго.

Запомни хорошенько: никто из посторонних не смеет к тебе прикоснуться без твоего или моего позволения. И ты ни к кому не смей прикасаться. Есть еще много правил. И я тебе все их расскажу. Но это главное: говорить только на кастильском, всего бояться и ни к кому не прикасаться».

––

Дополнение

Испанские монеты конца XV века

Мараведи – материал медь, или биллон «белый».

1 белый мараведи = 2 медным. Медные почти вышли из употребления. Называется всё равно «медь».

Реал – материал серебро. На самом деле сплав, но называется в всё равно «серебро». 1 реал = 30-33 белым мараведи

Флорин – золото. 1 флорин = 14-15 реалов=420-470 мараведи

Доблан, кастеллан, добла. Старые монеты, но еще в ходу. Золото. 1 добла = 20-22 реала

Шаг третий. Примерка личин

30 июня-1 июля 1492 г. У реки Баррако де Корчетельё. Леонсио Дези

Потом я поднял и помыл котел, набрал воды и разжег костёр. Мы приготовили валенсийскую паэлью из вяленого мяса с рисом. Поели, и оставили достаточно, чтобы хватило на целый день на завтра. Мы весь вечер перекладывали вещи в телеге. Все вещи, которые можно было бы продать, как собранные мною после боя, так и наших родных, годные для продажи, всю лишнюю амуницию, доспехи и оружие разложили в большие деревянные коробки и два сундука. И поставили их к краям телеги и сзади так, чтобы, если вдруг на нас нападут, эти коробки и сундуки могли прикрыть нас от стрелы или копья. Свою лучшую одежду, обувь, личные вещи и документы, которые не могли бы нас выдать, разложили в два кожаных баула. Сверху, не упаковывая, оставили части дорожной одежды, простую расхожую обувь и по два плаща. В этой одежде мы могли бы сойти как за бедных идальго, так и за простолюдинов. Их сложили снаружи, ближе к передку телеги. В еще один баул я уложил амуницию, доспехи и оружие, которое могло пригодиться в дороге, если я буду выдавать себя за сеньора. И его тоже положил ближе к передку. Документы родителей и родичей сожгли.

Разговаривали только на кастильском. Благо, мы оба на нем говорили чисто, как, впрочем, и на ладино и на местном арабском, который называют то магрибским, то берберийским, то марокканским. Мы также владели и разговорным каталанским. Это диалект испанского, больше похожий на французский. Просто часть наших родичей приехала из Каталонии, а мы набрались от их детей. Время от времени я читал одну или другую молитву из молитвенника (на латыни), и мы оба вслух её повторяли.

А еще я придумал нашу историю. Я повторил её себе и сестричке вслух несколько раз: Наш отец Леонардо Дези, был воином, и, пока шла война с маврами, дома появлялся редко. Меня всему учил его бывший солдат Мигель, инвалид лучник. Мама часто болела и умерла три года назад. Мы жили в съемном доме в Толедо, принадлежащем еврейскому врачу, маррану Ицхаку. Врач ухаживал за мамой, пока она была жива. Меньше месяца назад отец, наконец, к нам приехал. Отец уже стал сеньором де Эскузар, и у него были деньги. Он собирался оставить нас его дяде, на время. Когда он получил Эскузар, какой-то вельможа потребовал отдать это владение ему. Отец отказал и опасался нападения, и с нами ехал отряд в девять воинов. Но по дороге на нас напали. Напали воины в шароварах и чалмах. Но это были не мавры. Все друг друга убили. Я тоже сражался, но меня лишь ранили. Перед боем сестричку на лошади отправили в рощу. А я после боя её нашел и похоронил нашего отца. В бою меня ранили в голову, и над бровью рана. И Анна Роза всё это твёрдо запомнила.

В общем, история почти правдивая. Леонардо Дези убит, и мною похоронен. А вот где – вспомнить не могу, был ранен в голову. Мать умерла три года назад и похоронена в церкви Святого Себастиана в Толедо. А то, что Церковь сгорела и все записи тоже сгорели, так при чем здесь мы? Лекарь Ицхак жил в Толедо, но сейчас уже уехал, скорее всего в Фес, к родственникам: испугался инквизиции.

Магиры, наша семья, были в общине как бы чужими. Кузнецы-оружейники, – замкнутая семья со множеством секретов. А теперь все Магиры погибли, кроме самых младших детей.

. Ну, до того, как мне исполнилось 13 лет, я играл с другими мальчишками. А после меня видели глава отряда самообороны, пятеро дружинников, старейшина, коэн, да пару стариков. Так что разоблачить меня некому. А уж Хану тем более.

