Петр Ингвин
Ольф. Книга вторая
– Запись с камеры – мне, – приказал я.
– Что будешь с ней делать? – полюбопытствовал режиссер.
Вместо ответа я бросил исполнившему мою команду оператору:
– И весь архив. Вообще все, что наснимали сегодня и раньше.
Студия мне откровенно не нравилась, захотелось нанести максимальный урон.
– Не надо, – осторожно вставил режиссер как бы с заботой обо мне. – Тебе не уйти с этим далеко, я уже нажал кнопку. Уходи по-хорошему, пока есть время.
– Архив! – Ствол качнулся в сторону помощника режиссера.
Мне с опаской указали на стальной бухгалтерский шкаф. Стальной шкаф – это не сейф, внутренний язычок замка разлетелся от одной пули. Рядом кто-то сел от неожиданности, многие терли заложившие уши. Мешать мне никто не осмелился.
Прихватив коробку с дисками, махом головы я указал Челесте на дверь:
– Отходим.
Естественно, о лифте даже не думалось, мы понеслись вверх по лестнице. Погони не было, героев в съемочной группе не нашлось, никто не хотел нарываться. Все надеялась на охрану-«крышу». Охрана запаздывала – никто с их точки зрения за несколько секунд подъезд покинуть не сможет, а им еще вооружиться нужно, после чего добежать или доехать, в зависимости от дислокации. Приятно, когда противник тебя недооценивает. Ввалившись в корабль, мы в изнеможении опустились на пол. Глаза Челесты, недавно серые и безжизненные, снова блестели, как угольки в камине. Вот и замечательно. Деятельность – лучшее лекарство от всего.
– О прэзо ун бэлло спавэнто!*
*(Ну и натерпелась я страху)
Бэлло, говорит. Значит, все хорошо. То есть, прекрасно, насколько я понимаю в итальянском.
Глава 3
Не терпелось рассказать Полине о том, что я узнал и о чем догадался. Это перевернет ее жизнь. В смысле, что возвратит в правильное положение с головы на ноги. Дополнить бы сведения тем, что раскопает сослуживец… Альфалиэль – не бог, он мерзавец, который присвоил полномочия бога. Причем, только права, без обязанностей.
Утро вечера, говорят, мудренее. Вот и проверим.
Корабль стоял в лесу.
– Мэ льай фатта бэлла ма нон вольо риаприрэ уна феррита. Оньюно э фильо делле проприо ационэ.*
*(Ты сыграл со мной скверную шутку, но я не хочу бередить старую рану. Каждый сам кузнец своего счастья. Буквально: каждый сын своих дел)
Мы по очереди приняли душ, смыли грязь последних часов – ту, которую можно смыть. Остальное удалит только время. Когда Челеста, ожидая меня снаружи, мерила шагами полянку, то едва не вляпалась в оставленную каким-то животным лепешку.
– Ке скифо!* – вырвалось у нее. Или что-то похожее.
*(Вот, гадость)
Скифы? Я усмехнулся. Одна из загадок – с нелюбовью к древней истории причерноморских степей – разрешилась.
Сейчас напарница привычно мазалась чем-то в туалете перед отходом ко сну, а я перебирал добытые диски. Техники, чтобы посмотреть, на корабле не было, но обложки говорили за себя. Челеста удостоила трофей косого взгляда и долго морщила носик.
Запись с Сусанной я положил отдельно. Хорошо, если не придется воспользоваться как компроматом, но учитывая ее несговорчивость и изобретательность…
Мозги вдруг заклинило: на втором плане одной из обложек красовалась физиономия Игорехи. Он и здесь успевает?! Я включил телефон и набрал товарища сержанта.
– Не спишь?
– Уже нет. Нужна помощь?
– Ты обошел молчанием одну составную моей просьбы.
Он помолчал.
– О парне, которого похитили? – донеслось тихо.
– Откуда его похитили и за что?
– За дело. – Чувствовалось, что говорить Игорехе не хочется. Зато стало понятно, что он в курсе событий.
– За что его убили?
– Что? – Повисла тревожная пауза. – Убили?
– Я видел труп.
– У меня другая информация. Его поймали и потащили к твоей землянке, а когда поняли, что там занято, отправились к дальней избе.
