Русский либерал – бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это – солнце запада.
За каждым предметом в природе имеется нечто, что вкладывается в него нашим умом или нашим воображением: это и есть то невидимое, что художник должен воплотить в своем произведении, ибо это именно нас трогает, нас волнует, а вовсе не сам предмет, нами созерцаемый.
Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом.
Граф де Местр говорил: «Преувеличение есть правда честных людей», т. е. людей с убеждениями, потому что честный человек не может не иметь их.
Недоброжелательство смертельно для красноречия, если только оно не вызывает негодования или презрения.
Есть лица, на которых написано «нет»; человек с убеждениями инстинктивно от них отворачивается.
Есть натуры, лишенные способности утверждать что-либо, которые боятся произнести роковое «да», как молодая девушка, брошенная неумолимою волей родителей в объятия ненавистного человека.
Слово звучит лишь в отзывчивой среде.
Люди, всегда красно говорящие, никогда не бывают красноречивы.
Есть глупцы столь невосприимчивые, что и солнце гения не в силах их оплодотворить.
Есть умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими, становится ложью.
Болезнь одна лишь заразительна, здоровье не заразительно; то же самое с заблуждением и истиной.
Вот почему заблуждения распространяются быстро, а истина так медленно.
Ясно, что бог, предоставив человеку свободу воли, отказался от части своего владычества в мире и предоставил место этому новому началу в мировом порядке; вот почему можно и должно ежечасно взывать к нему о пришествии царствия его на земле, т. е. о том, чтобы он соблаговолил восстановить порядок вещей, господствовавший в мире, пока злоупотребление человеческой свободой еще не ввело в него зло. Но просить его, как это требуют некоторые из наших учителей, чтобы царство его наступило на небе, бессмысленно, потому что там царство его никогда не прерывалось, так как мы знаем, что создания, по своей природе предназначенные обитать в небе, которые ослушались бога, были оттуда изгнаны, прочие же, просветленные неизъяснимым светом, там сияющим, никогда не злоупотребляли своей свободой и шествовали всегда по божьим путям. Надо еще сказать, что, если бы указанная система была верна, пока не настало царство бога, он не царствует нигде, ни на земле, ни на небе. Мы хотели бы верить, что это следствие не было учтено сторонниками этого учения.
Благо, внесенное христианством, утверждают еще наши «учителя», если оно и воспоследствовало, вовсе не должно было непременно произойти, а явилось чисто случайно; христианство предназначено к воздействию на отдельную личность: до общества и всего человечества ему нет дела. Человечество, по их мнению, шествует к погибели и должно к ней идти; Иисус Христос пришел и должен был прийти не на помощь к нему. Христианство обращается именно к отдельной личности, если же оно было полезно человечеству, то произошло это по недосмотру. К тому же христианство вовсе не заботится о земных благах, оно занимается лишь благами небесными. Мир должен прийти в полное расстройство, отнюдь не останавливайте его движения, несущего его к разрушению! Наконец, эта предписанная спасителем возвышенная молитва: «да приидет царствие твое», которая как бы заключает в себя всю социальную идею христианского учения, согласно этому взгляду есть лишь нескромное пожелание, которому никогда не суждено сбыться. Ясно, что эта точка зрения чрезмерного и непросвещенного аскетизма, в сущности, не отличается вовсе или очень мало от взгляда неверующих, так как те также отрицают благодеяния христианства или же рассматривают их как невольное последствие этой религии на том бесспорном основании, что ей дела нет до земных интересов.
Есть люди, которые умом создают себе сердце, другие – сердцем создают себе ум; последние успевают больше первых, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств.
Религия начинает с веры в то, что она хочет познать: это путь веры; наука принимает что-либо на веру, лишь подтвердив это путем ряда совпадающих фактов: это путь индукции; и та и другая, как видите, разными путями приходит к тому же результату – к познанию.
Религия – есть познание бога. Наука есть познание вселенной. Но с еще большим основанием можно утверждать, что религия научает познать бога в его сущности, а наука в его деяниях; таким образом, обе в конце концов приходят к богу. В науке имеются две различные вещи: содержание или достижения, с одной стороны, приемы или методы – с другой; поэтому, когда ставится вопрос об определении ее отношения к природе, следует им ясно указать, хотят ли говорить о самой сущности науки или об ее методе; а вот этого-то и не различают.
Нет ничего легче, как полюбить тех, кого любишь; но надо немножечко любить и тех, кого не любишь.
Есть только три способа быть счастливым: думать только о боге, думать только о ближнем, думать только об одной идее.
В области нравственности движение не основано на одном удовольствии двигаться, должна быть и цель; отрицать возможность достичь совершенства, то есть дойти до цели, значило бы – просто сделать движение невозможным.
Некоторые люди никогда не творят добро из-за одного удовольствия, доставляемого добрым поступком; немудрено, что они не могут постигнуть абсолютного блага, а понимают, по их же словам, одно только благо относительное. Постигнуть совершенство дано только тем, которые к нему стремятся с единой целью стать к нему ближе.
Общество заставляют двигаться вперед не те, кто колеблется между истиной и ложью, эти плясуны на канате, а люди принципиальные. Логика золотой середины может поэтому, в лучшем случае, поддерживать некоторое время существование общества, но она никогда ни на шаг не двинет его вперед. Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страстное стремление к истинному и прекрасному.