Мы всегда можем сказать, что не получили хорошего образования, и у нас нет благородных манер, потому что жили небогато, с больной матерью. А отец всегда был на войне, или на службе.

И все время мы играли друг перед другом семью идальго. И иногда со смехом поправляли то фразу, то выражение лица, то жесты. Впрочем, долго так сидеть не стали. Хана, то есть, уже Анна Роза стала задрёмывать.

Я перенёс её в телегу. Потом рассыпал заранее заготовленный хворост полукругом, перед и за стоянкой, чтобы нельзя было подойти к нам неслышно. Лошади засыпал в торбу овса. Забросал землёй угольки костра, чтоб не выдали нас, и задремал, привалившись к колесу.

Проснулся, как и хотел: перед самым рассветом, когда край неба слегка посветлел. Убрал с пути хворост. Впряг лошадь в телегу, и, когда небо посветлело наполовину, тронулся в сторону дороги. Ехать до неё не спеша было почти час. Не доезжая немного, я разбудил Анну Розу заставил её сбегать в кустики, потом сполоснул заготовленной водой руки и лицо, и мы поели холодной паэльи.

Я был в кольчуге и легком шлеме на голове. На плечи накинул грубый плащ, так, чтобы он увеличивал фигуру. Анну Розу посадил на ящик и тоже накинул плащ, а рядом поставил огромный палаш. Старался сделать так, чтобы и сзади и со стороны казалось, что в телеге едут два здоровых воина, в броне и с оружием. То ли мне удалось создать видимость, то ли так везло, но весь день мы ехали без остановок и без приключений.

Вечером, за 2 часа до заката, мы подъехали к большой стоянке перед паромной переправой через реку. Чуть в стороне от стоянки начиналась большая деревня, или маленький городок. На том берегу был городок побольше. У переправы стоял пост стражников с казармой.

Эта переправа и была границей королевства Валенсия.

Вы спросите: что за чудеса? Что за королевства в Испании? Но это, господа, пятнадцатый век, эпоха лишь чуть цивилизованного феодализма! Пройдет еще не меньше ста лет то легальной, то подспудной войны между феодалами и королями, прежде чем в Европе укрепится сама идея абсолютизма. А пока что даже супруги Фердинанд и Изабелла правили как бы вместе, но и вполне раздельно: Изабелла правила Кастилией и Леоном, а Фердинанд правил Арагоном, Каталонией, Валенсией и кое чем еще. И все это, заметьте, вполне самостоятельные королевства, то есть феодальные владения. Фердинанд (он же Фернандо) правил, но ни единого управления, ни единых налогов установить никак не мог. И примерно то же было по всей Европе. Любой барон – король на своей земле. И законы королевства исполнялись, лишь пока феодалы были с ними согласны. Или их не заставляли согласиться.

Вообще-то до конца XVI века в Европе не было даже четких границ, таможни и определенных таможенных пошлин.

И таможенная пошлина, то есть плата за въезд и ввоз товаров взималась либо сеньором этой земли, либо, от имени короля, откупщиком. Чтобы взимать эту плату, дорогу перегораживали рогаткой. Так называлось бревно на ко́злах. Ну, и возле рогатки стояли несколько вооруженных стражников и сборщик пошлин – мытник.

Валенсия имела статус отдельного королевства и взимала пошлину за въезд из прочей Испании. Соответственно и Кастилия имела свой пост при въезде из Валенсии. Причем, если в самой Валенсии мытника и стражу содержал откупщик, то со стороны Испании стража была королевская, и следила, кроме прочего, за тем, чтобы из страны не вывозилось золото, пушки, и стальное оружие. Заодно и выявляла врагов королевства. Например, капитан стражи на этом кастильском посту носил значок «Святого братства» Эрмандады. Эрмандада – это отряд добровольной самообороны поселка. Но, при поддержке королей, Эрмандады стали немалой силой, истребляли баронов-разбойников, и усиливали королевскую власть. Борьба с маврами, ради которой создавались изначально эрмандады, заставляла их объединятся с крестоносцами, особенно с рыцарями религиозного Ордена Святого Иакова (на испанском Сантьяго), которые должны были охранять безопасность паломников. Эрмандаду можно было бы назвать полицией на волонтёрских началах, или добровольно-католическим обществом защиты порядка. Во главе стояли частично знать, частично различные чиновники как отдельных городов, так и провинций, и всей Кастилии. Содержались эрмандады во многом за счет казны. Но и свой доход имели, как вот такой «капитан» на границе, который покупал свою должность. А должность его потом и кормила.