– Куда? – не понял я.
– Километрах в пяти, если по реке, стоит охотничья избушка.
– Но я видел в воде труп.
Игореха мрачно выдавил:
– Значит, не довезли. По мне, так правильно. А что ты сделал бы с человеком, который спит с твоей невестой, обрюхатил молодую жену… и, возможно, не только ее? И перепортил еще добрую половину девчонок деревни.
– Сильно. Все – один? Ты в это веришь? Может, кто-то оговорил беднягу, а вы…
– Филипп с Антоном своими руками его с Настюхи сняли. А до того – утек, когда застукали сразу с несколькими нашими… и моей. Так что я плакать не буду.
– С твоей сестрой? – уточнил я, вспомнив дикую ссору с Полиной.
– С моей несостоявшейся женой.
– Полина – твоя бывшая невеста? – вырвалось у меня.
Рот захлопнулся, я прикусил язык, но поздно. Медленно растягивая слова, Игореха осведомился с подозрительностью, замешанной на отдающей стальным лязгом опасной жесткости:
– Откуда ты ее знаешь?
Вот же, прищемил больную мозоль или что там обычно прищемляется. Пришлось изворачиваться.
– Заблудился как-то, наткнулся на парня с девушкой, оказались Полина с Филиппом. Они помогли мне с ориентацией в пространстве.
– Она – с Филькой? Где?!
– На окраине деревни.
Игореха растерянно выдал:
– В лесу – вдвоем? Почему?!
– Филипп сказал, что брат просил сопровождать девушку, – прекратил я бессмысленный ревнивый приступ. – Мне почему-то подумалось, что ее брат – это ты.
– Антоха ее брат. С Филькой он не разлей вода.
Помолчали.
– Эккоми.*
*(Вот и я)
В рубке словно цветной фонарик включили. Это явил миру свет воскресший источник оптимизма – обаятельная Челеста. Она увидела, что я разговариваю телефону, ладонь виновато накрыла рот, и легкая фигурка опустилась на другой край постели.
Я продолжил:
– Еще. У меня интересный диск в руках. Не подскажешь, как тебя в актеры занесло?
Игореху взорвало:
– Откуда?! Я весь тираж выкупил и уничтожил! Из-за этой пакости – друг подработать затащил – я невесту потерял! Где ты его достал?!
– Успокойся, где взял, там уже нет. Этот, как понимаю, был последний. И его тоже больше нет.
Уперев в коленку, я переломил диск.
Взгляд машинально упал на следующий. Язвенный кысь, ни крота в твой колодец… Снова знакомое лицо. Вот, значит, на кого ссылалась Сусанна. А я думал, что у нее знакомых Наташ как ворон на помойке.
Сей выкидыш неуклюжего арт-хауза именовался «Студенки». Название – большими буквами на фоне разверзшейся… скажем так, Наташи, той самой, с вечеринки у Раи. Обрамленной… особо выдающимися частями представителей всей творческой группы. Глупо хихикающая мордочка Наташи составляла малую часть композиции, взгляд привлекала не сама Наташа, не ее безумно выпяченная «композиция». В глаза бросалась вторая девушка с той же обложки. Мне она была неизвестна, но яркое запоминающееся лицо неуклонно возвращало к себе из прочих ландшафтов. Я никогда не видел эту девушку, мы никогда и нигде не пересекались, это точно, иначе я бы запомнил. Такие лица не забываются.
Гладкая кожа. Изогнутые крылья бровей. Зовущие скулы. Предупреждающие о жесткой страстности чуть прикушенные губы. Она могла бы стать усладой глаз и тела какого-нибудь султана, ценителя гениальности женской красоты. Глядя в объектив камеры, она мечтала о чем-то подобном – быть царицей любви и повелевать мужчинами, для чего и пользовалась дарованными природой возможностями.
Гибкая спинка. Проворные руки. Жмущиеся друг к дружке вкусные полусферы. И лицо – непохожее на постные физиономии прочих героев, старавшихся изобразить страсть. Или хоть что-то.
Этот диск я отложил к компромату на Сусанну. Пусть полежит. Авось, не пригодится.
Игореха осведомился:
– Я слышал треск. Это он?
– Да. Забудь. Пусть прошлое остается в прошлом.
– Спасибо. – Игореха вдруг приуныл. – Я соврал. Не из-за фильма меня Полина бросила. Из-за паскудника, которым ты интересуешься. Участие в тех съемках… – Раздался звук, будто собеседник сплюнул. – Оно было поводом. Она… Они все в него влюбились. Как такое может быть?
– В жизни все может быть, по себе знаю, – констатировал я, чтобы что-то ответить. – Похоже, парень смышленым был, умел подобрать ключи к женскому сердцу, впечатление произвести, в нужное время нужные слова сказать. Ухаживать, наверное, не забывал. Любовь, ее же надо завоевывать, а потом защищать.
– Все-таки его не убили, – протянул Игореха задумчиво. – Антоха сказал, они раздели его, чтобы не удрал и чтобы помучился. Ну и просто поиздеваться. Простительно же, после всего, что тот натворил?
– А одежду – в реку?
– А его – в сторожку. Привязали, заперли, раз в несколько дней кормить ходят.
– ХодЯТ?! То есть…
– Говорят, что до сих пор ходят. Спрашивали, не изъявлю ли желания показательно наказать или не проявлю ли какой фантазии насчет показать наказательно. Как-никак, я тоже сторона пострадавшая.
– Километров в пяти, говоришь? По течению или…
– Вверх.
– Ясно. Пока.
Палец вдавил «Отбой» и не отрывался, пока телефон не выключился полностью. Я обернулся к Челесте.
Умаявшаяся и успокоившаяся, она спала в своем углу. Правильно, спи, моя маленькая. Пусть тебе снится все самое прекрасное и приятное. Я охраню ажурные переплетения сна от вторжения прокисшей действительности. Любым путем спасу вытканный подсознаньем призрачный мир от угроз и несчастий. Во сне и наяву. Я – твой страж. Твой рыцарь. До сих пор бездарный и неумелый, отныне я изменюсь. Ничто больше не потревожит твой сон. И твою жизнь. Я сказал.
Лев Толстой заметил однажды, что большая часть мужчин требует от своих женщин достоинств, которых сами они не стоят. Может быть. Я не требую от тебя, милая и непонятная итальяночка, ничего сверх того, что ты даешь мне сама, а это столько… Не передать словами. Мне стыдно за себя, неумеющего отблагодарить равноценно.
Я вытянулся на своей половине кровати. Не спалось. Челеста лежала рядом, окутанная невидимыми миражами. Подрагивала во сне. Ее кожа волшебно мерцала и переливалась. По пульсирующей жилке на шее было видно, как бьется сердце – спокойно, дремотно, никуда не торопясь.
Ночь. Будуар ака постель, то бишь кровать. В глазах – звезды. В теле – гармония. В мыслях – ясноокая жрица Альфалиэля, с которой светло. Рядом – та, без которой темно. Вот ведь, ежик мать его бегемотиков. Мне хотелось быть с обеими. Честно. Брысь дурные подозрения – не вместе. Просто с каждой из них.
С Полиной – как ни с кем и никогда. Она – Эверест, на который мне никогда не взобраться своим ходом.
С Челестой… тоже. Она – мой перпетуум мобиле, шило, что не дает почивать на лаврах. Это мой ребенок, о котором нужно заботиться, и мать, которая переживает за каждый шаг. Моя богиня и забавный ручной зверек. Принцесса и просто друг. Друг, за которого в огонь и в воду.
Веки устало закрылись. Злодей Морфей размыл сознание, как чернильную кляксу водой. Перед глазами вставали образы, один другого прелестней.
Челеста.
Полина.
Сусанна. Тьфу, вспомнил на свою голову. Прочь, нечистая.
Сон сняло, как платье куртизанки. Я перевернулся на другой бок. Вот, так-то лучше. Хррр…
Снова разбудило чувство опасности.
– Челеста?
Я отшатнулся. Тонкие руки держали маникюрные ножнички, которые мы купили в Париже.
– Ми скузи, Ольф. О волюто тальяре квесто капеллино…*
*(Прости. Я хотела срезать этот волосок)
Маленький пальчик указал на мое ухо.
Волосок. Я иногда сам срезал. Если вспоминал.
