Петр Дружинин
Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг
Посвящается
моим учителям и наставникам
в книжном деле
Георгию Александровичу Абакумову
(9 сентября 1933 – 11 июня 2011)
Александре Алексеевне Гусевой
(24 ноября 1945 – 18 декабря 2019)
Карлу Карловичу Драффену
(7 июня 1936 – 24 сентября 1999)
Михаилу Елиазаровичу Кудрявцеву
(23 августа 1940 – 15 октября 2004)
Артуру Павловичу Толстякову
(31 марта 1938 – 28 марта 2014)
Предисловие
Что знает обычный человек о мире антикварной книги? Самая нейтральная информация, которая долетает до его ушей, сообщает ему, что опять за сумасшедшие миллионы в Лондоне или Нью-Йорке продана древняя книга или старинная рукопись. Новости о безумных приобретениях бледнеют на фоне более тревожных известий: похищен драгоценный кодекс, где-то задержаны таможней контрабандисты с фолиантами в золоченых переплетах, и вот доблестные органы добра и правды обезвредили банду библиотечных воров, направляемых известным коллекционером.
То лишь буффонада, которая разыгрывается на авансцене огромного старинного театра, и суровый суфлер строго следит за тем, чтобы актеры не сказали ничего лишнего. Поэтому мало кто догадывается, что расшитый золотом занавес, который отделяет основную сцену антикварного мира от авансцены и ярусов зрительного зала, скрывает много больше, чем даже можно себе представить.
За ним – именно что целый мир. И этот занавешенный мир никогда не будет показан обычным людям. Никогда зритель не узнает его тайного устройства, никогда не сможет, затаив дыхание, наблюдать за идущими там кровопролитными поединками между Монтекки (антикварами) и Капулетти (коллекционерами). Только время от времени, когда злые и безжалостные молоточки (следопыты органов правопорядка) начинают яростно колотить по всем колокольчикам этого городка в табакерке, доносятся из‐за занавеса мелодичные отзвуки неожиданного переполоха.
Как же заглянуть внутрь этого мира? Как узнать, что скрывается за занавесом? Как заполучить то заветное конопляное зернышко, которое позволит его обладателю ответить на любой вопрос? Ответ: никак, никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь стяжательство и скрытность есть главные черты жителей городка в табакерке, и потому они крепко хранят свои секреты, унося их в могилу и передавая лишь самым доверенным лицам. На праздные вопросы любопытных они обычно отшучиваются: «Вы что, нет никакого тайного мира, нет секретов – глупости это! Просто занавес не работает…»
Но порой случается, что кто-то из подземных жителей, проведя там десятилетия, нет-нет да и устанет от оков секретности и, немного не дотянув до той минуты, когда должен унести все свои тайны в могилу, заговорит. Таков и автор этих строк, который решился на coming out (в архаичном понимании этого выражения), чтобы приоткрыть хотя бы немного тот тяжелый завес и дать читателю подсмотреть одним глазком в щелку. Вероятно, многое будет для читательского глаза и ново, и небезынтересно.
Не хочется думать, что наш поступок есть предательство профессии, хотя бы и добровольно нами оставленной. Мир вокруг нас меняется, меняемся и мы сами, как бы этому ни противились. Минули те времена, когда мастерство антиквара, как любое тайное знание, передавалось из поколения в поколение вместе со всем семейным делом: скопленным за жизнь запасом книг и прочих сокровищ профессионального торговца древностями. Коллекционеры, которые, в сущности, занимаются той же торговлей, просто покупают больше, нежели продают, заботились о наследниках сильно меньше: они старались еще при жизни устроить свое детище, чтобы после смерти не было мгновенно пущено по ветру все то, что доставляло им столько наслаждения.
Сегодня почти нет наследственных профессий, кроме разве что совсем далеких от нашей области, потому и тайны нашего мастерства уже никому не передаются – детям они не нужны, потому что ремесло антиквара лишилось былой привлекательности. Слишком долгого обучения требует эта романтическая профессия, которая к тому же становится все опасней и опасней. Поэтому каждый вступающий по собственному призванию в мир антикварной книги не только обрекает себя на тернистый путь, но и проходит свое обучение с нуля, обычно самостоятельно, методом многих проб и еще большего числа ошибок. Опыт, нажитый десятилетиями, никуда и ни в кого не будет вложен – он умрет вместе с человеком и вылетит дымом в трубу крематория.
