Петр Немировский
Папа Жора
Обессилевшей рукой я брал пешню. Минут через пять, однако, мое окоченевшее тело разогревалось, появлялась вера в себя. Я остервенело скалывал лед, даже расстегивал свой ватник, а папа Жора, поглядывая на меня, кривил губы в довольной улыбке.
ххх
– Вот как бывает: и погода хорошая, и рыбаки мы вроде бы неплохие. А не клюет.
– Да, – соглашаюсь, с трудом сдерживая радость.
Наконец-то! Сейчас мы смотаем снасти и направимся к берегу, к автобусу. Там, в автобусе, – тепло, там горе-рыбаки уже пьют водку и рассказывают небылицы о своих прежних уловах.
Папа Жора напряженно смотрит куда-то.
– Сматываем удочки! – кричит вдруг.
Вдали, по белоснежной глади, ползут черные точки. Одна, вторая, третья… Впереди, сзади – повсюду! Поначалу они кажутся разрозненными, но, присмотревшись, замечаю, что точки ползут в правильном порядке – навстречу друг другу, замыкая кольцо.
– За мной! – командует папа Жора.
Какие тяжелые валенки! Деревянный чемодан больно ударяет углами по спине. Поскальзываюсь и падаю, растянувшись на льду.
А черные точки увеличиваются, превратившись в мотоциклы Рыбнадзора.
– Прорвемся! – кричит папа Жора.
Расстояние между нами и мотоциклами сокращается. Следом за нами бегут несколько рыбаков, тоже надеясь вырваться из окружения. Но шансов у них нет. А мы – вырвались!
Неожиданно один мотоцикл меняет направление и, нарушив единую линию, устремляется за нами. Все – дальше бежать нет смысла. Папа Жора останавливается.
Мчится мотоцикл, взметая за собой снежные вихри. Тормозит возле нас. Милиционер в тулупе сжимает руль, подгазовывая. Уши его шапки опущены и завязаны под подбородком:
– Ты куды, сука, бежишь?! Или хочешь, щоб тебя персонально отвезли в отделение? То я сейчас устрою!
Папа Жора молчит. Плащ его распахнут, грудь под ватником – ходуном. Я, перепуганный, невольно останавливаю взгляд на его лице – сквозь маску старости просвечивает лицо отчаянного крепкого мужчины, полного сил и жизни. Еще меня поразил его взгляд: не злой, а какой-то необычайно строгий…
Не знаю, почему тот мент из Рыбнадзора, выматерившись, развернул свой мотоцикл и уехал. Смешно предположить, что он испугался пешни в руках папы Жоры. Быть может, у милиционера вызвали жалость эти два беглеца-нарушителя – старик и подросток? Или смутно почувствовал в том старике некое величие?..
ххх
На девятый день после его смерти меня к себе пригласила тетя Сима. Налила в рюмки водку, подала на стол закуску. Перед тем как выпить сказала про воздушные мытарства души папы Жоры, которая теперь отошла от земли.
– А знаешь, Сережка, ведь наш Георгий был сыном генерала царской армии! Да, генерала артиллерии Андрея Пригоровского. В революцию красные его расстреляли. К счастью, их кухарка забрала к себе пятилетнего Жоржа и усыновила его. Я ту кухарку еще застала в живых. А после войны и лагеря Жора ходил на Подол, где его стриг парикмахер – их бывший конюх. Но Жорж никому не говорил о своем происхождении.
– Надо же. Значит, он – потомственный дворянин, – удивился я.
– Представь себе, что его крестным отцом был последний губернатор Киевской губернии. Ну-ка погодь.
Поднявшись, тетя Сима ушла в комнату и вскоре вернулась с небольшой сумочкой. Достала оттуда затертую открытку из плотной бумаги, с едва видимым блеклым крестом вверху.
Бережно раскрыв открытку, немного отдалила ее от себя, затем прищурилась, стараясь найти желаемую строку:
