Петр Вяземский
Грибоедовская Москва
Умная приятельница её не обижена была, в равной степени, этою невыразимою прелестью женственности, которая впрочем дается от природы не всем женщинам. В ней было что-то более решительное и бойкое. Воспитание ее вероятно, было более практическое, чем идеальное. её, мать, женщина уважаемая в Москве за твердый рассудок свой и за нравственное достоинство, на котором умела она основать положение свое в обществе, не пускалась в умозрительные задачи: она просто воспитала детей своих, как вообще тогда воспитывали, не мудрствуя лукаво и не гоняясь за журавлями в небе. Между тем все обошлось благополучно: дочери её и вообще все семейство, заключающееся в двух дочерях и трех сыновьях, было одарено отличными музыкальными способностями и по части инструментальной, и по части голосовой. Екатерина Аполлоновна (вышедшая впоследствии замуж за Рахманова) была прелестной красоты и отличная пианистка. Многие из насе заглядывались тогда на голубые глаза её, на золотистые, белокурые локоны и заслушивались её оживленной, блестящей и твердой игрой. Не одно сердце трепетало при встрече с нею и заплатило дань красоте её. Старшая сестра её Мария, была очень музыкально образована и пела с искусством и чувством. Брат их Сергей Аполлонович, был также отличный музыкант. Многие годы был он одним из любезнейших собеседников Петербургских салонов. Он был в ближайших сношениях с графом и графинею Нессельроде, с графом Киселевым, Орловым, князем Алексеем Федоровичем. С семейством Вьельгорских был он в родственной связи по жене своей, сестре графа Михаила Юрьевича. Долго жив в обществе, он многое знал от других: много подметил и сам собою. Между тем сношения с ним были совершенно надежны. Он не был присяжным вестовщиком и никакие сплетни не находили в нем удобного перехода в городскую молву. Разговор его был живой, часто остроумный, с некоторым оттенком насмешливости, но всегда умеряемый законами приличия и обычаями светского благовоспитания. Кажется, в первых годах царствования Императора Николая был он предназначаем в попечители Московского Университета, но по каким-то обстоятельствам назначение не состоялось. Племянник Родиона Александровича Кошелева и потому пользовавшийся благорасположением князя Александра Николаевича Голицына, он и в царствование Александра I не сделал что называется блестящей служебной карьеры. Он, полагать должно, был характера и привычек довольно независимых. Долгая отставка не тяготила его: многие у нас не умеют уживаться с нею: они смотрят какими-то разрозненными томами в богатой общественной библиотеке. Волков не обижался своею разрозненностью, не сетовал на нее, не рвался он, чтобы как-нибудь прильнуть к роскошному экземпляру и попасть в официальный каталог. Он не состоявший ни при чем и ни при ком умел усвоить себе приличное место в высшем обществе, где такие образцы, что ни говори о чиновничестве, все-таки встречаются, Правда, и то сказать – он любил играть в карты, играл в коммерческие игры по высокой цене, играл мастерски и вместе с тем был, что называется, благородным и приятным игроком. Такими свойствами и качествами пренебрегать не следует. Это, своего рода талант, он достойно ценится в обществе, не только в нашем, но и в Париже, и в Лондоне. Не даром Талейран говорит, что не умеющий играть в вист готовит себе печальную старость. Он почитал вечерний вист приятным умственным развлечением и отдыхом, чуть и не гигиеническим упражнением, способствующим хорошему пищеварению и долголетию. Сергей Аполлонович в этом отношении, наследовал привычкам и дарованиям матери своей Маргариты Александровны. За исключением каких-нибудь городских праздников и собраний и летних месяцев, которые проводила в подмосковной, она по вечерам была всегда дома и принимала близких себе и гостей. Эти вечера под деятельным председательством хозяйки, походили иногда на заседания игорной академии. Разговор был тут на втором плане, но однако же не было недостатка и в нем. В Москве рассчитывали, что по обилию расхода на карточные колоды в этом доме – известно, что остающийся с выигрышем обыкновенно платит по 5 рублей за пару колод – прислуга без всякой придачи могла достаточно содержать себя. Вот, разве в этом отношении, может быть оправдано заглавие, приданное помянутой переписке: Грибоедовская Москва. Но эта местная черта, вероятно не была известна ни Грибоедову, ни издателям переписки.