Но и это не самое печальное – сегодня мир антикварной книги заполонили те, кто безоглядно ищет быстрого, а желательно и мгновенного обогащения – get rich or die trying. Это биороботы, которые не только не читают книг, но даже пишут с ошибками, а главное их призвание – фальсификаты и жульничество. Они формируют новую реальность антикварного рынка, превращая его в место встречи тщеславия с жадностью, спеси со скопидомством, героев Гоголя с героями Достоевского. Если вы все-таки не утерпите и рискнете войти в этот мир, то довольно быстро увидите, как эти люди действуют и насколько успешно достигается ими цель надуть всякого туда входящего.
Можно быть уверенным, что после этих строк кто-то спросит: а что же собственно такого таинственного в профессии антиквара или в призвании коллекционера? Ведь есть учебники и пособия; в конце концов, его величество Интернет, разве он не сможет научить всех всему и сразу? Неужели нельзя поточно обучать антикваров, как бухгалтеров или юристов?
Но трудно научиться по учебникам, написанным людьми, ничего не смыслящими в предмете, которому они пытаются научить других. Однако причина не только в том, что авторы этих учебников – «великие пустомели, которые говорят много времени, а не сообщают ничего кроме безделиц». Важнее то, что сама идея учебника для антикваров и коллекционеров вряд ли осуществима: можно составить пособие для начинающих книговедов, для историков, но все-таки антикварная торговля – не научная дисциплина, а скорее ремесло. Вся она покоится на многочисленных неизреченных правилах и секретах, которые невозможно превратить в учебник.
Это ничуть не удивительно и даже естественно для творческих профессий. Вряд ли можно ожидать, что литературные курсы превратят господина N в большого писателя, а освоение самоучителя игры на фортепиано сделает госпожу NN незаурядной пианисткой. Для успешной карьеры потребуется некоторый набор исходных качеств, и желание – важная, но отнюдь не единственная составляющая. Тут необходимы и природное дарование, и раннее обращение к избранной области, и многолетний упорный труд, и, безусловно, тот человек, который не только захочет вас учить, но и сумеет это сделать.
В нашем случае возникает еще одна трудность: мир антикварной торговли и коллекционирования не слишком склонен к идеям благого просвещения. Сложно представить, как некий счастливый мэтр похлопывает восторженного юношу по плечу и восклицает: «Вот каков мой ученик!» На деле антиквары по собственной воле не станут никому открывать секретов своего мастерства. Причина очевидна: любой ученик вскоре станет вашим же конкурентом. Если же он талантлив, то будет еще горше: не исключено, что вас посадят в лужу на глазах у всех. Таков многовековой закон антикварного мира.
Так что перед вами, конечно же, не учебник. Это лишь начальная грамота, которая, смеем надеяться, окажется весьма полезной не только уже вошедшим в этот закрытый мир, но и будущим антикварам и коллекционерам. Равно же и тем ценителям антикварной книги, для кого она всегда обладала таинственной и притягательной силой.
Оговорим, что большая часть жизни автора в мире антикварной книги прошла в компании с А. Л. Соболевым, так что местоимение «мы», которое в традиции русской научной литературы обычно относится к первому лицу единственного числа, то есть к самому автору, в этой книге в значительной мере может относиться и к первому лицу множественного числа, то есть подразумевать Петра Дружинина и Александра Соболева вместе.
От себя лично добавим, что мы благодарны А. Л. С. за те замечания, которые были высказаны им по прочтении рукописи настоящей книги, что помогло нам избежать нескольких небольших, но от того не менее досадных ошибок. Иллюстрации для настоящего издания предоставлены «Музеем книги Петра Дружинина и Александра Соболева», а также фотоархивом автора.
Москва, 9 февраля 2022 года
Антикварная книга
Подступаясь к нашему рассказу, для начала следует растолковать, что же собой представляет тот самый предмет, название которого красуется на обложке этой книги. Однако мы сразу столкнемся с туманностью и непредсказуемостью трактовки этого словосочетания, что отражается и на всех сферах, которые занимает антикварная книга: истории, культуре, торговле etc.