Пошлина шла королю, за исключением жалованья капитана и стражников.

Я, конечно, не был преступником и не вёз ни пушек, ни золота. Правда, несколько десятков стальных клинков в моей телеге лежало. Но идальго верили на слово: если сказал, что запрещенного к вывозу нет, значить – нет. И все же что-то меня тормозило. Чутьё, наверно. И я ему доверял.

Потому, не доезжая до кастильского пограничного поста, свернул в сторону городка. Остановился возле съезда со стоянки. На стоянке размещалось больше двух десятков повозок: телеги, возы и крытые фургоны. С некоторых из телег и возов купцы, или крестьяне что-то продавали. Я присматривался к купцам. Моё внимание привлекла отдельно стоящая группа из телеги и крытого воза. К телеге были привязаны сзади три лошади. На этой телеге сидел неплохо одетый пожилой купец, похожий на битого жизнью вояку, рядом с ним милая женщина средних лет, а чуть сзади слишком красивый юноша. Так вот, судя по позе, по движениям, вообще по очертаниям фигуры, это не юноша был, а девушка. Такие лица бывают только среди евреек, или знатных арабок. Меня не проведёшь!

Ха! Вот он, мой шанс! Женщина в мужской одежде! Да всего шестьдесят лет назад, в куда менее набожной Франции, Жанну Д’Арк за такое на костре сожгли. Видно, зачем-то очень нужно этой красавице убраться из Кастилии. Я и подумал, что она из марранов, то есть крещенных евреев, разоблаченная в соблюдении еврейских обычаев инквизицией. Таких и сжигали, в основном. Что-то подсказывало мне, что нужно ей помочь.

Я насыпал в торбу овса и надел её на голову нашей лошади, а затем сказал Анне Розе: «Сиди, где сидишь. Если увидишь что-то опасное, или необычное, свисни, как ты умеешь. Я поговорю с купцом, и, может, удастся сильно облегчить нам и дорогу, и дальнейшую жизнь».

Я быстро переоделся и осмотрел себя. Молодой идальго в куртке-котарди и штанах из зелёного бархата, в неплохих сапогах со шпорами. Завязки куртки распущены на груди, и видны плотного плетения кольчуга и белая шемиза под ней. На голове бархатный баскский берет (чапела) с соболиной кисточкой. На поясе у меня короткий меч в изукрашенных ножнах. Вид явно небедный. На лице улыбка. Я-Леонсио тоже «добряк». Ну, пошел!

Не спеша подхожу к повозке купца.

– Любезный, – вежливо, но всё же чуть покровительственно обращаюсь к нему, – хочу я с вами кое-что обсудить.

Купец смотрит на меня без интереса и почтения, даже чуть презрительно, как опытный воин на новобранца. И он, оказывается, не пожилой, а старый. Дело не только в седине. На руках и шее пигментные пятна, птоз тканей лица, выпирание вен. Да я в свои 95, пожалуй, не хуже выглядел.

Но всё же он слезает с повозки и вежливо спрашивает: «Чего желает молодой сеньор?» Говорит на кастильском наречии с чуть заметным акцентом.

Это хорошо. Он не назвал меня «Вашей милостью», как угодливо обратился бы к дворянину простой купец, то есть достоинства не роняет. Но и не назвал «юным», то есть признаёт моё право на самостоятельные решения.

И я говорю ему: «Я вижу у вас лошадей. Моя лошадь, к сожалению, пала в дороге. Хотел бы купить у Вас вон того вороного. Готов заплатить двадцать флоринов».

Мне действительно нужен верховой конь. Иначе какой я «кабальеро»? Так будет проще проехать сквозь пост. Но важней проверить, есть ли еще кто-то под тентом воза. А там явно кто-то есть. Сам купец ездит на крупном немолодом коне. Невысокая кобылка белой масти явно назначена для женщины. А вот для кого молодой и нервный жеребец, с аж лоснящейся черной шкурой? Подозреваю, что на возу его всадник. Может, это кто-то из знатных арабов, или марранов. В Валенсию бежит. Там инквизиция не особо лютует.

Если я не ошибся, то купец коня не продаст. Двадцать флоринов – не очень низкая, но и не достаточно высокая цена для покупки такого породистого скакуна на дороге. У купца меж бровей появляется складка. Он не хочет мне отказывать. Ведь я назвал нормальную цену, и отказ могу принять за оскорбление. Но он не может продать.