– Не надо. – Я ласково отвел руку с ножницами. – Сам. Потом. Спи.
– Комэ воррэй сапере тутта ла верита ди тэ…* – прошептала Челеста, отворачиваясь.
(Как бы я хотела узнать всю правду о тебе…)
Глава 4
– Одджи э иль мио комплеанно. О венти анни.*
*(Сегодня мой день рождения. Двадцать лет).
Челеста смотрела в потолок и улыбалась.
– И тебе доброго утра.
Она резко поднялась, грациозно влилась в халат и встала передо мной, взбудораженная до непереносимости.
– Венти!*
*(Двадцать)
Последовал указующий удар в грудь и две вспышки растопыренными пятернями.
– Смотреть на тебя? Глаза открыть? Закрыть? Два раза?
– Одджи!*
*(Сегодня)
Непонятным движением Челеста показала на все, что находилось вокруг, и в то же время ни на что конкретно. Чего хочет?
– Хеппи бездей ту ми…* – запела она.
*(С днем рожденья меня)
– Ту ми? – бессмысленно повторил я неправильное окончание песенки, известной практически всем и давно ставшей международной.
– Твенти!*
*(Двадцать)
– Двадцать? Сегодня? Значит, у тебя день рождения? Так чего же молчишь?!
Я схватился за одежду.
– С меня подарок!
Подарок в исполнении владельца корабля мог быть единственным: доставить именинницу туда, куда сама она попасть не в состоянии. Эх, будь у меня такая возможность во времена до Сусанны…
Глупо сожалеть о невозможном. Так подростки смотрят на, с их точки зрения, древних старперов за рулем крутых тачек: «Ну почему они, а не я?! Мне нужнее!!!»
Милостью небес или какими-то неизвестными мне заслугами я стал обладателями тачки, что даже в самых смелых снах не снилась таким завистникам. Возможно, в былые времена на таких же кораблях летали мои предшественники, которых позже назвали богами. У индусов, например, летающие аппараты из легенд назывались виманами, слово обозначало как царский чертог, так и колесницы, на которых путешествовали упоминавшиеся в Ведах арийские божества. В Махабхарате сказано, что вимана Майасуры имела двенадцать локтей в длину и метала пылающие снаряды. В Рамаяне внешний вид воздушной колесницы сравнивается с солнцем и облаком. В «Шакунтале» вимана пролетает сквозь тучи и покрывается брызгами, а посадка у нее настолько мягкая, что пассажир не заметил, как приземлился. Вимана могла домчать владельца «до любой точки земли и неба». От прямых аналогий бросает в дрожь. Виманы имели параллели в греческой мифологии. Взять колесницу Гелиоса, например. У древних германцев упоминается солнечная повозка. Список можно продолжать бесконечно. Значит, были времена, когда хозяева кораблей (или их временные владельцы) не скрывались? Если учесть, что сейчас о них остались только легенды, то «выход из тени» ничем хорошим для них не кончился.
Но меня больше волновали собственные проблемы. Не давал покоя вопрос: что могло произойти с истинными хозяевами корабля, чтобы вот так бросить бесценный аппарат, да еще допустить попадание в чужие руки? Руки бывают разные, и страшно подумать, если бы вместо моих попались недобросовестные или жестокие.
Итак, корабль остался без присмотра – временно или постоянно, не в том суть. Почему соплеменники космического туриста или представители завода-изготовителя не прилетели, чтобы исправить ситуацию, которая может привести к войне за мировое господство и даже к установлению Империи? Почему не забрали, не выкрали, не разбомбили, в конце концов, если по какой-то причине нельзя доставить чужеродный аппарат обратно в привычную для него среду обитания? Почему «защита от дурака» настолько примитивна, что передает управление любому, кто нацепит медальон? Неужели на той планете или в том времени, где и когда сделан корабль, все настолько честны и благородны? Вот бы туда попасть. Как сказал Петька Чапаеву в анекдоте, когда за карточным столом игроки объявили, что «Джентльмены верят друг другу на слово»: «И тут карта мне ка-а-ак поперла!..»