Что же такое «антикварная книга»? Понятие «антиквариат», ранее также довольно размытое, в недавнем прошлом обрело в России четкие временные границы. Это случилось 30 мая 1994 года: именно в этот день весь антиквариат, наперекор толковым словарям, получил, говоря процессуальным новоязом, свою квалификацию: «Под предметами антиквариата понимаются культурные ценности, созданные более 50 лет назад». Этим откровением, с одной стороны, первый президент России, подписавший указ, переводил как себя самого, так и значительную часть населения новой России в категорию «антиквариата», с другой стороны, введением категории «культурных ценностей» отнюдь не помогал в конкретизации понятия «антиквариат».
То есть, согласно закону, любому массовому изданию для получения звания «антикварной книги» должно исполниться всего лишь 50 лет (даже автор, приближаясь к этому порогу, ощущает, что маловато, – увеличили бы «возраст» хотя бы до 100 лет). Но, повторимся, чтобы стать антиквариатом, любая печатная продукция должна обладать еще и «культурной ценностью». Вот где открывается еще более широкое поле для спекуляций – в определении понятия «культурная ценность» и присвоении данной категории предметам, перешагнувшим полувековой рубеж.
Здесь, по отечественной пословице, «куда повернешь – туда и вышло». С одной стороны, вольная трактовка сама напрашивается: задумаешься ли об «Апостоле» Ивана Федорова, который сохранился в немногих десятках экземпляров, или же вспомнишь речь Жданова об Ахматовой и Зощенко 1946 года, напечатанную тиражом в два миллиона экземпляров, которая прошла смерчем по отечественной культуре. Но поскольку речь в законе не о тираже, а о культурной ценности, то уж проще всё считать таковой, чем рискнуть своей биографией и опрометчиво подумать нечто вроде: «Ну какая это к черту культурная ценность? Макулатура!»
Таким образом, с формальной стороны антикварной может быть абсолютно любая книга, перешагнувшая пятидесятилетний рубеж. А если кто-то скажет, что это не так, и заметит мудро, что книга должна представлять собой культурную ценность, рассмейтесь ему в лицо. Для опровержения этой самоуверенной мысли достаточно взглянуть, какую труху таможенные службы именуют «ценными антикварными изданиями» и с завидным постоянством реквизируют у граждан, почему-то решивших пересечь границу с книгой, «которая была у бабушки». Становится горько, когда думаешь, что теперь эту ветошь, изъятую в пользу государства, передадут в музей (обычно при огне софитов и вспышках фотокамер), а несчастный музей должен будет потратить на реставрацию такой «культурной ценности» гору средств. А ведь их можно было бы употребить на реставрацию истинных культурных ценностей, которые имеются в фондах этого же музея в изобилии. О том, что ждет перевозивших бабушкино наследство граждан в соответствии с действующим Уголовным кодексом, мы и вовсе умолчим.
Если же мы оставим формальную и процессуальную стороны вне рамок нашего рассказа, то и понятия «антиквариат» и «антикварная книга» обретут для нас иной смысл, как для посвященных в предмет обретают смысл слова, вызывающие у непосвященных лишь недоумение. Нет, не противоположный смысл, ведь мы пишем эту книгу не ради ниспровержения устоев, но уж точно не такой, каким наделили эти понятия не слишком искушенные российские цивилисты.
Итак, само понятие «антиквариат», что нам довольно приятно здесь написать, происходит совсем не от «antique» – древность, а от «antiquaire» – торговец древностями, то есть антиквар. И в этом этимологическом наблюдении кроется колоссальный внутренний смысл самой природы явления под именем «антиквариат», а для нас – и замечательная характеристика той области, которую мы знаем и любим. То есть антиквариат – это не просто некая древность (от шедевров античности и возрождения до хлама и старья с антресолей), а лишь то, чем не погнушались торговать специальные люди – антиквары. И согласно с этимологией именно эти люди, а не «эксперты по КаЦэ» (культурным ценностям) и прочие специалисты с дипломами и допусками или без оных в конце концов и определяют само понятие «антиквариат» и наполнение его конкретными предметами.