Да он же не купец, он воин. И он меня послать хочет, вон как кулаки сжал. Но сдерживается! А вот и черноокая красавица, которая прислушивалась к нашему разговору, бросает взгляд на жеребца. О! Так я ошибся. Это её конь. На чужого коня так не смотрят. И, значить, тут что-то другое. Это не еврейка. Не ездят еврейки на резвых жеребцах, как знатные сеньоры на охоту. Но вот знатные арабки ездят. Тогда это арабка. И не всадник под тентом воза. Потому что у хозяйки такого коня должна быть молодая красивая прислужница, или паж. Купцу-воину жарко, лицо покраснело, он вспотел и тянет руку, чтобы ослабить ворот. Сейчас!

И я добавляю: «Ну же, любезный, решайтесь! Вам этот конь не по чину. Да и опасно выезжать из страны с арабским жеребцом и его хозяйкой, когда капитан на посту из Святой Эрмандады»

Хорошо, что я на чеку! Старик выхватил кинжал и ударил мгновенно. Но я отскочил и быстро сказал: «Спокойней, старик! Мне нет дела до ваших проблем. Мне только нужно лошадь купить. Кстати, если ты тут меня зарежешь, то погубишь хозяйку».

Кажется, он понял. Спрятал кинжал. Кровь от лица отхлынула. Интересно. У него, оказывается, ножны привязаны к руке возле запястья. Раньше я такое только в китайском гало-кино видел.

А я продолжил: «Старик, давай поможем друг другу. Твоя хозяйка от кого-то прячется. Но притворяться мужчиной ей удаётся плохо. Я предлагаю: вы мне даёте своего коня на время, только чтобы доехать до Валенсии. Мы едем вместе. Я, дворянин, поеду на коне. Моя сестричка, дворянка, она вон в телеге сидит, – поедет на белой кобылке. Все обращают внимание на нас. Вы мои слуги. На слуг никто не смотрит. Так ни кастильцы, ни арабы про ваш проезд не узнают. А в Валенсии каждый из нас поедет по своим делам».

Старый воин сказал: «Жди» и пошёл шептаться с хозяйкой. Шептались они минут десять. Арабка то и дело смотрела то на меня, то на Анну Розу. У неё были очень красивые черные глаза и брови. Во взгляде её не было ни робости, ни злости, ни смущения. Я залюбовался. Потом старик вернулся ко мне и сказал: «Поклянись Божьей матерью, что не причинишь нам вреда» Я улыбнулся, взял в руку нашейный крестик и перекрестился и сказал: «Я Леонсио Дези, сын Леонардо Дези, сеньора де Эскузар, клянусь именем Божьей матери, святой девы Марии, что ни делом ни словом не причиню вреда…», – и я вопросительно взглянул на старика. Тот, кивнув, сказал: «Шейха Наим». Шейха, – это вроде принцесса по-арабски. И я продолжил: «Не причиню вреда шейхе Наим, и её слугам, если она и её слуги не причинят вреда мне и моим близким».

Старик улыбнулся и сказал: «Подъезжай поближе. И пусть твоя сестра поднимется на наш воз. Шейха хочет с ней поговорить».

Шаг четвёртый. Союзники

1июля 1492 г. Воскресенье. Граница между Кастилией и Валенсией. Леонсио Дези

Я вернулся к нашей телеге, рассказал все сестричке, и вскоре она исчезла под тентом воза. Показалась оттуда через полчаса.

Солнце уже катилось к закату. От нашего берега отчалил паром, на котором уместилось четыре телеги и шесть лошадей.

Старик, а зовут его, несмотря на европейское лицо, Насѝр, подойдя к тенту, стал убеждать шейху поторопиться, потому что ночевать на этом берегу опасно.

Я предположил, что эти мавры опасаются враждебного арабского клана. Абенсераги, которые посадили на трон в Гранаде Боабдиля вместо его брата, враждовали с Ас-Сагри. Потом Ас-Сагри приблизились к трону, а часть Абенсерагов заключила соглашение с кастильцами. Ну а кастильцы после взятия Гранады, не мешались в резню между арабскими кланами. Так что к средине 1492 года клан Ас-Сагри почти весь вырезали. Не моё это дело, но кажется мне, что шейха Наим из клана этих самых Ас-Сагри.

Но вот сестричка выглянула из-под тента. Она одета в несколько странное платье из плотного тёмно-зелёного шёлка, широкое и длинное. С головы у неё спускается на плечи, а затем и еще ниже, серая шаль, застегнутая на груди большой серебряной брошью. Волосы придерживает серебряный обруч с несколькими камушками зелёного цвета, а в ушах серёжки с такими же камнями. На одной руке браслет, на другой два кольца. Все из серебра с такими же зелёными камушками. В общем, вид у Анны Розы как у какой-нибудь испанской герцогини или принцессы.