Нет, сказал я себе, когда первая эмоция схлынула и работа мозга вернулась в привычное русло. Не стал бы я там жульничать. А впрочем…
Никогда не говори «никогда» – так гласит народная мудрость. Пока не попробуешь – не узнаешь. Другое дело, что не все в жизни нужно пробовать, о вкусе дерьма достаточно услышать от других.
От глобального мысли вернулись к локальному – к полету-подарку для Челесты. Куда податься: юг, север, запад, восток? В голове все перемешалось и словно бы свалилось в глубокий колодец, ничего дельного не могло выбраться из глубин, отпихивая не менее достойные варианты чудес всего мира. Колодец… из глубин… Есть решение! Солнце-море-горы и прочие пляжи подождут, сегодня удивлю спутницу пещерами. А то, что сам этого хочу – чистое совпадение, так как ныне все будет исключительно ради именинницы.
У местных пещер – имею в виду родные российские, вместе взятые – есть неприятные особенности: одни опасны, поскольку не проверены, другие под замком, а третьи, истинные жемчужины, которым заграничные конкуренты в подметки не годятся, не рекламируются и потому неизвестны. Широко известная в узких кругах Кунгурская превращена в выхолощенный аттракцион, после того как внутренности электрифицировали, а грубые камни, стимулирующие азарт первопроходца, сменили железными лестничками-тропинками с оградой по бокам. Когда первых туристов ползком вводили через дыру с факелами в руках – это было приключение. Теперь на месте узкого лаза – железобетонный коридор с воротами. И везде – провода. Тьфу на них. Хочу жути и мрака, чтобы под ногами осыпалось и хлюпало, с потолка капало, и дух захватывало.
Вспомнились посещенные в детстве пещеры на плато Лаго-Наки. Насколько помню, они закрыты на ключ, а ломать железные двери «для посмотреть» не хотелось.
Но у меня бездонные возможности найти по-настоящему дикие пещеры в любой точке мира. Их тысячи, десятки тысяч, и все ждут, пока появится техника вроде моего корабля, чтобы к ним добраться. А я строю маршрут по известным точкам. Почему?
Стыдно признаться. Боюсь. Теперь, когда весь мир у ног, лезть в неисследованную пещеру, где меня завалит на веки вечные? Увольте.
Мы полетели в Австрию. Во-первых, разница во времени: там еще рано, и если заявится к нам кто-то посторонний, то не скоро. Во-вторых, не сезон: лыжники и сноубордисты только что откатались, теперь съедутся в феврале, если погода не подкачает. Снежные мосты над трещинами в скалах очень тонкие.
Пещеры Айсризенвельт на плато Тенненгебирге – там все именно так, как я люблю: нет электрического освещения, туристы ходят с карбидными лампами. А сейчас нет и туристов. Корабль влетел внутрь огромной каменной полости, дальше мы отправились на своих двоих. В смысле – полезли. Поползли. Где как. Челесту поразила система невероятных залов с переходами. Лед и камень. Дикость и мощь природы, перед которой человек кажется песчинкой. Челеста почти прыгала от счастья, раньше она ничего подобного не видела.
Вот и отлично. Душевные раны лечатся не только временем, но и новыми впечатлениями. И неплохо лечатся, как вижу. Можно открыть клинику: «Избавление от хандры и депрессии в течение суток, результат гарантирован!»
Ну и глупости же в голову лезут. Если что-то открывать, то масштабное, чтобы вылечить сразу всех. «По щучьему велению, по моему хотению, пусть отныне все будут счастливы!» С моими новыми возможностями – почему нет? Приходите, желающие…
Но кто мне даст общаться с хандрящими? Едва проявлюсь для мировых спецслужб – и поминай как звали. Простите меня, болеющие и умирающие, не в том мире вы заболели, не в то время. Впрочем, время ни при чем. Всегда и всюду открытия, направленные на счастье людей, отбирались сильными для собственного блага и для поддержания своей власти. Не хочу, чтобы повивившимися у меня возможностями кто-то воспользовался для корыстных целей. Еще больше не хочу, чтобы корабль перешел в чужие руки, оставив меня в клетушке с решеткой или в палате с ватными стенами. Или, что совсем для меня неприемлемо, с пулей во лбу.