Сразу скажем, что в пору формирования понятия «антиквар» старыми вещами занимались не одни только антиквары, поскольку их всегда было не слишком много. Наиболее распространены были брокантёры разного уровня и профиля, а уже за ними – целая вселенная старьевщиков разного извода. Эти профессиональные разновидности также занимались торговлей старыми вещами, содержали лавки, были завсегдатаями толкучих и прочих рынков. Но вернемся опять к этимологии: торговали они отнюдь не антиквариатом, а более посредственными предметами. Книгами в данном социуме ведали букинисты – они были сродни брокантёрам, но имели свою специализацию – подержанные и старые книги, рукописи, реже эстампы.
Букинисты могли иметь свою лавку, но чаще были «холодными»: на лавку накоплений недоставало и свой товар они хранили дома и работали по принципу «волка ноги кормят». Страта старьевщиков также включала книжников, но еще менее рафинированных, нижнюю ступень этой профессии занимали помоечники. Последние, порой не беспричинно, ищут в мусорных баках жемчужину, которую кто-то счел хламом и вынес на улицу. Некоторым из них, наверное, везет. Автор, идя порой по улицам старушки Европы, нередко задает себе один и тот же вопрос: если сейчас по пути встретится контейнер для отходов с виднеющимися там старинными бумагами или книгами, то нырнет ли он в этот контейнер? И сам себе отвечает: да, безусловно. А если он будет с дамой или коллегой из местного университета? Увы, тоже, хотя и после недолгих колебаний. Природа любителя древностей как охотничий инстинкт у собаки – контролю почти не поддается.
Вторая половина ХX века сильно отразилась на ремесле торговца старыми книгами – старьевщики почти повывелись (хотя помоечники остаются до сего дня), букинисты же выдают себя за антикваров, но не слишком изысканное наполнение их лавок порой заставляет подумать о том, что такого «антиквара» стоило бы назвать скорее старьевщиком.
Новые технологии за последние пару десятилетий сильно изменили пейзаж интересующей нас области, и обычная букинистическая торговля в основном находится в стадии агонии, напоминая нам магазин пишущих машинок в компьютерную эру. Антикварная же торговля требует и знаний, и кругозора, и понимания предмета. Хотя, скажем честно, на нашей памяти и совершенно безмозглые индивидуумы осваивали эту профессию: наглость вполне заменяла им знания, а владение лестью приносило знакомства и, следовательно, спрос. Покупатели, впрочем, у них были столь же недалекими, поскольку природа требует гармонии даже в таком деле, как антикварная торговля.
Таким образом, употребляя словосочетание «антикварная книга», мы подразумеваем под этим понятием объект интереса именно антикваров, который, соответственно, является и предметом страсти коллекционеров (не путать с книголюбами). Эти две популяции и формируют интересующий нас микромир, который именуется «антикварным рынком» в широком смысле этого слова, а в нашем случае – зовется антикварной книжной торговлей. К этой же области традиционно относятся рукописные книги, а также и автографы, которые могут быть как на книгах, так и в виде отдельных предметов – писем, рукописей, официальных документов и так далее.
Аукцион
Аукционы антикварных книг и рукописей случаются в России c XVIII столетия: первоначально как простейший путь реализации выморочного имущества, а позднее – как специализированный институт антикварной книжной торговли. Выделим трех главных участников этой торговли: покупатели, посредники, продавцы.
Попытаемся охарактеризовать феномен антикварных книжных аукционов и рассмотрим его с нескольких точек зрения, разделив практику советских лет, практику западного мира и практику сегодняшнего российского дня. В целом постараемся в меру сил дать понять, кому именно выгодна или невыгодна такая форма антикварной торговли.
В советское время книжных антикварных аукционов в традиционном смысле не существовало. Бытовали аукционы в комиссионных антикварных магазинах: на Фрунзенской набережной продавалась мебель, на Октябрьской площади с молотка шли предметы декоративно-прикладного искусства, и, наконец, в комиссионном на Смоленской набережной продавались живопись и графика. Во всех случаях перед тем, как предмет выставлялся на публичные торги, государственные музеи рассматривали его для своей коллекции, и, если предмет представлял музейный интерес, до торгов он не доходил.