Насир как раз подводит к возу белую лошадку, накрытую узорчатой попоной, и помогает девочке на лошадку сесть.

Мы видели иногда в Толедо издали благородных дам верхом.

Зрелище в городе крайне редкое. Не поощряет этого церковь. И потому особо манящее. Знатные дамы ездят верхом лишь на охоту. Да еще королева Изабелла, как гласит легенда, приехала верхом к мужу, чтобы его поддержать, при осаде Малаги. Но Анна Роза как будто всю жизнь так ездила.

Потом из-под тента показалась шейха. Одета она как дуэнья, в черное платье с коричневым шапероном. Шаперо́н – это короткая накидка с капюшоном. На вид принцессе чуть больше 20 лет. Кстати, сейчас в Испании компаньонок молодых дам чаще называют не «дуэнья», а по-французски, «шаперон».

Шейха садится на передок нашей телеги, а Насир уже подводит мне оседланного жеребца. Замечу: я, который Мисаэль, неплохо умею обращаться с лошадьми. Дед Мисаэля даже говорил, что у меня к тому талант, как и к стрельбе из лука. А отец как то, выпив на Пурим пару лишних стаканчиков вина, говорил маме, что отец деда был не еврей, а араб из свиты эмира. Но это не важно, потому что в Талмуде записано, что кровь передаётся по матери. Я, который Мисаэль, это подслушал.

Ну, от арабов ли, от евреев, но с лошадью я всегда справлюсь.

Вот и этот резвый жеребец, когда я посмотрел ему в глаза, погладил по храпу, а потом и кусок лепёшки с солью дал, стал меня любить и уважать.

И поехали мы к переправе. Впереди я, рядом с Анной Розой, затем телега со стариком, затем наша телега с дуэньей на передке, затем крытый воз. Им управляла та милая дама, которую я уже видел. Её зовут Нанна.

Стражники позвали было капитана, но тот, только взглянув на меня и сестру, махнул рукой, – мол, проезжайте. Я, однако, приостановил коня, и ждал, когда наш караван не подъедет к пристани. А затем, кивнув капитану, проехал вслед за возом. Паром в это время уже причаливал, вернувшись с того берега. На нем было только два всадника и десяток пехотинцев. На пехотинцах и одном из всадников были одинаковые сюрко с красным львом в короне (герб Леона, часть родового герба королевы Изабеллы). Второй всадник, хотя имел вид сильно помятый и грязноватый, да и без гербов, но это дворянин, причем не низших рангов. Лошадь у него породистая, богатое седло. На шее толстая золотая цепь. И котта парчовая, расшитая золотом. Правда, без гербов. Впрочем, отсутствие гербовых знаков не при дворе и не во время войны – дело обычное. У меня их тоже нет. Пока нет. Восполню со временем.

Солдаты с десятником сошли на причал и встали в стороне. А вот второй всадник сходить не торопился. Он был пьян и, видно, плохо соображал. Но паромщики, два здоровенных мужика, сгонять его с парома не спешили.

Я спешился и подошел к одному из паромщиков, ведя коня в поводу. Сказал: «Три повозки и два всадника, и дал десять белых мараведи. Хватило бы и семи, но я чувствовал что-то. Это чутьё родилось во мне еще когда я стал приходить в себя после вселения в это тело. И не знаю, что причиной: может таким «предчувствующим» был сам Мисаэль, или мой перенос повлиял. Но я знал, как нужно поступать «правильно». А уже потом анализировал, обдумывал, и находил обоснование «почему»

Вот и сейчас, я знал, что нужно делать: дать паромщику повышенную оплату, зайти на паром первым, привязать жеребца к перилам и вернуться к сходням. Я встал у сходней и следил, как поднимается на паром сестричка на своей кобылке, как Насир заводит под уздцы лошадь, тащившую его телегу, как въезжает наша телега, которой управляет шейха́, как пьяница слезает с лошади и пытается схватить девушку за руку… При этом он кричит: «Эй, красотка, пойдем со мной! Я покажу тебе небо в алмазах!» А я беру его за плечо, разворачиваю, и изо всех сил бью снизу в челюсть. Тело у меня хоть и молодого, но кузнеца. Ну и удар соответствует. От удара дебошир, запутавшись в собственных ногах, падает со сходней в воду. Но не тонет. Воды у причала всего по грудь. В это время на паром въезжает воз.