Я выбросил лишнее из головы (пока там не завелась та самая пуля) и начал объяснять:
– Залы пещеры названы в честь героев скандинавской мифологии: зал Гимира, занавес Фригги, комната Одина…
Можно было говорить табуретке, эффект тот же. Зато я напомнил эти занимательные факты себе. Не все из памяти выветрилось с получением пространственного всемогущества. О чем я писал на работе, приглашая туда туристов, теперь открыло для меня свои двери. Причем, все.
Ненадолго. Когда стало совсем светло, гул приближавшегося вертолета заставил срочно убираться с закрытой, как думали господа из Зальцбурга, территории. Пусть продолжают так думать, мне так спокойнее.
– Что еще хочешь посмотреть? – Я прокрутил глобус перед Челестой. – Сибирь? Байкал? Чукотка? Алтай? Кавказ? Все что душа пожелает. Что хочешь? Вот ю вонт?
*(Что ты хочешь?)
– Ай вонт… Вольо прэндэрэ ун кафэ. Кафэ ми пьяче мольто. Сэнца кафэ соно комэ ун паццо э о маль ди тэста.*
*(Я хочу… Хочу выпить кофе. Я очень люблю кофе. Без кофе я просто безумная, и голова болит)
Повторенное несколько раз слово полностью соответствовало нашему, даже ударение совпало. Скажем, русское «кофе», по мнению филологов долго сохранявшее мужской род от старого «кофий», больше похоже на итальянское, ведь, как я понял, итальянцы всегда выделяют второй слог от конца. Кроме знакомой мне «феличиты». Последнее легко объясняется поговоркой «в семье не без урода», то есть, в моем случае, «в правиле не без исключения».
Что ж, в кафе, так в кафе.
– Легко!
Весь шоколад для тебя, дорогая, как говорят совсем не о шоколаде. Хотя шоколадные изделия в это понятие тоже могут входить. Во времена моих дедушек формулы щедрости были более романтичными: Луну с неба, златые горы к ногам. Разница в том, что предки ограничивались обещаниями, а молодежь нового века может исполнить угрозу дословно. А если взять некую конкретную личность, которой почему-то особенно повезло…
Я щелкнул пальцами жестом фокусника.
– Оп!
Вертолет как-то сразу оказался внизу и исчез вместе со снежными вершинами.
– Ун кафэ… – Веки Челесты мечтательно прикрылись. – Ме ло манка.
*(Кофе. Мне его очень не хватает)
– Си-си, меломанка, скоро прибудем. И с музыкой кафе найдем, обещаю.
Взлет не чувствовался, корабль избрал щадящий режим. Или не корабль, а я, с некоторых пор решивший быть благородным джентльменом.
Из денег у нас были только рубли в скудном количестве, оставшиеся со времен побега, и мы мчались назад в Россию. Для форсу, чтоб не ударить в грязь лицом и порадовать спутницу, я выбрал столицу – дорогую нашу Москву (ну очень дорогую). Предварительный демонстрационный облет впечатлил Челесту. Я сам удивился, как огромен и могуч город с высоты птичьего полета. Одно дело смотреть на здания снизу или с несусветной выси облетающего город лайнера, и совсем другое – вот так, совершенно без цензуры, заглядывая в любой двор и любую форточку. Целый мир, который постепенно открою для себя. А может, и не только для себя.
Корабль снизился до безопасного минимума.
Меломанка, говорит? Кафе и музыка вместе называется караоке. Пока напарница переодевалась из камуфляжно-походного в выходное, я ориентировался по вывескам. Ночные заведения отпадали по причине времени дня, сейчас необходимо что-то круглосуточное. Есть! Близко не подлетишь из-за проводов и рекламы, пришлось изучить настенное расписание из бинокля. Открывшаяся дверь, из которой вышел мужчина, подтвердила, что кафе работает. Посетитель был одет прилично, не шатался. По большинству параметров местечко устроило.
Я провел ревизию средств, лежавших в кармане со времен, когда пришлось податься в бега. Негусто. Максимум, на один раз демократично покушать. Сейчас большего не требовалось.
Челеста появилась из туалета переодетой в платье из молний. Она выбрала формат «мини»: от подмышек и до такого предела в верхней части бедер, который ничего не показывал, но казалось, что вот-вот покажет. Наверное, она удаляла молнии снизу до тех пор, пока не пришлось вернуть одну на место, чтобы провокация не превратилась в пошлость.