Именно по этой причине официальный рынок, например в области живописи, сформировал даже специальный тип доступного коллекционирования советской эпохи – так называемые профессорские картины. Что это такое? Это живописный этюд, станковый рисунок или графический эскиз среднего, а чаще небольшого размера, принадлежащий кисти или карандашу известного художника. Несмотря на знаменитого автора, произведение обычно весьма далеко по качеству (и еще более – по размеру) от того, что можно видеть в залах Третьяковской галереи или Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Название же «профессорский» этот тип получил потому, что именно такой уровень произведений был доступен так называемой «советской интеллигенции», которая после попыток Сталина создать свою атомную бомбу присоединилась по уровню доходов к советским артистам и писателям и неожиданно оказалась едва ли не самым высокооплачиваемым слоем страны. Профессура, особенно техническая, а также творческая элита активно покупали такие небольшие полотна и этюды известных мастеров – все-таки выбор для вложения денег был не слишком велик в те годы, да и тяга к прекрасному живет в человеке вне зависимости от политических режимов. Такие произведения живописи и графики, как и неплохой фарфор первой половины XIX века и книги из сегмента «толстых обоев» (см. соответствующую главку), начиная с энциклопедического словаря Брокгауза —Ефрона, были обязательной составляющей интерьера профессоров, академиков и прочих обладателей квартир на улицах Горького и Чайковского, Котельнической и Фрунзенской набережных, площади Восстания и подобных им «рублёвок» советской эпохи.
Поскольку действительно ценные предметы частному лицу купить в магазине или на аукционе было невозможно, то существовала торговля между коллекционерами, деликатно именуемая «обменом». Но самый богатый источник формирования коллекции – это приобретение всего собрания или отдельных предметов (картин или книг) у наследников собирателя, пока одр еще не остыл. Именно поэтому вокруг известной старой коллекции всегда «нарезают круги» многочисленные охотники до выморочного имущества: как государство в лице музеев, так и разного вида и моральных качеств коллекционеры, желающие «помочь» наследникам.
По указанным причинам в советское время аукцион был хорош только для тех, кто пытался продать товар среднего качества, – шедевры отбирались государством на законных основаниях. Владелец сдавал предмет на аукцион, затем собиралась раз в неделю экспертная комиссия при участии представителей крупнейших музеев и определяла цену, а через некоторое время, не всегда короткое, счет владельца в Сберегательном банке СССР пополнялся на определенную сумму. Редко эта сумма была в действительности эквивалентом ценности предмета, но апеллировать было не к кому – скажите спасибо, что вещь не забрали как выдающийся памятник. Государство усердно эксплуатировало свое исключительное право первой руки, используя комиссионные магазины или аукционы для пополнения собственных собраний, помимо традиционных закупочных комиссий, которые (как, возможно, и сейчас) работали при каждом музее.
Но, наконец, с крахом советского режима, на антикварный рынок стали «выплывать» и исключительные вещи: произошла не только либерализация торговли, но и само государство, монополист в прошлом, оказалось не в состоянии заплатить владельцам шедевров, которые теперь имели альтернативный путь реализации нажитого имущества. Инфляция играла на руку рынку – начиная с конца 1980‐х цены постоянно росли, антиквариат становился и объектом вложения средств; в отличие от недвижимости и депозитов, инвестиции в антиквариат обладают важным достоинством – они не регистрируются и не поддаются финансовому контролю наряду с традиционными инструментами вложения средств. Еще один минус сделок с государственными музеями – долгое ожидание выплат в период роста валютного курса часто уполовинивает первоначальную сумму. Мы и сами несколько раз погорели на этом. Особенно поучительной была продажа десятитомного «Общего гербовника дворянских родов», который мы в 1994 году уступили в музей «Вязёмы», но между оформлением закупки и ожиданием денег произошел «черный вторник». После этого мы уже старались не иметь дела с государством.