Довольная фигурка прокрутилась передо мной в требовании восхищения и поклонения, глазки лучились.
– Экко бэль э фатто!*
*(Вот и готово)
Ах, паршивка. Больше подходило «шалунья», «прелестная озорница» или, в конце концов, «приятная особа, которая знает себе цену», однако я предпочел именно то, что сказал. Причина: помимо нервирующего размера платья – специально сотворенные в нескольких местах разрезы, которые подчеркивали отсутствие белья. На современный взгляд – ничего неприемлемого, самое нескромное прикрыто, но общий вид…
– Нон ти пьяче?*
*(Тебе не нравится?)
Из глаз едва не ливануло, на лице собрались тучки, заморосило. Пришлось вымученно улыбнуться:
– Сойдет.
Если отрешиться от комплексов, без белья платье действительно сидит и смотрится лучше, а что для девушки может быть приятнее?
До сих пор, если в моем обществе какая-нибудь особа вела себя вызывающе (имеется в виду одна совершенно конкретная любительница силикона) – например, танцевала на барной стойке, пока лифчик изображал над головой лопасть пропеллера – я был спокоен: она сама отвечала за свои поступки. Мое дело – присутствовать в качестве мебели и развлекать, когда ее собственная фантазия иссякнет. Сейчас было иначе, Челеста – гостья и подопечная. Если что-то случится, отвечать и действовать мне.
С другой стороны, обладателю корабля бояться чего-то не пристало. Я взял напарницу за руку.
– Пошли.
Спускаться пришлось через крышу и чей-то подъезд, иначе никак. Фейс-контролем в данном заведении не пахло, внутри было пустовато, из множества диванов со столиками занятыми оказались только два. Со сцены неслось:
– …имирский централ, ветер северный…
Сначала Челеста напряглась, шаг стал нетвердым, рука вцепилась в мою, как в последнее спасение. Впрочем, почему «как»?
Мы заняли диванчик с другой стороны от компаний, по которым чувствовалось, что отдыхают они чуть ли не с прошлого вечера. Стеклянный столик перед нами был пуст – ни меню, ни даже рекламы. Официанта не видно, к стойке идти не хотелось, чтобы не бросать Челесту. Она чувствовала себя не в своей тарелке – незнакомая обстановка, чужие люди, иной язык… Даже песни другие.
– …но не очко обычно губит… – с надрывом уходил в хрип молодой человек моего возраста, уставившись со сцены на новую посетительницу.
Обе компании – одна смешанная, вторая чисто мужская – тоже не спускали с нас глаз, и кроме любопытства в них проглядывало нечто большее. Я их понимал. Обычно декольте находится сверху, а откровенный разрез итальяночки почти полностью открывал вздернутую грудку снизу. Садясь, Челеста для удобства дополнительно вжикнула в районе копчика, отчего со стороны казалось, что платье развалилось на куски. Щелочки на талии, обнажавшие правду об оставленных дома трусиках, заставляли смотреть туда, где это демонстрировалось еще лучше, а обе компании сидят напротив, а у Челесты ножки худые… Появился официант, над нами нависла сонная физиономия:
– Сейчас только по остаткам или сэндвичи.
– Че ун ристрэтто?* – перебила Челеста.
*(У вас есть кофе «ристретто»? (самый крепкий из существующих кофе))
Официант долго смотрел на нее… точнее, в нее, так как поднять глаза до лица, как большинство присутствующих мужчин, был не в состоянии, и обратился ко мне:
– Итальянка, что ли? Из кофе есть черный, три в одном, зерновой, со сливками…
На стол легло меню. Названия блюд дублировались по-английски, Челеста впилась в них глазами, быстро пролистываемые страницы погнали ветер. Хмурый официант продолжил:
– Из имеющегося могу предложить…
Челеста отложила меню.
– Ун эспрессо, пер фаворе. Нон. – Ее рука резко поднялась, большой и указательный пальцы изобразили направленный в потолок пистолетик. – Прего ми порте дуэ.*
*(Эспрессо, пожалуйста. Нет. Принесите для меня два, пожалуйста)
Жест вогнал меня в ступор, но официант, как ни удивительно, все понял.
– Два черных кофе. А что поесть?
– Ням-ням? – перевел я для Челесты на международный, как его понимал, одновременно похлебав у рта воображаемой ложкой.
Челеста замотала головой. Отлично, хочет просто попить кофе. Говорю же, чудо, а не спутница. С моими финансами – то, что надо, ведь при моих возможностях другая бы…
– Пока ничего, – сказал я. – Если что – позже.
Через несколько минут официант принес заказ, я сразу расплатился. Неприятности начались, как только поднос коснулся стола. Нос Челесты затрепетал, лоб сошелся в задумчивости. Она сделала глоток…
И поперхнулась.
– Нон э ун кафэ. – Челеста жутко сморщилась, словно кофе разбавили уксусом. Напиток был брезгливо отодвинут подальше. – Квелло е аква спорка.
*(Это не кофе, на вкус это грязная вода)
– Не нравится? – Я отпил из своей чашки. – Вроде нормально. Если хочешь получше, нужно идти в дорогой ресторан или в специализированную кофейню.
Мимо нас прошел к своему столику парень, только что отходивший к стойке.
– Коза че?*
*(Что это?)
Челеста опустила взгляд в район своего живота, точнее на растянутый бедрами низ платья, где в середине тугого «гамака» перекатывалась записка.
Я быстро нашел взглядом парня. Поняв, что раскрыт, тот виновато развел руками; последующие жесты рассказали, как моя девушка подавала ему знаки глазами, потом его правая ладонь прижалась к сердцу, и завершил пантомиму извиняющийся наклон головы.
– Ольф, си пуо проварэ ун альтро посто?
*(Можно сходить в какое-нибудь другое место?)
– Не понимаю, но если хочешь остаться, то без меня. Предпочитаю найти место покультурнее. – Я поднялся и галантно протянул руку даме. – Предлагаю пойти в хорошее кафе с живой музыкой, меломанка.
Нас проводили удрученные мужские и довольные женские взгляды.
Пробираясь через подъезд на крышу, Челеста затараторила:
– Нон ми пьяче квелло ристорантэ. Анке ла музика э мольто страна.*
*(Мне не понравился тот ресторан. И музыка осень странная)
– Именно – ресторан. Сейчас поищем.
С живой музыкой вышел, как говорится, натуральнейший облом, в такое время даже без музыки работало, в лучшем случае, каждое десятое заведение. Когда мы устали всматриваться в здания и вывески, я остановил корабль вблизи первого же ресторана, который устроил демонстрируемой роскошью. Как понимаю, это один из лучших, а во внеурочное время, как сейчас, сюда можно прийти без бронирования. И пусть обед здесь мне не по карману (если не брать чужого, а после случая с парижским политиком я воздерживался от несвязанного с выживанием криминала), но имею же я право угостить чашечкой горячего напитка симпатичную спутницу? На пару чашек должно хватить, а кутить я не собираюсь.
Мы снова переоделись. В самое лучшее, что было. Пусть штопанное, зато чистое и не мятое. Пусть не по сезону, а наплевать. Не замерзнем, если прошмыгнем опрометью, и если красное платье Челесты, выглядевшее как вторая кожа, не выкинет от напряжения новый фортель. Мои кроссовки не слишком гармонировали с вечерним нарядом спутницы, но рубашка над джинсами это немного компенсировала. Переживем. Мы переглянулись со сдерживаемым смехом, я предложил даме руку, мы вошли.
Интерьер ошеломил, для меня это было как в сказку попасть. Челеста, глянув в меню, сразу ткнула в напитки:
– Ун каппуччо, пер фаворэ.
*(Капуччино, пожалуйста)
– Правильно говорить – капуччино, – поправил я итальянку и обернулся к курсировавшему поблизости приносителю счастья: – И мне.
Официант, лощеный хлыщ в белой сорочке, смерил нас взглядом, и примерно через час требуемое оказалось на нашем столе.
История повторилась: ожидание блаженства, глоток, выпученные глаза, отставленная нетронутая чашка.
– Не любишь кофе? Так бы сразу и сказала, чего выпендриваться? Учту на будущее. – Я бросил официанту: – Чай синьорине.