Обложка каталога первого аукциона новейшего времени (Москва, 11 апреля 1987)
И вот тут, когда деньги быстро превращались в необеспеченные бумажки, оставаясь лишь средством покупки товаров сиюминутного спроса, государство вдруг решило организовать букинистические аукционы. Конечно же, в качестве шага по «внедрению новаторских методов в советской торговле». «Первый Московский антикварно-букинистический аукцион» был проведен 11 апреля 1987 года силами магазина «Раритет», составителем каталога был В. И. Семиохин (Сэм), но формально это был аукцион объединения «Мосбуккнига». Предаукционная выставка книг была развернута в «Доме книги» на проспекте Калинина, а само мероприятие проходило в ЦДЛ при стечении публики и прессы. Первые букинистические аукционы были государственными, то есть проводились «Москнигой», «Ленкнигой» и прочими городскими книготорговыми объединениями. Однако прокатились они громким эхом по городам Союза: в 1987‐м состоялись аукционы в Москве, Киеве, Харькове, в 1988 году – в Ленинграде, Горьком, Вильнюсе, Каунасе, Риге, Кургане, Брянске, Житомире, в 1989-м – в Саратове, Туле, в 1990-м – в Архангельске, Кишиневе… И это не исчерпывающий список мест, где новаторство получило свое применение.
Везде, особенно в столицах, все неравнодушные отметили взлет цен по сравнению с хорошо знакомым нормативом букинистического прейскуранта. Собственно, существование официальных каталогов-ценников и привело к товарному голоду: мало кто захочет продать книгу за пять рублей, если на «толкучке» ей цена двадцать пять. Только лишь совсем неразборчивый человек; впрочем, такие люди – главный планктон антикварного рынка. И хотя здесь также местами был «внедрен новаторский метод советской торговли», в согласии с которым в букинистах появились «отделы книг по договорным ценам», шедевров там было немного.
Аукцион, как нам кажется, и хорош только тогда, когда торгует не рядовыми книгами, а изданиями, которых нет в открытом доступе. На излете советской эпохи репертуар букинистических магазинов, как мы его помним, был довольно специфическим: действительно редких и ценных книг там практически не встречалось, разве что под прилавком, а вот «середняка» было во сто крат больше. И всегда имелся ящик с отдельными томами многотомников XVIII века: «Всемирного путешествователя», «Древней российской вивлиофики», «Деяний Петра Великого», «Истории российской коммерции» и так далее. То есть действительно редкости на прилавок просто не могли попасть: в магазины населением они, конечно же, приносились, но продавал их товаровед в комнате приемки, причем с обязательным отчислением себе премии сверх суммы, которая была написана на книге.
Аукционы, начавшиеся в 1987 году, проводились редко, внимание к ним было велико. Да и само слово «аукцион» было окутано легендами. Ведь ассоциировались они у обычного человека ни в коем случае не с Ильфом и Петровым, а исключительно с Диккенсом, когда по милости судьбы вы внезапно могли разбогатеть.
В нищей стране (хотя можно и иначе: в богатой стране, где большинство граждан нуждаются в пище и одежде) подобные спектакли всегда пользуются большим успехом. Пресса, радуясь возможности переключиться с обзора ударных комсомольских строек или восхваления плодородных степей Крыма, активно начала рекламировать неожиданные события, тем самым только увеличивая ажиотаж. И в результате многолетней агитации со стороны СМИ стало аксиоматичным, что только на аукционе можно продать книгу или вообще ценную старинную вещь без посредников конечному покупателю по максимальной цене. То есть аукцион и только аукцион мог гарантировать максимальную ставку. Звучит заманчиво, правда? И на эту приманку всегда было много охотников.
Но перейдем от мифов к настоящим аукционам, которые нам пришлось повидать, и посмотрим, как они были устроены. Сразу нужно сказать, что нет аукциона или магазина, который бы долгие годы имел неизменный рейтинг. Как и всякое коммерческое предприятие, аукционная фирма также эволюционирует, притом прогресс или регресс могут быстро сдвинуть ее позицию в неписаной табели о рангах вверх или вниз.
Давайте для начала обернемся в сторону Гринвича. На Западе, где аукционные дома были основаны двести-триста лет назад, они постоянно сменяют друг друга в рейтингах неискушенных сдатчиков и покупателей. Скажем, сегодня гремят названия аукционных домов Christie’s и Sotheby’s, а другие, менее крупные, часто вовсе неизвестны обычным людям. И речь идет не только о продаже с молотка антикварных книг. Есть некоторые области рынка, где эти колоссальные дома явно не первые – ведь, скажем, для покупки автографов ничем не хуже старейший немецкий J. A. Stargardt. При этом лет сто назад ни Sotheby’s, ни Christie’s не были лучшими в области антикварной книги – намного известнее были великолепные англичане Maggs Bros., которые выпускали лучшие в мире каталоги, продавали Библию Гутенберга и Codex Sinaiticus. А еще ранее – двести лет назад – Bernard Quartich торговал в Лондоне той же Библией Гутенберга или первым фолио Шекспира, и его имя ассоциировалось исключительно с гигантскими суммами за знаменитые книги. К их чести сказать, Quartich и Maggs до сих пор живы и уважаемы, но уже как просто надежные книготорговые фирмы.
Каждая фирма или аукцион имеют свою пору расцвета, свой звездный час. Но это касается цивилизованных обществ, где даже мелкая антикварная торговля имеет законное и устойчивое положение. Здесь нет страха, что придет полиция и станет обвинять в торговле оружием, если на витрине выложена дуэльная пара начала XIX века. Здесь у большинства фирм многовековое имя и собственное помещение, а книжная антикварная торговля – семейное дело, переходящее по наследству вместе с огромным подвалом, набитым книгами. Антиквар-сын учится у антиквара-отца сызмальства, и ему не стыдно за свою профессию и нет риска прослыть «спекулянтом». Здесь не страшно делать большие вложения на многие годы.
Последние сто лет в России ничего из перечисленного не было. Ликвидация частной торговли большевиками уничтожила так много отраслей, что плакать об антикварной книге даже как-то неудобно. При советском режиме эта область оказалась вне закона, потому что плановое хозяйство хорошо лишь при откорме свиней, хотя и там нужны смекалка и гибкость. Что касается торговли антиквариатом, то мы наблюдали много раз, как владелец пытался превратить магазин или аукцион в дойную корову: предприятие быстро приходило в подобие скупки или ломбарда, товароведы разбегались или начинали воровать.
Свобода, ненадолго наступившая в сфере антиквариата после краха советского режима, дала одним глазком взглянуть на то, как должен выглядеть антикварный магазин. Это было интересное время, которое, впрочем, быстро закончилось: беспрецедентная строгость в деле учета комиссионного товара моментально ликвидировала значительную долю рынка. Переписывать ежедневно многие тысячи книг, приходовать каждую вновь купленную – дело неблагодарное и трудновыполнимое, особенно когда ты выезжаешь за целой библиотекой и привозишь сразу десятки коробок.
В 1990‐х методика антиквара-букиниста была проста: товаровед выезжал за библиотекой. Всегда один, потому что взять с собой коробки – это примета вернуться с ними же, пустыми, назад. Поэтому нужно было сначала поехать посмотреть, сговориться о цене и только потом звонить водителю с коробками. Забирать книги предпочтительно было как можно скорее – наутро хозяин мог «передумать» и запросто продать их другому чуть дороже.
В тот же день или на следующий, в зависимости от темперамента, вы, чаще с напарником для объективности оценки, берете карандаш и занимаетесь «фуговкой», как некоторые близкие нам товароведы начали именовать это священнодейство. На большинстве книг – пишете цену, по которой они пойдут в продажу. Что-то откладывается в коробки с разными назначениями: «собираем» – отдельные тома многотомников, «реставрация» и «переплет». И отдельная стопка – «себе». Ведь большинство букинистов-антикваров прежней формации были собирателями, часто выдающимися.
Едва ли не главная проблема антиквара – затоваривание. Как верно сказал наш покойный коллега и друг Михаил Климов в своих «Записках антикварного дилера», где он цитирует вечную истину «купил – нажил, продал – попал», антиквары не особенно легко расстаются с предметами, за что их и постигает кара: «антиквар начинает с тысячей рублей в кармане и одной табуреткой, а заканчивает с тысячей рублей в кармане и тысячей табуреток» (за точность цитаты не ручаемся, но смысл примерно таков; вместо табуретки можно подставить любой предмет – книгу, картину, фарфоровую тарелку…). Но при гомерической инфляции 1990‐х годов порой было трудно понять, насколько можно завышать цены, чтобы не отпугнуть покупателя, с одной стороны, и не продешевить самому – с другой. Так книжные аукционы оказались в 1990‐х годах наилучшим способом продажи. Каталогов-ценников, которые в поте лица разрабатывали сотрудники Книжной палаты и Полиграфического института для букинистической торговли, уже никто не читал. Они сохраняли смысл только для уточнения числа томов в многотомных изданиях.
